Если он вам поверит, то сожжет на костре за прелюбодеяние со священником. Потому что именно так он посмотрит на это дело. О да, я тоже пострадаю, но сомневаюсь, что мои страдания послужат вам таким уж утешением. Предполагая, конечно, что вы окажетесь умнее меня и сумеете воспрепятствовать мне убедить Его Величество в том, что это очередная попытка вбить между нами клин и оказать услугу Испании, избавив ее от врага. Придите в себя! Довольно фантазий и героики. Будьте благоразумны, и давайте помиримся. Вы должны признать, – добавил мягко Ришелье, – что я очень терпелив.
Анна молчала. Все, что он сказал, было верно. По мере того как кардинал говорил, беспомощность ее позиции раскрывалась ей шаг за шагом. Милость Людовика! Прощение Людовика!
Закрыв лицо руками, королева взмолилась:
– Боже, помоги мне! Я погибла.
Со смертью она могла бы примириться. Вынесла бы унижение на суде, публичное обнародование ее измены – даже саму казнь встретила бы с достоинством и смелостью дочери и сестры короля. Анна не была трусихой, и угроза казни не заставила бы ее дрогнуть. Но темницы Гавра казались кошмаром: всю оставшуюся жизнь провести в темноте, опуститься на самый низменный уровень грязи и физической деградации, стать жертвой клопов и огромных кровожадных тюремных крыс. Она подняла голову и взглянула в большие серые глаза человека, сидящего напротив нее. Он не отводил от нее взгляда, как будто хотел своей огромной силой воли склонить королеву к согласию.
– Я заставлю короля убить меня, – прошептала Анна. – Я признаюсь в таких ужасных вещах, что у него не останется другого выхода.
Ришелье покачал головой.
– Он этого не сделает. Разве вы забыли – король очень жесток и нарочно сохранит вам жизнь, чтобы заставить подольше страдать. Он в восторге от мысли о темницах Гавра и о том, что это будет значить для вас. Ваши признания побудят его лишь выдумать дополнительные лишения… Скажите, то, что найдут в монастыре, сильно вас скомпрометирует?
– Я буду уничтожена, – ответила Анна. – Там – все, все. В моей часовне.
– А Ла Порт? Вы полностью ему доверяли?
– Да, – подтвердила королева. – Он тайно служит мне еще с того времени, когда Бекингем покинул Францию. Ему все известно.
– В таком случае, – решил Ришелье, – нам следует сделать так, чтобы сыщики не нашли в Вал-де-Грейс ничего существенного, а Ла Порт не отведал пыток по полной программе.
– Что вы имеете в виду? – спросила Анна. – Что вы хотите сказать?
– Думаю о том, как вытащить вас из этой ситуации. Вы согласились на мои условия, Мадам. Я это понял. Разумный поступок, не так ли? Пожизненное заключение – или шанс стать женщиной и королевой. Итак, вы сделали выбор. Это решено. Теперь договоримся о деталях. Вы должны написать полное свое признание, подписать его и передать через меня королю.
– Полное признание! Меня немедленно осудят!
– Полное признание в отдельных проступках, а не во всем, – поправился кардинал. – Вы подтвердите, что писали брату, королю Испании. Людовику это и так уже известно. Но вы поклянетесь, что сообщали только личные новости, как сестра – брату. Признаетесь в переписке с де Фаржи, но только на тему о том, как ей живется в изгнании. То же самое – и о переписке с Марией Медичи. Напишите, что встречались в монастыре с послом Мирабелем, но не говорили ни слова о политике. Остальное предоставьте мне. Король учуял след и должен разыскать кое-что нехорошее, чтобы удовлетворить свои чувства. Но не настолько нехорошее, чтобы идти на решительные шаги. Ему придется в итоге вас простить, так как ваши проступки окажутся достаточно незначительными. Он будет крайне разочарован и раздосадован, но я уговорю короля проявить великодушие. Мне случалось делать это и раньше. Много раз.
Анна медленно поднялась с кресла. Все было решено и согласовано, хотя она не сказала в этом смысле ни слова. Ришелье показал ей выход из положения. И зная его, она понимала, что все это возможно. Что удастся остаться в безопасности.
– Вы, конечно, можете послать сообщение в Вал-де-Грейс, – сказала Анна. – Но вам нужно что-то такое, какую-то вещь, которую настоятельница знает как мою. В противном случае она не тронет мои бумаги. Вот, возьмите это кольцо. Оно ей знакомо.
Кардинал взял протянутое ему кольцо, и на мгновение их пальцы соприкоснулись. Неограненный рубин в форме сердца был окружен жемчужинами и бриллиантами, венчавшими камень как бы короной. Ришелье надел кольцо на палец и с восхищением несколько секунд его рассматривал. Потом сказал:
– Вы храбры духом, Мадам. И быстро пришли в себя. Вместе мы сделаем много хороших дел, вы и я.
– Еще одно, – быстро проговорила Анна. – Еще одна просьба: отпустите Мари де Шеврез.
– Невозможно, – ответил кардинал. – Она была столь глупа и неосторожна, что не в моей власти ее простить.
– В вашей власти все, что угодно! – с яростью сказала Анна. – Вы можете спасти Мари. И спасете, если хотите, чтобы наша постыдная сделка была выполнена мною до конца! Вот моя цена, Ваше Высокопреосвященство: освободите Мари.
– Хорошо. Она сбежит. И ваш друг Ла Порт тоже.
Королева отвернулась. Она не ожидала такого великодушия и на мгновение не могла справиться с нахлынувшими чувствами. Вытерев слезы, Анна снова посмотрела на кардинала и увидела на его лице такую нежность, какой никогда раньше не замечала.
– Благодарю вас. Я очень люблю их обоих и не могу смириться с тем, что сама спасусь, а им придется из-за меня страдать.
Ришелье подошел к Анне и с поклоном поцеловал ей руку.
– Им не причинят вреда, обещаю. А когда я приду к вам, то знаком будет это, – рубин сверкнул на его пальце. – Я не прошу вас, Мадам, полюбить меня. Только разрешите мне любить вас. Может быть, это не покажется вам таким уж невыносимым.
– Не понимаю, – медленно произнесла Анна, – как вы можете прикоснуться ко мне, зная мои чувства. Как вы считаете возможным навязывать себя мне?
– Потому что гордость – холодный компаньон в постели, – ответил Ришелье. – И когда дело касается вас, у меня ее почти не осталось. А то немногое, что еще есть, удовлетворено тем, что наконец-то вы полагаетесь на меня. Что же до ваших чувств… У меня есть предчувствие, что со временем они изменятся. Итак, предоставьте все мне. Завтра я вернусь со своим секретарем и составлю ваше признание в допущенных провинностях. Вам придется быть скромной и полной раскаяния, Мадам. Никто пока не должен подозревать, что мы с вами заключили мир. А ведь это так, да?
– Да, – помолчав, сказала Анна наконец. – Да.
18 августа архиепископ парижский, советник Сегье, два секретаря и отряд стражи появились у ворот монастыря Вал-де-Грейс с ордером на арест настоятельницы и обыск здания. Работая среди плачущих монахинь, королевские чиновники взломали ящик в часовне королевы, а также перебрали бумаги, найденные в ящиках письменного стола в маленькой комнате по соседству с часовней. Масса документов и писем была опечатана и конфискована. Их чтением занялись Сегье и секретари. Затратив на это целый день, они сообщили королю, что не нашли ни одной бумаги, датированной позже 1630 года, а в них – ни одной инкриминирующей фразы в отношении политики или военной кампании, которая велась в это время против Испании. В монастыре настоятельница благодарила Бога, что у нее оказалось достаточно времени, чтобы не только сжечь письма королевы, но и развеять по ветру оставшийся от них пепел. А в камере пыток в Бастилии старый слуга Анны Ла Порт перед лицом инквизиторов, среди которых находился советник Сегье, признал на коленях, что однажды, восемь месяцев назад, доставил письмо Ее Величества королевы в британское посольство и забрал оттуда какой-то пакет. Он отрицал, что Вал-де-Грейс используется как почтовая контора, и несмотря на то, что советник угрожал ему, а орудия пытки были заранее приготовлены, Ла Порт отказался добавить хоть слово к своему признанию, и никакого более сильного давления на него не было оказано.
Установили, что его признание в точности совпадает с тем, что написала Анна. Ее признание, скрепленное собственной подписью, было вручено Людовику кардиналом Ришелье. Никаких доказательств заговора или другого преступления, более тяжелого, чем мелкое неповиновение королю (в частности, в отношении запрета писать брату и друзьям в Испании), обнаружено не было. Анна так и не видела короля, который неожиданно уехал в Шантильи. Во время допросов она отвечала на вопросы Ришелье в присутствии независимых свидетелей, которые отсылали свои отчеты королю.
Кардинал ничем не показывал, что помнит о встрече в тот вечер в ее комнате. Он был полон смирения, внимания и, казалось, очень усердствовал в поисках истины. Только сообщение о том, что в Вал-де-Грейс ничего не нашли, а Ла Порта не пытали, служило Анне доказательством, что та встреча ей не приснилась, и договор с кардиналом заключен. Хотя она никогда не оставалась с Ришелье наедине, и в его манерах не было и следа теплоты или признака участия в сговоре, Анна к концу месяца получила доказательство того, что он полностью выполнил свои обещания.
Ей принесли раздраженное, оскорбительное письмо от Людовика, в котором ей даровалось прощение за неповиновение, но в будущем запрещалось посещать любые монастыри, а писать письма разрешалось только под строгим наблюдением. Далековато от темниц Гавра, но с точки зрения короля все-таки лучше это, чем ничего. Анна прочитала письмо, сидя в окружении своих дам, и заплакала. Последние несколько лихорадочных недель королева тщательно следовала совету Ришелье и вела себя так смиренно и униженно, что ее тошнило от презрения к себе. Слезы Анны обьяснялись грубостью и уничижительным духом дышащего злобой письма. Ришелье не преувеличивал. Как король ее ненавидит! С каким восторгом засадил бы ее навсегда за решетку. Она подняла голову и увидела, что за ней следит мадемуазель де Хотфор. Девушка, покраснев, тут же отвернулась. Он не был настолько мужчиной, – подумала Анна, – чтобы иметь любовницу, а желал только притворяться и играть в свою игру.
– Мадам, – обратилась к королеве де Сенеси. – Его Высокопреосвященство в вашей приемной. Примете вы его?
– Да, конечно. Вы пойдете со мной. И вы тоже, де Филандр.
Кардинал низко поклонился и поцеловал Анне руку. Обе фрейлины, сделав реверанс Ришелье, остановились на пороге, а тот повел Анну к окну, где они могли поговорить без помех.
– Я добился, чтобы вас простили, – сказал он, – но не мог воспрепятствовать оскорблениям – король слишком настаивал.
– Не сомневаюсь, – сказала Анна. – Но покончил ли он с попытками загнать меня в ловушку?
– Он пытался и потерпел неудачу, – ответил Ришелье. – Теперь вы в безопасности. Я вижу, что вы плакали, Мадам. Не стоит, все позади. Мы возвращаемся в Париж. Новости с поля боя ободряющие: испанцев оттеснили. К концу года мы заключим мир. Могу сообщить кое-что для вас приятное, – кардинал улыбнулся и сделал движение рукой, выражая досаду, что они не одни. – Герцогине де Шеврез повезло, ей удалось совершить побег. Король выдал ордер на заключение герцогини в крепость Люш. Там тоже, как вы знаете, есть темницы вроде тех, что в Гавре. Но увы, дорогая Мадам, кто-то, должно быть, ее предупредил, она переоделась в мужской костюм и умчалась к испанской границе. Теперь нам ее никак не поймать.
– Слава Богу! – прошептала Анна. – А Ла Порт?
– Год тюремного заключения, не больше. И я обещаю, что он не будет терпеть больших лишений. Но не пытайтесь снова войти в контакт с герцогиней. Она в безопасности и отныне должна полностью исчезнуть из вашей жизни. Обещаете вы мне это?
– Как я могу возражать? – ответила Анна. – Я всем вам обязана, хотя никак не могу привыкнуть к этому чувству. Но если я сейчас вас поблагодарю, то, вы же понимаете, моя благодарность прозвучит фальшиво.
Ришелье кивнул. Казалось, он не может оторвать взгляд от ее лица. Чувство близости с ним непреодолимо овладело Анной, хотя они и не были одни в комнате.
– Понимаю. Не надо меня благодарить. Прощайте, Мадам. Я потребую свое вознаграждение в Париже.
У всех женщин есть такая черта – способность смириться с обстоятельствами, какими бы они ни казались отвратительными, если эти обстоятельства становятся неизбежными. И для королевы после двадцати лет неослабеваемой борьбы с одним человеком поражение стало почти облегчением. Угроза постоянно висевшей над ней опасности, эмоциональное напряжение от непрестанных попыток перехитрить кардинала истощили ее умственно и физически. Лишенная поддержки Мари де Шеврез, которая своими насмешками, возможно, снова втянула бы Анну в интригу против Ришелье, она погрузилась в унылую летаргию, в которой надеялась найти спасение, когда придется выполнять главное условие сделки, заключенной с кардиналом.
Он говорил о любви, но не страстно, как Бекингем. Без красноречивых жестов – как будто акт соблазнения значил не больше, чем партия в карты. И тем не менее его чувственность создавала напряжение между ними, словно готовая вспыхнуть молния.
В душе королевы бурлило возмущение. Гордость и честь кричали Анне в оба уха, что она еще может отступить. Нарушить обещание теперь, когда он выполнил все свои. Но искушение ослаблялось чувством, что все предстоящее – это судьба. Какой смысл сопротивляться? Ведь бесполезно игнорировать тот факт, что без Ришелье она не выстоит. Без него и она, и все ее друзья погибли бы. Не было человека, способного противостоять кардиналу. Она перебрала всех, кто, казалось, мог, и все потерпели неудачу. И сильнее всех проиграла она. Пусть он приходит и берет ее. Жизнь научила Анну не чувствовать собственного тела – как было тогда, при попытках Людовика исполнить свои супружеские обязанности. Кардинал овладеет не Анной Австрийской, а безвольной жертвой, пассивной и безучастной, как набитой опилками куклой.
Мадам де Сенлис дремала у окна, не замечая, что ее шитье почти сползло на пол. В обязанности фрейлины входило раздеть королеву и оставаться с ней, пока та не погасит свечи. Но Анна так и не послала за ней, а часы уже давно пробили одиннадцать. Де Сенлис устала. Она была уже немолода, и жизнь на службе у королевы оказалась нелегкой. Она сохраняла верность кардиналу, стараясь не придавать значения враждебности Анны и остальных дам. Несколько месяцев назад, после того как Анну взяли под стражу в Шантильи, у де Сенлис появилась надежда, что ее служба закончится вместе с заключением королевы в тюрьму или высылкой в Испанию. Но эта опасность королеву миновала. Король по-прежнему навещал жену, но кроме формального приветствия не обменивался с ней ни словом. Он уединялся в уголке с мадемуазель де Хотфор и мямлил какие-то ходульные фразы или вообще молчал. Обстановка в Лувре стала мрачной, а жизнь монотонной. Де Сенлис очень хотелось избавиться от всего этого.
Без четверти двенадцать ее разбудил паж. На секунду она подумала, что звонила королева, но мальчик только поклонился и протянул сложенный лист бумаги с красной печатью кардинала. Де Сенлис встала, зевнула и распечатала записку. Вдруг она широко открыла рот и тут же прикрыла его ладонью, испустив серию возгласов, означавших удивление, волнение и страх. В спальне королевы была дверь, ведущая через тайный проход в другую часть дворца. Эта дверь всегда находилась на замке, ключ от которого хранился у де Сенлис. Секретным входом никто никогда не пользовался, даже Анна, вероятно, не знала о нем.
В записке де Сенлис предписывалось открыть дверь и сделать так, чтобы в течение ночи никто королеву не беспокоил. Особа слишком высокого ранга, чтобы ее можно было назвать по имени, воспользуется тайным коридором и будет принята королевой наедине. Предписывалось также вручить Ее Величеству кольцо, которое принесет паж, как доказательство, подтверждающее личность упомянутой высокой особы. Записку скрепляла подпись Ришелье.
– Это он, Мадам, да? – В волнении де Сенлис забыла, как не любит ее королева. Через двадцать лет, когда примирение казалось невозможным, Людовик намеревался нанести визит жене! Тайный ход в середине ночи! Анна в ночном одеянии с рассыпанными по плечам волосами стояла, держа в руке кольцо с рубином в форме сердца. Красный огонь рубина и искры от окаймлявших его бриллиантов вспыхивали в ее ладони.
– Это король, не так ли? – задыхаясь, повторила де Сенлис, вне себя от гордости, что именно ее выбрали открыть дверь и доверили секрет столь огромной важности.
Анна взглянула на фрейлину и покраснела.
– Да, – ответила она. – Это король. Кольцо с рубином дала ему я. – Она надела кольцо на палец. – Где эта дверь? Я ничего о ней не знаю.
– Там, Мадам. За фигурой Юноны в гобелене. Идите, я покажу! Бог мой! – воскликнула она вдруг. – Где же ключ?
– В вашей руке, – холодно указала Анна. Ее охватила дрожь. Акт судьбы обрел реальность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Анна молчала. Все, что он сказал, было верно. По мере того как кардинал говорил, беспомощность ее позиции раскрывалась ей шаг за шагом. Милость Людовика! Прощение Людовика!
Закрыв лицо руками, королева взмолилась:
– Боже, помоги мне! Я погибла.
Со смертью она могла бы примириться. Вынесла бы унижение на суде, публичное обнародование ее измены – даже саму казнь встретила бы с достоинством и смелостью дочери и сестры короля. Анна не была трусихой, и угроза казни не заставила бы ее дрогнуть. Но темницы Гавра казались кошмаром: всю оставшуюся жизнь провести в темноте, опуститься на самый низменный уровень грязи и физической деградации, стать жертвой клопов и огромных кровожадных тюремных крыс. Она подняла голову и взглянула в большие серые глаза человека, сидящего напротив нее. Он не отводил от нее взгляда, как будто хотел своей огромной силой воли склонить королеву к согласию.
– Я заставлю короля убить меня, – прошептала Анна. – Я признаюсь в таких ужасных вещах, что у него не останется другого выхода.
Ришелье покачал головой.
– Он этого не сделает. Разве вы забыли – король очень жесток и нарочно сохранит вам жизнь, чтобы заставить подольше страдать. Он в восторге от мысли о темницах Гавра и о том, что это будет значить для вас. Ваши признания побудят его лишь выдумать дополнительные лишения… Скажите, то, что найдут в монастыре, сильно вас скомпрометирует?
– Я буду уничтожена, – ответила Анна. – Там – все, все. В моей часовне.
– А Ла Порт? Вы полностью ему доверяли?
– Да, – подтвердила королева. – Он тайно служит мне еще с того времени, когда Бекингем покинул Францию. Ему все известно.
– В таком случае, – решил Ришелье, – нам следует сделать так, чтобы сыщики не нашли в Вал-де-Грейс ничего существенного, а Ла Порт не отведал пыток по полной программе.
– Что вы имеете в виду? – спросила Анна. – Что вы хотите сказать?
– Думаю о том, как вытащить вас из этой ситуации. Вы согласились на мои условия, Мадам. Я это понял. Разумный поступок, не так ли? Пожизненное заключение – или шанс стать женщиной и королевой. Итак, вы сделали выбор. Это решено. Теперь договоримся о деталях. Вы должны написать полное свое признание, подписать его и передать через меня королю.
– Полное признание! Меня немедленно осудят!
– Полное признание в отдельных проступках, а не во всем, – поправился кардинал. – Вы подтвердите, что писали брату, королю Испании. Людовику это и так уже известно. Но вы поклянетесь, что сообщали только личные новости, как сестра – брату. Признаетесь в переписке с де Фаржи, но только на тему о том, как ей живется в изгнании. То же самое – и о переписке с Марией Медичи. Напишите, что встречались в монастыре с послом Мирабелем, но не говорили ни слова о политике. Остальное предоставьте мне. Король учуял след и должен разыскать кое-что нехорошее, чтобы удовлетворить свои чувства. Но не настолько нехорошее, чтобы идти на решительные шаги. Ему придется в итоге вас простить, так как ваши проступки окажутся достаточно незначительными. Он будет крайне разочарован и раздосадован, но я уговорю короля проявить великодушие. Мне случалось делать это и раньше. Много раз.
Анна медленно поднялась с кресла. Все было решено и согласовано, хотя она не сказала в этом смысле ни слова. Ришелье показал ей выход из положения. И зная его, она понимала, что все это возможно. Что удастся остаться в безопасности.
– Вы, конечно, можете послать сообщение в Вал-де-Грейс, – сказала Анна. – Но вам нужно что-то такое, какую-то вещь, которую настоятельница знает как мою. В противном случае она не тронет мои бумаги. Вот, возьмите это кольцо. Оно ей знакомо.
Кардинал взял протянутое ему кольцо, и на мгновение их пальцы соприкоснулись. Неограненный рубин в форме сердца был окружен жемчужинами и бриллиантами, венчавшими камень как бы короной. Ришелье надел кольцо на палец и с восхищением несколько секунд его рассматривал. Потом сказал:
– Вы храбры духом, Мадам. И быстро пришли в себя. Вместе мы сделаем много хороших дел, вы и я.
– Еще одно, – быстро проговорила Анна. – Еще одна просьба: отпустите Мари де Шеврез.
– Невозможно, – ответил кардинал. – Она была столь глупа и неосторожна, что не в моей власти ее простить.
– В вашей власти все, что угодно! – с яростью сказала Анна. – Вы можете спасти Мари. И спасете, если хотите, чтобы наша постыдная сделка была выполнена мною до конца! Вот моя цена, Ваше Высокопреосвященство: освободите Мари.
– Хорошо. Она сбежит. И ваш друг Ла Порт тоже.
Королева отвернулась. Она не ожидала такого великодушия и на мгновение не могла справиться с нахлынувшими чувствами. Вытерев слезы, Анна снова посмотрела на кардинала и увидела на его лице такую нежность, какой никогда раньше не замечала.
– Благодарю вас. Я очень люблю их обоих и не могу смириться с тем, что сама спасусь, а им придется из-за меня страдать.
Ришелье подошел к Анне и с поклоном поцеловал ей руку.
– Им не причинят вреда, обещаю. А когда я приду к вам, то знаком будет это, – рубин сверкнул на его пальце. – Я не прошу вас, Мадам, полюбить меня. Только разрешите мне любить вас. Может быть, это не покажется вам таким уж невыносимым.
– Не понимаю, – медленно произнесла Анна, – как вы можете прикоснуться ко мне, зная мои чувства. Как вы считаете возможным навязывать себя мне?
– Потому что гордость – холодный компаньон в постели, – ответил Ришелье. – И когда дело касается вас, у меня ее почти не осталось. А то немногое, что еще есть, удовлетворено тем, что наконец-то вы полагаетесь на меня. Что же до ваших чувств… У меня есть предчувствие, что со временем они изменятся. Итак, предоставьте все мне. Завтра я вернусь со своим секретарем и составлю ваше признание в допущенных провинностях. Вам придется быть скромной и полной раскаяния, Мадам. Никто пока не должен подозревать, что мы с вами заключили мир. А ведь это так, да?
– Да, – помолчав, сказала Анна наконец. – Да.
18 августа архиепископ парижский, советник Сегье, два секретаря и отряд стражи появились у ворот монастыря Вал-де-Грейс с ордером на арест настоятельницы и обыск здания. Работая среди плачущих монахинь, королевские чиновники взломали ящик в часовне королевы, а также перебрали бумаги, найденные в ящиках письменного стола в маленькой комнате по соседству с часовней. Масса документов и писем была опечатана и конфискована. Их чтением занялись Сегье и секретари. Затратив на это целый день, они сообщили королю, что не нашли ни одной бумаги, датированной позже 1630 года, а в них – ни одной инкриминирующей фразы в отношении политики или военной кампании, которая велась в это время против Испании. В монастыре настоятельница благодарила Бога, что у нее оказалось достаточно времени, чтобы не только сжечь письма королевы, но и развеять по ветру оставшийся от них пепел. А в камере пыток в Бастилии старый слуга Анны Ла Порт перед лицом инквизиторов, среди которых находился советник Сегье, признал на коленях, что однажды, восемь месяцев назад, доставил письмо Ее Величества королевы в британское посольство и забрал оттуда какой-то пакет. Он отрицал, что Вал-де-Грейс используется как почтовая контора, и несмотря на то, что советник угрожал ему, а орудия пытки были заранее приготовлены, Ла Порт отказался добавить хоть слово к своему признанию, и никакого более сильного давления на него не было оказано.
Установили, что его признание в точности совпадает с тем, что написала Анна. Ее признание, скрепленное собственной подписью, было вручено Людовику кардиналом Ришелье. Никаких доказательств заговора или другого преступления, более тяжелого, чем мелкое неповиновение королю (в частности, в отношении запрета писать брату и друзьям в Испании), обнаружено не было. Анна так и не видела короля, который неожиданно уехал в Шантильи. Во время допросов она отвечала на вопросы Ришелье в присутствии независимых свидетелей, которые отсылали свои отчеты королю.
Кардинал ничем не показывал, что помнит о встрече в тот вечер в ее комнате. Он был полон смирения, внимания и, казалось, очень усердствовал в поисках истины. Только сообщение о том, что в Вал-де-Грейс ничего не нашли, а Ла Порта не пытали, служило Анне доказательством, что та встреча ей не приснилась, и договор с кардиналом заключен. Хотя она никогда не оставалась с Ришелье наедине, и в его манерах не было и следа теплоты или признака участия в сговоре, Анна к концу месяца получила доказательство того, что он полностью выполнил свои обещания.
Ей принесли раздраженное, оскорбительное письмо от Людовика, в котором ей даровалось прощение за неповиновение, но в будущем запрещалось посещать любые монастыри, а писать письма разрешалось только под строгим наблюдением. Далековато от темниц Гавра, но с точки зрения короля все-таки лучше это, чем ничего. Анна прочитала письмо, сидя в окружении своих дам, и заплакала. Последние несколько лихорадочных недель королева тщательно следовала совету Ришелье и вела себя так смиренно и униженно, что ее тошнило от презрения к себе. Слезы Анны обьяснялись грубостью и уничижительным духом дышащего злобой письма. Ришелье не преувеличивал. Как король ее ненавидит! С каким восторгом засадил бы ее навсегда за решетку. Она подняла голову и увидела, что за ней следит мадемуазель де Хотфор. Девушка, покраснев, тут же отвернулась. Он не был настолько мужчиной, – подумала Анна, – чтобы иметь любовницу, а желал только притворяться и играть в свою игру.
– Мадам, – обратилась к королеве де Сенеси. – Его Высокопреосвященство в вашей приемной. Примете вы его?
– Да, конечно. Вы пойдете со мной. И вы тоже, де Филандр.
Кардинал низко поклонился и поцеловал Анне руку. Обе фрейлины, сделав реверанс Ришелье, остановились на пороге, а тот повел Анну к окну, где они могли поговорить без помех.
– Я добился, чтобы вас простили, – сказал он, – но не мог воспрепятствовать оскорблениям – король слишком настаивал.
– Не сомневаюсь, – сказала Анна. – Но покончил ли он с попытками загнать меня в ловушку?
– Он пытался и потерпел неудачу, – ответил Ришелье. – Теперь вы в безопасности. Я вижу, что вы плакали, Мадам. Не стоит, все позади. Мы возвращаемся в Париж. Новости с поля боя ободряющие: испанцев оттеснили. К концу года мы заключим мир. Могу сообщить кое-что для вас приятное, – кардинал улыбнулся и сделал движение рукой, выражая досаду, что они не одни. – Герцогине де Шеврез повезло, ей удалось совершить побег. Король выдал ордер на заключение герцогини в крепость Люш. Там тоже, как вы знаете, есть темницы вроде тех, что в Гавре. Но увы, дорогая Мадам, кто-то, должно быть, ее предупредил, она переоделась в мужской костюм и умчалась к испанской границе. Теперь нам ее никак не поймать.
– Слава Богу! – прошептала Анна. – А Ла Порт?
– Год тюремного заключения, не больше. И я обещаю, что он не будет терпеть больших лишений. Но не пытайтесь снова войти в контакт с герцогиней. Она в безопасности и отныне должна полностью исчезнуть из вашей жизни. Обещаете вы мне это?
– Как я могу возражать? – ответила Анна. – Я всем вам обязана, хотя никак не могу привыкнуть к этому чувству. Но если я сейчас вас поблагодарю, то, вы же понимаете, моя благодарность прозвучит фальшиво.
Ришелье кивнул. Казалось, он не может оторвать взгляд от ее лица. Чувство близости с ним непреодолимо овладело Анной, хотя они и не были одни в комнате.
– Понимаю. Не надо меня благодарить. Прощайте, Мадам. Я потребую свое вознаграждение в Париже.
У всех женщин есть такая черта – способность смириться с обстоятельствами, какими бы они ни казались отвратительными, если эти обстоятельства становятся неизбежными. И для королевы после двадцати лет неослабеваемой борьбы с одним человеком поражение стало почти облегчением. Угроза постоянно висевшей над ней опасности, эмоциональное напряжение от непрестанных попыток перехитрить кардинала истощили ее умственно и физически. Лишенная поддержки Мари де Шеврез, которая своими насмешками, возможно, снова втянула бы Анну в интригу против Ришелье, она погрузилась в унылую летаргию, в которой надеялась найти спасение, когда придется выполнять главное условие сделки, заключенной с кардиналом.
Он говорил о любви, но не страстно, как Бекингем. Без красноречивых жестов – как будто акт соблазнения значил не больше, чем партия в карты. И тем не менее его чувственность создавала напряжение между ними, словно готовая вспыхнуть молния.
В душе королевы бурлило возмущение. Гордость и честь кричали Анне в оба уха, что она еще может отступить. Нарушить обещание теперь, когда он выполнил все свои. Но искушение ослаблялось чувством, что все предстоящее – это судьба. Какой смысл сопротивляться? Ведь бесполезно игнорировать тот факт, что без Ришелье она не выстоит. Без него и она, и все ее друзья погибли бы. Не было человека, способного противостоять кардиналу. Она перебрала всех, кто, казалось, мог, и все потерпели неудачу. И сильнее всех проиграла она. Пусть он приходит и берет ее. Жизнь научила Анну не чувствовать собственного тела – как было тогда, при попытках Людовика исполнить свои супружеские обязанности. Кардинал овладеет не Анной Австрийской, а безвольной жертвой, пассивной и безучастной, как набитой опилками куклой.
Мадам де Сенлис дремала у окна, не замечая, что ее шитье почти сползло на пол. В обязанности фрейлины входило раздеть королеву и оставаться с ней, пока та не погасит свечи. Но Анна так и не послала за ней, а часы уже давно пробили одиннадцать. Де Сенлис устала. Она была уже немолода, и жизнь на службе у королевы оказалась нелегкой. Она сохраняла верность кардиналу, стараясь не придавать значения враждебности Анны и остальных дам. Несколько месяцев назад, после того как Анну взяли под стражу в Шантильи, у де Сенлис появилась надежда, что ее служба закончится вместе с заключением королевы в тюрьму или высылкой в Испанию. Но эта опасность королеву миновала. Король по-прежнему навещал жену, но кроме формального приветствия не обменивался с ней ни словом. Он уединялся в уголке с мадемуазель де Хотфор и мямлил какие-то ходульные фразы или вообще молчал. Обстановка в Лувре стала мрачной, а жизнь монотонной. Де Сенлис очень хотелось избавиться от всего этого.
Без четверти двенадцать ее разбудил паж. На секунду она подумала, что звонила королева, но мальчик только поклонился и протянул сложенный лист бумаги с красной печатью кардинала. Де Сенлис встала, зевнула и распечатала записку. Вдруг она широко открыла рот и тут же прикрыла его ладонью, испустив серию возгласов, означавших удивление, волнение и страх. В спальне королевы была дверь, ведущая через тайный проход в другую часть дворца. Эта дверь всегда находилась на замке, ключ от которого хранился у де Сенлис. Секретным входом никто никогда не пользовался, даже Анна, вероятно, не знала о нем.
В записке де Сенлис предписывалось открыть дверь и сделать так, чтобы в течение ночи никто королеву не беспокоил. Особа слишком высокого ранга, чтобы ее можно было назвать по имени, воспользуется тайным коридором и будет принята королевой наедине. Предписывалось также вручить Ее Величеству кольцо, которое принесет паж, как доказательство, подтверждающее личность упомянутой высокой особы. Записку скрепляла подпись Ришелье.
– Это он, Мадам, да? – В волнении де Сенлис забыла, как не любит ее королева. Через двадцать лет, когда примирение казалось невозможным, Людовик намеревался нанести визит жене! Тайный ход в середине ночи! Анна в ночном одеянии с рассыпанными по плечам волосами стояла, держа в руке кольцо с рубином в форме сердца. Красный огонь рубина и искры от окаймлявших его бриллиантов вспыхивали в ее ладони.
– Это король, не так ли? – задыхаясь, повторила де Сенлис, вне себя от гордости, что именно ее выбрали открыть дверь и доверили секрет столь огромной важности.
Анна взглянула на фрейлину и покраснела.
– Да, – ответила она. – Это король. Кольцо с рубином дала ему я. – Она надела кольцо на палец. – Где эта дверь? Я ничего о ней не знаю.
– Там, Мадам. За фигурой Юноны в гобелене. Идите, я покажу! Бог мой! – воскликнула она вдруг. – Где же ключ?
– В вашей руке, – холодно указала Анна. Ее охватила дрожь. Акт судьбы обрел реальность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29