– Сколько грязи в умах женщин, Ришелье. Как она пишет о вас… – Король никогда не упускал случая причинить боль кардиналу, сделать такой, будто бы безобидный, выпад. Это как-то принижало Ришелье в глазах Людовика.
– Распутница, болтающая на языке порока, – пожал плечами кардинал. – Но, как вы и говорите, сир, королева, надо полагать, пришла в ужас.
Он внимательно следил за королем, произнося эти слова, и заметил в унылом взгляде проблеск радости. Во всем этом деле именно Анна интересовала короля. Людовик ощутил возможность, до сей поры ускользавшую от него, шанс нанести удар со всем ожесточением его извращенной натуры. Ему сейчас ничего не стоило убедить себя, что он прав, – стоит только постараться не думать о своих подлинных побуждениях, а все объяснить любовью к другой женщине. Он обожал прелестную, высокоодаренную мадемуазель де Хотфор и не боялся этой страсти, так как знал, что, кроме слов, от него ничего не ждут. Девственность служит ей защитой, и по этой причине никто не ожидает, что он станет любовником юной фрейлины. И значит, не боясь последствий, Людовик мог обманывать себя, считая, будто ненавидит жену потому, что она является препятствием между ним и мадемуазель де Хотфор.
– Завтра утром королева будет еще больше напугана. Я предвидел ваш приказ, сир, и велел арестовать герцогиню де Шеврез. Монастырь Вал-де-Грейс находится под наблюдением. Убежден, что именно он подразумевается в том письме, где говорится о новом способе переписки, придуманном королевой. Но следить за монастырем недостаточно, сир. И сомневаюсь, чтобы мы добились толку от герцогини. Думаю, она и под пыткой не даст показаний против своей госпожи, и мы только потеряем время. Мне необходимо разрешение на обыск монастыря, которое может дать лишь парижский архиепископ. Я предпочел бы, чтобы он дал это разрешение вам, а не мне.
– И я его потребую! – объявил король. – Сегодня вечером напишу ему, и завтра у вас будет разрешение. Вал-де-Грейс! Монастырь, в котором королева будто бы проводила время в молитвах, в благочестивых размышлениях! Я сотру его с лица земли, а этих чертовых монахинь заточу в кельях, чтобы они узнали, что такое дисциплина!
– Но мы обязаны все проверить, – мягко сказал Ришелье. – Не осуждайте королеву заранее, сир. Очень вероятно, она виновна в том, что, несмотря на ваш запрет, писала письма брату, но не в том, что передавала испанцам секретные сведения и подбивала ваших слуг на государственную измену. Нельзя считать болтовню герцогини окончательным доказательством.
Людовик бросил взгляд на кардинала и улыбнулся.
– Ах, мой друг, не хитрите со мной. Вы тоже уверены, что моя жена шпионила против Франции. Только поэтому вы появились здесь среди ночи. Так думаете вы, и так думаю я. Но вы хотите предоставить мне доказательства ее вины, да?
Ришелье отвел глаза в сторону.
– Молю Бога, чтобы их не обнаружили.
– А я молю Бога об обратном. – Людовик резко поднялся с кресла. – Я не смогу казнить королеву, вы не дадите мне это сделать. Но я отправлю ее в крепость в Гавре. Оттуда еще никто не выбирался живым.
Король внимательно следил за кардиналом. Временами отношение Первого министра к королеве раздражало Людовика и сбивало с толку. Она ненавидела Ришелье, поддерживала попытки покушения на его жизнь, объединялась с Марией Медичи в ее интригах против кардинала и вообще помогала каждому, кто боролся против него. Людовик знал, что, несмотря на мягкие сдержанные манеры, Арман де Ришелье был жесток и безжалостно мстителен.
Он наказывал за мельчайшее неповиновение себе или своему суверену без снисхождения к прошлым заслугам. И однако король чувствовал, что кардинал колеблется, не желая соглашаться и на пожизненное заключение женщины, которая, по их общему убеждению, виновна в государственной измене.
– Вы не отвечаете, мой друг, – сказал он. – Какое оправдание вы найдете для королевы, если она шпионила для Испании? Как уговорите меня не наказывать ее и на этот раз?
Ришелье поднял голову. Он посмотрел прямо в глаза королю, взгляд его был холоден, без тени эмоций.
– Если королева виновна, сир, я сам приму меры к ее заключению в Гавре. Даю вам слово.
– Значит, в этот раз никакого снисхождения? – настаивал Людовик.
– Никакого снисхождения, – ответил Ришелье.
– Тогда приступайте, приступайте. – Король встал и протянул руку кардиналу. Легкий румянец появился на его впалых щеках. – Не пренебрегайте ничем, Ришелье. Не защищайте никого. Я требую, чтобы виновные были преданы суду, кто бы они ни были!
Только две свечи горели в личном кабинете королевы в Лувре. Занавески были опущены, в камине мерцал огонь, отбрасывая огромную тень женщины, сидящей в кресле с закрытыми глазами; одна рука беспомощно опущена, в другой – мокрый от слез платок. Анна была одна. Прошло уже сорок восемь часов с тех пор, как по приказу короля ее заперли в шато Шантильи без права выйти из комнаты или кого-либо принять. Шатонеф арестован. Мари де Шеврез, любимая подруга и союзница, заточена в одной из сельских крепостей собственного мужа, претерпевая Бог знает какие пытки от рук допрашивающих ее королевских чиновников. Ужас при мысли о том, что делают с подругой, вынудил Анну встать с постели, и она всю ночь до рассвета шагала взад и вперед по комнате. А теперь известие еще об одном, самом тяжелом ударе. После того как она пообедала, больше делая вид, что ест, так как не могла ни есть, ни спать, к ней подошла мадам де Сенлис. Из всех дам королевы только она одна всегда оставалась верной сторонницей кардинала и никогда не колебалась в своей лояльности к нему. Фрейлина присела перед королевой и очень просто, без всякого предисловия, сказала:
– Мадам, Ла Порт арестован. Он в Бастилии, – она снова сделала реверанс и удалилась.
Если задержали Ла Порта, то это только вопрос времени, когда они вытянут из него все секреты. Анне слишком хорошо были знакомы тяжкие испытания, которым подвергали людей в камере пыток, чтобы можно было надеяться, будто кто-либо может их выдержать сколь угодно долго. Ла Порт выдаст ее, потому что не сможет поступить иначе, и теперь Вал-де-Грейс наводнят агенты кардинала. Она подумала о том ящике для церковных риз в часовне, о массе писем в нем и чуть не потеряла сознание.
Там ее ждут письма, оставленные Гербьером, чиновником английского посольства, который служил ей связующим звеном с Испанией. Их найдут, как найдут и последние оставленные ею письма, в которых она советует брату атаковать Корбей и идти маршем на Париж, отказывает Людовику в праве называться мужчиной, умоляет о помощи против Ришелье. Все это найдут, и в глазах французов это станет неоспоримым доказательством того, что она – предательница и шпионка, и наказание ей по закону – казнь. Сидя одна в полутемной комнате, Анна истерически рыдала, упрекая себя за участь, выпавшую на долю Мари де Шеврез, которую она искренне любила, и бедного преданного Ла Порта. Еще в давние времена он доставлял ей любовные письма Бекингема и пересылал ее письма к нему. Всем, кто имел с ней дело, она принесла несчастье и смерть. Она рисковала всем, чтобы выиграть все. Но не выиграла, а проиграла. Анна услышала, как открывается дверь, но даже не оглянулась.
– Кто это?
– Де Сенеси, Мадам.
– Почему вы вошли? Я же сказала, чтобы меня не беспокоили.
– Мадам, – произнесла фрейлина почти шепотом, но ее голос все-таки дрожал. – Мадам, сам кардинал здесь! Он хочет вас видеть!
Анна встала. Она двигалась так медленно, как будто это требовало от нее слишком больших усилий.
– Заприте дверь. Я его не приму.
– Мадам, – прохныкала де Сенеси, – он предвидел ваш ответ. С ним отряд стражи, и он заявляет, что у него есть приказ короля взломать дверь.
– Вот оно что, – сказала, помолчав, Анна. – Итак, он пришел сам, чтобы арестовать меня! Очень хорошо. Не стану лишать его этого удовольствия. Идите и передайте кардиналу, что я приму его через несколько минут. Де Сенеси, созовите моих дам и приготовьте мне все необходимое.
В спальне, залитой светом множества свечей, царило молчание. Анна стояла в центре комнаты и ждала, пока на нее наденут платье из алого бархата с высоким жестким кружевным воротником. Для этого наряда она выбрала изумруды, доставшиеся Изабелле Кастильской от конкистадоров. Жестом она попросила дам отойти от нее. Все фрейлины, кроме безжалостной мадам де Сенлис, были в слезах. Анна подошла к высокому зеркалу из полированного металла и внимательно себя осмотрела. Из этой комнаты она выйдет пленницей. Что ж, пусть так, но она выйдет как королева и испанская принцесса.
Повернувшись к мадам де Сенеси, вытиравшей слезы носовым платком, Анна с трудом улыбнулась.
– Не плачьте, моя бедная Амелия. Я не боюсь. Будьте добры, приготовьте плащ и смену белья. А теперь пусть кто-нибудь из вас впустит кардинала.
Войдя в комнату, Ришелье не произнес ни слова. Низко поклонившись королеве, он повернулся к ее дамам и приказал им оставить его наедине с их повелительницей. Анна молча ждала, пока фрейлины, приседая в реверансе, исчезали одна за другой. В комнате сияло множество свечей, только что подброшенные в камин поленья разгорелись ярким огнем – казалось, что королева устраивает небольшой прием, как ей случалось это делать для Мари де Шеврез и немногих друзей. На Ришелье был костюм придворного, в руке – широкополая шляпа с пером.
– Где же стража, Ваше Высокопреосвященство?
– Охраняет Ваше Величество. Вижу, что мадам де Сенлис передала вам мое послание. Сегодня утром Ла Порт арестован и препровожден в Бастилию. При нем нашли ваши письма.
Кардинал шагнул к королеве и резким движением швырнул шляпу на стол.
– Сейчас не время для формальностей, Мадам. И нет нужды принимать меня стоя, когда все обстоятельства свидетельствуют о том, что для разговора лучше сесть. Нам необходимо поговорить, и это займет немало времени.
– Мне нечего вам сказать, – ответила Анна.
– Да? – К ее удивлению, кардинал улыбнулся, затем покачал головой, как если бы спорил с ребенком.
– Вы очень смелы, Мадам, и очень упрямы. Но я убежден, что в глупости вас обвинить нельзя. А только глупец на вашем месте продолжал бы бороться со мной. Позвольте мне все вам объяснить. Карты раскрыты, Мадам. У меня есть письма, написанные вашей рукой, за которые вас вполне можно отправить на Гревскую площадь!
– Я не боюсь смерти, – медленно сказала Анна. – После двадцати лет жизни это будет облегчением. Теперь вы можете отомстить, Ваше Высокопреосвященство, бороться с вами я больше не буду. Вы схватили моих друзей, пытали их и убили, когда от них вам уже не было никакой пользы. Я рада умереть вместе с ними.
– Я вам верю, – серьезным тоном сказал Ришелье. – Верю, что вы все перенесете очень мужественно и пойдете на казнь с большим достоинством, но у короля в отношении вас другие планы. Как вам понравится провести остаток жизни в одной из темниц Гавра? Ах, я вижу, что вы кое-что слышали об этом месте. Мадам, вы молоды и крепки телом, вы проживете годы и годы в такой дыре, передвигаясь ощупью в вечной темноте, медленно поедаемая крысами! Вот что всего лишь позавчера предложил сделать с вами Его Величество.
Анна отвернулась, чтобы не видеть спокойный взгляд холодных глаз и скупую насмешливую улыбку. Она так дрожала, что была вынуждена сесть.
– Я прикажу принести вина для нас обоих, – сказал Ришелье. Он держался крайне непринужденно, полностью владея положением. Позвонив в звонок, он дал распоряжение пажу, и когда тот принес вино, он налил стакан и подал королеве.
– Вам бы не мешало выпить, – сказал он. – На вас лица нет. А теперь давайте проясним ситуацию. Вы совершили государственную измену.
Анна привстала, но снова опустилась в кресло, встретив холодный обвиняющий взгляд.
– Я буду все отрицать! Любое письмо, которое вы будто бы нашли у Ла Порта, – подделка. Я не писала этих писем!
– Они написаны вашей рукой, – возразил Ришелье. – В них – сведения об укреплениях в Пикардии и советы королю Испании, как лучше победить Францию. Насколько я помню, вы и короля не пощадили. Неужели это правда, что уже пятнадцать лет, как он не посещал вас ночью? Как глупо было с вашей стороны писать о мадемуазель де Хотфор, вы же знаете, сколь чувствителен Его Величество. Надо ли продолжать?
– Я отрицаю, – повторила Анна. – Я отрицаю все.
– Этого я и ожидал, – сказал кардинал. Он сидел в кресле, закинув ногу за ногу и потягивая вино.
Не произнося ни слова, он в течение нескольких минут обдумывал, как вести разговор дальше. Он шел сюда с твердым настроем сломить Анну или, если не удастся, перевезти ее под стражей в Компьен, чтобы она там дожидалась суда. Но теперь это последнее решение казалось настолько невозможным, что он удивлялся, как мог всерьез его рассматривать. Анна была настолько прекрасна, что ему причиняло боль вот так просто сидеть и смотреть на нее. Желание пробуждалось в его груди, желание, смешанное с ненавистью, гневом и любовью и не допускавшее, чтобы она сидела перед ним с побелевшим лицом и в слезах. Даже теперь он не мог ее покинуть. И признав это, он как бы почувствовал прилив новых сил. Только что он грозил ей, был груб и насмешлив. Но теперь, придвинув кресло поближе, он снова наполнил ее бокал и заговорил очень ласково:
– Я получил разрешение архиепископа Парижа на проведение обыска в Вал-де-Грейс. Ла Порт уже признался, что получал письма оттуда. Ради Бога, Мадам, неужели вы не понимаете, почему я здесь?
Анна приложила руку к раскалывающейся от боли голове.
– Чтобы насладиться своим триумфом. Арестовать меня. Если бы вы не были так жестоки, то не тянули бы, а давно это сделали.
– Вы не правы, Мадам, – возразил Ришелье. – Я пришел, чтобы попытаться вас спасти. И это не в первый раз, не так ли? Бекингем, восстание Гастона – все эти годы я стоял между вами и королем. И продолжаю стоять.
– Да, вы говорили мне, – подтвердила Анна. – В монастыре в Компьене. Вы сказали, что меня защищает ваша любовь.
– И еще я сказал, что так будет и дальше, хотите вы этого или нет. Сегодня я подтверждаю свои слова, так как понял, что любовь моя не ослабела с годами. Ничто теперь не может на нее повлиять.
Не поднимая головы, Анна чувствовала на себе взгляд его горящих глаз. Она заплакала, но тихий настойчивый голос не отступал:
– Людовик вас ненавидит. В течение двадцати лет он мечтает от вас избавиться, так как сознает свою немощь. И удерживал его, Мадам, – я! Но вы на этот раз зашли слишком далеко. Я вынужден был раскрыть ваши интриги, так как в противном случае рисковал проигрышем войны с Испанией. А рисковать Францией я не стану даже ради вас, Мадам! И теперь королю известно слишком многое – его не сбить с толку. Он знает о Вал-де-Грейс, он знает о Ла Порте, о том, что вы писали в Испанию. Через несколько дней ни одна ваша затея не останется для него секретом. Я имею в виду – когда найдут и другие письма вроде тех, что оказались у Ла Порта. И тогда, клянусь Всемогущим Богом, король обрушит на вас весь яд и ненависть, накопившиеся в его груди за двадцать лет! Гавр, Мадам! Тьма, вонь, насекомые – и забвение! Я не угрожаю вам, я только пытаюсь показать все, что с вами случится, если вы не захотите меня слушаться. А я могу вам помочь, спасти вас от всех этих бед!
Анна, закрыв глаза, молчала, ведя внутреннюю борьбу с его словами и нарисованными им картинами, борясь с охватившей ее беспомощностью, растущей по мере того, как Ришелье продолжал свою речь. Усилием воли она заставила себя посмотреть ему в лицо и, еще не задав вопрос, прочитала в нем готовый ответ.
– И какова цена?
– Ваше доверие. Подчинение моему желанию. Я долго ждал, Мадам, и по-своему много страдал. Таковы мои условия, и ни на что меньше я не пойду. Я не прошу вас меня полюбить. Но в ответ на ваше согласие я спасу вам жизнь, и не пройдет и года, как вы узнаете, что значит быть королевой Франции и другом Ришелье!
– Любовница кардинала, – медленно сказала Анна. – К этому-то вы и стремились все эти годы? Именно это я должна принять, а иначе вы мне не поможете?
– Таковы мои условия, – повторил он тихим голосом. – Может быть, они не покажутся вам такими уж неприятными. Повторяю: я не жду, что вы меня полюбите.
– Вы склоняете меня к кощунству! – воскликнула Анна. – Я не пойду на это! Лучше брошусь к ногам короля с мольбой о пощаде. Расскажу ему о вашем предложении, признаюсь во всем! Я поплачусь за это, но и вы, Ваше Высокопреосвященство, тоже!
Кардинал пожал плечами, и легкая улыбка коснулась его губ.
– Вы так наивны, Мадам. Двадцать лет замужем за королем, и до сих пор ничего о нем не знаете? Вам неизвестно, что он так вас ревнует, что это уже просто болезнь? Думаете, король смягчится, услышав вашу сагу о моих попытках вас соблазнить? Когда вы, упав на колени, признаетесь в том, как предавали его, как сумели завлечь даже Первого министра страны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Распутница, болтающая на языке порока, – пожал плечами кардинал. – Но, как вы и говорите, сир, королева, надо полагать, пришла в ужас.
Он внимательно следил за королем, произнося эти слова, и заметил в унылом взгляде проблеск радости. Во всем этом деле именно Анна интересовала короля. Людовик ощутил возможность, до сей поры ускользавшую от него, шанс нанести удар со всем ожесточением его извращенной натуры. Ему сейчас ничего не стоило убедить себя, что он прав, – стоит только постараться не думать о своих подлинных побуждениях, а все объяснить любовью к другой женщине. Он обожал прелестную, высокоодаренную мадемуазель де Хотфор и не боялся этой страсти, так как знал, что, кроме слов, от него ничего не ждут. Девственность служит ей защитой, и по этой причине никто не ожидает, что он станет любовником юной фрейлины. И значит, не боясь последствий, Людовик мог обманывать себя, считая, будто ненавидит жену потому, что она является препятствием между ним и мадемуазель де Хотфор.
– Завтра утром королева будет еще больше напугана. Я предвидел ваш приказ, сир, и велел арестовать герцогиню де Шеврез. Монастырь Вал-де-Грейс находится под наблюдением. Убежден, что именно он подразумевается в том письме, где говорится о новом способе переписки, придуманном королевой. Но следить за монастырем недостаточно, сир. И сомневаюсь, чтобы мы добились толку от герцогини. Думаю, она и под пыткой не даст показаний против своей госпожи, и мы только потеряем время. Мне необходимо разрешение на обыск монастыря, которое может дать лишь парижский архиепископ. Я предпочел бы, чтобы он дал это разрешение вам, а не мне.
– И я его потребую! – объявил король. – Сегодня вечером напишу ему, и завтра у вас будет разрешение. Вал-де-Грейс! Монастырь, в котором королева будто бы проводила время в молитвах, в благочестивых размышлениях! Я сотру его с лица земли, а этих чертовых монахинь заточу в кельях, чтобы они узнали, что такое дисциплина!
– Но мы обязаны все проверить, – мягко сказал Ришелье. – Не осуждайте королеву заранее, сир. Очень вероятно, она виновна в том, что, несмотря на ваш запрет, писала письма брату, но не в том, что передавала испанцам секретные сведения и подбивала ваших слуг на государственную измену. Нельзя считать болтовню герцогини окончательным доказательством.
Людовик бросил взгляд на кардинала и улыбнулся.
– Ах, мой друг, не хитрите со мной. Вы тоже уверены, что моя жена шпионила против Франции. Только поэтому вы появились здесь среди ночи. Так думаете вы, и так думаю я. Но вы хотите предоставить мне доказательства ее вины, да?
Ришелье отвел глаза в сторону.
– Молю Бога, чтобы их не обнаружили.
– А я молю Бога об обратном. – Людовик резко поднялся с кресла. – Я не смогу казнить королеву, вы не дадите мне это сделать. Но я отправлю ее в крепость в Гавре. Оттуда еще никто не выбирался живым.
Король внимательно следил за кардиналом. Временами отношение Первого министра к королеве раздражало Людовика и сбивало с толку. Она ненавидела Ришелье, поддерживала попытки покушения на его жизнь, объединялась с Марией Медичи в ее интригах против кардинала и вообще помогала каждому, кто боролся против него. Людовик знал, что, несмотря на мягкие сдержанные манеры, Арман де Ришелье был жесток и безжалостно мстителен.
Он наказывал за мельчайшее неповиновение себе или своему суверену без снисхождения к прошлым заслугам. И однако король чувствовал, что кардинал колеблется, не желая соглашаться и на пожизненное заключение женщины, которая, по их общему убеждению, виновна в государственной измене.
– Вы не отвечаете, мой друг, – сказал он. – Какое оправдание вы найдете для королевы, если она шпионила для Испании? Как уговорите меня не наказывать ее и на этот раз?
Ришелье поднял голову. Он посмотрел прямо в глаза королю, взгляд его был холоден, без тени эмоций.
– Если королева виновна, сир, я сам приму меры к ее заключению в Гавре. Даю вам слово.
– Значит, в этот раз никакого снисхождения? – настаивал Людовик.
– Никакого снисхождения, – ответил Ришелье.
– Тогда приступайте, приступайте. – Король встал и протянул руку кардиналу. Легкий румянец появился на его впалых щеках. – Не пренебрегайте ничем, Ришелье. Не защищайте никого. Я требую, чтобы виновные были преданы суду, кто бы они ни были!
Только две свечи горели в личном кабинете королевы в Лувре. Занавески были опущены, в камине мерцал огонь, отбрасывая огромную тень женщины, сидящей в кресле с закрытыми глазами; одна рука беспомощно опущена, в другой – мокрый от слез платок. Анна была одна. Прошло уже сорок восемь часов с тех пор, как по приказу короля ее заперли в шато Шантильи без права выйти из комнаты или кого-либо принять. Шатонеф арестован. Мари де Шеврез, любимая подруга и союзница, заточена в одной из сельских крепостей собственного мужа, претерпевая Бог знает какие пытки от рук допрашивающих ее королевских чиновников. Ужас при мысли о том, что делают с подругой, вынудил Анну встать с постели, и она всю ночь до рассвета шагала взад и вперед по комнате. А теперь известие еще об одном, самом тяжелом ударе. После того как она пообедала, больше делая вид, что ест, так как не могла ни есть, ни спать, к ней подошла мадам де Сенлис. Из всех дам королевы только она одна всегда оставалась верной сторонницей кардинала и никогда не колебалась в своей лояльности к нему. Фрейлина присела перед королевой и очень просто, без всякого предисловия, сказала:
– Мадам, Ла Порт арестован. Он в Бастилии, – она снова сделала реверанс и удалилась.
Если задержали Ла Порта, то это только вопрос времени, когда они вытянут из него все секреты. Анне слишком хорошо были знакомы тяжкие испытания, которым подвергали людей в камере пыток, чтобы можно было надеяться, будто кто-либо может их выдержать сколь угодно долго. Ла Порт выдаст ее, потому что не сможет поступить иначе, и теперь Вал-де-Грейс наводнят агенты кардинала. Она подумала о том ящике для церковных риз в часовне, о массе писем в нем и чуть не потеряла сознание.
Там ее ждут письма, оставленные Гербьером, чиновником английского посольства, который служил ей связующим звеном с Испанией. Их найдут, как найдут и последние оставленные ею письма, в которых она советует брату атаковать Корбей и идти маршем на Париж, отказывает Людовику в праве называться мужчиной, умоляет о помощи против Ришелье. Все это найдут, и в глазах французов это станет неоспоримым доказательством того, что она – предательница и шпионка, и наказание ей по закону – казнь. Сидя одна в полутемной комнате, Анна истерически рыдала, упрекая себя за участь, выпавшую на долю Мари де Шеврез, которую она искренне любила, и бедного преданного Ла Порта. Еще в давние времена он доставлял ей любовные письма Бекингема и пересылал ее письма к нему. Всем, кто имел с ней дело, она принесла несчастье и смерть. Она рисковала всем, чтобы выиграть все. Но не выиграла, а проиграла. Анна услышала, как открывается дверь, но даже не оглянулась.
– Кто это?
– Де Сенеси, Мадам.
– Почему вы вошли? Я же сказала, чтобы меня не беспокоили.
– Мадам, – произнесла фрейлина почти шепотом, но ее голос все-таки дрожал. – Мадам, сам кардинал здесь! Он хочет вас видеть!
Анна встала. Она двигалась так медленно, как будто это требовало от нее слишком больших усилий.
– Заприте дверь. Я его не приму.
– Мадам, – прохныкала де Сенеси, – он предвидел ваш ответ. С ним отряд стражи, и он заявляет, что у него есть приказ короля взломать дверь.
– Вот оно что, – сказала, помолчав, Анна. – Итак, он пришел сам, чтобы арестовать меня! Очень хорошо. Не стану лишать его этого удовольствия. Идите и передайте кардиналу, что я приму его через несколько минут. Де Сенеси, созовите моих дам и приготовьте мне все необходимое.
В спальне, залитой светом множества свечей, царило молчание. Анна стояла в центре комнаты и ждала, пока на нее наденут платье из алого бархата с высоким жестким кружевным воротником. Для этого наряда она выбрала изумруды, доставшиеся Изабелле Кастильской от конкистадоров. Жестом она попросила дам отойти от нее. Все фрейлины, кроме безжалостной мадам де Сенлис, были в слезах. Анна подошла к высокому зеркалу из полированного металла и внимательно себя осмотрела. Из этой комнаты она выйдет пленницей. Что ж, пусть так, но она выйдет как королева и испанская принцесса.
Повернувшись к мадам де Сенеси, вытиравшей слезы носовым платком, Анна с трудом улыбнулась.
– Не плачьте, моя бедная Амелия. Я не боюсь. Будьте добры, приготовьте плащ и смену белья. А теперь пусть кто-нибудь из вас впустит кардинала.
Войдя в комнату, Ришелье не произнес ни слова. Низко поклонившись королеве, он повернулся к ее дамам и приказал им оставить его наедине с их повелительницей. Анна молча ждала, пока фрейлины, приседая в реверансе, исчезали одна за другой. В комнате сияло множество свечей, только что подброшенные в камин поленья разгорелись ярким огнем – казалось, что королева устраивает небольшой прием, как ей случалось это делать для Мари де Шеврез и немногих друзей. На Ришелье был костюм придворного, в руке – широкополая шляпа с пером.
– Где же стража, Ваше Высокопреосвященство?
– Охраняет Ваше Величество. Вижу, что мадам де Сенлис передала вам мое послание. Сегодня утром Ла Порт арестован и препровожден в Бастилию. При нем нашли ваши письма.
Кардинал шагнул к королеве и резким движением швырнул шляпу на стол.
– Сейчас не время для формальностей, Мадам. И нет нужды принимать меня стоя, когда все обстоятельства свидетельствуют о том, что для разговора лучше сесть. Нам необходимо поговорить, и это займет немало времени.
– Мне нечего вам сказать, – ответила Анна.
– Да? – К ее удивлению, кардинал улыбнулся, затем покачал головой, как если бы спорил с ребенком.
– Вы очень смелы, Мадам, и очень упрямы. Но я убежден, что в глупости вас обвинить нельзя. А только глупец на вашем месте продолжал бы бороться со мной. Позвольте мне все вам объяснить. Карты раскрыты, Мадам. У меня есть письма, написанные вашей рукой, за которые вас вполне можно отправить на Гревскую площадь!
– Я не боюсь смерти, – медленно сказала Анна. – После двадцати лет жизни это будет облегчением. Теперь вы можете отомстить, Ваше Высокопреосвященство, бороться с вами я больше не буду. Вы схватили моих друзей, пытали их и убили, когда от них вам уже не было никакой пользы. Я рада умереть вместе с ними.
– Я вам верю, – серьезным тоном сказал Ришелье. – Верю, что вы все перенесете очень мужественно и пойдете на казнь с большим достоинством, но у короля в отношении вас другие планы. Как вам понравится провести остаток жизни в одной из темниц Гавра? Ах, я вижу, что вы кое-что слышали об этом месте. Мадам, вы молоды и крепки телом, вы проживете годы и годы в такой дыре, передвигаясь ощупью в вечной темноте, медленно поедаемая крысами! Вот что всего лишь позавчера предложил сделать с вами Его Величество.
Анна отвернулась, чтобы не видеть спокойный взгляд холодных глаз и скупую насмешливую улыбку. Она так дрожала, что была вынуждена сесть.
– Я прикажу принести вина для нас обоих, – сказал Ришелье. Он держался крайне непринужденно, полностью владея положением. Позвонив в звонок, он дал распоряжение пажу, и когда тот принес вино, он налил стакан и подал королеве.
– Вам бы не мешало выпить, – сказал он. – На вас лица нет. А теперь давайте проясним ситуацию. Вы совершили государственную измену.
Анна привстала, но снова опустилась в кресло, встретив холодный обвиняющий взгляд.
– Я буду все отрицать! Любое письмо, которое вы будто бы нашли у Ла Порта, – подделка. Я не писала этих писем!
– Они написаны вашей рукой, – возразил Ришелье. – В них – сведения об укреплениях в Пикардии и советы королю Испании, как лучше победить Францию. Насколько я помню, вы и короля не пощадили. Неужели это правда, что уже пятнадцать лет, как он не посещал вас ночью? Как глупо было с вашей стороны писать о мадемуазель де Хотфор, вы же знаете, сколь чувствителен Его Величество. Надо ли продолжать?
– Я отрицаю, – повторила Анна. – Я отрицаю все.
– Этого я и ожидал, – сказал кардинал. Он сидел в кресле, закинув ногу за ногу и потягивая вино.
Не произнося ни слова, он в течение нескольких минут обдумывал, как вести разговор дальше. Он шел сюда с твердым настроем сломить Анну или, если не удастся, перевезти ее под стражей в Компьен, чтобы она там дожидалась суда. Но теперь это последнее решение казалось настолько невозможным, что он удивлялся, как мог всерьез его рассматривать. Анна была настолько прекрасна, что ему причиняло боль вот так просто сидеть и смотреть на нее. Желание пробуждалось в его груди, желание, смешанное с ненавистью, гневом и любовью и не допускавшее, чтобы она сидела перед ним с побелевшим лицом и в слезах. Даже теперь он не мог ее покинуть. И признав это, он как бы почувствовал прилив новых сил. Только что он грозил ей, был груб и насмешлив. Но теперь, придвинув кресло поближе, он снова наполнил ее бокал и заговорил очень ласково:
– Я получил разрешение архиепископа Парижа на проведение обыска в Вал-де-Грейс. Ла Порт уже признался, что получал письма оттуда. Ради Бога, Мадам, неужели вы не понимаете, почему я здесь?
Анна приложила руку к раскалывающейся от боли голове.
– Чтобы насладиться своим триумфом. Арестовать меня. Если бы вы не были так жестоки, то не тянули бы, а давно это сделали.
– Вы не правы, Мадам, – возразил Ришелье. – Я пришел, чтобы попытаться вас спасти. И это не в первый раз, не так ли? Бекингем, восстание Гастона – все эти годы я стоял между вами и королем. И продолжаю стоять.
– Да, вы говорили мне, – подтвердила Анна. – В монастыре в Компьене. Вы сказали, что меня защищает ваша любовь.
– И еще я сказал, что так будет и дальше, хотите вы этого или нет. Сегодня я подтверждаю свои слова, так как понял, что любовь моя не ослабела с годами. Ничто теперь не может на нее повлиять.
Не поднимая головы, Анна чувствовала на себе взгляд его горящих глаз. Она заплакала, но тихий настойчивый голос не отступал:
– Людовик вас ненавидит. В течение двадцати лет он мечтает от вас избавиться, так как сознает свою немощь. И удерживал его, Мадам, – я! Но вы на этот раз зашли слишком далеко. Я вынужден был раскрыть ваши интриги, так как в противном случае рисковал проигрышем войны с Испанией. А рисковать Францией я не стану даже ради вас, Мадам! И теперь королю известно слишком многое – его не сбить с толку. Он знает о Вал-де-Грейс, он знает о Ла Порте, о том, что вы писали в Испанию. Через несколько дней ни одна ваша затея не останется для него секретом. Я имею в виду – когда найдут и другие письма вроде тех, что оказались у Ла Порта. И тогда, клянусь Всемогущим Богом, король обрушит на вас весь яд и ненависть, накопившиеся в его груди за двадцать лет! Гавр, Мадам! Тьма, вонь, насекомые – и забвение! Я не угрожаю вам, я только пытаюсь показать все, что с вами случится, если вы не захотите меня слушаться. А я могу вам помочь, спасти вас от всех этих бед!
Анна, закрыв глаза, молчала, ведя внутреннюю борьбу с его словами и нарисованными им картинами, борясь с охватившей ее беспомощностью, растущей по мере того, как Ришелье продолжал свою речь. Усилием воли она заставила себя посмотреть ему в лицо и, еще не задав вопрос, прочитала в нем готовый ответ.
– И какова цена?
– Ваше доверие. Подчинение моему желанию. Я долго ждал, Мадам, и по-своему много страдал. Таковы мои условия, и ни на что меньше я не пойду. Я не прошу вас меня полюбить. Но в ответ на ваше согласие я спасу вам жизнь, и не пройдет и года, как вы узнаете, что значит быть королевой Франции и другом Ришелье!
– Любовница кардинала, – медленно сказала Анна. – К этому-то вы и стремились все эти годы? Именно это я должна принять, а иначе вы мне не поможете?
– Таковы мои условия, – повторил он тихим голосом. – Может быть, они не покажутся вам такими уж неприятными. Повторяю: я не жду, что вы меня полюбите.
– Вы склоняете меня к кощунству! – воскликнула Анна. – Я не пойду на это! Лучше брошусь к ногам короля с мольбой о пощаде. Расскажу ему о вашем предложении, признаюсь во всем! Я поплачусь за это, но и вы, Ваше Высокопреосвященство, тоже!
Кардинал пожал плечами, и легкая улыбка коснулась его губ.
– Вы так наивны, Мадам. Двадцать лет замужем за королем, и до сих пор ничего о нем не знаете? Вам неизвестно, что он так вас ревнует, что это уже просто болезнь? Думаете, король смягчится, услышав вашу сагу о моих попытках вас соблазнить? Когда вы, упав на колени, признаетесь в том, как предавали его, как сумели завлечь даже Первого министра страны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29