Все это очень опасно для вашей дочери, потому что она совершила много уголовных действий, которые происходили на глазах у всех – адвокатов, бухгалтеров…
Например, она намеренно уничтожила все бухгалтерские документы компании на компьютере, который незаконно изъяла из офиса. Причем, как показала экспертиза, стерла уже после того, как ей было письменно указано этого не делать. Я не буду перечислять всех неприятностей, которые сулит ей это дело. Анна будет получать оплеуху за оплеухой и на суде, и в бизнесе. Я опытный боец и уже не раз выходил победителем в подобных схватках. Вы можете уговорить ее оставить ее дурацкие планы переходить мне дорогу, и я с радостью закрою это дело, мы подпишем соглашение и забудем друг о друге.
Еще раз подчеркиваю: если бы не принятые мной исключительные меры, ваша дочь пустила бы меня по миру, полностью разорив! Все, что я делаю, в отличие от Цезаря, перешедшего Рубикон, – я только обороняюсь, а не веду наступательные действия.
Кстати, вам это будет интересно: когда я прекратил работу Анны и всей ее шайки, я не имел намерений подавать на нее в суд, но за несколько недель своих провокационных действий Анна наскребла себе на хребет большую часть обвинений. Остановите ее, Долорес, она не в себе.
Все, что она делает, – глупость на глупости. Она совершенно не ориентируется в местном законодательстве и имеет превратные представления о местном правосудии. Совершенно очевидно, что судья будет полностью на нашей стороне. Ну нельзя уничтожать финансовые документы!!! Нельзя утаскивать семь коробок с файлами наших клиентов! Нельзя обчищать содержимое сейфа с платежами на сумму семь тысяч долларов! Все это запротоколировано и признано Анной, посколько она вернула содержимое сейфа и т. д.
Приведите ее в чувство. Если же вы не имеете на нее никакого влияния (что наиболее вероятно), то перестаньте поносить меня в своих письмах как бесчестного человека, а просто признайтесь, что не имеете на нее влияния, но вовсе не поддерживаете ее авантюры. И тогда мы вместе поищем какой-нибудь выход. И это вовсе не будет предательством вашей дочери, а будет реальной помощью ей.
Если же вы и дальше будете настаивать, что во всем виноват я, то мне, к сожалению, придется записать и вас в разряд своих врагов, страдающих чрезмерной гордыней, и примирение будет невозможно.
Кстати, я не понимаю, почему мои действия стали для вас неожиданностью. Разве вы не знали, что я всегда поступаю так в таких случаях?
Пожалуйста, будьте благоразумны. Обсудим, как выпутать Анну из того кошмара, в котором она очутилась.
Я пишу вам не из слабости и не из неуверенности в себе. Наоборот, я знаю разрушительную силу того, что сейчас происходит, и взываю к вашему благоразумию.
Мне совсем не хочется доводить вашу семью до полного разорения, которое может последовать как результат этого процесса, но если вы будете мне дерзить и по-прежнему задирать нос, – вы опять же не оставите мне выхода.
Вы наверняка мало смыслите в местном «правосудии». Я занимаюсь им в качестве хобби и весьма подкован. На этой стадии мы еще можем разойтись с приемлемыми потерями (до сих пор на подготовку процесса мной было затрачено пятьдесят тысяч долларов).
Если Анна будет пытаться неумело барахтаться, для нее это будет полная финансовая катастрофа. Закон запрещает мне указывать на возможность тюремного заключения Анны, поэтому я молчу об этом.
Кстати, вы правы, в детстве я недополучил тепла и любви в семье, меня не понимали и продолжают не понимать ровесники, и я нуждаюсь в добрых друзях. И вас, и мужа вашего, и внуков ваших, и даже Анну я люблю, и мне мучительно больно причинять вам неприятности. Я с радостью помогал бы вам финансово, учил бы вашу внучку французскому и присылал яйца от наших кур (кстати, теперь у кур вообще офигительная яйценоскость, и яйца девать некуда).
Ну разве я похож на злодея?
Я еще раз вам объясняю: похоже, у Анны мозги съехали набекрень. Началось это где-то год назад. С одной стороны, в личном общении со мной она была милый и отзывчивый человек, но ее действия и поступки в бизнесе были просто ужасны! Ну не доводят хозяина бизнеса до такой ярости, не давая рекламы, задушивая продажи и диктуя свою дурную волю…
И при этом никакие увещевания и предупреждения не действовали.
Ну, солнышко вы мое, без Анны бизнес снова расцвел. Мы все наладили, все счастливы. Анна же в бытность свою управляющей заставляла меня как мальчишку каждую неделю бегать в банк снимать деньги для зарплат нашего офиса.
Да что там говорить? Она вам-то не выделяет ни копейки наличных денег, разве это нормально? Разве это не унижение? Вы попали в полную финансовую зависимоть от нее, вот и все дела… А я бы с удовольствием назначил вам пожизненную пенсию в полторы тысячи долларов в месяц и оплатил бы отдельную квартиру просто по дружбе и из уважения. Я помогаю многим… Кстати, и работу бы дал вам, полно работы…
Я давно предлагал это Анне, говорил, что вы можете делать полезную работу на компьютере. Но она отмахивалась, – конечно, она не желает, чтобы вы освободились от зависимости от нее.
Вот и выходит, что я вам лучший сын, чем родная дочь.
Другой вопрос – скандалы. Она вела бизнес так, что появлялась масса недовольных, разносящих о нас дурную славу. Кстати, в новом бизнесе она делает то же самое. Жаль, вы не читаете по-английски, а то бы я вам показал письма от некоторых ее клиентов, написанные нам, у вас бы волосы дыбом встали. Теперь, когда над нею нет меня, она вообще в разнос пошла, так и за решетку недолго загреметь (это я не угрожаю, а просто говорю).
Вот на днях отобрала у бедной женщины тысячу долларов, а когда та попросила деньги назад, она деньги отдать отказалась и трубку не берет. Ну, пойдет эта дама в полицию жаловаться… Чтоб она не пошла, я даже взял ее на наш курс бесплатно… ну ни фига себе? Нет, ну скажите, Анна в своем уме? И это уже второй случай за неделю! Она, видимо, паникует и дерет деньги со всех, с кого может… а это плохо кончится. Так нельзя. Это ей не гербалайф.
Ваш Герберт».


«Эдакая переписка в стиле Наполеона и Александра Первого, – усмехнулся Адлер. – Мол, пока последний французский солдат не покинет русскую землю, не может быть и речи о замирении…»

Не успел Герберт обдумать написанное, как снова напомнили о себе заботы об Энжеле. Та косвенно дала понять, что ей нравится сын француженки, работавшей в конторе Адлера. Герберт немедленно пригласил Жаннет провести день с их семьей, просто решив, как говорится, прощупать почву.
Отправляясь в субботний день покататься по глади местного озера, Герберт пригласил и Эдди. Жалко было парня, потому что Энжела не просто не обращала на него внимания, а даже была вызвающе груба, иногда до крайности. Он глубоко оскорбил принцессу тем, что посмел возжелать простой плотской любви, и теперь он был ей враг навек, без перспектив к замирению…
– Да что это я все про замирение да про замирение… – бормотал себе под нос Адлер, стройно и не без некоторой грациозности ведя десятиместный моторный кораблик вдоль роскошных берегов, поросших буйным лесом. Он шел почти на полном ходу, едва не касаясь кромки мелей и аккуратно обходя выступающие со дна, словно бы осколки былых упований на скорое семейное счастье Энжелы, острые, приземистые и потому невидимые, хотя от этого и не менее опасные, скалы.
Энжела спала или делала вид, что спит на скамейке, пристроенной вдоль левого борта. Напротив сидел Эдди и тупо рассматривал голую спину Энжелы, перехлестанную красноватым купальником с желтыми разводами.
«Черт, специально доводит парня до белого каления, – чертыхнулся про себя Герберт. – Вот же вертихвостка, а делает вид, что ничего не понимает. Пригласила вечером к себе домой, а потом выставила даже без поцелуя. А может, и правда, не понимает? Эдди двадцать два, он сильный, высокий, спортивный. У него все просится на волю по поводу и без повода, а тут наша принцеса разлеглась… И главное, не холодно ей в купальнике, а ветерок-то свежий…»
Рядом с Эдди сидела, казалось бы, безразличная ко всему Жаннет. Ей на днях стало известно, что ее разбитная дочурка, ровестница Энжелы, оказалась в интересном положении без каких-либо перспектив на замужество. Жаннет было сорок четыре, и она вовсе не была готова стать бабушкой.
Она не знала, зачем Герберт позвал ее в это путешествие в столь узком кругу, но, похоже, настолько была поглощена своими думами, что и не задавалась этим вопросом. Жаннет, несмотря на то что уже давно работала в офисе Герберта, по неясной причине продолжала работать в прачечной местного гостиничного комплекса. Она, несомненно, являлась лучшим другом семьи Адлеров, если, конечно, предположить, что у этой семьи вообще могут быть друзья. Мадам в свое время обучила Герберта вполне сносному французскому всего за какие-нибудь два года нерегулярных частных занятий. Собственно, после этого Герберт и пригласил ее на работу в свою компанию.
Энжела жестоко шутила, что наверняка Жаннет страдает каким-то скрытым фетишизмом, наслаждаясь копошением в чужом грязном белье… Герберт уже в который раз, чисто для проформы, спросил Жаннет, почему она не оставляет низкооплачиваемую и тяжелую работу, и в очередной раз получил невнятный ответ, действительно заставляющий подумать чуть ли не о фетишизме.
Работа в прачечной мешала Жаннет как следует высыпаться, и та страдала хронической усталостью, что отнюдь не способствовало ее успехам на основной работе. Но ее терпели как друга семьи, и даже когда она внезапно попросила небольшую добавку к зарплате, Герберт сразу дал согласие, пробормотав себе под нос, мол, не обижайте Жаннет, она – хорошая.
А вот теперь в живом воображении Герберта начерталась картинка, как он обнимает Жаннет в качестве сватьи, а Энжела счастлива замужем за веселым и говорливым Жаком.
«Как было бы здорово говорить по-французски с близкой родней», – подумал Герберт, мечтательно закатив глаза. Он передал штурвал Эдди, чтобы подсесть к Жаннет и начать-таки прощупывать почву. Тем более, что встревоженное состояние Эдди, по-прежнему тупо созерцавшего голую спину Энжелы, начинало беспокоить внимательного и ревнивого отца.
– Je suis si heureux que vous avez eu une chance de nous joindre aujourd’hui! Я так рад, что вам удалось присоединиться к нам сегодня! (фр.)

– галантно, но с неистребимым акцентом и прочими шерховатостями произнес Герберт по-французски, чтобы случайно не задеть чувств остальных пасcажиров славного плавсредства. Жаннет всегда улыбалась, когда ее способный ученик заговаривал с ней по-французски. Далее Герберт начал осыпать Жаннет малозначительными фразами, касающимися погоды и текущих дел, и, перекрикивая шум мотора, наконец спросил о Жаке. Герберт знал, что Жак как-то, разумеется, в шутку, сделал Энжеле предложение, и та, так же в шутку, его приняла. Теперь, переписываясь по Интернету, они обращались друг к другу «жених и невеста». Знала ли обо этом Жаннет? Выяснить этого Герберту не удалось… Энжела сначала отвергала какую-либо серьезность в своей новообретенной заинтересованости этим французским «ловеласом», но когда однажды Герберт серьезно спросил Энжелу, с чего она решила, что Жак неисправимый бабник, та нахмурилась и задумалась.
– Он все-таки бабник, – подтвердила она приговор.
– Есть основания?
– Нет…
– Доказательства?
– Нет…
– Тогда следует соблюдать презумпцию невиновности.
На том разговор и закончился, но когда вчера оказалось, что Энжелу снова потянуло к Стюарду, который, понимаете ли, был ее «самым лучшим другом», Герберт забился, как голубь крыльями о стекло. В такие моменты он делал все, чтобы не ощущать в полной мере свою, становящуюся навязчивой, беспомощность. Он тут же пригласил Жаннет, но она его разочаровала, не поняв или не пожелав понять ни один из намеков о Жаке. Эльза сидела на корме и рассматривала след, остающийся позади. Никто, кроме Жаннет и Герберта, не понимал по-французски настолько, чтобы следить за содержанием и направлением беседы. Тем более шум мотора заглушал слова.
– Peut etre votre fils peut venir pour travailler avec nous? Может быть, ваш сын приедет работать с нами?

– перекрикивал Герберт шум мотора, пренебрегая грамматическими условностями. Когда орешь – не до граматики. Но Жаннет прекрасно его поняла и ответила, что это нереально, что сын должен закончить университет и вовсе не планирует переезжать сюда.
«Короче, мечты, мечты… Все не клеется. Все разваливается, – думал Герберт, глядя на тупые водные просторы, проносящиеся перед его истертым взором. – Вот я бы так взял и начал выкидывать всем финтеля… Ах, горе мне горе. Придется подначивать Энжелу договариваться напрямую с Жаком, хотя тот наверняка пустозвон… А может, самому пригласить его к нам на работу? Не поедет. Разве что на лето, но теперь уже конец мая… Поздно… Хотя, говорят, он приедет навестить мать в августе. Как мне все осточертело до синих мымриков! Вот что значит дочь на выданье…»
Но расстройства на этом не кончились. Выгрузив Жаннет на берег, поскольку ей, несмотря на субботний день, надо было бежать на работу в прачечную, и не услышав от нее ничего, кроме часто повторяющейся фразы, что беременность ее дочери – оплеуха, и что она не готова стать бабушкой, Герберт услышал еще более освежающую новость.
– Ты где была вчера вечером? Я не могла до тебя дозвониться, – спросила Эльза Энжелу.
– В баре.
– Это ты, Эдди, опять ее туда водил? – усмехнулась Эльза, которой неуклюжие ухаживания Эдди казались милыми и даже в какой-то мере трогательными. Как-то Эльза передала Эдди кастрюльку с супом, а тот вернул ее вымытой и с горсткой конфет внутри.
– Вовсе нет, – обиделся Эдди, – она меня даже не приглашала.
– Я была там со Стюардом, – как ни в чем ни бывало, наигранно-буднично ответила Энжела. На борту утлого суденышка повисла долгая колючая пауза, заполняемая лишь стрекотанием и попыхиванием неуемного мотора.
Эдди знал историю со Стюардом, пожалуй, даже до мельчайших подробностей. Мир не без охотников посплетничать. Ведь это подчас самая гибельная, а потому и самая занимательная разновидность охоты. Ему все растолковали сослуживцы, поскольку Адлеры не делали из этого тайны и все происходило буквально у всех на глазах.
Первым отреагировал Эдди. Он перелез за борт и уселся на носу корабля, так, чтобы быть ко всем спиной. Остальные тоже продолжали молчать. Атмосфера была липкая, как тяжелая, промокшая одежда, и всем хотелось поскорей ее сбросить. Два раза посадив кораблик на мель и слегка повредив винт, путешественники вернулись на берег.
Обед в небольшом ресторане прошел вяло. Герберт против обыкновения выпил несколько кружек пива и почувствовал себя совсем пьяным, поскольку почти не спал в предыдущую ночь, занимаясь перепиской с матерью Анны.
После обеда Энжела сразу предусмотрительно смылась к себе домой, а может быть, она просто куда-то спешила. Она отказалась взять Джейка с собой смотреть телевизор, и лицо Герберта сделалось хмурым, как придорожный булыжник.
«Уж не к нему ли она торопится?» – думал он. Об этом подумали все. Эдди учтиво попрощался.
Вернувшись домой, Адлеры стали обсуждать случившееся. Эльза взвилась первая и заявила, что немедлено едет к Энжеле и все ей выскажет. На счастье, Энжела позвонила сама.
– Как ты могла допустить такое? Зачем? Зачем ты с ним встречалась? – закричала Эльза, и не найдя больше слов, передала трубку Герберту.
– Действительно, – забасил Герберт, – ты как-то странно себя ведешь, и это мягко говоря. Сначала ты натравливаешь нас на этого человека, заявляя, что он совершил с тобой нечто такое, что и сказать-то нельзя, а теперь, после того как мы буквально обобрали его до нитки и вышвырнули на улицу, ты ходишь с ним по барам! Ты в своем уме? Как мы должны себя чувствовать? Как подонки или просто как идиоты?
– Хорошо, я больше не буду с ним встречаться.
– Энжела, ты что? Что ты? Ты ничего не понимаешь? – закричала Эльза, выхватывая трубку у Герберта. – Теперь он тебя обязательно убьет!!! Ты что же, думаешь, можно вот так поиздеваться над человеком, в котором, кроме гордыни, и нет ничего, и потом он тебя простит?
Герберта тоже трясло от раздражения, и он взял трубку обратно.
– Энжела, живи с кем хочешь, можешь подобрать с улицы наркомана со СПИДом, но нам-то зачем ты все это рассказывешь? Что это за особая форма садизма? – пропечатал каждое слово Герберт.
– Да что ты опять ей такое говоришь: живи с кем хочешь?! Вернуться к этому шизофренику? А завтра ты через полицию найдешь ее труп в канаве? – закричала Эльза.
– Хорошо, я больше не буду с ним встречаться… – заплакала в трубку Энжела.
– Ты что, по-прежнему любишь его? – спросил Герберт.
– Нет, – сразу и твердо прозвучало в трубке.
– Хорошо… Может, тебе его жалко? Может быть, у тебя болит совесть за то, что мы ему сделали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18