Самый последний его план состоял в одном: в одиночку или вместе с полицией уничтожить Хьюго Принса. Лаверн позвонил Линн, чтобы узнать, что она думает о хозяине Норт-Эбби. Она уже видела его? Смутившись, Линн призналась бывшему шефу, что не имеет права обсуждать с ним служебные дела, потому что теперь – по крайней мере формально – он рядовой гражданин. Это известие явилось для Лаверна неприятным сюрпризом. Подобно многим полицейским, он привык считать рядовую публику скопищем разного рода малоприятных личностей.
Ему наконец вернули одежду и личные вещи, очевидно, не найдя среди них ничего, что могло послужить уликой. В том числе и книжку, которую Эдисон Реффел настоятельно рекомендовала ему прочесть – «Моя жизнь кахуны» Бабули Мэй. На некоторые страницы попала кровь. Одежду Лаверн сжег, а вот книгу оставил. Холодным февральским днем, поставив рядом с собой полный кофейник, он уселся возле камина и наконец-то взялся за чтение.
В книге оказалась целая глава, посвященная отходной молитве. Лаверн заставил себя сосредоточиться. Но, преодолев буквально пару предложений, с трудом поборол желание зашвырнуть чтиво куда-нибудь подальше. На второй странице его уже тошнило. Книженция была написана в незамысловатой манере, а авторские сентенции оказались настолько избиты и банальны, что дальнейшее их чтение уподоблялось истинной пытке. В конце концов книга все-таки полетела через всю комнату.
Через несколько дней, копаясь в машине, Лаверн обнаружил на заднем сиденье сумку. Он совершенно о ней позабыл. В сумке лежали скудные пожитки Эдисон Реффел. Старая косметичка, несколько маек, какие-то носки, белье, упаковка прокладок и поношенное кимоно – не иначе как подарок самого Принса. Лаверн уткнулся в кимоно лицом, вдыхая теплый запах ее тела. Решение пришло к нему моментально.
Он вспомнил, что Эдисон высоко отзывалась об авторе книги. Отлично понимая, что без ее помощи Принса ему никогда не поймать, Лаверн вернулся в дом. Подойдя к письменному столу, открыл ящик и достал оттуда блокнот и ручку.
Спустя несколько часов, отправив в корзину не один скомканный лист, он все-таки сочинил письмо Бабуле Мэй на ее бристольский адрес.
В пять часов бывший суперинтендант уже был у почтового ящика в конце улицы. Но не успел он бросить в прорезь письмо, не успел еще уловить глухой стук конверта о дно ящика, как тотчас устыдился собственной наивности.
Медленно бредя к дому, он мысленно корил себя за глупый, поспешный, прямо-таки бабский поступок – слыханное ли дело, чтобы Лаверн обращался за помощью к какой-то там шарлатанке!..
Спустя два дня он съездил в Йорк, в городскую библиотеку. Там провел все утро среди скучающих студентов и кашляющих пенсионеров, просматривая исторические справочники, пока наконец в одном толстом томе не нашел тс, что искал.
В 1188 году произошел один из позорнейших эпизодов в истории Йорка, когда на городском рынке был заколот раввин Давид с Кроличьей улицы. Причины убийства оставались неясными, или, вернее, исторические источники о них умалчивали.
Убийцей раввина был Томас Норт, торговец шерстью, впоследствии возведенный королем Ричардом за участие в третьем Крестовом походе в рыцарское звание. Судя по всему, Норт не понес никакого наказания; видимо, никто из жителей города не пожелал давать против него показания. Были мнения, что это преступление явилось первым в цепочке ему подобных, кульминацией которых стал печально известный погром 1190 года – тогда вырезали практически все еврейское население города. По возвращении из Святой Земли Норт основал собственную масонскую ложу.
Лаверн нашел соответствующую ссылку. Вот что там говорилось:
«Рыцари Христа» – масонская ложа, основанная сэром Томасом Нортом в последнем десятилетии XII века. Известна тем, что собрала под свои знамена глав всех масонских братств Йорка, оставив, однако, за ними право осуществлять непосредственное руководство деятельностью вверенных им гильдий. Распространенное мнение о том, будто члены ложи практиковали языческие ритуалы, в том числе и человеческие жертвоприношения, не имеет под собой веского основания. После 1348 года, когда Черная Смерть уничтожила большую часть населения города, упоминания о «Рыцарях Христа» практически отсутствуют, хотя вплоть до наших дней время от времени возникали секты, претендовавшие на это название".
Лаверн вернулся к себе в пустой дом. Был вечер пятницы, и Донна дежурила в ночную смену в хосписе. В блокноте возле телефона она оставила для него записку: «Позвони Мэй, Пензанс 33-10-10. PS. Обед в духовке».
Новость выбила его из колеи. Мало того что его письмо, несмотря на всю нерасторопность Королевской почты, дошло до адресата в считанные дни, но то, что она откликнулась с такой быстротой, – нет, это просто в голове не укладывалось и наводило на подозрения.
Лаверн заварил себе чаю и с кружкой в руке уселся у телефона. Он несколько раз в нерешительности поднимал трубку и клал ее снова, пока наконец не заставил себя набрать номер. Пришлось выждать несколько длинных гудков, прежде чем на том конце взяли трубку – женский голос повторил только что набранный им номер. Это был ровный, спокойный голос немолодой женщины. Лаверну показалось странным, что в нем совершенно не чувствовался акцент.
– Мэй? Это Лаверн.
– А-а, здравствуйте, мистер Лаверн, – теперь голос проникся теплотой, – я так и подумала, что это вы.
– Ты позвонила мне, – произнес он наобум, – значит, мое письмо дошло до тебя.
Мэй рассмеялась:
– Вы как-никак детектив.
Неожиданно у Лаверна напрочь отшибло все мысли, и он не нашелся с ответом.
После затяжной паузы Мэй заговорила вновь:
– Какой кошмар – я имею в виду Эдисон. Такая милая девушка. Такая приветливая. Разумеется, я с радостью вам помогу.
– О, спасибо. Заранее благодарен. Что ты предлагаешь?
– Предлагаю, чтобы вы приехали ко мне в Корнуолл на пару деньков.
– Корнуолл? Но ведь это такая даль.
– Да, но разве поездка того не стоит? – В голосе Мэй послышалось разочарование. – Боюсь, по телефону я ничем не смогу вам помочь. Даже если очень захочу.
Лаверн задумался.
– Не знаю. Мне нужно поговорить с женой.
Мэй заметно приободрилась:
– И жену привозите. Можете хоть завтра.
– А где ты живешь?
Она продиктовала ему адрес в Сент-Айвсе. Сраженный наповал ее гостеприимством, Лаверн записал.
– А ты уверена, что мы тебе не помешаем? Согласись, ты меня совершенно не знаешь.
– Наоборот, мистер Лаверн. У меня такое чувство, будто мы знакомы всю жизнь.
Раздался щелчок – на том конце положили трубку.

Глава 13

В пять утра Лаверн забросил во вместительный багажник «ровера» небольшой чемодан и направился в Корнуолл. Он вел машину по темному шоссе, и только Фрэнк Синатра делил с ним одиночество. Не то чтобы Лаверн был большим его поклонником, но некоторые вещи слушал не без удовольствия. Донну он оставил дома – наверняка она уже спит. Жена без особого энтузиазма отнеслась к его новому путешествию. И хотя Донна не собиралась удерживать его дома, в ее взгляде читалась знакомая ему настороженность – такая же, как и у Линн Сэвидж. Похоже, только психиатры не сомневались, что он в своем уме.
За всю дорогу Лаверн сделал лишь одну остановку, пообедав в придорожном кафе при въезде в Эксетер. Он проглотил тарелку жареной картошки, жестковатый бифштекс и пирог с ливером. Все это запил теплой коричневатой жидкостью, которая почему-то значилась в меню как «кофе молотый». Может, там действительно чего-то и намололи, но только не кофе. Утолив, насколько возможно, голод этими кулинарными убожествами, Лаверн прошел в туалет – вымыть руки, пригладить волосы и справить нужду, хотя, может, и не в таком порядке. Затем вышел на холод, заправил машину, заглянул в справочник автомобильных дорог и покатил дальше.
Внушительный «ровер» чувствовал себя на дороге хозяином. Лаверн пытался не думать о печальном, но чувство безвозвратной потери неотступно преследовало его. Последний раз он приезжал сюда с родителями и сестрой еще в конце пятидесятых.
Никого из них уже не было в живых, как не было его сына и вот теперь Эдисон Реффел. Смерть забрала их. Но мир остался на удивление равнодушен к этим потерям – впрочем, с таким же равнодушием он воспримет и его, Лаверна, уход. Люди вроде Хьюго Принса – вот истинные хозяева жизни, такие способны не дрогнув растоптать и живых, и мертвых. От них нечего ждать ни пощады, ни снисхождения, ибо вы для них ничто.
Резкие, бесцеремонные манеры Лаверна могли бы навести большинство тех, кто с ним сталкивался, на мысль, что перед ними обыкновенный твердолобый йоркширский грубиян. Однако внутри он оставался ранимым, не по возрасту задумчивым мальчуганом, что когда-то играл на морском берегу. Лаверн отлично помнил, как тогда он печально смотрел на родителей в лодке, и сердце его переполнялось болью.
Лаверн в душе отругал себя за сентиментальность и сердито посигналил ни в чем не повинному водителю.
В Сент-Айвс он приехал вскоре после полудня. В лабиринте узких извилистых улочек его «ровер» казался громоздкой, неповоротливой колымагой. Низкие облака над головой грозили дождем. Вода в рыбацкой гавани отливала черным; ярко раскрашенные лодки как очумелые подпрыгивали на волнах у причала, словно предчувствуя надвигающийся шторм. Лаверн проехал вдоль пристани до самого конца, а затем свернул на Смитсоновский пирс. Здесь оставил «ровер» у кромки воды, среди солоноватых лужиц и блестевших от рыбьей чешуи камней, а сам отправился на поиски Бабули Мэй.
Она жила в крепком трехэтажном рыбацком долге, сверкавшем выбеленным фасадом. Дом выходил на Приморскую набережную, и, вздумай кто следить за улицей из-за тюлевых занавесок гостиной, приближение Лаверна не осталось бы незамеченным.
Лаверн внимательно посмотрел на окно, но никакого движения не уловил. К парадной двери вели несколько каменных ступенек. Ззонка не было, и Лаверн возвестил о своем пришествии громким стуком медной колотушки. В ответ тишина. Он постучал снова – никого. Несмотря на свои сверхъестественные способности, Бабуля Мэй не смогла предугадать время его прибытия. Валясь с ног от усталости и многочасовой езды, он медленно побрел в город.
Булыжник мостовой блестел от влаги. Большинство магазинчиков стояли с закрытыми ставнями, а вокруг царило гнетущее запустение мертвого сезона. В одной из витрин висела выцветшая табличка: «Убедительная просьба не кормить чаек – от этого они становятся только нахальнее».
Лаверн вошел в темное пустое кафе. За стойкой стоял немолодой мужчина в рыбацком свитере. Лаверн заказал чай и горячий пирог и, сев у окна, принялся разглядывать прохожих. Местные жители шагали быстро, не глядя по сторонам. Приезжих отличали плащи, тяжелые ботинки и шерстяные шапки. Лаверн откусил пирог – тому, похоже, никак не меньше ста лет. Затем, порывшись в кармане, он извлек книженцию Бабули Мэй, словно давая ей последний шанс. Правда, одного взгляда на оглавление было достаточно, чтобы совершенно пасть духом: «Как изменить нежелательное будущее», «Как творить чудеса»... Лаверн захлопнул книгу и со злостью сунул ее назад в карман.
Признайся, мысленно сказал он себе, ведь тебя от всего этого воротит. Чертовщина, духи, заклинания... Человеческое невежество и самообман! Тогда зачем ты здесь?.. Лаверн вздохнул, поскольку знал ответ. У него не оставалось иного выхода.
Он заставил себя допить чай и вышел на ветер и дождь. На этот раз его приход к выбеленному домику оказался вознагражден – на стук колотушки за дверью послышались чьи-то шаги. Дверь открыла симпатичная немолодая женщина. У нее был приветливый, лучистый и бесстрашный взгляд.
– Здравствуйте. А Мэй дома?
С улыбкой и кивком она впустила его в уютную гостиную, обставленную дешевой мебелью – что-то подобное было в моде в тридцатых годах. Возле двери словно часовые на посту стояли высокие напольные часы.
– Мэй дома? – повторил Лаверн.
– Мэй – это я, – улыбнулась в ответ женщина и протянула руку.
Наверняка на его лице читалось подозрение, и она поспешила добавить:
– А, понимаю. К Гавайям я не имею никакого отношения, во мне ни капли гавайской крови. Просто мой издатель решил, чтобы книга лучше продавалась, помалкивать, что я родом из Йоркшира.
– Йоркшира? – не поверил своим ушам Лаверн.
– Из Лидса, если на то пошло.
– Знакомое место.
– Дыра дырой.
– Бывает и хуже. Кому-то не повезло родиться в Барнсли.
– Значит, это мне.
У Лаверна вытянулась физиономия. Какое-то мгновение Мэй смотрела не него в замешательстве, а затем расхохоталась.
Позже Лаверн сходил к «роверу» за чемоданом, и Мэй показала ему спальню на третьем этаже. Там стояла одна-единственная кровать, почти на полметра короче его роста. Старая облупленная мебель была украшена ажурными шалями и полотнищами пестрой ткани. В комнате чувствовался слабый запах нафталина. На этом же этаже располагалась еще одна гостиная, откуда открывался потрясающий вид на море. Никакой волнорез не защищал дом от коварной Атлантики – правильнее сказать, сам он и служил волнорезом.
Мэй открыла оба окна, и комната тотчас наполнилась рокотом океана. В лицо ударил солоноватый, пропахший рыбой воздух. Над бирюзовой поверхностью океана с оглушительными криками кружили чайки.
Мэй внимательно разглядывала профиль гостя, и ей все больше нравилось его суровое усталое лицо.
– Ветер разыгрался, – заметила она. – Вечером будет высокий прилив.

* * *

Лаверн пригласил Мэй поужинать где-нибудь в городе, он давно уже хотел попробовать местных омаров. Мэй, однако, оказалась вегетарианкой, и в конце концов их выбор остановился на крошечном, освещенном свечами бистро, где они заказали нечто под названием «грибы по-строгановски». Если не считать официанта, повара и одинокого, бурчащего что-то себе под нос старика в кепке и с усами, они были единственными посетителями заведения.
– А ты парень крупный, – дружелюбно заметила Мэй.
– Если буду есть всякую дрянь, то скоро отощаю.
Мэй расцвела улыбкой, чем-то напоминая американского индейца – у нее было загорелое морщинистое лицо, а волосы аккуратно заплетены в косы.
– Хватить ныть. Завтра я приготовлю тебе настоящий воскресный обед.
Какое-то время они молчали. Лаверн без всякого аппетита ковырялся в тарелке. Неожиданно Мэй ни с того ни с сего произнесла:
– Хорошо, я скажу ему об этом.
Интересно, о ком это она, удивился Лаверн.
Мэй заглянула ему в глаза.
– Бог говорит, что тебе надо есть побольше свежих овощей.
Лаверн попытался сдержать ухмылку, но она появилась на его лице сама по себе.
– Бог? Какой еще Бог?
– Высшее "Я". Других не бывает. Мой Бог. Разве ты не читал мою книгу? – Она слегка наклонила голову, словно прислушиваясь к некому неслышимому и незримому спутнику, а затем весело хохотнула: – А, так вот оно, значит, что. Бог говорит, что тебе не понравилась моя книга.
– Э-э-э, – замычал было Лаверн, но передумал.
Мэй загнала его в угол. Собственно говоря, не обязательно быть ясновидящей, чтобы понять, что он думает о ее сочинении. Достаточно одного взгляда на его серьезную мину, на то, как он одет – строгие коричневые брюки и пиджак в елочку, – и сразу станет ясно, что он не из тех, кто в лунную ночь готов плясать вокруг какого-нибудь каменного святилища.
Мэй смотрела на него спокойным, доброжелательным взглядом.
– Значит, ты считаешь меня шарлатанкой.
Лаверн пристально посмотрел ей в глаза.
– А что еще можно подумать?
– Сразу видно, что ты из Йоркшира... Хорошо. Я скажу о тебе: вее, что знаю. Ты несешь в себе великую скорбь. Ты изведал в жизни великую печаль.
– А кто нет? – вспылил Лаверн.
Но она продолжала как ни в чем не бывало:
– Вот что я вижу, эту картину приоткрыл для меня Бог. Лестница. Пролет деревянных ступеней. Ребенок лет трех-четырех стоит на самой верхней из них. Бедный ягненочек, он оступается. Падает вниз, ударяется тельцем об одну ступеньку, о другую, о третью...
Лаверн ощутил, как у него по спине пробежал холодок.
– Вот он лежит внизу и не может шелохнуться. Лежит навзничь и даже не плачет, слишком перепуган. А теперь я вижу женщину, темноволосую женщину. Она бежит к ребенку. У нее красивое лицо. Это мать мальчика. Она склоняется к нему. «С тобой все в порядке? Ты не ушибся?» – спрашивает она. Он не отвечает, но его нижняя губа начинает подрагивать. Мать протягивает руки, чтобы его поднять. Одну руку она просовывает ему под плечи, другую под колени. Я вижу, как на лестнице появляется мужчина. Крупный мужчина с усами. Он понимает, что сейчас произойдет. Он кричит: «Нет! Не надо!»
Лаверн посерел. Медленным движением он положил нож и вилку. Когда он заговорил вновь, в его голосе звучала страшная усталость.
– Хорошо. Можете не продолжать.
Ибо все уже было сказано. Кому, как не Вернону, случившееся было известно в мельчайших подробностях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28