Он же, в свою очередь, никогда не относился к Линн свысока и не ждал, что она станет раболепно приносить ему кофе. Именно поэтому их служебные отношения оказались счастливее большинства брачных союзов.
– Фотографии не того размера, – посетовал Лаверн. – Они должны быть того же размера, что фотокарточки для паспорта, чтобы их было удобнее носить с собой. Кроме того, нам их потребуется несколько десятков. Сходи, пожалуйста, в лабораторию и распорядись.
– Уже сходила.
Лаверн состроил гримасу. Извечная предусмотрительность Линн не переставала оскорблять его.
– Тут выяснилось кое-что любопытное по поводу магнитофонной пленки, – продолжила Сэвидж. – Я говорю о записи, которую сделал сосед Анджали, – записи тех странных звуков, которые доносились из ее комнаты.
– Ты имеешь в виду вещественное доказательство "А"?
– Я имею в виду единственное вещественное доказательство, которым мы в настоящий момент располагаем.
– И что с этой пленкой такого особенного?
– В лаборатории провели экспертизу. Это не настоящие звуки.
Лаверн, вставлявший в это время слайды в диапроектор и меланхолично рассматривающий их, с тревогой посмотрел на нее:
– Что же с ними такого, инспектор?
– Ну, обычный звук движется по своеобразной дуге. Звук нарастает, достигает своего пика, а затем угасает.
– Знаю, – раздраженно прервал ее Лаверн. – Я сам когда-то играл на трубе.
– Понимаешь, звуки на этой пленке резко начинаются и обрываются, как будто они искусственного происхождения.
– И что же ты хочешь этим сказать, Линн?
– Я хочу сказать, что ужасно устала. Что я больше времени провожу в обществе трупов, чем своих собственных детей. И что это расследование вообще не имеет никакого смысла.
– До недавних пор это тебя устраивало, – пожал плечами Лаверн.
* * *
В шесть часов вечера Лаверн и Сэвидж вошли в комнату «убойного» отдела, где их коллега собрались на второе за сегодняшний день совещание. На одной из стен висела грифельная доска, где записывали известные следствию факты преступления. За исключением дат совершенных убийств доска была пуста.
Лаверн очень любил устраивать просмотры слайдов и поэтому договорился, чтобы на время нынешнего следствия в кабинете установили диапроектор и демонстрационный экран. Известие об исчезновении юного Тайрмена значительно подняло дух сыщиков, и, пока Лаверн вставлял в диапроектор слайды, его подчиненные рассаживались по местам, оживленно переговариваясь.
Лаверн любил руководить, как правило, небольшой следственной бригадой, поэтому, кроме них с Линн и двух констеблей, отвечавших за внесение в особые карточки всей информации, относящейся к расследуемому делу, сыщиков было всего шесть.
Вещественными доказательствами ведал Тони Лоулесс. В свои тридцать два года он выглядел на сорок. Тони был прирожденным полицейским, честным и преданным делу. Лаверн знал также, что он один из тех немногих сыщиков, которые никогда не обсуждают своих коллег за глаза. Напротив, Тони всегда говорил правду в лицо, а посему вряд ли мог рассчитывать на скорое повышение в чине и по-прежнему оставался в звании детектива-сержанта.
Констебль Хелен Робинсон была сдержанной, добросовестной женщиной с нетипичной для полицейского слегка застенчивой внешностью. Несмотря на это, она прекрасно обращалась с оружием и не раз принимала участие в захвате преступников.
У констебля Питера Фаррелла за плечами был университет. Лаверн Фаррелла любил и вполне ему доверял. Однако идеально правильная речь молодого полицейского не вызывала к нему симпатии остальных коллег.
Джонни Миллз был довольно неотесанным, но вполне добросердечным молодым человеком. О занятиях боксом свидетельствовал расплющенный нос. Кроме того, на правом предплечье Джонни носил заживший шрам от раны, полученной им в те секунды, когда он бросился защитить Лаверна от вооруженного ножом сутенера.
Наименее опытные члены следственной бригады, констебли Саймон Бийл и Джон Этерингтон, наработали свой первый розыскной опыт на предыдущем деле Лаверна, когда искали одного жителя Скиптона, который убил свою жену, чтобы провести с подружкой-любовницей уик-энд в Блэкпуле.
В комнате выключили свет, и Этерингтон показал первый слайд. На экране появилось изображение человека с гротескно вывернутым телом. Можно было подумать, что он небрежно опирается на железные прутья ограды. На снимке, сделанном с лестницы-стремянки, фотографу не удалось передать то, как тело слегка зависло над землей, поскольку было насажено на три железных прута. Перевернутое лицо жертвы занимало передний план изображения. Казалось, его выпученные глаза умоляюще смотрят на присутствующих. Левой ноги не было видно. Правая же самым таким отвратительным способом сломана в колене, что ее стопа висела на уровне правого плеча. Ботинка на ноге не было, и со стопы наполовину сполз носок мрачного серого цвета. Возникало ощущение, будто сфотографирован какой-то манекен-кукла, небрежно забытый неизвестным чревовещателем.
– Убийство номер один, – произнес Лаверн, – молодой белый мужчина. Обнаружен 28 ноября за пределами сада на территории музея. Явно бездомный. Имя не установлено. Судя по заключению медицинской экспертизы – не старше девятнадцати лет. Вес недостаточный для его роста – шесть футов четыре дюйма. Тем не менее он весил одиннадцать стоунов Стоун – 6,35 кг. – Примеч. пер.
, и мне кажется, что потребовались бы усилия по меньшей мере трех необычайно сильных мужчин, чтобы насадить такое крупное тело на тупые металлические прутья. Раны на спине глубокие и чистые. Его нанизали на прутья с первого же раза. Подумайте только, какую силу нужно было употребить. Просто невероятно.
Что еще больше запутывает дело, так это высота прутьев – более шести футов. Этим убийцам-силачам пришлось бы тогда взобраться на ходули или самим быть ростом не менее десяти футов. Ну уж нет, представить себе не могу ничего подобного. По вашим лицам вижу, что и вы тоже.
Мы не нашли никаких свидетельств – ни на теле юноши, ни на земле вокруг – того, что рядом с ним кто-то находился. Похоже, будто он откуда-то прилетел. А если принять во внимание множественные переломы – общим числом сто сорок два, – он вполне мог упасть на землю с очень большой высоты. Однако если не считать ран, вызванных металлической оградой, кожа и мышечная ткань не имеют никаких повреждений. Фактически не видно и синяков.
– Мы все знаем, сэр, – раздался голос из темноты.
– Все знаете? Неужели, Тони? – насмешливо прервала его Линн. – Тогда поделитесь с нами вашей информацией. Ну давайте. Так кто же убийца, сержант?
В ответ раздался сдавленный смешок, за которым последовала тишина.
– Повреждение скелета, – продолжал Лаверн, – включает в себя гротескное местоположение всех главных костных сочленений. Определение «гротескное местоположение» употребил доктор Суоллоу, патологоанатом. Он ведь очень серьезный человек, наш доктор Суоллоу. Не предрасположенный к высокопарным высказываниям.
Однако тот факт, что левое плечо покойного неожиданно оказалось на три дюйма шире правого, вызывает у доктора Суоллоу самую серьезную озабоченность. Рука так сильно выбита из сустава, что слово «гротескный» представилось ему наиболее точным по своей сути, а вовсе не вычурной красивостью.
Лаверн быстро просмотрел пачку рентгеновских снимков с изображением изуродованных и причудливо смешенных костей погибшего юноши.
– Самое, черт побери, глупое во всем этом – вы только взгляните, все произошло, когда юноша был уже мертв. Причина смерти, как и в случае с этой девушкой, Датт, – асфиксия, вызванная остановкой сердца.
На экране появились снимки, сделанные полицейским фотографом на месте убийства Анджали Датт. Девушка была обнажена. Она лежала в углу, скрестив ноги таким жутковатым, пародийным образом, будто прилегла отдохнуть. Лицо являло собой жуткую маску из крови и ошметков мозга, вылетевших из расколотого черепа.
Кто-то из присутствующих издал сдавленный звук отвращения.
– Да, – откликнулся Лаверн. – Полностью с вами согласен. – Затем, не говоря ни слова, он в ускоренном режиме вывел на экран и другие снимки, запечатлевшие Анджали Датт после смерти.
Предпоследний слайд снова вернул присутствующих на место преступления: рот девушки, открытый в последнем крике; руки, занесенные над головой так, будто ее охватила паника или какое-то странное возбуждение. Лаверн, хорошо изучивший печальный «язык» мертвых, был убежден, что, несмотря ни на что, этот жест убитой девушки был случайным и ничего не значил.
– Она умерла от остановки сердца. Но после ее смерти, как и в случае с этим парнем, ее, похоже, с силой ударили о твердую поверхность. Или, может, вернее сказать, ею выстрелили из пушки? Травма получена в результате одного-единственного сильного удара о стену прямо над кроватью. Бригада судебно-медицинской экспертизы сделала расчеты – чтобы расколоть череп в комнате такого размера, надо удариться о стену со скоростью не менее ста миль в час. Не выстрелили же в самом деле ею из пушки? Так как же такое могло произойти? Мы не знаем.
Как и у этого парня, найденного возле музея, кости Анджали очень сильно смещены в области колена, локтя, плеча и бедра.
Часть комнаты осветилась – открылась дверь и тут же за кем-то закрылась.
– Кто это?
– Этерингтон, сэр, – ответил Миллз. – Мне думается, ему стало неуютно в замкнутом темном пространстве.
Лаверн понимающе кивнул.
– Сходить вернуть его? – предложила Линн.
– Не стоит, – возразил Лаверн. – Пусть сам немного придет в себя. Так на чем мы остановились? Да, да... смещения. Это интересно. В обоих случаях они представляются абсолютно неестественными. Они напоминают мне о злобных детишках, отрывающих паукам лапки. Понимаете, что я имею в виду? Систематическая, изобретательная жестокость. Если исключить тот факт, что пытки не являлись главным мотивом преступления. Мы вполне уверены в том, что эти двое получили увечья уже после того, как были мертвы. Это, конечно, послужило бы покойным утешением, узнай они об этом, однако нам пользы мало.
Последний снимок представлял собой снятый крупным планом след зубов чуть ниже левой подмышки девушки.
– Но у нас все-таки имеется вот это. Следы зубов, оставленные примерно в то же самое время, когда наступила смерть. След укуса глубокий. Подобный укус вполне мог иметь сексуальную подоплеку, однако ни в одном из двух случаев не было обнаружено никаких следов сексуального насилия. Профессор Стоктон – тот, что снял гипсовый слепок с зубов этого парня, – обещал нам сделать модель зубов предполагаемого убийцы. Джонни, займись-ка светом.
С этими словами Лаверн подмигнул Линн Сэвидж. Той показалось, что босс устал от разговоров. Она повернулась к коллегам, легко входя в образ энергичной, трезвомыслящей женщины-детектива. Линн терпеть не могла всяческое лицедейство, но давно уже усвоила, что если постоянно показывать окружающим свое истинное "я", то никто больше не будет обращать на нее внимания.
– Вы все знаете о проблеме, которая возникла с магнитофонной записью? – спросил Лаверн.
– Неправильные звуки? – подсказал Бийл.
– Верно. Именно это нам и сообщили. Но ведь эти звуки практически сопровождали убийство Анджали Датт. Какова же их истинная природа? Есть у вас какие-нибудь соображения?
– Может быть, неисправность в магнитофоне? – предположил Миллз.
Кто-то из детективов захихикал.
– А что смешного? – требовательно произнес Миллз, с возмущением оглядываясь по сторонам в поисках неизвестного насмешника.
– Это всего лишь предположение, – отважился высказаться Фаррелл, нервно поправляя очки на переносице. – Но вполне может быть, что звуки на пленке записаны при помощи электронного сэмплера и были сделаны в какой-нибудь звукозаписывающей студии.
Теперь настал черед Миллза поехидничать.
– Зачем? Какой же смысл всего этого? – поинтересовался он.
– Тщательно продуманный обманный трюк?.. Не знаю. Вполне возможно, что записанные на пленку звуки проигрывались на магнитофоне погибшей девушки для того, чтобы всех нас ввести в заблуждение.
Лаверн одобрительно кивнул.
– Интересная мысль, констебль.
В комнате на какое-то время повисла тишина – присутствующие задумались над тем, что же в этой мысли было интересного.
– А теперь о главном деле сегодняшнего дня, – объявила Линн Сэвидж. – Фотоснимок, который Тони всем нам покажет – когда вы будете совершенно готовы, сержант, – единственная фотография Дерека Тайрмена, которой мы располагаем.
Ему двадцать два года. Студент третьего курса факультета психологии. Исчез из своей квартиры в ночь смерти Анджали – причем скрылся поспешно, бросив книги, проигрыватель, почти всю одежду. Неделю назад его ждали дома, в Хейвордс Хит. Полиция Суссекса сейчас по нашей просьбе допрашивает его родителей. Информацию нам передадут при первой же возможности. Надеюсь, что ребята при этом ничего не исказят. Снимок, который вы сейчас рассматриваете, переснят с его студенческого удостоверения трехлетней давности.
Скорее всего, как нам кажется, внезапное исчезновение мистера Тайрмена – не простое совпадение. Найти этого человека – дело первостепенной важности. Его допрос сможет существенно помочь нашему расследованию. Он что-то знает.
– Возможно, он – единственный, кто что-то действительно знает, – добавил Лаверн.
* * *
Ночью Лаверн спал плохо. Хотя эпизоды его снов были нечеткими и непрерывно меняющимися, он все-таки запомнил, что в сновидениях жил в новом, незнакомом доме – огромном, обветшалом, населенном привидениями. Когда он проснулся, часы показывали восемнадцать минут шестого, наступило утро Сочельника. Пробудившись, Лаверн ощутил, что грудь его вся мокрая от горячего пота.
Он раскрыл глаза и увидел, что за окном темно, и в памяти всплыл скорбный список имен. Грэм Аллен. Марк Хендри. Линдсей Пайк. Аннет Кетли. Сьюзен Хэмер. Пол Ричардсон. Дети, убитые Болтонским Душителем. Он уже долгие годы не вспоминал о них.
Спавшая рядом жена, Донна Лаверн, что-то пробормотала во сне. Вернон пододвинулся к ней ближе, и Донна инстинктивно обняла его.
Конечно же, он не несет ответственности за смерть этих детей. Все они погибли прежде, чем Лаверн приступил к поиску убийцы. Не чувство вины угнетало его, а скорее суровая бесчеловечность того мира, в котором приходится жить. Еще одно имя. Девятилетняя Хизер Хоулз. Убита возле могилы собственной бабушки.
Он ласково положил руку на голову спящей жены и, согреваясь исходящим от нее теплом, попытался думать о чем-то приятном.
Однако мысли в голову не приходили – никакие.
* * *
– Что-то не похоже на Рождество, – заметил Лаверн.
Прошло уже шесть часов с момента мрачного утреннего пробуждения. Он шагал вдоль берега реки Уз вместе с Герейнтом Джоном, заместителем главного констебля. Как обычно, вид, шум и запах серой речной воды вызывал у него смешанное чувство удивления и меланхолии.
Заместитель главного констебля был давним другом Лаверна. Они познакомились тридцать лет назад, когда оба патрулировали улицы Манчестера. Хотя Джон был родом из Сэлфорда, а Лаверн родился и вырос в Йорке, они решили, что не стоит возобновлять войну Алой и Белой Розы. Застарелой вражде графств приятели предпочитали активные возлияния. Они часто скандалили, наперегонки ухаживали за хорошенькими барышнями и, подобно всем другим мужчинам-полицейским, совершали прочие малосимпатичные поступки. Правда, это было очень давно.
Как и Лаверн, Джон отличался крупным телосложением, однако, несмотря на груз прожитых лет, его лицо сохранило детскую непосредственность. У него была добрая, открытая, почти беззащитная улыбка. Похоже, он находил отдохновение в общении со старым другом. Это позволяло заместителю главного констебля забыть о бремени высокого звания и быть таким, каким он себя ощущал, – шумным, грубоватым, молодым душой.
– Что там пишут, в этой «Сан»? – проворчал он. – Какие-то ритуальные убийства... Откуда они взялись?
– Можно подумать, журналисты утруждают себя поисками информации! Пишут первое, что взбредет в голову.
– В отличие от нас, славных малых-полисменов, всегда кристально честных, – добавил Джон, легонько толкнув своего собеседника кулаком в бок. – Да ты за пару недель раскрутишь это дело, Вернон. Как обычно. Представь, что ты едешь в машине по своим делам и вдруг видишь, как из магазина прямо перед тобой выходит банда ритуальных убийц.
– Я ведь так и не поймал Душегуба, – кисло заметил Вернон.
Джон покровительственно помахал рукой.
– Он давно мертв. Эксперты утверждают, что он был типичным самоубийцей – этакий маниакально-депрессивный психопат, склонный к самоубийству. А также к паранойе со всякими там гребаными закидонами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Фотографии не того размера, – посетовал Лаверн. – Они должны быть того же размера, что фотокарточки для паспорта, чтобы их было удобнее носить с собой. Кроме того, нам их потребуется несколько десятков. Сходи, пожалуйста, в лабораторию и распорядись.
– Уже сходила.
Лаверн состроил гримасу. Извечная предусмотрительность Линн не переставала оскорблять его.
– Тут выяснилось кое-что любопытное по поводу магнитофонной пленки, – продолжила Сэвидж. – Я говорю о записи, которую сделал сосед Анджали, – записи тех странных звуков, которые доносились из ее комнаты.
– Ты имеешь в виду вещественное доказательство "А"?
– Я имею в виду единственное вещественное доказательство, которым мы в настоящий момент располагаем.
– И что с этой пленкой такого особенного?
– В лаборатории провели экспертизу. Это не настоящие звуки.
Лаверн, вставлявший в это время слайды в диапроектор и меланхолично рассматривающий их, с тревогой посмотрел на нее:
– Что же с ними такого, инспектор?
– Ну, обычный звук движется по своеобразной дуге. Звук нарастает, достигает своего пика, а затем угасает.
– Знаю, – раздраженно прервал ее Лаверн. – Я сам когда-то играл на трубе.
– Понимаешь, звуки на этой пленке резко начинаются и обрываются, как будто они искусственного происхождения.
– И что же ты хочешь этим сказать, Линн?
– Я хочу сказать, что ужасно устала. Что я больше времени провожу в обществе трупов, чем своих собственных детей. И что это расследование вообще не имеет никакого смысла.
– До недавних пор это тебя устраивало, – пожал плечами Лаверн.
* * *
В шесть часов вечера Лаверн и Сэвидж вошли в комнату «убойного» отдела, где их коллега собрались на второе за сегодняшний день совещание. На одной из стен висела грифельная доска, где записывали известные следствию факты преступления. За исключением дат совершенных убийств доска была пуста.
Лаверн очень любил устраивать просмотры слайдов и поэтому договорился, чтобы на время нынешнего следствия в кабинете установили диапроектор и демонстрационный экран. Известие об исчезновении юного Тайрмена значительно подняло дух сыщиков, и, пока Лаверн вставлял в диапроектор слайды, его подчиненные рассаживались по местам, оживленно переговариваясь.
Лаверн любил руководить, как правило, небольшой следственной бригадой, поэтому, кроме них с Линн и двух констеблей, отвечавших за внесение в особые карточки всей информации, относящейся к расследуемому делу, сыщиков было всего шесть.
Вещественными доказательствами ведал Тони Лоулесс. В свои тридцать два года он выглядел на сорок. Тони был прирожденным полицейским, честным и преданным делу. Лаверн знал также, что он один из тех немногих сыщиков, которые никогда не обсуждают своих коллег за глаза. Напротив, Тони всегда говорил правду в лицо, а посему вряд ли мог рассчитывать на скорое повышение в чине и по-прежнему оставался в звании детектива-сержанта.
Констебль Хелен Робинсон была сдержанной, добросовестной женщиной с нетипичной для полицейского слегка застенчивой внешностью. Несмотря на это, она прекрасно обращалась с оружием и не раз принимала участие в захвате преступников.
У констебля Питера Фаррелла за плечами был университет. Лаверн Фаррелла любил и вполне ему доверял. Однако идеально правильная речь молодого полицейского не вызывала к нему симпатии остальных коллег.
Джонни Миллз был довольно неотесанным, но вполне добросердечным молодым человеком. О занятиях боксом свидетельствовал расплющенный нос. Кроме того, на правом предплечье Джонни носил заживший шрам от раны, полученной им в те секунды, когда он бросился защитить Лаверна от вооруженного ножом сутенера.
Наименее опытные члены следственной бригады, констебли Саймон Бийл и Джон Этерингтон, наработали свой первый розыскной опыт на предыдущем деле Лаверна, когда искали одного жителя Скиптона, который убил свою жену, чтобы провести с подружкой-любовницей уик-энд в Блэкпуле.
В комнате выключили свет, и Этерингтон показал первый слайд. На экране появилось изображение человека с гротескно вывернутым телом. Можно было подумать, что он небрежно опирается на железные прутья ограды. На снимке, сделанном с лестницы-стремянки, фотографу не удалось передать то, как тело слегка зависло над землей, поскольку было насажено на три железных прута. Перевернутое лицо жертвы занимало передний план изображения. Казалось, его выпученные глаза умоляюще смотрят на присутствующих. Левой ноги не было видно. Правая же самым таким отвратительным способом сломана в колене, что ее стопа висела на уровне правого плеча. Ботинка на ноге не было, и со стопы наполовину сполз носок мрачного серого цвета. Возникало ощущение, будто сфотографирован какой-то манекен-кукла, небрежно забытый неизвестным чревовещателем.
– Убийство номер один, – произнес Лаверн, – молодой белый мужчина. Обнаружен 28 ноября за пределами сада на территории музея. Явно бездомный. Имя не установлено. Судя по заключению медицинской экспертизы – не старше девятнадцати лет. Вес недостаточный для его роста – шесть футов четыре дюйма. Тем не менее он весил одиннадцать стоунов Стоун – 6,35 кг. – Примеч. пер.
, и мне кажется, что потребовались бы усилия по меньшей мере трех необычайно сильных мужчин, чтобы насадить такое крупное тело на тупые металлические прутья. Раны на спине глубокие и чистые. Его нанизали на прутья с первого же раза. Подумайте только, какую силу нужно было употребить. Просто невероятно.
Что еще больше запутывает дело, так это высота прутьев – более шести футов. Этим убийцам-силачам пришлось бы тогда взобраться на ходули или самим быть ростом не менее десяти футов. Ну уж нет, представить себе не могу ничего подобного. По вашим лицам вижу, что и вы тоже.
Мы не нашли никаких свидетельств – ни на теле юноши, ни на земле вокруг – того, что рядом с ним кто-то находился. Похоже, будто он откуда-то прилетел. А если принять во внимание множественные переломы – общим числом сто сорок два, – он вполне мог упасть на землю с очень большой высоты. Однако если не считать ран, вызванных металлической оградой, кожа и мышечная ткань не имеют никаких повреждений. Фактически не видно и синяков.
– Мы все знаем, сэр, – раздался голос из темноты.
– Все знаете? Неужели, Тони? – насмешливо прервала его Линн. – Тогда поделитесь с нами вашей информацией. Ну давайте. Так кто же убийца, сержант?
В ответ раздался сдавленный смешок, за которым последовала тишина.
– Повреждение скелета, – продолжал Лаверн, – включает в себя гротескное местоположение всех главных костных сочленений. Определение «гротескное местоположение» употребил доктор Суоллоу, патологоанатом. Он ведь очень серьезный человек, наш доктор Суоллоу. Не предрасположенный к высокопарным высказываниям.
Однако тот факт, что левое плечо покойного неожиданно оказалось на три дюйма шире правого, вызывает у доктора Суоллоу самую серьезную озабоченность. Рука так сильно выбита из сустава, что слово «гротескный» представилось ему наиболее точным по своей сути, а вовсе не вычурной красивостью.
Лаверн быстро просмотрел пачку рентгеновских снимков с изображением изуродованных и причудливо смешенных костей погибшего юноши.
– Самое, черт побери, глупое во всем этом – вы только взгляните, все произошло, когда юноша был уже мертв. Причина смерти, как и в случае с этой девушкой, Датт, – асфиксия, вызванная остановкой сердца.
На экране появились снимки, сделанные полицейским фотографом на месте убийства Анджали Датт. Девушка была обнажена. Она лежала в углу, скрестив ноги таким жутковатым, пародийным образом, будто прилегла отдохнуть. Лицо являло собой жуткую маску из крови и ошметков мозга, вылетевших из расколотого черепа.
Кто-то из присутствующих издал сдавленный звук отвращения.
– Да, – откликнулся Лаверн. – Полностью с вами согласен. – Затем, не говоря ни слова, он в ускоренном режиме вывел на экран и другие снимки, запечатлевшие Анджали Датт после смерти.
Предпоследний слайд снова вернул присутствующих на место преступления: рот девушки, открытый в последнем крике; руки, занесенные над головой так, будто ее охватила паника или какое-то странное возбуждение. Лаверн, хорошо изучивший печальный «язык» мертвых, был убежден, что, несмотря ни на что, этот жест убитой девушки был случайным и ничего не значил.
– Она умерла от остановки сердца. Но после ее смерти, как и в случае с этим парнем, ее, похоже, с силой ударили о твердую поверхность. Или, может, вернее сказать, ею выстрелили из пушки? Травма получена в результате одного-единственного сильного удара о стену прямо над кроватью. Бригада судебно-медицинской экспертизы сделала расчеты – чтобы расколоть череп в комнате такого размера, надо удариться о стену со скоростью не менее ста миль в час. Не выстрелили же в самом деле ею из пушки? Так как же такое могло произойти? Мы не знаем.
Как и у этого парня, найденного возле музея, кости Анджали очень сильно смещены в области колена, локтя, плеча и бедра.
Часть комнаты осветилась – открылась дверь и тут же за кем-то закрылась.
– Кто это?
– Этерингтон, сэр, – ответил Миллз. – Мне думается, ему стало неуютно в замкнутом темном пространстве.
Лаверн понимающе кивнул.
– Сходить вернуть его? – предложила Линн.
– Не стоит, – возразил Лаверн. – Пусть сам немного придет в себя. Так на чем мы остановились? Да, да... смещения. Это интересно. В обоих случаях они представляются абсолютно неестественными. Они напоминают мне о злобных детишках, отрывающих паукам лапки. Понимаете, что я имею в виду? Систематическая, изобретательная жестокость. Если исключить тот факт, что пытки не являлись главным мотивом преступления. Мы вполне уверены в том, что эти двое получили увечья уже после того, как были мертвы. Это, конечно, послужило бы покойным утешением, узнай они об этом, однако нам пользы мало.
Последний снимок представлял собой снятый крупным планом след зубов чуть ниже левой подмышки девушки.
– Но у нас все-таки имеется вот это. Следы зубов, оставленные примерно в то же самое время, когда наступила смерть. След укуса глубокий. Подобный укус вполне мог иметь сексуальную подоплеку, однако ни в одном из двух случаев не было обнаружено никаких следов сексуального насилия. Профессор Стоктон – тот, что снял гипсовый слепок с зубов этого парня, – обещал нам сделать модель зубов предполагаемого убийцы. Джонни, займись-ка светом.
С этими словами Лаверн подмигнул Линн Сэвидж. Той показалось, что босс устал от разговоров. Она повернулась к коллегам, легко входя в образ энергичной, трезвомыслящей женщины-детектива. Линн терпеть не могла всяческое лицедейство, но давно уже усвоила, что если постоянно показывать окружающим свое истинное "я", то никто больше не будет обращать на нее внимания.
– Вы все знаете о проблеме, которая возникла с магнитофонной записью? – спросил Лаверн.
– Неправильные звуки? – подсказал Бийл.
– Верно. Именно это нам и сообщили. Но ведь эти звуки практически сопровождали убийство Анджали Датт. Какова же их истинная природа? Есть у вас какие-нибудь соображения?
– Может быть, неисправность в магнитофоне? – предположил Миллз.
Кто-то из детективов захихикал.
– А что смешного? – требовательно произнес Миллз, с возмущением оглядываясь по сторонам в поисках неизвестного насмешника.
– Это всего лишь предположение, – отважился высказаться Фаррелл, нервно поправляя очки на переносице. – Но вполне может быть, что звуки на пленке записаны при помощи электронного сэмплера и были сделаны в какой-нибудь звукозаписывающей студии.
Теперь настал черед Миллза поехидничать.
– Зачем? Какой же смысл всего этого? – поинтересовался он.
– Тщательно продуманный обманный трюк?.. Не знаю. Вполне возможно, что записанные на пленку звуки проигрывались на магнитофоне погибшей девушки для того, чтобы всех нас ввести в заблуждение.
Лаверн одобрительно кивнул.
– Интересная мысль, констебль.
В комнате на какое-то время повисла тишина – присутствующие задумались над тем, что же в этой мысли было интересного.
– А теперь о главном деле сегодняшнего дня, – объявила Линн Сэвидж. – Фотоснимок, который Тони всем нам покажет – когда вы будете совершенно готовы, сержант, – единственная фотография Дерека Тайрмена, которой мы располагаем.
Ему двадцать два года. Студент третьего курса факультета психологии. Исчез из своей квартиры в ночь смерти Анджали – причем скрылся поспешно, бросив книги, проигрыватель, почти всю одежду. Неделю назад его ждали дома, в Хейвордс Хит. Полиция Суссекса сейчас по нашей просьбе допрашивает его родителей. Информацию нам передадут при первой же возможности. Надеюсь, что ребята при этом ничего не исказят. Снимок, который вы сейчас рассматриваете, переснят с его студенческого удостоверения трехлетней давности.
Скорее всего, как нам кажется, внезапное исчезновение мистера Тайрмена – не простое совпадение. Найти этого человека – дело первостепенной важности. Его допрос сможет существенно помочь нашему расследованию. Он что-то знает.
– Возможно, он – единственный, кто что-то действительно знает, – добавил Лаверн.
* * *
Ночью Лаверн спал плохо. Хотя эпизоды его снов были нечеткими и непрерывно меняющимися, он все-таки запомнил, что в сновидениях жил в новом, незнакомом доме – огромном, обветшалом, населенном привидениями. Когда он проснулся, часы показывали восемнадцать минут шестого, наступило утро Сочельника. Пробудившись, Лаверн ощутил, что грудь его вся мокрая от горячего пота.
Он раскрыл глаза и увидел, что за окном темно, и в памяти всплыл скорбный список имен. Грэм Аллен. Марк Хендри. Линдсей Пайк. Аннет Кетли. Сьюзен Хэмер. Пол Ричардсон. Дети, убитые Болтонским Душителем. Он уже долгие годы не вспоминал о них.
Спавшая рядом жена, Донна Лаверн, что-то пробормотала во сне. Вернон пододвинулся к ней ближе, и Донна инстинктивно обняла его.
Конечно же, он не несет ответственности за смерть этих детей. Все они погибли прежде, чем Лаверн приступил к поиску убийцы. Не чувство вины угнетало его, а скорее суровая бесчеловечность того мира, в котором приходится жить. Еще одно имя. Девятилетняя Хизер Хоулз. Убита возле могилы собственной бабушки.
Он ласково положил руку на голову спящей жены и, согреваясь исходящим от нее теплом, попытался думать о чем-то приятном.
Однако мысли в голову не приходили – никакие.
* * *
– Что-то не похоже на Рождество, – заметил Лаверн.
Прошло уже шесть часов с момента мрачного утреннего пробуждения. Он шагал вдоль берега реки Уз вместе с Герейнтом Джоном, заместителем главного констебля. Как обычно, вид, шум и запах серой речной воды вызывал у него смешанное чувство удивления и меланхолии.
Заместитель главного констебля был давним другом Лаверна. Они познакомились тридцать лет назад, когда оба патрулировали улицы Манчестера. Хотя Джон был родом из Сэлфорда, а Лаверн родился и вырос в Йорке, они решили, что не стоит возобновлять войну Алой и Белой Розы. Застарелой вражде графств приятели предпочитали активные возлияния. Они часто скандалили, наперегонки ухаживали за хорошенькими барышнями и, подобно всем другим мужчинам-полицейским, совершали прочие малосимпатичные поступки. Правда, это было очень давно.
Как и Лаверн, Джон отличался крупным телосложением, однако, несмотря на груз прожитых лет, его лицо сохранило детскую непосредственность. У него была добрая, открытая, почти беззащитная улыбка. Похоже, он находил отдохновение в общении со старым другом. Это позволяло заместителю главного констебля забыть о бремени высокого звания и быть таким, каким он себя ощущал, – шумным, грубоватым, молодым душой.
– Что там пишут, в этой «Сан»? – проворчал он. – Какие-то ритуальные убийства... Откуда они взялись?
– Можно подумать, журналисты утруждают себя поисками информации! Пишут первое, что взбредет в голову.
– В отличие от нас, славных малых-полисменов, всегда кристально честных, – добавил Джон, легонько толкнув своего собеседника кулаком в бок. – Да ты за пару недель раскрутишь это дело, Вернон. Как обычно. Представь, что ты едешь в машине по своим делам и вдруг видишь, как из магазина прямо перед тобой выходит банда ритуальных убийц.
– Я ведь так и не поймал Душегуба, – кисло заметил Вернон.
Джон покровительственно помахал рукой.
– Он давно мертв. Эксперты утверждают, что он был типичным самоубийцей – этакий маниакально-депрессивный психопат, склонный к самоубийству. А также к паранойе со всякими там гребаными закидонами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28