CXXV Не знаю я, идти или остатьсяИ ждать, не выйдет ли сюда сама;И верховой здесь мог бы затеряться, —Такая глушь в лесу, такая тьма,Что и его бы следу не сыскаться.А ежели послушаться ума, —Далеко быть мне на полмили надо,Чтоб ею брошена была засада».
CXXVI И он взглянул на солнце. Час десятыйУж близок был. И он себе сказал:«Что тешиться надеждою богатой?Надежды нет, которой я дышал;Здесь тратить время — тщетной было б тратой».И в памяти рассказ отца вставалО двух любовниках — что наканунеОн слышал, — как погибли вместе втуне.
CXXVII А тут же и Амурово шептанъе:«Что мне Диана? Не боюсь ее.Раз увенчать бы страстное желанье —Век было б сердце счастливо мое.И кончится пускай существованье, —Я бога восхвалю за бытие.Но за нее крушился б я душою:Из-за меня ей смерть была бы злою».
CXXVIII Одно другим сменяя рассужденья,Здесь Африко немало пребывал,Не в силах разрешить свои сомненья, —Амур его, лелея, обольщал.И наконец-то, ради сожаленьяК отцу, что крепко дома тосковал,Идти домой решил он поневолеИ в путь пустился, полн великой боли.
CXXIX Так возвращался Африко, тоскуя,И, что ни шаг, оглядывался он,Стоял и слушал, мысль одну милуя:«Не Мензола ль? — вздыхая. — Истомлен,Что за глупец, что за тоску несу яБессменную, всего теперь лишен!Ты здесь осталась, Мензола», — взывая,Метанья длил он без конца и края.
СХХХ Но речь о том, как он один металсяПри каждом легком шелесте листкаВзад и вперед, и снова возвращался,И снова шел, была б не коротка.Каким страданьем в сердце он терзался,Поймет ведь каждый, — какова тоскаПути возвратного! Сказать короче,Домой с тоски едва дошел он к ночи.
CXXXI Вот наконец в своей каморке малой,Родителями не замечен, онНа узкую постель упал усталыйИ чует — уж у сердца Купидон,Стрелой его сразивший многожалой, —И жадно жаждет он его полон,В тоске простившись с радостью земною,Вдруг сокрушить хоть смертною ценою.
CXXXII И Африко, простертый на постели,Вздыхая тяжело, лежит ничком.Уколы шпор любовных так горели,И трижды он вскричал в жару таком:«Увы! Увы!» — что вопли долетелиДо слуха матери. Вскочив, бегомОна наружу в садик устремилась,Расслышала его и возвратилась.
CXXXIII И сына милого воскликновеньяУзнавши, в комнатку к нему спешит;Сама вся не своя от изумленья,Вдруг видит — он, простерт, ничком лежит.И обняла, и шепчет утешенья,А голос обрывается, дрожит:«Скажи, сыночек, что тебе так больно?Чем душенька твоя так недовольна?
CXXXIV Скажи скорей, сыночек ты мой милый,Где у тебя болит, любимый мой?Дай полечу. Я рада всею силойТебе помочь. Ведь снимет как рукой.Да повернись, мой голубь сизокрылый,Мне молви хоть словечко, мой родной!Своей я грудью ведь тебя вскормила,Под сердцем девять месяцев носила».
CXXXV Услышал Африко — к нему прокраласьМать нежная, и рассердился он:Как бы о чем она не догадалась!Но он в любви лукавству научен —И отговорка в мыслях уж слагалась;Подняв лицо — заплакан, истомлен, —Он молвил: «Матушка, я торопилсяС утра домой, упал и весь разбился.
CXXXVI Я поднялся, но с болью небывалойВ боку, — и вот едва добрел домой,Настолько ослабелый и усталый,Что уж едва владел самим собой,Бессилен, словно снег на солнце талый,И лег в постель, чтоб дать себе покой,И, кажется, теперь полегче стало,Потише боль, что так меня терзала.
CXXXVII И если любишь ты меня немного,Скорей отсюда, матушка, уйди.Не огорчайся этим, ради бога:Мне говорить — такая боль в груди!Иначе не пройдет моя тревога;Послушайся, больному угоди,Ступай к себе, мне говорить не надо:Ведь это для меня опасней яда».
CXXXVIII Он замолчал и, тяжело вздыхая,Склонился на подушку головой.Такие речи слыша, мать седаяЗадумалась, пошла, сама с собойБезмолвно и любовно рассуждая:«Должно быть, как он слышит голос свой,Так болью звук в груди и отдается, —И словно бы она на части рвется».
CXXXIX И вышла из каморки, где в томленьеМетался сын и горестно стонал.Почувствовав свое уединенье,Он от любви еще сильней страдал,И груди непривычное мученьеВсе возрастало, пламень сожигалВсе яростней; взывал он: «Почему жеЛюбовь, что миг, терзает больше, хуже?!
CXL Я чувствую, что весь внутри сгораюЛюбовным пламенем: я слышу-грудьИ сердце жжет он с краю и до краю;Себе помочь не властный как-нибудь,Беспомощный, бессильный, замираю.И лишь одна могла б в меня вдохнуть,Чуть пожелай, мир и забвенье болиИ сделать все со мной, что ей по воле.
CXLI И ты одна мила, как ангел нежный,Красою светлокудрою своей,С умильной речью, легкой и небрежной,Всех белых роз улыбчивей, свежей,Всех ясных звезд в лазури безмятежнойБлистательней, — ты мне всего милей,Одну тебя, желанная, желаюИ ночь, и день всечасно призываю!
CXLII Лишь ты одна всю боль моих страданийМогла бы благодатно исцелить!Лишь ты одна всей властью нежных дланейВедешь моей безвластной жизни нить!Лишь ты одна от смертных воздыханийМой жалкий век вольна освободить!Лишь ты одна захочешь — обладаешьМной, как ты можешь, как ты пожелаешь!»
CXLIII И говорил: «Жесточе невозможно,Чем ты, томить безжалостной тоской;И, дикую, страшит тебя тревожноТобою восхищенный взор людской!Вся жизнь моя, что для тебя ничтожна,Во мрак темницы ввержена тобой,И нет в тебе — увы! — тем мукам веры,Что ты не видишь, а дала без меры!»
CXLIV Потом, стеня, к Венере обратился:«Священная богиня, победитьВластна ты всех на свете, кто бы тщилсяОт ран твоих себя оборонить,И от тебя никто не защитился;А ныне, мнится, не сильна сломитьТы слабой девушки — и перед неюБессильна всею силою своею.
CXLV Ты мощь свою всю ныне потерялаПротив нее, и тонкий ум притих,С каким всегда разил сердец немалоТвой сын Амур, высоких и простых.Пред сердцем ледяным вдруг все пропалоПрезревшим обаянье сил твоих;Обыкшие вершить твое отмщеньеЛук, стрелы острые — в пренебреженье.
CXLVI Ее, быть может, без труда ты мнилаВдруг захватить, как и меня взяла,Чтоб в грудь ее твоя проникла сила,В грудь изо льда, — как и в мою вошла.Она же стрелы просто притупила,Что на нее ты мудро навела;А я, глупец, от них не защитился —И в вечную темницу погрузился.
CXLVII Мне никогда уж не освободиться;Мир, отдых и покой — не для меня:Но мукой новой буду я томитьсяВсечасно от любовного огня.И в этой думе с телом разлучитсяДуша моя, рыдая и стеня,К погибели своей. И черной теньюС тенями будет. Вот конец мученью.
CXLVIII Тебя молю, о Смерть! идешь, врачуяМне горькое земное бытие;По доброй воле жить уж не хочу я;Рази же сердце бедное мое!А не сразишь, так сам сражу, тоскуя.Как чтил бы я пришествие твое!Так поспешай — и сброшу я оковы,Мне тяжкие мучительно суровы».
CXLIX Тут он умолк, и залился слезами,И вспомнил, как прекрасное копьеВ него метнула нимфа, как словамиПрорвалось сострадание ееИ ужас, что воздушными струямиНеотвратимо мчится острие.И в тех словах почуял он хоть малостьНадежды на узывчивую жалость.
CL Так плача и томительно вздыхая,Влюбленный юноша один лежал,Жить жаждая и к смерти вдруг взывая,Надеялся и в ужасе дрожал.Бог сна, из врат великих низлетая,Сном благостным страдальца обаял.Усталостью последней истомленный,Все позабыл забывшийся влюбленный.
CLI А мать умелая уж насбиралаЦелебных трав немало — для того,Чтоб сыну сделать ванну: полагала,Что боль в боку измучила его.Доверчивая, ведь она не зналаПричин томленья сына своего.Пока весь ход ее работы длился,Домой и Джирафоне воротился.
CLII И тотчас же спросил: что сын бесценный?Вернулся ли сегодня он домой?А донна, что звалася Алименой,Ответив «да», свой перепуг ночнойПоведала; без боли неизменнойНе молвит слова сын; ему покойНеобходим; она к нему не входит.«Прошу, нейди и ты, — так речь заводит. —
CLIII Я ванну приготовила, что болиПомочь должна. Пускай он отдохнет,Как долго будет то ему по воле,И ванну ту целебную возьмет.И уж страдать не будет, верно, боле:Где б ни болело у него, — пройдет.Оставь, пусть спит. Он говорить не может:Сильнее боль в боку его тревожит».
CLIV Когда жена все это рассказала,Его схватила за сердце тоска.Любовь отцовская не устояла,Чтоб тотчас же не повидать сынка.В каморку, где постель его стояла,Невольно потянуло старика.И видит — спит. Его он закрываетИ прочь оттуда тотчас поспешает.
CLV И он сказал старушке: «ДорогаяЖена, сынок, сдается мне, уснул,Лежит в постели, тихо отдыхая,И разбудить его я не дерзнул:Грешно, и шутка вышла бы плохая,Когда б теперь я сон его спугнул».«Конечно, — отвечала Алимена, —И не тревожь: ведь сила сна бесценна».
CLVI Когда уж долго юношу, лаская,Опутывал сетями легкий сон,И воля грудь наполнила былая,Вздохнув глубоко, пробудился он,А возле — никого. И, вновь вздыхая,Своей печали прежней возвращен,Он пред собою мыслью неостывшейВсе видит нежный взгляд, его сразивший.
CLVII Но чтоб себя не выдать вдруг позорноИ обмануть отцовское чутье,Вскочил и приоделся он проворно.Скрыв муку страсти, одолел ее.Красивое, спокойное притворно,Отер он полотном лицо своеИ взор, еще слезами орошенный, —И вышел вон, хоть несколько смущенный.
CLVIII И Джирафоне тотчас же встречаетИ спрашивает сына своего,Что было с ним и как он поживает.И, все еще любуясь на него,О том же Алимена вопрошает.А он в ответ: «Да, право, ничего.Я выспался — и не томит нимало,Прошла вся боль, что так меня терзала».
CLIX Но все ж отец решил приготовленьеГорячей ванны для него, — и вотЕе берет он только в уверенье,Что боль иная сердце не гнетет.О Джирафоне, что твое леченье!Любовное страданье не пройдет,И разве тут твоя поможет ванна,Когда глубоко в сердце скрыта рапа!
CLX Довольно же. И после омовеньяИзрядно грустно день проводит он.Два, три, четыре дня — одни мученья.Минутного он отдыха лишен,Все позабыв былые упоенья,В задумчивости мрачной погружен.Но мысль о той его не покидает,По ком и дни, и ночи он страдает.
CLXI Отец, и мать, и все дела на свете,Все — все равно, ничем не занят ум,И мысли нет ни об одном предмете,Вся жизнь кругом — какой-то праздный шум.Но лишь одна бессменно на приметеУ скованных, порабощенных дум,В одну лишь верит, лишь одной боится,-И ею создана его темница.
CLXII Когда бы в страстном, пламенном горенье —Не зная где — он мог ее сыскать,Весь исстрадавшись, принял он решеньеТого предела уж не покидать.И лишь в одном он ведал утешенье —Чтоб без помехи плакать, и вздыхать,И тихо вспоминать о том, что было,Что с милою его соединило.
CLXIII И Африко столь горю предавался,Что с каждым часом более страдал.Он обессилен был, он задыхался, —Без отдыха недуг его терзал.Он жизни против воли подчинялся:Цепями так Амур его сжигал,Что он почти от пищи отказался,День ото дня слабел и истощался.
CLXIV Уже с лица красивого сокрылсяРумянец юный, дальше — все бледнейИ все худей бедняга становился,Стал острым взгляд ввалившихся очей.И так он от печали изменился,Что юношу еще недавних днейЕдва напоминал теперь влюбленный,Безжалостным пыланьем опаленный.
CLXV Отец не мог бы выразить словами,Как мучился душою за него.И часто ободрял его речамиТакими: «Сын мой, молви, отчегоСтрадаешь ты? Клянусь тебе богами:Узнав причину горя твоего,Все сделаю, хоть из последней силы,Чтоб дать тебе, чего ты хочешь, милый.
CLXVI Коль силою нельзя предмет томленийТвоих достать иль разумом людским,Подумаем: есть способ, без сомнений,Мысль отогнать, которой ты томим,Чтоб больше ты не знал таких мученийИ был, как прежде, цел и невредим.Не дать тебе совета — быть не может,Сыночек мой, — иль век мой даром прожит?»
CLXVII И матушка частенько вопрошала,Чем он, любимый, столько угнетен,Что жизнь его такою горькой стала,И так уныл, и так расстроен он.«Сыночек, — говорит, — мне в душу палаТвоя тоска, и сердце рвется вонС отчаянья: не видеть не могу же,Что с каждым днем тебе все хуже, хуже».
CLXVIII Им Африко в ответ — не что иное,Как только, что худого ничего;Не знает, дескать, сам, что с ним такое.А то — чтобы оставили егоВ покое: голова иль что другоеПобаливает — только и всего.И от того не раз его лечили,Да все болезнь не ту в нем находили.
CLXIX И в этой жизни тяжкой изнывая,Однажды Африко печальный пасСвои стада и, взоры подымаяРассеянно, бродил за часом час,Все о своей любезной размышляя,Из-за которой таял он и гас.И вот увидел он источник ясный,Светившийся светлей звезды прекрасной.
CLXX Деревьями густыми окруженный,Местами сенью веток затемненОн был. Полюбовался им влюбленный,Сел у корней; склонился грустно он,Раздумьем о злосчастье сокрушенный,К какому был любовью приведен.В воде себя узнав, он поразился,Как мрачен вид его, как изменился.
CLXXI И вот, к себе исполнен состраданья,Сраженный переменою своей,Не в силах он удерживать рыданья,Все горше плачет он, все горячейИ день злосчастный первого свиданьяУже проклясть готов душою всей.«Ах, — молвит, — за какие прегрешепьяВлачу я жизнь, не зная утешенья!»
CLXXII И, опираясь на руку щекою,А на колено локоть положив,Он говорил и слезы лил рекою:«О злая жизнь моя, пока я жив!Так этою отягчена тоскою,Пускай растает, словно снег в разлив.А я, как хворост на огне, сгораю,И нет спасенья мне, нет мукам — краю.
CLXXIII Уйти от страсти к девушке жестокой,Пленившей сердце мне, я не силен, —Чтоб не желать ее с тоской глубокойВсего превыше. Вижу — заключенВ столь крепкие оковы, одинокий,Что день и ночь пылать я обреченВ огне недвижно: выйти нет надежды,Коль смерть не поспешит закрыть мне вежды».
CLXXIV Потом, любуясь, он глядел на стадо:Резвилися коровки и бычки,Он видел — целовались; всем отрадаБыла в любви, не ведавшей тоски.Он слушал птиц; полны живого склада,Звучали их любовные стишки,И весело пичужка за пичужкой,Влюбленные, порхали друг за дружкой,
CLXXV Любуясь, Африко грустил без меры:«Счастливые созданья, вы верней,Вы более меня друзья Венеры,И как вы радостней в любви своей,В усладах тех, каким не знал я веры!И как должны хвалить вы горячейАмура за любовь, за упоенье,Что вам дано сполна — и в разделенье!
CLXXVI Вы стройно песни радости поете,Порхаете, беспечны и легки,А плачу я, в страданьях и заботеИ день, и ночь, изнывший от тоски;Исход я вижу в смертной лишь дремоте,Свободы жду от гробовой доски,Отрады, хоть малейшей, ждать не смеюОт завладевшей волею моею».
CLXXVII И тут, вздохнув глубоко и умильно,Расплакался так горько мальчик мой,И слезы полились так изобильно,Что щеки, грудь казалися рекой,Струями слез омоченные сильно, —Так злостной был охвачен он тоской.И к светлому склонившись отраженью,Беседовал он с собственною тенью.
CLXXVIII И с нею потуживши над собою,Слезами переполнивши поток,Сменяя долго мысль одну другою,Он несколько сдержать рыданья могПри мысли, поманившей дух к покою,Открывшей в сердце тихий уголок,Напомнившей о сладком упованье:Венера ведь дала обетованье.
CLXXIX Но видя — не приходит исполненье,А между тем он до того дошел,Что чувствует уж смерти приближенье,Сказал: «Венера бед моих и золВедь и не помнит; зреть ли ей томленье,Которым смертный рок меня борол?»Почтить богиню жертвоприношеньемРешает он — как напоминовеньем.
CLXXX Он на ноги встает, идет он живоТуда, где неба не закрыт простор,Умелою рукою взял огниво,Разводит видный, блещущий костер.И целую поленницу, красивоСрубив ее, над пламенем простер.Потом овечку, что глазам отрада —Тучна была, — он быстро взял из стада.
CLXXXI И, взяв ее, к огню подвел; сначалаМежду колен своих установил;Потом, как дело знающий немало,Ее он прямо в горло поразилИ кровью, что по капле истекала,Он окропил огонь; и разделилОвечку на две части, и рукамиПоспешными их возложил на пламя.
CLXXXII Одну за Меизолу оп возлагает,Другую — за себя, чтобы узнать,Не чудо ли сейчас же воссияет;Во благо, в зло ль — ее лишь увидать,Всю па пего надежду возлагает.Он уповает, должен уповать!И на колени он к земле склонился,В таких словах к Венере обратился:
CLXXXIII «Богиня, что над небом и землеюВсех выше властью мощною своей,Краса-Венера — сын Амур с тобоюСражает души и сердца людей,-Бегу к тебе с сердечною мольбою,О, не отвергни же мольбы моей,Благослови — и счастье мне содеешьТы, что сердцами всех живых владеешь!
CLXXXIV О, знаешь ты, с готовностью какоюСтрелу Амура принял в сердце яВ день, как узрел Диану пред собоюС толпою нимф изящной у ручья,Тогда же; как страданьем и тоскоюОтозвалась в груди стрела твояПо девушке стыдливой, столь прекрасной,Что лик ее в душе остался страстной,
CLXXXV А после — что я вынес за терзанья,Приятые покорно за нее,Что за томленья, что за воздыханья, —Нх видит ясно веденье твое!И как Фортуна все мои желаньяПрезрела, отравив мне бытие, —Свидетели леса: объятый ими,Я их наполнил воплями моими.
CLXXXVI Еще — лицо мое изобличаетВполне, что сталось с жизнию моей,Как безысходно в пламени сгорает,Как скоро смерть конец положит ей;От всех твоих обид она спасает,Коль с помощью не поспешишь своей.И если не пошлешь целенья боли,От смерти жду конца моей неволи.
CLXXXVII Ты полагала первое началоМоим терзаниям, когда, с сынкомРодным явясь в виденье, мне сказала,Чтоб смело к цели шел своим путем,И, молвив так — ты знаешь, — обещалаНевдолге увенчать любовь концомБлагим.
1 2 3 4 5 6 7 8