в общем, я подобрал людей что надо: если потребуется, тигра голыми руками возьмут. Я не стал говорить, для чего собрал их, предупредил только, что необходимо в двадцать ноль-ноль собраться в отделении и быть в готовности.
В моем распоряжении еще семь часов времени. Я мог бы, конечно, поехать домой, всласть наговориться с папой и бабушкой, и если они привезли толченой джугары (а они непременно привезли ее), то поел бы гуджи, хорошенько сдобрив ее катыком и красным перчиком. Но меня не отпускало беспокойство. А что если вдруг, именно тогда, когда расставлены все сети, Адыл-хитрец сделает очередной финт и навострит лыжи? Говорила же Шарифа, что у него где-то есть свой человек; а вдруг этот тип знает про наши планы? Нет, как ни хочется встретиться с близкими — дело прежде всего: я ни за что не должен выпускать его из поля зрения, я должен следовать за ним как тень.
— Как ты думаешь, шапочка моя? — обратился я к своей советчице.
— Ты решил верно, Хашимджан, — одобрительно отозвалась она, и я со спокойной совестью отправился в кафе «Одно удовольствие». Здесь, как всегда, было многолюдно; хвост очереди торчал на улице, столы заняты, некоторые посетители едят стоя, кое-как пристроив посуду на подоконнике.
В шесть часов мы с директором отправились в неизвестном мне направлении. Это обстоятельство само по себе не очень-то беспокоило меня. Главное — не отстать от милого своего спутника, слышать каждое его слово и наблюдать каждый шаг.
Мы подъехали к запущенному дому, над подъездом которого висела вывеска с облупившейся краской: «Юридическая консультация». Нас встретил такой же ширококостный, как Адыл Аббасов, грузный человек с плоским лицом, лоб его был испещрен сетью мелких морщин, точно кожа старых, негодных ичигов.
— О-о, Адылджан, каким ветром вас занесло в нашу контору?! — Человек вскочил с места с завидный для его нездорового вида и солидного возраста проворством.
— Люблю почаще видеться с друзьями, — ответил Аббасов, пожимая руку приятеля. — Муку привезли вчера?
— Целых три мешка, Адылджан, три мешка! Доброта ваша не знает границ.
— Для друзей я готов и жизнью пожертвовать, почтенный Шакирджан.
— Пусть продлятся дни вашей драгоценной жизни. Ну, ну, я чувствую — вы здесь неспроста. Так давайте к делу!
Итак, из этой беседы мне удалось установить, что юрисконсульта зовут Шакиром и что он и есть тот самый законник, по советам которого и творит все свои махинации Адыл Аббасов. Выходит, Салимджан-ака не ошибался, когда говорил, что у этого лиса Адыла есть какой-то сведущий в правовых делах дружок.
— Вот это небольшой подарок от меня вашей жене, — Адыл Аббасов достал из кармана золотое кольцо с изумрудом. Законник Шакир подскочил на месте, глаза его алчно заблестели.
— О-о, стоит ли, вы ставите меня в неудобное положение! — с этими словами он выхватил кольцо из рук Аббасова и поспешно спрятал в карман, боясь, что приятель вдруг возьмет да раздумает ставить его в неудобное положение.
— Ох, щедры вы, щедры, Адылджан.
Но Аббасов уже не слушал его. Он раскрыл портфель, покопался среди бумаг и вынул знакомое мне прощальное письмо Шарифы.
— Вот посмотрите, какую еще добрую весть я вам принес.
«Законник» молча пробежал глазами письмо, расстегнул ворот рубашки, просипел вмиг охрипшим голосом:
— Поздравляю, поздравляю… Это точно, что она отдала концы?
— Точно.
— Выходит, дни полковника тоже сочтены?
— Будем надеяться!
— Вот-вот! — радостно хихикнул Шакир. — Вначале его выгонят с работы, а там и в тюрьму загремит. Видите, Адылджан, вы не прогадали, следуя моим советам. Письмо она писала собственноручно?
— Сама писала, конечно.
— Во всем остальном можете положиться на меня. Сегодня же вечером напишу заявление в Министерство. Задам ряд вопросиков. До каких пор, дескать, будет гулять на свободе взяточник Салим Ата-джанов, который к тому же втоптал в грявь честь женщины? Заявление, конечно, будет написано «от имени трудящихся…»
— Хорошо. Мясо вам нужно? Баранина. Вчера только получили.
— О, ну зачем… Хотя, впрочем, свежая баранина…
— Завтра привезут. Прощайте, я поехал,
— Будьте здоровы, мой щедрый друг. — И Шакир-«законник» подобострастно проводил своего шефа до дверей.
Потом мы еще помотались по городу по кое-каким незначительным делам Аббасова, в девятом часу вечера я расстался с ним и помчался в райотдел за своей группой.
Страшная ночь
— Как настроение, Хашимджан? Боишься?
— Есть немного.
— Не робей, сынок. Ты прикинь, какая сила за тобой. Я не только о милиции говорю.
— Понимаю.
— Анашу не забыл?
— Нет, взял.
— Главное, не горячись.
— Ладно.
— Строго следуй нашему плану.
— Есть.
— Доброго пути, сынок.
Жаль, конечно, что Салимджан-ака не смог поехать с нами, но посудите: если у меня всего лишь одно дело группы Аббасова, то у полковника таких — десяток. В эту ночь он тоже не будет спать — все нити операции сходятся у него в кабинете.
Наконец мы расселись в крытой машине и тронулись в путь. Лишь тогда я разъяснил группе ее задачу, не скрыл, что операция сложная и опасная — потому и выбирали добровольцев, призвал всех быть предельно осторожными и собранными.
— Этих паразитов давно следовало изолировать от порядочных людей, — с ненавистью проговорил пенсионер Муслим-бобо.
— Слава богу, что сегодня мы подрубим сорное дерево на корню, — поддержал старого друга Мерган-ата.
— Вы сказали, сколько их всего человек? — спросил опытный Сурат-ака, прищурившись. — Да, трудновато будет…
— Ничего, — поиграл мускулами боксер Хасан. — Справимся.
— Двоих я беру на себя, — пообещал его брат Хусан.
«Спешились» мы недалеко от памятных вам мусорных горок. Дул холодный, пронизывающий ветер, гнал по небу черные лохматые тучи. Темно — хоть глаз выколи. И как нарочно, ручей полон воды, куда не преминули угодить пенсионеры Муслим-бобо и дедушка Мерган.
— Чепуха, обойдется, — сказал шепотом Мерган-ата. — Бывало хуже, когда, например, дрались с басмачами.
— Погодите, у меня галошу унесло водой! Старуха задаст мне теперь перцу! — Муслим-бобо, не удержавшись, засмеялся, притом довольно громко.
— Тише! — просипел Сурат-ака.
Пронесло: кругом по-прежнему было тихо, слышался лишь неистовый свист ветра. Короткими перебежками, хоронясь за кусты и кучи мусора, мы добежали до глинобитных стен и, как было заранее условлено, окружили двор. Теперь мне следовало проникнуть внутрь, выяснить обстановку и дать команду своему отряду.
Одним прыжком я одолел дувал. Двор погружен в глухую тишину, темно, как в могиле, только из дымохода нет-нет да вылетают слабые искры, которые тут же гаснут в сырой мгле. Дверь в дом заперта, на окнах плотные занавески. Как же проникнуть в дом? Не попросишь же старуху-ягу открыть дверь и пропустить в притон? Что же делать?
Вы знаете, парень я хваткий и смышленый, через минуту уже знал, как действовать. И тут, конечно, мне здорово помог мой артистический опыт (помните, мальчишкой я работал в детском театре и изображал разных животных?).
Надев свою заветную шапочку, я сделался невидимым, присел у порога и стал жалобно мяукать, скрестись ногтями о дверь, точно продрогший, голодный котенок. Баба-яга не заставила долго ждать (видно, не зря шайка доверилась ей — на стрёме она стояла зорко!), дверь приоткрылась и скрипучий голос произнес:
— Ха, откуда ты явилась, божья тварь? Входи, входи уж, коли пришел… — Я, разумеется, не стал дожидаться повторного приглашения, проскользнул в дом. А старуха, видя, что котенок не очень-то спешит воспользоваться ее гостеприимством, захлопнула дверь, недовольно бурча себе под нос: — И гуляй на ветерочке, милый, и гуляй… Глядишь, к утру и околеешь…
В огромном котле кипела, бурлила куриная шурпа. Видно, не меньше двадцати цыплят лишилось сегодня головы. Я выхватил из котла самого аппетитного и не спеша обглодал его. Ведь через полчаса все это будет несъедобным. Дело в том, что Салимджан-ака посоветовал использовать военную хитрость, поскольку нам не хотелось лишнего кровопролития: своих жалко, да и преступники нам нужны живыми. Поэтому полковник дал мне с собой хорошую дозу анаши. «Если будет возможность, — сказал он, — брось ее в еду. Через полчаса они все ошалеют и их можно будет брать голыми руками».
Я вытер руки о висящее на гвозде полотенце, вытащил из кармана зеленый комок наркотика, раскрошил его, бросил в казан, затем неторопливо стал спускаться по лесенке.
Ну и пир тут шел! Ну и дым стоял тут коромыслом! Все голубчики на месте, уже тепленькие: видно «официальная часть» почтенного собрания была позади. Некоторые сидели в майках (в подземелье все-таки было довольно душно), иные развалились на курпачи, выставив перед собой бутылку коньяка и цветастую пиалу: пей — не хочу. В середине круга павлином плывет наш батыр — кукурузник: поводит жирными плечами, виляет бедрами, кокетливо кланяется собутыльникам, а те поют, громко хлопая в такт:
Эх, проходит быстро жисть!
Так побольше благ урви,
Пей, гуляй и веселись,
Без трудов, забот живи!
Толстячок хлопал в ладоши нехотя, да и подпевал как-то вяло, вроде даже устало. Иногда осторожно трогал челюсть, как человек с больным зубом. Муталь-бандюга же старался так, точно кто-то пообещал ему премию, если будет хлопать и петь громче всех. Директор лоскутного магазина вошел в такой экстаз, что позабыл подпевать, только разевал рот и вовсю аплодировал кукурузнику, будто всемирно известному артисту. Ариф-спекулянт вел песню, полузакрыв глаза, раскачиваясь из стороны в сторону, все выше и выше поднимая голос. Остальные вторили ему:
Эх, на всю катушку живи, мой бек!
Эх, добра побольше урви, мой бек,
Скачешь ты на белом коне удачи,
Будь хозяином жизни, мой бек!
— Будь здоров, Бадрак!
— Ох и мастак, ты, оказывается, на эти штучки!
— Лучше всякой танцовщицы! — послышались одобрительные крики.
А Саллабадрак уже устал порядком: раз он покачнулся и чуть не растянулся на полу, но удержался, подошел к Аббасову, схватил его за руку.
— Вставайте, учитель, ваш черед!
— Да-да, не увиливайте, Адыл-ака!
— Не отставай, Бадрак, пока не заставишь его сплясать! — опять раздались пьяные крики.
Я думал, что «господин директор» откажется, но он послушно поднялся, широко раскинул руки, точно ворон, приготовивигийся взлететь — крылья, и попросил :
— Ладно, только спойте для меня «Мою темноволосую».
Ох, упали на глаза, развились
Темные мои кудри-волосы.
Ох, какие только ни свалились
На головушку мою беды-горести, —
с пьяным надрывом затянул Ариф-спекулянт…
— Да, не зря мы избрали тебя предводителем! — зашумели зрители. Аббасов сделал последний круг и сел на место. Он тяжело дышал.
— Муталь!
— Слушаю вас, наставник!
— Наполни чаши, братишка, выпьем. Сегодня мой самый счастливый день. Я нанес своему врагу еще один удар!
«Чаши» — граненые стаканы, пиалы, косушки наполнились вмиг.
Беспорядочный застольный разговор прервал главарь, чтобы собрать со своих подчиненных установленную мзду. Из общей кучи денег кое-какую мелочишку он кинул Муталю и Саллабадраку, остальное засунул в портфель. Попутно отчитал спекулянта за то, что тот до сих пор не распродал на толкучке доставленный товар. При этом сказал, что нужно организовать аварию недалеко от лавки, торгующей детскими люльками — это должно на некоторое время отвлечь внимание автоинспекции, расположившейся поблизости.
— Это вы хорошо придумали, учитель! Организуем, — пообещал спекулянт, приложив руку к сердцу.
— Машину, которую надо угробить, я сам достану, — пообещал Муталь.
В разговор встряли Толстячок и директор лоскутного магазина: они сказали, что торговля нынче очень бойкая и не мешало бы подбросить им еще немного соломы. В это время появилась как из-под земли Баба-яга.
— Шурпа готова! — объявила она. — Помогите принести.
Через минуту палван-кукурузник и Муталь внесли в подземелье громаднейший поднос, на котором возвышалась горка цыплячьих тушек. А еще минуту спустя послышались треск ломаемых косточек, аппетитное чавканье, умиротворенное урчание.
— Муталь! — крикнул Адыл Аббасов, икнув.
— Приказывайте, наставник!
— Наполним бокалы до краев. Сегодня я счастлив.
— Если счастливы вы, хозяин, счастливы и мы! — вставил спекулянт.
— Если бы не вы, все мы давно гнили бы в тюрьме, — подобострастно добавил заведующий лоскутным магазином.
— Пока я жив — не бойтесь ничего! — ткнул Адыл Аббасов куда-то указательным пальцем, точно револьвером. — Я все законы обойду. ОБХСС? Так он сам меня боится. Главное, я парализовал его сердце, и теперь скоро их всех там разгонят. Да, мы еще поживем на славу, верно, Муталь?
— Верно, хозяин, еще как верно! Мы еще поводим их за нос.
— А мне… мне почему-то каждую ночь снится начальник ОБХСС, — плаксиво признался Ариф-спекулянт.
— И мне, — промямлил лоскутный зав. — И сейчас он точно стоит перед глазами… И голова кружится… все кружится…
Анаша, кажется, начала действовать: эти слова потонули в нестройном идиотском смехе присутствующих:
— Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!
Я решил не терять зря времени: принялся потихоньку разоружать обалдевших преступников. И вдруг помещение потряс громкий крик:
— Анаша! Курица пахнет анашой! — Это орал Саллабадрак.
— Точно, теперь я понял… мясо пахнет анашой, — залепетал наш Аббасов, еле продирая слипающиеся глаза. — Муталь, это твоя работа?
— Да убей меня бог, учитель! Разве бы я себе позволил…
— Врешь, ты мне подозрителен…
— Разрази меня гром, если это я!
— Сейчас я тебя разражу… — Адыл полез в карман пиджака, потом ощупал карманы брюк, покачнувшись, еле дотянулся до портфеля. Пистолета, само собой, не было и там.
— Пистолет!.. Украли!.. Бадрак, держи вора!
И тут началась такая свалка, любо-дорого смотреть! Бадрак стал колотить бандюгу Муталя, Адыл Аббасов пытался придушить спекулянта, директор лоскутного магазина бодал головой в живот завскладом — в общем, драка была потешная, а не страшная, потому что все опьянели и обессилели. Минут через десять угомонились; так и уснули, сцепившись.
На этом и закончилось последнее пиршество шайки Адыла Аббасова.
— Ох и смельчак ты, оказывается, сынок! Ох и батыр! — восхищался дядюшка Муслим, когда погружали банду в машину. — Гляди, какой детина лежит, неужто и он не нагнал на тебя страху?
Я поглядел на бесчувственного гориллообразного Саллабадрака и ответил честно:
— Было малость, дедушка.
Наутро, когда в милицию доставили сокровища Адыла-хитреца и похищенные у нас документы, операцию «По следам Желтого Дива», важной частью которой я руководил лично, можно было считать завершенной. Ко всему, я сдал начальству две тысячи четыреста фотоснимков и четыре тысячи двести метров магнитофонной ленты — улики по предстоящему судебному делу. Решили, что следствие поведет майор Халиков, большой знаток своего дела. А вскоре на служебной черной «Волге» я отбыл в родной мой кишлак.
Часть III
Смерть Желтого Дива
Каникулы в кишлаке
Ну и здорово же, оказывается, соскучился я по родному кишлаку! Как выяснилось, Закир, Ариф, Мирабиддинходжа тоже ждали меня, — ну прямо как весенние ростки солнышка. Представьте — задержись я еще хоть на недельку, Закир бы сам приехал приглашать меня на свадьбу.
Нет, лучше расскажу все по порядку. Как я потом узнал, на следующий день, как сдал я все документы и вещественные доказательства товарищу Халикову, в кабинете полковника Усманова состоялось совещание. На повестке дня стоял один вопрос: каким образом отметить самоотверженную высоко-профессиональную работу сержанта Хашимджана Кузыева по разоблачению и обезвреживанию крупной группы особо опасных преступников. Кто-то предложил премировать товарища Кузыева деньгами. Однако мой наставник Салимджан-ака возразил:
— Я считаю, что поощрять Хашимджана деньгами нельзя. Во-первых, он ненавидит деньги. Во-вторых, не умеет ими распоряжаться: в один день может просадить всю зарплату, а на другой — ходить стрелять у сослуживцев по пятерке.
Тогда выступил Али Усманов.
— Если никто не возражает, я бы предложил выдать товарищу Кузыеву бесплатную путевку в милицейский дом отдыха в Крыму, а также оплатить дорогу в оба конца.
Возражающих не оказалось. Наоборот, кое-кто даже зааплодировал.
Вот так я собрался уже было ехать в Крым: кто же откажется от отдыха у моря!
— Что-что?! — возмутилась бабушка, услышав эту новость. — Какой-такой еще Карим объявился?
— Не Карим, а Кры-ым!
— А что ты там потерял?
— Отдыхать буду.
— Отдыха-ать? И не стыдно тебе, здоровому, как бык, парню валяться на койке целыми днями?
— Нисколечко не стыдно.
— Никуда ты не поедешь. Дома работы невпроворот. Будешь лепить кизяки.
— Кизяки?!
— Кизяки не хочешь, будешь пни выкорчевывать.
— Пни?!
— В прошлый приезд удрал, палец о палец не ударив по хозяйству, а дома — ни хворостиночки дров!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
В моем распоряжении еще семь часов времени. Я мог бы, конечно, поехать домой, всласть наговориться с папой и бабушкой, и если они привезли толченой джугары (а они непременно привезли ее), то поел бы гуджи, хорошенько сдобрив ее катыком и красным перчиком. Но меня не отпускало беспокойство. А что если вдруг, именно тогда, когда расставлены все сети, Адыл-хитрец сделает очередной финт и навострит лыжи? Говорила же Шарифа, что у него где-то есть свой человек; а вдруг этот тип знает про наши планы? Нет, как ни хочется встретиться с близкими — дело прежде всего: я ни за что не должен выпускать его из поля зрения, я должен следовать за ним как тень.
— Как ты думаешь, шапочка моя? — обратился я к своей советчице.
— Ты решил верно, Хашимджан, — одобрительно отозвалась она, и я со спокойной совестью отправился в кафе «Одно удовольствие». Здесь, как всегда, было многолюдно; хвост очереди торчал на улице, столы заняты, некоторые посетители едят стоя, кое-как пристроив посуду на подоконнике.
В шесть часов мы с директором отправились в неизвестном мне направлении. Это обстоятельство само по себе не очень-то беспокоило меня. Главное — не отстать от милого своего спутника, слышать каждое его слово и наблюдать каждый шаг.
Мы подъехали к запущенному дому, над подъездом которого висела вывеска с облупившейся краской: «Юридическая консультация». Нас встретил такой же ширококостный, как Адыл Аббасов, грузный человек с плоским лицом, лоб его был испещрен сетью мелких морщин, точно кожа старых, негодных ичигов.
— О-о, Адылджан, каким ветром вас занесло в нашу контору?! — Человек вскочил с места с завидный для его нездорового вида и солидного возраста проворством.
— Люблю почаще видеться с друзьями, — ответил Аббасов, пожимая руку приятеля. — Муку привезли вчера?
— Целых три мешка, Адылджан, три мешка! Доброта ваша не знает границ.
— Для друзей я готов и жизнью пожертвовать, почтенный Шакирджан.
— Пусть продлятся дни вашей драгоценной жизни. Ну, ну, я чувствую — вы здесь неспроста. Так давайте к делу!
Итак, из этой беседы мне удалось установить, что юрисконсульта зовут Шакиром и что он и есть тот самый законник, по советам которого и творит все свои махинации Адыл Аббасов. Выходит, Салимджан-ака не ошибался, когда говорил, что у этого лиса Адыла есть какой-то сведущий в правовых делах дружок.
— Вот это небольшой подарок от меня вашей жене, — Адыл Аббасов достал из кармана золотое кольцо с изумрудом. Законник Шакир подскочил на месте, глаза его алчно заблестели.
— О-о, стоит ли, вы ставите меня в неудобное положение! — с этими словами он выхватил кольцо из рук Аббасова и поспешно спрятал в карман, боясь, что приятель вдруг возьмет да раздумает ставить его в неудобное положение.
— Ох, щедры вы, щедры, Адылджан.
Но Аббасов уже не слушал его. Он раскрыл портфель, покопался среди бумаг и вынул знакомое мне прощальное письмо Шарифы.
— Вот посмотрите, какую еще добрую весть я вам принес.
«Законник» молча пробежал глазами письмо, расстегнул ворот рубашки, просипел вмиг охрипшим голосом:
— Поздравляю, поздравляю… Это точно, что она отдала концы?
— Точно.
— Выходит, дни полковника тоже сочтены?
— Будем надеяться!
— Вот-вот! — радостно хихикнул Шакир. — Вначале его выгонят с работы, а там и в тюрьму загремит. Видите, Адылджан, вы не прогадали, следуя моим советам. Письмо она писала собственноручно?
— Сама писала, конечно.
— Во всем остальном можете положиться на меня. Сегодня же вечером напишу заявление в Министерство. Задам ряд вопросиков. До каких пор, дескать, будет гулять на свободе взяточник Салим Ата-джанов, который к тому же втоптал в грявь честь женщины? Заявление, конечно, будет написано «от имени трудящихся…»
— Хорошо. Мясо вам нужно? Баранина. Вчера только получили.
— О, ну зачем… Хотя, впрочем, свежая баранина…
— Завтра привезут. Прощайте, я поехал,
— Будьте здоровы, мой щедрый друг. — И Шакир-«законник» подобострастно проводил своего шефа до дверей.
Потом мы еще помотались по городу по кое-каким незначительным делам Аббасова, в девятом часу вечера я расстался с ним и помчался в райотдел за своей группой.
Страшная ночь
— Как настроение, Хашимджан? Боишься?
— Есть немного.
— Не робей, сынок. Ты прикинь, какая сила за тобой. Я не только о милиции говорю.
— Понимаю.
— Анашу не забыл?
— Нет, взял.
— Главное, не горячись.
— Ладно.
— Строго следуй нашему плану.
— Есть.
— Доброго пути, сынок.
Жаль, конечно, что Салимджан-ака не смог поехать с нами, но посудите: если у меня всего лишь одно дело группы Аббасова, то у полковника таких — десяток. В эту ночь он тоже не будет спать — все нити операции сходятся у него в кабинете.
Наконец мы расселись в крытой машине и тронулись в путь. Лишь тогда я разъяснил группе ее задачу, не скрыл, что операция сложная и опасная — потому и выбирали добровольцев, призвал всех быть предельно осторожными и собранными.
— Этих паразитов давно следовало изолировать от порядочных людей, — с ненавистью проговорил пенсионер Муслим-бобо.
— Слава богу, что сегодня мы подрубим сорное дерево на корню, — поддержал старого друга Мерган-ата.
— Вы сказали, сколько их всего человек? — спросил опытный Сурат-ака, прищурившись. — Да, трудновато будет…
— Ничего, — поиграл мускулами боксер Хасан. — Справимся.
— Двоих я беру на себя, — пообещал его брат Хусан.
«Спешились» мы недалеко от памятных вам мусорных горок. Дул холодный, пронизывающий ветер, гнал по небу черные лохматые тучи. Темно — хоть глаз выколи. И как нарочно, ручей полон воды, куда не преминули угодить пенсионеры Муслим-бобо и дедушка Мерган.
— Чепуха, обойдется, — сказал шепотом Мерган-ата. — Бывало хуже, когда, например, дрались с басмачами.
— Погодите, у меня галошу унесло водой! Старуха задаст мне теперь перцу! — Муслим-бобо, не удержавшись, засмеялся, притом довольно громко.
— Тише! — просипел Сурат-ака.
Пронесло: кругом по-прежнему было тихо, слышался лишь неистовый свист ветра. Короткими перебежками, хоронясь за кусты и кучи мусора, мы добежали до глинобитных стен и, как было заранее условлено, окружили двор. Теперь мне следовало проникнуть внутрь, выяснить обстановку и дать команду своему отряду.
Одним прыжком я одолел дувал. Двор погружен в глухую тишину, темно, как в могиле, только из дымохода нет-нет да вылетают слабые искры, которые тут же гаснут в сырой мгле. Дверь в дом заперта, на окнах плотные занавески. Как же проникнуть в дом? Не попросишь же старуху-ягу открыть дверь и пропустить в притон? Что же делать?
Вы знаете, парень я хваткий и смышленый, через минуту уже знал, как действовать. И тут, конечно, мне здорово помог мой артистический опыт (помните, мальчишкой я работал в детском театре и изображал разных животных?).
Надев свою заветную шапочку, я сделался невидимым, присел у порога и стал жалобно мяукать, скрестись ногтями о дверь, точно продрогший, голодный котенок. Баба-яга не заставила долго ждать (видно, не зря шайка доверилась ей — на стрёме она стояла зорко!), дверь приоткрылась и скрипучий голос произнес:
— Ха, откуда ты явилась, божья тварь? Входи, входи уж, коли пришел… — Я, разумеется, не стал дожидаться повторного приглашения, проскользнул в дом. А старуха, видя, что котенок не очень-то спешит воспользоваться ее гостеприимством, захлопнула дверь, недовольно бурча себе под нос: — И гуляй на ветерочке, милый, и гуляй… Глядишь, к утру и околеешь…
В огромном котле кипела, бурлила куриная шурпа. Видно, не меньше двадцати цыплят лишилось сегодня головы. Я выхватил из котла самого аппетитного и не спеша обглодал его. Ведь через полчаса все это будет несъедобным. Дело в том, что Салимджан-ака посоветовал использовать военную хитрость, поскольку нам не хотелось лишнего кровопролития: своих жалко, да и преступники нам нужны живыми. Поэтому полковник дал мне с собой хорошую дозу анаши. «Если будет возможность, — сказал он, — брось ее в еду. Через полчаса они все ошалеют и их можно будет брать голыми руками».
Я вытер руки о висящее на гвозде полотенце, вытащил из кармана зеленый комок наркотика, раскрошил его, бросил в казан, затем неторопливо стал спускаться по лесенке.
Ну и пир тут шел! Ну и дым стоял тут коромыслом! Все голубчики на месте, уже тепленькие: видно «официальная часть» почтенного собрания была позади. Некоторые сидели в майках (в подземелье все-таки было довольно душно), иные развалились на курпачи, выставив перед собой бутылку коньяка и цветастую пиалу: пей — не хочу. В середине круга павлином плывет наш батыр — кукурузник: поводит жирными плечами, виляет бедрами, кокетливо кланяется собутыльникам, а те поют, громко хлопая в такт:
Эх, проходит быстро жисть!
Так побольше благ урви,
Пей, гуляй и веселись,
Без трудов, забот живи!
Толстячок хлопал в ладоши нехотя, да и подпевал как-то вяло, вроде даже устало. Иногда осторожно трогал челюсть, как человек с больным зубом. Муталь-бандюга же старался так, точно кто-то пообещал ему премию, если будет хлопать и петь громче всех. Директор лоскутного магазина вошел в такой экстаз, что позабыл подпевать, только разевал рот и вовсю аплодировал кукурузнику, будто всемирно известному артисту. Ариф-спекулянт вел песню, полузакрыв глаза, раскачиваясь из стороны в сторону, все выше и выше поднимая голос. Остальные вторили ему:
Эх, на всю катушку живи, мой бек!
Эх, добра побольше урви, мой бек,
Скачешь ты на белом коне удачи,
Будь хозяином жизни, мой бек!
— Будь здоров, Бадрак!
— Ох и мастак, ты, оказывается, на эти штучки!
— Лучше всякой танцовщицы! — послышались одобрительные крики.
А Саллабадрак уже устал порядком: раз он покачнулся и чуть не растянулся на полу, но удержался, подошел к Аббасову, схватил его за руку.
— Вставайте, учитель, ваш черед!
— Да-да, не увиливайте, Адыл-ака!
— Не отставай, Бадрак, пока не заставишь его сплясать! — опять раздались пьяные крики.
Я думал, что «господин директор» откажется, но он послушно поднялся, широко раскинул руки, точно ворон, приготовивигийся взлететь — крылья, и попросил :
— Ладно, только спойте для меня «Мою темноволосую».
Ох, упали на глаза, развились
Темные мои кудри-волосы.
Ох, какие только ни свалились
На головушку мою беды-горести, —
с пьяным надрывом затянул Ариф-спекулянт…
— Да, не зря мы избрали тебя предводителем! — зашумели зрители. Аббасов сделал последний круг и сел на место. Он тяжело дышал.
— Муталь!
— Слушаю вас, наставник!
— Наполни чаши, братишка, выпьем. Сегодня мой самый счастливый день. Я нанес своему врагу еще один удар!
«Чаши» — граненые стаканы, пиалы, косушки наполнились вмиг.
Беспорядочный застольный разговор прервал главарь, чтобы собрать со своих подчиненных установленную мзду. Из общей кучи денег кое-какую мелочишку он кинул Муталю и Саллабадраку, остальное засунул в портфель. Попутно отчитал спекулянта за то, что тот до сих пор не распродал на толкучке доставленный товар. При этом сказал, что нужно организовать аварию недалеко от лавки, торгующей детскими люльками — это должно на некоторое время отвлечь внимание автоинспекции, расположившейся поблизости.
— Это вы хорошо придумали, учитель! Организуем, — пообещал спекулянт, приложив руку к сердцу.
— Машину, которую надо угробить, я сам достану, — пообещал Муталь.
В разговор встряли Толстячок и директор лоскутного магазина: они сказали, что торговля нынче очень бойкая и не мешало бы подбросить им еще немного соломы. В это время появилась как из-под земли Баба-яга.
— Шурпа готова! — объявила она. — Помогите принести.
Через минуту палван-кукурузник и Муталь внесли в подземелье громаднейший поднос, на котором возвышалась горка цыплячьих тушек. А еще минуту спустя послышались треск ломаемых косточек, аппетитное чавканье, умиротворенное урчание.
— Муталь! — крикнул Адыл Аббасов, икнув.
— Приказывайте, наставник!
— Наполним бокалы до краев. Сегодня я счастлив.
— Если счастливы вы, хозяин, счастливы и мы! — вставил спекулянт.
— Если бы не вы, все мы давно гнили бы в тюрьме, — подобострастно добавил заведующий лоскутным магазином.
— Пока я жив — не бойтесь ничего! — ткнул Адыл Аббасов куда-то указательным пальцем, точно револьвером. — Я все законы обойду. ОБХСС? Так он сам меня боится. Главное, я парализовал его сердце, и теперь скоро их всех там разгонят. Да, мы еще поживем на славу, верно, Муталь?
— Верно, хозяин, еще как верно! Мы еще поводим их за нос.
— А мне… мне почему-то каждую ночь снится начальник ОБХСС, — плаксиво признался Ариф-спекулянт.
— И мне, — промямлил лоскутный зав. — И сейчас он точно стоит перед глазами… И голова кружится… все кружится…
Анаша, кажется, начала действовать: эти слова потонули в нестройном идиотском смехе присутствующих:
— Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!
Я решил не терять зря времени: принялся потихоньку разоружать обалдевших преступников. И вдруг помещение потряс громкий крик:
— Анаша! Курица пахнет анашой! — Это орал Саллабадрак.
— Точно, теперь я понял… мясо пахнет анашой, — залепетал наш Аббасов, еле продирая слипающиеся глаза. — Муталь, это твоя работа?
— Да убей меня бог, учитель! Разве бы я себе позволил…
— Врешь, ты мне подозрителен…
— Разрази меня гром, если это я!
— Сейчас я тебя разражу… — Адыл полез в карман пиджака, потом ощупал карманы брюк, покачнувшись, еле дотянулся до портфеля. Пистолета, само собой, не было и там.
— Пистолет!.. Украли!.. Бадрак, держи вора!
И тут началась такая свалка, любо-дорого смотреть! Бадрак стал колотить бандюгу Муталя, Адыл Аббасов пытался придушить спекулянта, директор лоскутного магазина бодал головой в живот завскладом — в общем, драка была потешная, а не страшная, потому что все опьянели и обессилели. Минут через десять угомонились; так и уснули, сцепившись.
На этом и закончилось последнее пиршество шайки Адыла Аббасова.
— Ох и смельчак ты, оказывается, сынок! Ох и батыр! — восхищался дядюшка Муслим, когда погружали банду в машину. — Гляди, какой детина лежит, неужто и он не нагнал на тебя страху?
Я поглядел на бесчувственного гориллообразного Саллабадрака и ответил честно:
— Было малость, дедушка.
Наутро, когда в милицию доставили сокровища Адыла-хитреца и похищенные у нас документы, операцию «По следам Желтого Дива», важной частью которой я руководил лично, можно было считать завершенной. Ко всему, я сдал начальству две тысячи четыреста фотоснимков и четыре тысячи двести метров магнитофонной ленты — улики по предстоящему судебному делу. Решили, что следствие поведет майор Халиков, большой знаток своего дела. А вскоре на служебной черной «Волге» я отбыл в родной мой кишлак.
Часть III
Смерть Желтого Дива
Каникулы в кишлаке
Ну и здорово же, оказывается, соскучился я по родному кишлаку! Как выяснилось, Закир, Ариф, Мирабиддинходжа тоже ждали меня, — ну прямо как весенние ростки солнышка. Представьте — задержись я еще хоть на недельку, Закир бы сам приехал приглашать меня на свадьбу.
Нет, лучше расскажу все по порядку. Как я потом узнал, на следующий день, как сдал я все документы и вещественные доказательства товарищу Халикову, в кабинете полковника Усманова состоялось совещание. На повестке дня стоял один вопрос: каким образом отметить самоотверженную высоко-профессиональную работу сержанта Хашимджана Кузыева по разоблачению и обезвреживанию крупной группы особо опасных преступников. Кто-то предложил премировать товарища Кузыева деньгами. Однако мой наставник Салимджан-ака возразил:
— Я считаю, что поощрять Хашимджана деньгами нельзя. Во-первых, он ненавидит деньги. Во-вторых, не умеет ими распоряжаться: в один день может просадить всю зарплату, а на другой — ходить стрелять у сослуживцев по пятерке.
Тогда выступил Али Усманов.
— Если никто не возражает, я бы предложил выдать товарищу Кузыеву бесплатную путевку в милицейский дом отдыха в Крыму, а также оплатить дорогу в оба конца.
Возражающих не оказалось. Наоборот, кое-кто даже зааплодировал.
Вот так я собрался уже было ехать в Крым: кто же откажется от отдыха у моря!
— Что-что?! — возмутилась бабушка, услышав эту новость. — Какой-такой еще Карим объявился?
— Не Карим, а Кры-ым!
— А что ты там потерял?
— Отдыхать буду.
— Отдыха-ать? И не стыдно тебе, здоровому, как бык, парню валяться на койке целыми днями?
— Нисколечко не стыдно.
— Никуда ты не поедешь. Дома работы невпроворот. Будешь лепить кизяки.
— Кизяки?!
— Кизяки не хочешь, будешь пни выкорчевывать.
— Пни?!
— В прошлый приезд удрал, палец о палец не ударив по хозяйству, а дома — ни хворостиночки дров!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28