Я ведь хорошо знаю устав: милиционер никогда не имеет права распускать руки. Хорошо хоть я не кулаки пустил в ход…
Осознав свою ошибку, я быстренько подхватил Аббасова под мышки, помог ему встать. Тот удивленно поглядел вокруг, произнес себе под нос «товба» и, отряхнув брюки, продолжал путь. Я двинулся следом чуть поотстав: боялся, что опять выйду из себя.
Адыл-оборотень остановился у больших железных ворот, надавил на кнопку звонка. Не успел он опустить руку, калитка, вырезанная в одной из створок ворот, распахнулась, и в слабо освещенном проеме показалась довольно миловидная, сильно надушенная женщина лет двадцати пяти.
— Ассалому алейкум! — пропела она медовым голосом, кланяясь Аббасову в пояс.
— Меня никто не спрашивал? — хмуро справился тот.
— Нет, никто не спрашивал. — Женщина загремела ключами, запирая за нами калитку. — Что-то давно вы не появлялись дома, я начала было беспокоиться.
— У первой жены обитал, ясно? — оборвал ее оборотень.
По пути к дому я повнимательнее присмотрелся к женщине. Рот ее был полон золотых зубов, словно специально повырывали все ее тридцать два зуба, а взамен вставили золотые. С ушей свисают золотые серьги, каждая величиной с ладонь младенца, на каждом пальце — чуть не по десять золотых колец, по-видимому, с изумрудными глазками — очень уж сильно они сверкали. А браслетов на пухлых дебелых руках я просто не смог сосчитать. Поглядев случайно на ножки женщины, я ошалело помотал головой: ее легкие туфельки тоже были обшиты золотом. О боже, куда я вообще попал: в дом какого-то разнесчастного директора кафе или во дворец шаха, о каких частенько рассказывала некогда моя дорогая бабушка? Да, да, это был настоящий дворец, можете мне поверить!
Дом состоял из восьми комнат, каждая из которых выкрашена в другой цвет. На сверкающие бронзовой краской потолки нанесены разнообразнейшие картины. В каждом углу трельяжи с какими-то особыми зеркалами. А люстры? В восьми комнатах по хрустальной люстре под цвет стен. Темно-красные полированные шкафы, драгоценные вазы, в четырех комнатах по цветному телевизору, в четырех — по черно-белому. И ковры — ярчайшие, ручной работы… Серванты и полки ломятся дорогим фарфором, хрустальными рюмками, фужерами. Могу уверенно сказать: здесь было все, что вы можете купить на какой-нибудь выставке изделий легкой промышленности.
Директор опустился на атласные курпачи, постланные на полу.
— Потри ноги.
Женщина принялась массажировать жирные ножки бедненького директора.
— Подложи подушек за спину! — последовал новый приказ, который тут же был исполнен.
— Неси ужин.
Тут же подали ужин.
— Налей пиалу коньяка.
Выхлебав содержимое пиалы, Аббасов молча принялся за трапезу. Я давно слышал, как бурчит у меня в животе, поэтому, увидев аппетитные манты на подносе, не смог удержаться. Опустился рядом с любимой женой директора и начал уплетать манты за обе щеки; в считанные минуты уничтожил почти пол-лягана.
— Ну и жрешь ты, куда так спешишь? — рявкнул директор на супругу. — Объедаешь меня!
— Вай, да съела я всего парочку! — испуганно вскинулась она.
— Ха, она еще смеет мне врать! Иди принеси еще.
Через минуту появился второй поднос с горкой манты. Я и на этот раз решил не отказываться от угощения.
— Проверь запоры, включи сигнализацию, — приказал директор, вытирая масляные руки. — И не забудь спустить с цепи собак.
Свет погас везде, в доме оборотня стало темно, как в могиле. Адыл-коварный крадущимися шагами направился к сараю. «Наверняка замышляет очередную подлость», — подумал я, пускаясь за ним. Войдя в темный сарай, Аббасов включил карманный фонарик и стал рыться в захламленном стойле. Наконец, видно, он нашел то, что искал: вдруг куча угля, сваленная в середине сарая, сдвинулась в сторону вместе с полом. Показалась небольшая дыра шириной с ящик из-под чая. Адыл опустился в нее, нажал на какую-то невидимую мне кнопку (теперь я понял, что он искал в стойле); тихо скрипнув, медленно ушла в землю тяжелая железная дверь. Пройдя несколько шагов, Аббасов осветил еще одну дверь. Пощупав руками за филенкой, он нашел короткую веревочку, отцепил ее и дверь словно провалилась. Аббасов ползком опустился вниз, щелкнул выключателем — вспыхнул свет.
Подвал был невелик, метров пять на пять. Сильно пахло сыростью. Вдоль одной стены стояли ящики с коньяком, водкой, дорогими винами. Вдоль другой — ящики с атласом, бархатом. Потолок, стены подвала обложены цементными плитами, а пол — глиняный. Отмерив от двери два шага, оборотень опустился на корточки, стал по-собачьи разрывать землю руками. В углублении появился какой-то блестящий железный палец. Адыл выдернул его, в образовавшуюся щелв вставил ключ, трижды повернул. И вдруг левая бетонная стена подвала начала медленно уходить в землю. Передо мной появилась другая стена, сплошь состоящая из ниш. С одной из них Аббасов снял большой чемодан, открыл крышку. Я еле сдержал крик изумт ления: он был битком набит сто- и пятидесятирублевыми купюрами! В жизни я не видел так много денег. Оборотень небрежно бросил в чемодан давешние пачки десяток, пятерок и трешек, закрыл его, водворил на место. Затем снял другой. Этот был полон разными драгоценностями: золотыми монетами, посудой, украшениями. Адыл-директор взял три золотые монетки, опустил в карман…
А когда он открыл третий чемодан… признаться, я слегка перетрусил. В нем лежали, холодно поблескивая, три пистолета. Один из них Аббасов сунул в карман. Кое-как уняв дрожь в теле, я уже было изготовился прыгнуть на преступника, оглушить и связать его, затем отвезти в милицию. Еле уговорил себя не делать этого: по всему, оборотень готовится на новое, крупное преступление со всей шайкой и, поспешив, я могу испортить все дело. Пришлось по-прежнему молча следовать за Аббасовым. Через полчаса мы поймали такси и помчались в неизвестном направлении.
— Спасибо, шапочка моя! — прошептал я.
— Погоди благодарить, — ответила она. — Самое трудное еще впереди…
Тайное совещание в подземелье
Такси мчалось по опустевшим улицам, держа курс за город. Пошли кривые улочки, глинобитные заборы. Машина остановилась перед неожиданно появившимся обрывом. Аббасов протянул шоферу десятирублевую бумажку.
— В час ночи жди меня здесь!
Таксист, молоденький парень вороватого вида, об-радованно схватил десятку, поцеловал бумажку, сунул в карман.
— В час ноль-ноль буду как штык, ака.
Кругом стояла такая темень, такая зловещая тишина, что не будь у меня на голове волшебной шапочки, я бы, наверное, шагу ступить не посмел.
Миновав мусорную свалку, зашагали по руслу высохшего ручейка. Метров через пятьсот вылезли на правый берег, спустились на дно оврага и остановились у высокого глинобитного дувала-пахса. Открыла нам старуха лет семидесяти, а может, и девяноста, похожая на вопросительный знак — так согнули ее годы. Разговаривать она почти не могла, из беззубого рта вместо слов вылетал какой-то змеиный свист. Настоящая Баба-яга, можете мне поверить. Переселилась из сказки в этот таинственный дом.
— Ты сильно запоздал, верблюжонок мой…
— Такси не было, — буркнул сын верблюдицы. — Все собрались?
— Собрались, собрались, верблюжонок мой. Тебя ждут.
Баба-яга ввела нас в переднюю, отодвинула умывальник вправо — перед нами появилась квадратная дыра со ступеньками, ведущими вниз. По ним мы спустились в подземелье, пол которого был укрыт дорогими коврами. Воздух спертый, душно. Гости, ожидавшие Аббасова, почти все возлежали на атласных подушках, кто в майке, кто вообще по пояс голый. Духота, видно, одолевала. Пристроившись в стороне, я начал не спеша изучать каждого из них, стараясь запомнить все, даже самые незначительные приметы, что потом могло нам здорово пригодиться.
В дальнем углу сидел, небрежно развалясь, здоровенный детина с бычьей шеей, с борцовской фигурой. Тугие мышцы его извивались под кожей, как разъяренные змеи. Двумя пальцами он колол орехи и миндаль и горсточками бросал в рот. Брови его казались веревкой, свитой из конского волоса, до того были черны и густы. После каждого слова он отдувался, как паровоз, спускающий пары.
Справа от Борца сидел человечек с восковым лицом, он то ли сильно вспотел, то ли обмазал лоб маслом — на нем сверкало отражение лампочки.
Слева от Борца устроился парень лет двадцати-двадцати пяти с длинным лошадиным лицом, на левой щеке глубокий багровый шрам. Все тело покрыто татуировкой: свившаяся кольцом змея, могила с крестом, кинжал, голова женщины, надписи вроде «Не забуду мать родную», «От работы кони дохнут»… Я его окрестил Лошадью.
Противоположный угол занимал такой толстый, пузатый человек, что я даже вспотел, представив, как он спускался в подземелье по узкому проходу. Дышать ему было трудно, издавал он лишь какие-то хрипы и свистки…
У самых дверей на корточках сидел такой худющий парень, что я без труда сосчитал все его двенадцать ребер. Тонюсенькая шея, по-видимому, не могла удержать головы, которая то и дело бессильно падала на грудь.
— О-о, учитель явился! — пронесся по подземелью вздох радости и облегчения. Все присутствующие вскочили на ноги, стали кланяться Аббасову, приложив руку к сердцу.
Адыл-коварный прошел на почетное место, обложенное пуховыми подушками, сел. Худющий парень, держа сложенные ладони перед лицом, прочел короткую молитву, которую закончил словами:
— Да останется милиция всегда с носом, аминь!
— Аблоху акбар! — присоединились остальные.
После этого начались обычные расспросы о здоровье, житье-бытье, о делах. А какое у таких бытье, какие дела?.. Разговор коснулся городских новостей, разных слухов. Толстяк, тяжело отдуваясь, сказал, что жизнь становится все труднее и труднее, что милиции помогают дружинники, представители народного контроля, и есть все основания полагать, что органы добьются своего — в корне изведут ихнего брата.
— Не дрожи так сильно, трус! — прикрикнул на него Адыл. И повернулся к соседу: — Муталь, встань!
— Слушаюсь! — вскочил тот на ноги. Это был Лошадь.
— Ты выполнил мое поручение? Где документы?
— В портфеле, хозяин.
Муталь вытащил из-под себя портфель и извлек желтую папку — ту самую, которая исчезла из сейфа полковника! От волнения у меня закружилась голова. Что делать? Выхватить из рук Лошади заветную папку и броситься к Салимджану-ака в больницу? Дет, Хашимджан, спешка в нашей работе недопустима…
— Рассказывай! — приказал Адылов.
— Что рассказывать, хозяин?
— Как провел операцию по изъятию этих документов. Пусть все слушают и наматывают на ус, как надо работать.
— Все сделали точно так, как велели вы, учитель. В форме майора милиции я явился в отделение. Дежурил пожилой простоватый сержант, я представился ему работником областного управления, предъявил удостоверение.
Я поинтересовался, как проходит дежурство, нет ли особых нарушений. В этот момент появился мой напарник — тоже в милицейской форме, с букетом цветов в руке. Извинившись передо мной и попросив разрешения обратиться к сержанту, сказал:
— Где-то здесь поблизости свадьба моего друга, а адрес его я куда-то подевал, не могу найти. Вы, наверное, знаете, он тоже служит в милиции и живет где-то рядом.
Сержант объяснил, где идет свадьба, посожалел, что не может проводить, так как находится на посту. Я сделал вид, что возмутился бездушием сержанта, прикрикнул на него:
— Милиционеры должны помогать друг другу, пора бы понять эту простую истину. Идите, покажите товарищу нужный дом, а на посту я побуду сам!
И пока сержант вернулся, я успел вскрыть сейф, выкрасть документы.
— Молодец, одобряю! — даже похлопал в ладоши Адыл-оборотень. — Теперь расскажи, как провел операцию «Грудной ребенок».
— Ее выполнила Шарифа.
— Шарифа? Кто такая?
— Вы ее знаете, хозяин. Действует в моей группе. Раньше работала официанткой в столовой, сейчас промышляет тем, что ходит по организациям и ворует пальто и плащи. Она как раз родила ребенка, отца нет, ну и не знала, что с ним делать. А тут подвернулось такое выгодное предложение и она с радостью согласилась. Я пообещал выхлопотать ей двухкомнатную квартиру и дать три тысячи при благополучном завершении дела.
— Она сейчас ушла в подполье?
— Ага.
— Пусть легализуется. Не то все пропадет даром, Она должна каждый день бегать в милицию, требовать алименты и наказания полковника. Конечно, ничего не докажем, но крови ему много попортим! На, держи эти деньги, обещанные Шарифе. А эти золотые монеты — тебе. Хочешь — вставь себе зубы, хочешь — закажи жене кольца, — твое дело. Я друзей никогда не обманываю, если они точно выполняют мои задания… Саллабадрак, встань-ка с места!
Так почему-то звали парня с бычьей шеей. Он с трудом оторвал свое могучее тело от пола.
— Как твоя тачка, работает?
— Работает, хозяин.
— Отвез муку?
— Так точно.
— А сахар?
— Сахар пока что не удалось вывезти.
— Этой ночью вывези во что бы то ни стало.
— Будет сделано, хозяин.
— В шелкоткацкой артели побывал?
— Да. Отвез, куда было велено.
— На, держи премию. — Аббасов вынул из портфеля пачку денег, кинул Саллабадраку.
«Куда я попал? — кричало все мое существо. — Кто это такие? Неужели это не сон, а явь и такие типы живут рядом с нами? Один — вор, другой — взяточник, третий — клеветник. Да здесь прямо-таки образцы всего преступного мира! Это они не дают милиции ни дня покоя, живут за счет честных людей. Да еще как по-современному выражаются: «операция», «легализация», «изъятие» — прямо-таки разведчики! Это желтые дивы, которых надо уничтожать!»
— Главарь спекулянтов Ариф, встань!
Худущий парень встал на ноги, бессильно прислонился к стене.
— Рассказывай.
— Дела идут неважно, хозяин.
— Почему?
— Нашего брата становится все меньше. Во-первых, нечем торговать, так как в магазинах все больше товаров, во-вторых, почти все лучшие, опытные люди за решеткой.
— Какие меры принимаешь, чтобы уберечь кадры от провалов?
— Разные. Недавно сместили с работы участкового, организовав жалобу торговок ичигами.
— Неплохо. Продолжай в том же духе. Кадры надо беречь. Как с ценами на толкучке?
— Ничего, хозяин, неплохо. Отрез атласа, который стоит двадцать один рубль, идет по пятьдесят.
— Слышишь, толстяк? — торжествующе вскинулся Аббасов.
Тот в ответ промычал что-то невнятное.
— Ковер стоимостью в сто пятьдесят рублей толкаем за двести пятьдесят, — продолжал Ариф.
— Слышишь, толстяк? — повторил Аббасов и опять услышал глухое мычание.
— Ондатровые шапки стоят по пятьдесят рублей… — сказал Ариф бодро и испуганно умолк, увидев, что Адыл-оборотень вскочил с места, как ужаленный змеей, подскочил к толстяку, схватил его за ворот и рывком поставил на ноги.
— Когда только ты поумнеешь, эй, мешок протухшего жира?! Я же велел тебе не передавать шапки в магазины, пока их цены не подскочат на рынке до ста рублей! Думаешь, мне легко достался такой дефицитный товар?! — С этими словами Аббасов влепил толстяку звонкую пощечину.
— Завмаги сильно шумели, пришлось… — начал слабо оправдываться толстяк, не смея даже потереть ушибленное место. — Если не выдам товар, грозились пойти в ОБХСС.
— Теперь нечего бояться ОБХСС! — взвизгнул «учитель». — Их начальник сейчас лежит при смерти. Бог даст, скоро мы попируем на его поминках… Деньги принес?
— Только половину, — выдавил толстяк и быстренько прикрыл лицо руками, боясь получить очередную оплеуху.
— А где остальные?
— Я же говорю, никто не дает теперь взяток.
— Врешь, собака! Я знаю, что именно теперь ты берешь вдвое больше, чем раньше. Знаю также, что деньги, которые утаил от меня, прячешь в своем загородном доме! Муталь…
— Слушаю, хозяин.
— Сегодня ночью произведешь у него обыск.
— Будет сделано, саркар.
— Простите, хозяин!.. — завопил толстяк, заметался, как перепел, попавший в силки. — Я вроде все деньги принес, ошибся, видно, подумал, что здесь только половина… Вот они, вспомнил, в левом кармане, в левом…
Он лихорадочно выудил из кармана две тугие пачки, перетянутые цветной бумагой, положил перед Адылом.
— Инициативный директор лоскутного магазина, Каюм, встань, отчитайся перед друзьями.
Мозгляк со сверкающим лбом моментально оказался на ногах, подобострастно сложил руки на грудя.
— Сбыл товары, полученные от фирм?
— Половину.
— Куда дел другую половину?
— Переправил в филиалы. Завы у меня там надежные, всех в кулаке держу.
— А не попадутся они?
— Принял меры. Мы разрезали ткань вначале на лоскуты, потом вывезли в филиалы.
— Браво! — похлопал бандитский «шеф» в ладоши. — Нашу долю прибыли принес?
— Да, хозяин.
В этот момент дверь подземелья открылась и на ступеньках появилась полусогнутая Баба-яга. На громадном лягане она несла штук пятнадцать отварных курочек.
— Кто-нибудь, тащите коньяку, — распорядился Аббасов, проглотив слюну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Осознав свою ошибку, я быстренько подхватил Аббасова под мышки, помог ему встать. Тот удивленно поглядел вокруг, произнес себе под нос «товба» и, отряхнув брюки, продолжал путь. Я двинулся следом чуть поотстав: боялся, что опять выйду из себя.
Адыл-оборотень остановился у больших железных ворот, надавил на кнопку звонка. Не успел он опустить руку, калитка, вырезанная в одной из створок ворот, распахнулась, и в слабо освещенном проеме показалась довольно миловидная, сильно надушенная женщина лет двадцати пяти.
— Ассалому алейкум! — пропела она медовым голосом, кланяясь Аббасову в пояс.
— Меня никто не спрашивал? — хмуро справился тот.
— Нет, никто не спрашивал. — Женщина загремела ключами, запирая за нами калитку. — Что-то давно вы не появлялись дома, я начала было беспокоиться.
— У первой жены обитал, ясно? — оборвал ее оборотень.
По пути к дому я повнимательнее присмотрелся к женщине. Рот ее был полон золотых зубов, словно специально повырывали все ее тридцать два зуба, а взамен вставили золотые. С ушей свисают золотые серьги, каждая величиной с ладонь младенца, на каждом пальце — чуть не по десять золотых колец, по-видимому, с изумрудными глазками — очень уж сильно они сверкали. А браслетов на пухлых дебелых руках я просто не смог сосчитать. Поглядев случайно на ножки женщины, я ошалело помотал головой: ее легкие туфельки тоже были обшиты золотом. О боже, куда я вообще попал: в дом какого-то разнесчастного директора кафе или во дворец шаха, о каких частенько рассказывала некогда моя дорогая бабушка? Да, да, это был настоящий дворец, можете мне поверить!
Дом состоял из восьми комнат, каждая из которых выкрашена в другой цвет. На сверкающие бронзовой краской потолки нанесены разнообразнейшие картины. В каждом углу трельяжи с какими-то особыми зеркалами. А люстры? В восьми комнатах по хрустальной люстре под цвет стен. Темно-красные полированные шкафы, драгоценные вазы, в четырех комнатах по цветному телевизору, в четырех — по черно-белому. И ковры — ярчайшие, ручной работы… Серванты и полки ломятся дорогим фарфором, хрустальными рюмками, фужерами. Могу уверенно сказать: здесь было все, что вы можете купить на какой-нибудь выставке изделий легкой промышленности.
Директор опустился на атласные курпачи, постланные на полу.
— Потри ноги.
Женщина принялась массажировать жирные ножки бедненького директора.
— Подложи подушек за спину! — последовал новый приказ, который тут же был исполнен.
— Неси ужин.
Тут же подали ужин.
— Налей пиалу коньяка.
Выхлебав содержимое пиалы, Аббасов молча принялся за трапезу. Я давно слышал, как бурчит у меня в животе, поэтому, увидев аппетитные манты на подносе, не смог удержаться. Опустился рядом с любимой женой директора и начал уплетать манты за обе щеки; в считанные минуты уничтожил почти пол-лягана.
— Ну и жрешь ты, куда так спешишь? — рявкнул директор на супругу. — Объедаешь меня!
— Вай, да съела я всего парочку! — испуганно вскинулась она.
— Ха, она еще смеет мне врать! Иди принеси еще.
Через минуту появился второй поднос с горкой манты. Я и на этот раз решил не отказываться от угощения.
— Проверь запоры, включи сигнализацию, — приказал директор, вытирая масляные руки. — И не забудь спустить с цепи собак.
Свет погас везде, в доме оборотня стало темно, как в могиле. Адыл-коварный крадущимися шагами направился к сараю. «Наверняка замышляет очередную подлость», — подумал я, пускаясь за ним. Войдя в темный сарай, Аббасов включил карманный фонарик и стал рыться в захламленном стойле. Наконец, видно, он нашел то, что искал: вдруг куча угля, сваленная в середине сарая, сдвинулась в сторону вместе с полом. Показалась небольшая дыра шириной с ящик из-под чая. Адыл опустился в нее, нажал на какую-то невидимую мне кнопку (теперь я понял, что он искал в стойле); тихо скрипнув, медленно ушла в землю тяжелая железная дверь. Пройдя несколько шагов, Аббасов осветил еще одну дверь. Пощупав руками за филенкой, он нашел короткую веревочку, отцепил ее и дверь словно провалилась. Аббасов ползком опустился вниз, щелкнул выключателем — вспыхнул свет.
Подвал был невелик, метров пять на пять. Сильно пахло сыростью. Вдоль одной стены стояли ящики с коньяком, водкой, дорогими винами. Вдоль другой — ящики с атласом, бархатом. Потолок, стены подвала обложены цементными плитами, а пол — глиняный. Отмерив от двери два шага, оборотень опустился на корточки, стал по-собачьи разрывать землю руками. В углублении появился какой-то блестящий железный палец. Адыл выдернул его, в образовавшуюся щелв вставил ключ, трижды повернул. И вдруг левая бетонная стена подвала начала медленно уходить в землю. Передо мной появилась другая стена, сплошь состоящая из ниш. С одной из них Аббасов снял большой чемодан, открыл крышку. Я еле сдержал крик изумт ления: он был битком набит сто- и пятидесятирублевыми купюрами! В жизни я не видел так много денег. Оборотень небрежно бросил в чемодан давешние пачки десяток, пятерок и трешек, закрыл его, водворил на место. Затем снял другой. Этот был полон разными драгоценностями: золотыми монетами, посудой, украшениями. Адыл-директор взял три золотые монетки, опустил в карман…
А когда он открыл третий чемодан… признаться, я слегка перетрусил. В нем лежали, холодно поблескивая, три пистолета. Один из них Аббасов сунул в карман. Кое-как уняв дрожь в теле, я уже было изготовился прыгнуть на преступника, оглушить и связать его, затем отвезти в милицию. Еле уговорил себя не делать этого: по всему, оборотень готовится на новое, крупное преступление со всей шайкой и, поспешив, я могу испортить все дело. Пришлось по-прежнему молча следовать за Аббасовым. Через полчаса мы поймали такси и помчались в неизвестном направлении.
— Спасибо, шапочка моя! — прошептал я.
— Погоди благодарить, — ответила она. — Самое трудное еще впереди…
Тайное совещание в подземелье
Такси мчалось по опустевшим улицам, держа курс за город. Пошли кривые улочки, глинобитные заборы. Машина остановилась перед неожиданно появившимся обрывом. Аббасов протянул шоферу десятирублевую бумажку.
— В час ночи жди меня здесь!
Таксист, молоденький парень вороватого вида, об-радованно схватил десятку, поцеловал бумажку, сунул в карман.
— В час ноль-ноль буду как штык, ака.
Кругом стояла такая темень, такая зловещая тишина, что не будь у меня на голове волшебной шапочки, я бы, наверное, шагу ступить не посмел.
Миновав мусорную свалку, зашагали по руслу высохшего ручейка. Метров через пятьсот вылезли на правый берег, спустились на дно оврага и остановились у высокого глинобитного дувала-пахса. Открыла нам старуха лет семидесяти, а может, и девяноста, похожая на вопросительный знак — так согнули ее годы. Разговаривать она почти не могла, из беззубого рта вместо слов вылетал какой-то змеиный свист. Настоящая Баба-яга, можете мне поверить. Переселилась из сказки в этот таинственный дом.
— Ты сильно запоздал, верблюжонок мой…
— Такси не было, — буркнул сын верблюдицы. — Все собрались?
— Собрались, собрались, верблюжонок мой. Тебя ждут.
Баба-яга ввела нас в переднюю, отодвинула умывальник вправо — перед нами появилась квадратная дыра со ступеньками, ведущими вниз. По ним мы спустились в подземелье, пол которого был укрыт дорогими коврами. Воздух спертый, душно. Гости, ожидавшие Аббасова, почти все возлежали на атласных подушках, кто в майке, кто вообще по пояс голый. Духота, видно, одолевала. Пристроившись в стороне, я начал не спеша изучать каждого из них, стараясь запомнить все, даже самые незначительные приметы, что потом могло нам здорово пригодиться.
В дальнем углу сидел, небрежно развалясь, здоровенный детина с бычьей шеей, с борцовской фигурой. Тугие мышцы его извивались под кожей, как разъяренные змеи. Двумя пальцами он колол орехи и миндаль и горсточками бросал в рот. Брови его казались веревкой, свитой из конского волоса, до того были черны и густы. После каждого слова он отдувался, как паровоз, спускающий пары.
Справа от Борца сидел человечек с восковым лицом, он то ли сильно вспотел, то ли обмазал лоб маслом — на нем сверкало отражение лампочки.
Слева от Борца устроился парень лет двадцати-двадцати пяти с длинным лошадиным лицом, на левой щеке глубокий багровый шрам. Все тело покрыто татуировкой: свившаяся кольцом змея, могила с крестом, кинжал, голова женщины, надписи вроде «Не забуду мать родную», «От работы кони дохнут»… Я его окрестил Лошадью.
Противоположный угол занимал такой толстый, пузатый человек, что я даже вспотел, представив, как он спускался в подземелье по узкому проходу. Дышать ему было трудно, издавал он лишь какие-то хрипы и свистки…
У самых дверей на корточках сидел такой худющий парень, что я без труда сосчитал все его двенадцать ребер. Тонюсенькая шея, по-видимому, не могла удержать головы, которая то и дело бессильно падала на грудь.
— О-о, учитель явился! — пронесся по подземелью вздох радости и облегчения. Все присутствующие вскочили на ноги, стали кланяться Аббасову, приложив руку к сердцу.
Адыл-коварный прошел на почетное место, обложенное пуховыми подушками, сел. Худющий парень, держа сложенные ладони перед лицом, прочел короткую молитву, которую закончил словами:
— Да останется милиция всегда с носом, аминь!
— Аблоху акбар! — присоединились остальные.
После этого начались обычные расспросы о здоровье, житье-бытье, о делах. А какое у таких бытье, какие дела?.. Разговор коснулся городских новостей, разных слухов. Толстяк, тяжело отдуваясь, сказал, что жизнь становится все труднее и труднее, что милиции помогают дружинники, представители народного контроля, и есть все основания полагать, что органы добьются своего — в корне изведут ихнего брата.
— Не дрожи так сильно, трус! — прикрикнул на него Адыл. И повернулся к соседу: — Муталь, встань!
— Слушаюсь! — вскочил тот на ноги. Это был Лошадь.
— Ты выполнил мое поручение? Где документы?
— В портфеле, хозяин.
Муталь вытащил из-под себя портфель и извлек желтую папку — ту самую, которая исчезла из сейфа полковника! От волнения у меня закружилась голова. Что делать? Выхватить из рук Лошади заветную папку и броситься к Салимджану-ака в больницу? Дет, Хашимджан, спешка в нашей работе недопустима…
— Рассказывай! — приказал Адылов.
— Что рассказывать, хозяин?
— Как провел операцию по изъятию этих документов. Пусть все слушают и наматывают на ус, как надо работать.
— Все сделали точно так, как велели вы, учитель. В форме майора милиции я явился в отделение. Дежурил пожилой простоватый сержант, я представился ему работником областного управления, предъявил удостоверение.
Я поинтересовался, как проходит дежурство, нет ли особых нарушений. В этот момент появился мой напарник — тоже в милицейской форме, с букетом цветов в руке. Извинившись передо мной и попросив разрешения обратиться к сержанту, сказал:
— Где-то здесь поблизости свадьба моего друга, а адрес его я куда-то подевал, не могу найти. Вы, наверное, знаете, он тоже служит в милиции и живет где-то рядом.
Сержант объяснил, где идет свадьба, посожалел, что не может проводить, так как находится на посту. Я сделал вид, что возмутился бездушием сержанта, прикрикнул на него:
— Милиционеры должны помогать друг другу, пора бы понять эту простую истину. Идите, покажите товарищу нужный дом, а на посту я побуду сам!
И пока сержант вернулся, я успел вскрыть сейф, выкрасть документы.
— Молодец, одобряю! — даже похлопал в ладоши Адыл-оборотень. — Теперь расскажи, как провел операцию «Грудной ребенок».
— Ее выполнила Шарифа.
— Шарифа? Кто такая?
— Вы ее знаете, хозяин. Действует в моей группе. Раньше работала официанткой в столовой, сейчас промышляет тем, что ходит по организациям и ворует пальто и плащи. Она как раз родила ребенка, отца нет, ну и не знала, что с ним делать. А тут подвернулось такое выгодное предложение и она с радостью согласилась. Я пообещал выхлопотать ей двухкомнатную квартиру и дать три тысячи при благополучном завершении дела.
— Она сейчас ушла в подполье?
— Ага.
— Пусть легализуется. Не то все пропадет даром, Она должна каждый день бегать в милицию, требовать алименты и наказания полковника. Конечно, ничего не докажем, но крови ему много попортим! На, держи эти деньги, обещанные Шарифе. А эти золотые монеты — тебе. Хочешь — вставь себе зубы, хочешь — закажи жене кольца, — твое дело. Я друзей никогда не обманываю, если они точно выполняют мои задания… Саллабадрак, встань-ка с места!
Так почему-то звали парня с бычьей шеей. Он с трудом оторвал свое могучее тело от пола.
— Как твоя тачка, работает?
— Работает, хозяин.
— Отвез муку?
— Так точно.
— А сахар?
— Сахар пока что не удалось вывезти.
— Этой ночью вывези во что бы то ни стало.
— Будет сделано, хозяин.
— В шелкоткацкой артели побывал?
— Да. Отвез, куда было велено.
— На, держи премию. — Аббасов вынул из портфеля пачку денег, кинул Саллабадраку.
«Куда я попал? — кричало все мое существо. — Кто это такие? Неужели это не сон, а явь и такие типы живут рядом с нами? Один — вор, другой — взяточник, третий — клеветник. Да здесь прямо-таки образцы всего преступного мира! Это они не дают милиции ни дня покоя, живут за счет честных людей. Да еще как по-современному выражаются: «операция», «легализация», «изъятие» — прямо-таки разведчики! Это желтые дивы, которых надо уничтожать!»
— Главарь спекулянтов Ариф, встань!
Худущий парень встал на ноги, бессильно прислонился к стене.
— Рассказывай.
— Дела идут неважно, хозяин.
— Почему?
— Нашего брата становится все меньше. Во-первых, нечем торговать, так как в магазинах все больше товаров, во-вторых, почти все лучшие, опытные люди за решеткой.
— Какие меры принимаешь, чтобы уберечь кадры от провалов?
— Разные. Недавно сместили с работы участкового, организовав жалобу торговок ичигами.
— Неплохо. Продолжай в том же духе. Кадры надо беречь. Как с ценами на толкучке?
— Ничего, хозяин, неплохо. Отрез атласа, который стоит двадцать один рубль, идет по пятьдесят.
— Слышишь, толстяк? — торжествующе вскинулся Аббасов.
Тот в ответ промычал что-то невнятное.
— Ковер стоимостью в сто пятьдесят рублей толкаем за двести пятьдесят, — продолжал Ариф.
— Слышишь, толстяк? — повторил Аббасов и опять услышал глухое мычание.
— Ондатровые шапки стоят по пятьдесят рублей… — сказал Ариф бодро и испуганно умолк, увидев, что Адыл-оборотень вскочил с места, как ужаленный змеей, подскочил к толстяку, схватил его за ворот и рывком поставил на ноги.
— Когда только ты поумнеешь, эй, мешок протухшего жира?! Я же велел тебе не передавать шапки в магазины, пока их цены не подскочат на рынке до ста рублей! Думаешь, мне легко достался такой дефицитный товар?! — С этими словами Аббасов влепил толстяку звонкую пощечину.
— Завмаги сильно шумели, пришлось… — начал слабо оправдываться толстяк, не смея даже потереть ушибленное место. — Если не выдам товар, грозились пойти в ОБХСС.
— Теперь нечего бояться ОБХСС! — взвизгнул «учитель». — Их начальник сейчас лежит при смерти. Бог даст, скоро мы попируем на его поминках… Деньги принес?
— Только половину, — выдавил толстяк и быстренько прикрыл лицо руками, боясь получить очередную оплеуху.
— А где остальные?
— Я же говорю, никто не дает теперь взяток.
— Врешь, собака! Я знаю, что именно теперь ты берешь вдвое больше, чем раньше. Знаю также, что деньги, которые утаил от меня, прячешь в своем загородном доме! Муталь…
— Слушаю, хозяин.
— Сегодня ночью произведешь у него обыск.
— Будет сделано, саркар.
— Простите, хозяин!.. — завопил толстяк, заметался, как перепел, попавший в силки. — Я вроде все деньги принес, ошибся, видно, подумал, что здесь только половина… Вот они, вспомнил, в левом кармане, в левом…
Он лихорадочно выудил из кармана две тугие пачки, перетянутые цветной бумагой, положил перед Адылом.
— Инициативный директор лоскутного магазина, Каюм, встань, отчитайся перед друзьями.
Мозгляк со сверкающим лбом моментально оказался на ногах, подобострастно сложил руки на грудя.
— Сбыл товары, полученные от фирм?
— Половину.
— Куда дел другую половину?
— Переправил в филиалы. Завы у меня там надежные, всех в кулаке держу.
— А не попадутся они?
— Принял меры. Мы разрезали ткань вначале на лоскуты, потом вывезли в филиалы.
— Браво! — похлопал бандитский «шеф» в ладоши. — Нашу долю прибыли принес?
— Да, хозяин.
В этот момент дверь подземелья открылась и на ступеньках появилась полусогнутая Баба-яга. На громадном лягане она несла штук пятнадцать отварных курочек.
— Кто-нибудь, тащите коньяку, — распорядился Аббасов, проглотив слюну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28