О какой другой провинности могла идти речь? И хотя Вашек признал, что это, пожалуй, похоже на какой-то там проступок, но все-таки отступать было до слез обидно, и он отважился попросить:
– Мама, ну пусти, я же обещал! Он будет меня ждать.
– Кто?
– Один мой товарищ.
Мама протянула руку к сумке, лежащей на тумбочке, и вытащила кошелек. Нет! Ничего она не слышала! – облегченно вздохнул Вашек. Но тут его совершенно сразили мамины слова:
– Из комнаты ни на шаг, понял?
9
Пока Вашек с курткой сидел на полу прихожей и советовался сам с собой, как бы ему не потерять еще не обретенного друга, в отель вошел Любош Рихман. Отряхнул на циновке горные ботинки, снял шапку и расстегнул молнию потрепанного полупальто.
За окном уже сгущался туман. Любоша это совсем не радовало, так как сегодня вечером путь его лежал в Тетеревку, где уже три дня не работал телефон и заведующий с женой были отрезаны от мира. Он прошел через столовую, остановился в бильярдной у колонны, не найдя мальчика ни в общей комнате, ни в игорном зале, начал терять терпение. Отказался от приглашения управляющего посидеть с ним за рюмочкой, а официантке с тупым носиком и в короткой юбке в обтяжку пообещал, что на обратном пути заглянет сюда отведать мяса косули в сметанном соусе.
Он злился на себя, что забыл спросить у мальчишки даже имя, потом решил справиться у портье, кто прибыл сюда утром. Но дойти не успел.
Любош увидел ЕЕ. Она сходила по дубовым ступеням в холл. На ней были клетчатая юбка, меланжевый свитер и шлепанцы, звук которых и привлек его. Она шла с сосредоточенным и задумчивым видом, ни на кого не обращая внимания, словно ее интересовал только этот затоптанный темно-зеленый плюшевый ковер. Опустив глаза, прошла мимо него, даже не заметив.
Сначала Любош подумал, что ошибся. Но, обернувшись, все же окликнул ее:
– Анна!
Она оглянулась.
Любоша озадачило странное выражение, появившееся на ее лице: было ли то удивление от неожиданной встречи или просто недоумение, как это случается, когда мы встречаем человека, страшно напомнившего нам кого-то.
– Анна, а ты повзрослела. Но все такая же маленькая, – сказал Любош и пошел ей навстречу; глаза их встретились, и он уже был совершенно уверен, что это она.
Узнала его и Анна: та же широкая улыбка, те же узкие, далеко посаженные глаза. И все-таки у нее было чувство, что к ней приближается какой-то чужой человек.
– Ты, наверное, уже забыла меня? – с искренним сожалением спросил Любош.
– Я… здесь… то есть я… здесь жду…
Анна, в растерянности так и не сказав ничего вразумительного, заторопилась в бюро обслуживания, откуда, к счастью, послышался голос:
– Вы заказывали Прагу? Пройдите в кабину.
Анна с робкой улыбкой извинилась; пересекая холл, она чувствовала, что Любош провожает ее взглядом, и с облегчением закрыла за собой тяжелую дубовую дверь телефонной кабины.
– Нет, телеграмму послал не Индржих, а канцелярия театра! – Анна нервно перекладывала трубку из одной руки в другую. – В двенадцать я звонила в театр. Ты слышишь меня?
В разговор вторглась центральная.
Анна весь день готовилась к наихудшему – что мать ей с ходу откажет, но сейчас их разъединили, и может случиться так, что она вообще с ней не поговорит. В кабине с темной обивкой, освещенной мигающим светом слабой лампочки, Анна уже потеряла счет времени, как вдруг на другом конце провода раздался знакомый голос:
– Кто-нибудь заболел?
– Но мама! Не все ли равно? В театре бывают смены состава. Завтра и послезавтра у меня спектакли. Нам нужно вернуться в Прагу, и я представить себе не могу, как объясню все это Вашеку. Речь идет только о двух днях. В четверг после обеда я уже смогу вернуться… Вот если бы тебе взять отгулы и приехать сюда. Ведь ты же сама сказала, что это для тебя не проблема!
Анна говорила торопливо, словно боялась получить отказ раньше, чем сумеет объяснить все.
– Мне так не хочется портить радость Вашеку! Ему не понять, почему нам обязательно надо вернуться назад, в город!
Наступило молчание, и Анне казалось, что за те две секунды, прежде чем мать наконец отозвалась, прошла целая вечность. Выслушав ее всегдашние разумные доводы, почему ей никак нельзя оставить больницу, она бросила, как всегда:
– Ну что ж, ничего не поделаешь… – И повесила трубку.
– Сколько с меня?
– Минутку. Позвоню на почту, – любезно сказал портье и исчез за дверью канцелярии.
В зеркале на округлой подставке отражался холл, отделанный деревом и светло-зелеными обоями, а под деревом кожаный диван с креслами темно-коричневых тонов. Анна увидела Любоша – он поднялся с кресла, отложил газету в сторону и неторопливо пересек холл, остановившись в двух шагах позади нее.
– Сколько лет мы не виделись, Анна?
Она чувствовала его взгляд и никак не могла набраться смелости ответить. (Господи боже, у меня трясутся поджилки!)
– Ты здесь в отпуске? Опять инструктором?… – спросила она, отступив на шаг, словно боялась остаться с ним наедине у конторки портье, где не было возможности к отступлению.
Любошу нравились ее растерянность и неуверенная улыбка, которую не изменили годы.
– Да нет, я осел навсегда, – ответил он. – Уже седьмой год здесь.
Анна овладела собой.
– ЗДЕСЬ? – с наигранным удивлением спросила она.
– Здесь у меня свидание. С одним парнем, – улыбнулся он.
Анна облегченно вздохнула.
– С парнем?
– Я даже не знаю, как его зовут, – сказал он, пристально разглядывая Анну, словно все еще не веря собственным глазам. – Я обещал пойти с ним вечером на мороженое и вот встретил тебя!
Он весь светился улыбкой – неожиданная встреча с ней его явно обрадовала.
Анна порозовела и поспешила перевести разговор:
– Ты делаешь успехи! Вместо девушки зовешь на мороженое парня!
– Да он еще совсем пацаненок, – Любош принялся тихонько смеяться. Анне стало жарко. Нет, только не это! Такое не могло случиться! И чтобы скрыть растерянность, она уткнулась в сумку в поисках носового платка.
– Спорю, ты такого еще не встречала, – радостно хихикал Любош. – Он сказал, что его мама ужасно любит танцевать и что он прихватит ее с собой.
У Анны бешено забилось сердце. Она чувствовала, как по спине скатываются капельки холодного пота. Это уж слишком! (Я должна взять себя в руки. Должна выдержать еще минуту!) Когда она подняла голову, на лице ее играла милая улыбка.
Не понимаю, зачем ты мне все это говоришь?
– Ты же спросила меня, что я тут делаю?
Анна успокоилась, поняв, что у Любоша и в мыслях не было на что-либо намекать, и подала ему руку.
– Надеюсь, мы еще увидимся, – сказала она приветливо.
– Буду очень рад, – ответил Любош.
В эту минуту он увидел на повороте лестницы мальчика в пижаме и вязаной шапочке, машущего ему оранжевой курткой. В первую секунду он не понял, что означают эти сигналы ликования. Но потом до него дошло: стоящая перед ним Анна, которую он все еще держал за руку, и мальчик имеют какое-то отношение друг к другу!
– Ну, иди в бар, – сдержанно сказала Анна, – не заставляй себя ждать.
– Да не в баре он, – заверил ее Любош. – Вон выглядывает из-за кактуса.
Анна быстро обернулась и вспыхнула до корней волос:
– Вашек, а ну иди-ка сюда!
Она шагнула к лестнице. Любош наклонился к ней и восторженно зашептал на ухо:
– А у тебя, оказывается, мировой парень!
– Что это? – строго спросила Анна, показав на оранжевую куртку в руках у сына.
– Это куртка, – живо отозвался Любош из-за спины Анны и сделал Вашеку знак, чтоб не болтал лишнего.
Тот понимающе кивнул и стал заверять Анну, что это всамделишная куртка. Тут уж она потеряла терпение.
– Попрощайся – и спать! – приказала она решительно.
Любош проводил их взглядом, пока они поднимались по лестнице. Анна крепко держала Вашека за руку, а тот обернулся и заговорщически махнул Любошу, как делают люди, обо всем договорившиеся. Любош тоже махнул Вашеку, но с куда большим интересом провожал глазами Анну.
– Кто здесь хотел оплатить разговор? – раздался голос портье.
Прекрасная надежда, согревшая душу ребенка, вмиг погасла, стоило Вашеку войти за мамой в комнату и бодро проронить:
– Ну как?
Если б мама на него накричала, дала оплеуху, даже две, он бы все стерпел. Но Анна без единого слова вошла в ванную и закрыла за собой дверь.
– Мама! Мамочка! Я ничего ему не говорил! Поверь, ничего! – кричал Вашек. Но мама не выходила, он завопил громче и стал дергать за ручку двери.
Анна сидела в ванной на полу. Только теперь ее свалил шок. Слышала, как Вашек барабанит в дверь.
– Мама! Мамочка! Открой! – В его голосе уже звучал плач.
Анна наконец вышла, бледная как стена.
– Вашек, ты совсем меня замучил.
Тот с удивлением глянул на маму – почему она не кричит?
– Что ты ему все-таки сказал?
– Что мы живем здесь, в «Снегурочке», – защищался Вашек.
– И ЧТОБЫ ОН ПРИШЕЛ, так?
Вашек, понурившись, кивнул. Анна глубоко вздохнула и открыла дверь в комнату. Вашек ринулся к ней, схватил за кофту и потянулся, чтобы обнять ее.
– Ну, чтобы ты к нему присмотрелась. Я думал… – горестно вздохнул он.
– Что? – спросила Анна с несчастным видом и села на постель.
Вашек влез маме на колени.
– Если бы он тебе понравился, мы бы с ним подружились. И больше ничего…
Анна обхватила его руками и прижала к себе. Вашек скромно молчал, выжидая, потому что решил: раз мама обняла его, значит, дело выиграно.
– Собирай свои вещи, – тихонько сказала Анна.
Вашек удивленно поднял на нее глаза, но следующие слова мамы совершенно сокрушили его:
– Мы уезжаем домой. Завтра.
10
Вашек долго не мог уснуть, глаза под веками у него горели. Но он был тверд – эта комната больше не услышит никаких рыданий. Вечером он проплакал целый час, просил, клянчил – все напрасно. Решил: пора что-то предпринять. НО ЧТО?
Когда он открыл глаза, то увидел над собой маму, она была в длинном белом платье, за ней стоял человек в черном костюме и галстуке. Лицо его было в тени, и только по голосу Вашек понял, что это ОН.
– Пускай спит, – прошептал тот человек и накинул на плечи мамы серо-зеленое пальто.
– Нет, надо предупредить его, что мы уходим в театр. Он испугается, когда проснется и нигде не найдет нас.
– Он не узнает, что нас не было. А утром получит апельсиновый пудинг и бананчики в шоколаде.
Он слышал, как они удаляются. Их тихий смех и радовал его, и огорчал. Хорошо, что ОН зашел за мамой, но, с другой стороны, было странно, почему мама позволила так легко увести себя. Вашек услышал, как захлопнулась дверь, и сразу же вскочил. Протер глаза.
Мама, в теплой фланелевой рубашке спавшая на соседней кровати, громко вздохнула во сне и перевернулась на другой бок.
Вашек потянулся к часам на соседнем столике. Было половина четвертого. Снова раздался звук, который разбудил его: это ветер раздвигал легкие ставни.
Мальчик тихонько вылез из постели, зажег маленькую лампочку, затенив красными трусами абажур, из рюкзака вытащил блокнот и карандаш. Начал писать.
Дорогая мама!
Я должен остаться здесь. Это сильнее меня. Я прямо не могу без гор. Не ищи меня! В четверг я найдусь сам. Буду ждать тебя на станции, если дашь знать, когда приедешь. Я позабочусь о себе сам. Я все умею.
Тысячу раз целую.
Любящий тебя Вашек
А внизу он еще приписал:
Привези бананчики в шоколаде.
Потом спрятал блокнот под подушку, натянул на себя колготки, рейтузы и стал ждать, когда рассветет.
Утром мама поднялась раньше Вашека. Поторопила его, чтобы он не мешкая вставал и поиграл бы немного на снегу, потому что не позднее половины одиннадцатого они должны отправиться на вокзал. Вашек лихорадочно раздумывал: что делать? Встать и убежать? Об этом не могло быть и речи. Забрать свой рюкзак он тоже не может, да и на завтрак пойти надо, иначе мама заподозрит неладное. Как бы себя не выдать!
Впрочем, свежие хрустящие рогалики с маслом и два яичка всмятку пришлись как нельзя кстати. Доедая последний рогалик с медом, он нежным взглядом мысленно попрощался с мамой и ждал подходящей минуты, чтобы удрать. Наконец мама вытащила кошелек и уже высматривала официантку, чтобы расплатиться.
– Я выйду раньше, – сказал Вашек с еще набитым ртом.
– Только смотри не пропадай, как вчера. Покатайся перед домом. Ясно?
Вашек машинально кивнул и в дверях столовой снова оглянулся, прощаясь с мамой. С бьющимся сердцем оставил он на подушке в комнате ЗАПИСКУ. И вышел.
Он приказывал себе, что надо все время тормозить, но этого и не потребовалось. На лесной дороге снег прилипал к лыжам, а косогор у леса Вашек вообще не узнал. В эту пору тут не оказалось ни единой души. Укатанный вчера луг сейчас был занесен снегом, а дорога внизу терялась в густом тумане. Вашек проваливался в глубокий снег и изо всех сил работал палками. Ветер поднимал тучу пороши и гнал ее по склону. Вашек начал испытывать беспокойство, то и дело пугливо оглядываясь назад. Но о возвращении не могло быть и речи. Лес наверху скрывался в белой мгле, и деревьев над ущельем, вдоль которых он летел вчера в поток, тоже не было видно. Чувствовал, как его сжимает страх и глаза заливает пот, но решил ни за что не сдаваться.
И вдруг случилось это!…
Вашек в ужасе окаменел. Сначала послышался оглушительный гром, потом откуда-то появилась огромная туча снега, она поднималась, росла, ширилась, как гейзер выстреливала вверх и снова с гулом падала вниз. ГРЕМЯЩИЙ СНЕГ! – затаив дыхание, в испуге подумал Вашек, скорчился и ждал. Но вот грохот постепенно начал удаляться, и когда Вашек открыл глаза, то внизу, прямо перед собой, увидел очищенный участок дороги. Слышали ли горы такой ликующий крик?!
Десять минут неравной борьбы со снегом, и Вашек наконец оказался на дороге. Знал, что теперь уже может довериться самому себе. Он увидел и поток, и место, где они встретились вчера. Теперь бежалось куда легче: дорога была освобождена от снега и укатана, она отлого спускалась вниз. Вашек понятия не имел, сколько километров пробежал, но ему казалось, что прошла целая вечность. Вытащил из кармана маленькое яблоко, чтобы подкрепиться. И в эту минуту увидел запорошенный снегом указатель на развилке. Он у цели! Осталось одолеть полкилометра и мостик через поток.
Он приближался к домику, уже не чувствуя ног, а в насквозь промокших варежках у него заледенели руки.
Из трубы горного домика валил дым, под щитком его красовалась эмблема ГОРНОЙ СЛУЖБЫ.
Вашек ворвался в коридорчик. Резкий переход из света в тьму на мгновенье ослепил его: он споткнулся о канадские сани, а лыжи, стоявшие вдоль стены, с грохотом повалились вниз.
– Что там за гвалт такой?
Вашек мгновенно узнал ЕГО бодрый голос. Он доносился из соседней комнаты, откуда сквозь щель в приотворенных дверях проникала сюда полоса света. В полумраке прихожей Вашек успел заметить ледоруб и свернутые канаты на полках из грубого дерева.
Любош сидел на краешке стола в красном джемпере, надетом поверх клетчатой рубашки. Его тоже украшала эмблема ГОРНОЙ СЛУЖБЫ. На ногах у него были красные шерстяные гольфы и домашние туфли. Он поднял глаза от листа и на секунду перестал диктовать в телефонную трубку, а потом снова продолжил:
– Луговой 125 старого, 30 нового, Вербной сторожке 95 старого, 25 нового, в Гигантском карьере угроза схода лавин!
Любош смотрел на мальчугана, который все еще не отваживался переступить порог, и называл места, куда из-за резкого ухудшения погоды доступ запрещен.
Он заметил, что мальчишка никак не может отдышаться, а с варежек, которые он комкал в руке, на пол капает вода.
– Ну так что? – спросил Любош, положив трубку. Но не успел он сесть за стол, телефон зазвонил снова. Любош машинально потянулся за трубкой.
– Дядя, я пришел… – К своему ужасу, Вашек начал заикаться. – …я не хочу с мамой… я не хочу домой… оставь меня у себя!…
Любош поднял брови. Пытливо оглядел мальчика, который отлепился наконец от двери и робко шагнул к столу. У двери осталась после него маленькая лужица.
– Тебе не придется со мной возиться. Я все стану делать сам. Подмету, постелю, постираю… Дядя, прошу тебя, оставь меня здесь…
– Пока не потеплеет, пока не потеплеет! – повысил голос Любош в телефонную трубку. – Запрет на восхождение вступает в силу с утра.
Дав отбой, он обрушился на мальчика:
– Ну, что у тебя? Что случилось?
– Мама запретила мне об этом говорить.
– О чем?
– Что в двенадцать мы уезжаем. Мама говорит, что мы сюда вернемся. – Вашек замолчал, чтобы передохнуть. – Но мы не вернемся. – Изо всех сил стараясь не плакать, он вдруг разрыдался. – Мы не вернемся… я знаю…
В коридоре послышались шаги, в дверь заглянул какой-то низенький человек, лицо его было изборождено морщинами.
– На Медведице застрял снегоход.
– Я уже целых полчаса радуюсь этому, – ответил Любош, встал, скинул тапочки, нагнулся, заглянув под нары в поисках ботинок.
– Что у тебя здесь за пацан? – спросил его коротыш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
– Мама, ну пусти, я же обещал! Он будет меня ждать.
– Кто?
– Один мой товарищ.
Мама протянула руку к сумке, лежащей на тумбочке, и вытащила кошелек. Нет! Ничего она не слышала! – облегченно вздохнул Вашек. Но тут его совершенно сразили мамины слова:
– Из комнаты ни на шаг, понял?
9
Пока Вашек с курткой сидел на полу прихожей и советовался сам с собой, как бы ему не потерять еще не обретенного друга, в отель вошел Любош Рихман. Отряхнул на циновке горные ботинки, снял шапку и расстегнул молнию потрепанного полупальто.
За окном уже сгущался туман. Любоша это совсем не радовало, так как сегодня вечером путь его лежал в Тетеревку, где уже три дня не работал телефон и заведующий с женой были отрезаны от мира. Он прошел через столовую, остановился в бильярдной у колонны, не найдя мальчика ни в общей комнате, ни в игорном зале, начал терять терпение. Отказался от приглашения управляющего посидеть с ним за рюмочкой, а официантке с тупым носиком и в короткой юбке в обтяжку пообещал, что на обратном пути заглянет сюда отведать мяса косули в сметанном соусе.
Он злился на себя, что забыл спросить у мальчишки даже имя, потом решил справиться у портье, кто прибыл сюда утром. Но дойти не успел.
Любош увидел ЕЕ. Она сходила по дубовым ступеням в холл. На ней были клетчатая юбка, меланжевый свитер и шлепанцы, звук которых и привлек его. Она шла с сосредоточенным и задумчивым видом, ни на кого не обращая внимания, словно ее интересовал только этот затоптанный темно-зеленый плюшевый ковер. Опустив глаза, прошла мимо него, даже не заметив.
Сначала Любош подумал, что ошибся. Но, обернувшись, все же окликнул ее:
– Анна!
Она оглянулась.
Любоша озадачило странное выражение, появившееся на ее лице: было ли то удивление от неожиданной встречи или просто недоумение, как это случается, когда мы встречаем человека, страшно напомнившего нам кого-то.
– Анна, а ты повзрослела. Но все такая же маленькая, – сказал Любош и пошел ей навстречу; глаза их встретились, и он уже был совершенно уверен, что это она.
Узнала его и Анна: та же широкая улыбка, те же узкие, далеко посаженные глаза. И все-таки у нее было чувство, что к ней приближается какой-то чужой человек.
– Ты, наверное, уже забыла меня? – с искренним сожалением спросил Любош.
– Я… здесь… то есть я… здесь жду…
Анна, в растерянности так и не сказав ничего вразумительного, заторопилась в бюро обслуживания, откуда, к счастью, послышался голос:
– Вы заказывали Прагу? Пройдите в кабину.
Анна с робкой улыбкой извинилась; пересекая холл, она чувствовала, что Любош провожает ее взглядом, и с облегчением закрыла за собой тяжелую дубовую дверь телефонной кабины.
– Нет, телеграмму послал не Индржих, а канцелярия театра! – Анна нервно перекладывала трубку из одной руки в другую. – В двенадцать я звонила в театр. Ты слышишь меня?
В разговор вторглась центральная.
Анна весь день готовилась к наихудшему – что мать ей с ходу откажет, но сейчас их разъединили, и может случиться так, что она вообще с ней не поговорит. В кабине с темной обивкой, освещенной мигающим светом слабой лампочки, Анна уже потеряла счет времени, как вдруг на другом конце провода раздался знакомый голос:
– Кто-нибудь заболел?
– Но мама! Не все ли равно? В театре бывают смены состава. Завтра и послезавтра у меня спектакли. Нам нужно вернуться в Прагу, и я представить себе не могу, как объясню все это Вашеку. Речь идет только о двух днях. В четверг после обеда я уже смогу вернуться… Вот если бы тебе взять отгулы и приехать сюда. Ведь ты же сама сказала, что это для тебя не проблема!
Анна говорила торопливо, словно боялась получить отказ раньше, чем сумеет объяснить все.
– Мне так не хочется портить радость Вашеку! Ему не понять, почему нам обязательно надо вернуться назад, в город!
Наступило молчание, и Анне казалось, что за те две секунды, прежде чем мать наконец отозвалась, прошла целая вечность. Выслушав ее всегдашние разумные доводы, почему ей никак нельзя оставить больницу, она бросила, как всегда:
– Ну что ж, ничего не поделаешь… – И повесила трубку.
– Сколько с меня?
– Минутку. Позвоню на почту, – любезно сказал портье и исчез за дверью канцелярии.
В зеркале на округлой подставке отражался холл, отделанный деревом и светло-зелеными обоями, а под деревом кожаный диван с креслами темно-коричневых тонов. Анна увидела Любоша – он поднялся с кресла, отложил газету в сторону и неторопливо пересек холл, остановившись в двух шагах позади нее.
– Сколько лет мы не виделись, Анна?
Она чувствовала его взгляд и никак не могла набраться смелости ответить. (Господи боже, у меня трясутся поджилки!)
– Ты здесь в отпуске? Опять инструктором?… – спросила она, отступив на шаг, словно боялась остаться с ним наедине у конторки портье, где не было возможности к отступлению.
Любошу нравились ее растерянность и неуверенная улыбка, которую не изменили годы.
– Да нет, я осел навсегда, – ответил он. – Уже седьмой год здесь.
Анна овладела собой.
– ЗДЕСЬ? – с наигранным удивлением спросила она.
– Здесь у меня свидание. С одним парнем, – улыбнулся он.
Анна облегченно вздохнула.
– С парнем?
– Я даже не знаю, как его зовут, – сказал он, пристально разглядывая Анну, словно все еще не веря собственным глазам. – Я обещал пойти с ним вечером на мороженое и вот встретил тебя!
Он весь светился улыбкой – неожиданная встреча с ней его явно обрадовала.
Анна порозовела и поспешила перевести разговор:
– Ты делаешь успехи! Вместо девушки зовешь на мороженое парня!
– Да он еще совсем пацаненок, – Любош принялся тихонько смеяться. Анне стало жарко. Нет, только не это! Такое не могло случиться! И чтобы скрыть растерянность, она уткнулась в сумку в поисках носового платка.
– Спорю, ты такого еще не встречала, – радостно хихикал Любош. – Он сказал, что его мама ужасно любит танцевать и что он прихватит ее с собой.
У Анны бешено забилось сердце. Она чувствовала, как по спине скатываются капельки холодного пота. Это уж слишком! (Я должна взять себя в руки. Должна выдержать еще минуту!) Когда она подняла голову, на лице ее играла милая улыбка.
Не понимаю, зачем ты мне все это говоришь?
– Ты же спросила меня, что я тут делаю?
Анна успокоилась, поняв, что у Любоша и в мыслях не было на что-либо намекать, и подала ему руку.
– Надеюсь, мы еще увидимся, – сказала она приветливо.
– Буду очень рад, – ответил Любош.
В эту минуту он увидел на повороте лестницы мальчика в пижаме и вязаной шапочке, машущего ему оранжевой курткой. В первую секунду он не понял, что означают эти сигналы ликования. Но потом до него дошло: стоящая перед ним Анна, которую он все еще держал за руку, и мальчик имеют какое-то отношение друг к другу!
– Ну, иди в бар, – сдержанно сказала Анна, – не заставляй себя ждать.
– Да не в баре он, – заверил ее Любош. – Вон выглядывает из-за кактуса.
Анна быстро обернулась и вспыхнула до корней волос:
– Вашек, а ну иди-ка сюда!
Она шагнула к лестнице. Любош наклонился к ней и восторженно зашептал на ухо:
– А у тебя, оказывается, мировой парень!
– Что это? – строго спросила Анна, показав на оранжевую куртку в руках у сына.
– Это куртка, – живо отозвался Любош из-за спины Анны и сделал Вашеку знак, чтоб не болтал лишнего.
Тот понимающе кивнул и стал заверять Анну, что это всамделишная куртка. Тут уж она потеряла терпение.
– Попрощайся – и спать! – приказала она решительно.
Любош проводил их взглядом, пока они поднимались по лестнице. Анна крепко держала Вашека за руку, а тот обернулся и заговорщически махнул Любошу, как делают люди, обо всем договорившиеся. Любош тоже махнул Вашеку, но с куда большим интересом провожал глазами Анну.
– Кто здесь хотел оплатить разговор? – раздался голос портье.
Прекрасная надежда, согревшая душу ребенка, вмиг погасла, стоило Вашеку войти за мамой в комнату и бодро проронить:
– Ну как?
Если б мама на него накричала, дала оплеуху, даже две, он бы все стерпел. Но Анна без единого слова вошла в ванную и закрыла за собой дверь.
– Мама! Мамочка! Я ничего ему не говорил! Поверь, ничего! – кричал Вашек. Но мама не выходила, он завопил громче и стал дергать за ручку двери.
Анна сидела в ванной на полу. Только теперь ее свалил шок. Слышала, как Вашек барабанит в дверь.
– Мама! Мамочка! Открой! – В его голосе уже звучал плач.
Анна наконец вышла, бледная как стена.
– Вашек, ты совсем меня замучил.
Тот с удивлением глянул на маму – почему она не кричит?
– Что ты ему все-таки сказал?
– Что мы живем здесь, в «Снегурочке», – защищался Вашек.
– И ЧТОБЫ ОН ПРИШЕЛ, так?
Вашек, понурившись, кивнул. Анна глубоко вздохнула и открыла дверь в комнату. Вашек ринулся к ней, схватил за кофту и потянулся, чтобы обнять ее.
– Ну, чтобы ты к нему присмотрелась. Я думал… – горестно вздохнул он.
– Что? – спросила Анна с несчастным видом и села на постель.
Вашек влез маме на колени.
– Если бы он тебе понравился, мы бы с ним подружились. И больше ничего…
Анна обхватила его руками и прижала к себе. Вашек скромно молчал, выжидая, потому что решил: раз мама обняла его, значит, дело выиграно.
– Собирай свои вещи, – тихонько сказала Анна.
Вашек удивленно поднял на нее глаза, но следующие слова мамы совершенно сокрушили его:
– Мы уезжаем домой. Завтра.
10
Вашек долго не мог уснуть, глаза под веками у него горели. Но он был тверд – эта комната больше не услышит никаких рыданий. Вечером он проплакал целый час, просил, клянчил – все напрасно. Решил: пора что-то предпринять. НО ЧТО?
Когда он открыл глаза, то увидел над собой маму, она была в длинном белом платье, за ней стоял человек в черном костюме и галстуке. Лицо его было в тени, и только по голосу Вашек понял, что это ОН.
– Пускай спит, – прошептал тот человек и накинул на плечи мамы серо-зеленое пальто.
– Нет, надо предупредить его, что мы уходим в театр. Он испугается, когда проснется и нигде не найдет нас.
– Он не узнает, что нас не было. А утром получит апельсиновый пудинг и бананчики в шоколаде.
Он слышал, как они удаляются. Их тихий смех и радовал его, и огорчал. Хорошо, что ОН зашел за мамой, но, с другой стороны, было странно, почему мама позволила так легко увести себя. Вашек услышал, как захлопнулась дверь, и сразу же вскочил. Протер глаза.
Мама, в теплой фланелевой рубашке спавшая на соседней кровати, громко вздохнула во сне и перевернулась на другой бок.
Вашек потянулся к часам на соседнем столике. Было половина четвертого. Снова раздался звук, который разбудил его: это ветер раздвигал легкие ставни.
Мальчик тихонько вылез из постели, зажег маленькую лампочку, затенив красными трусами абажур, из рюкзака вытащил блокнот и карандаш. Начал писать.
Дорогая мама!
Я должен остаться здесь. Это сильнее меня. Я прямо не могу без гор. Не ищи меня! В четверг я найдусь сам. Буду ждать тебя на станции, если дашь знать, когда приедешь. Я позабочусь о себе сам. Я все умею.
Тысячу раз целую.
Любящий тебя Вашек
А внизу он еще приписал:
Привези бананчики в шоколаде.
Потом спрятал блокнот под подушку, натянул на себя колготки, рейтузы и стал ждать, когда рассветет.
Утром мама поднялась раньше Вашека. Поторопила его, чтобы он не мешкая вставал и поиграл бы немного на снегу, потому что не позднее половины одиннадцатого они должны отправиться на вокзал. Вашек лихорадочно раздумывал: что делать? Встать и убежать? Об этом не могло быть и речи. Забрать свой рюкзак он тоже не может, да и на завтрак пойти надо, иначе мама заподозрит неладное. Как бы себя не выдать!
Впрочем, свежие хрустящие рогалики с маслом и два яичка всмятку пришлись как нельзя кстати. Доедая последний рогалик с медом, он нежным взглядом мысленно попрощался с мамой и ждал подходящей минуты, чтобы удрать. Наконец мама вытащила кошелек и уже высматривала официантку, чтобы расплатиться.
– Я выйду раньше, – сказал Вашек с еще набитым ртом.
– Только смотри не пропадай, как вчера. Покатайся перед домом. Ясно?
Вашек машинально кивнул и в дверях столовой снова оглянулся, прощаясь с мамой. С бьющимся сердцем оставил он на подушке в комнате ЗАПИСКУ. И вышел.
Он приказывал себе, что надо все время тормозить, но этого и не потребовалось. На лесной дороге снег прилипал к лыжам, а косогор у леса Вашек вообще не узнал. В эту пору тут не оказалось ни единой души. Укатанный вчера луг сейчас был занесен снегом, а дорога внизу терялась в густом тумане. Вашек проваливался в глубокий снег и изо всех сил работал палками. Ветер поднимал тучу пороши и гнал ее по склону. Вашек начал испытывать беспокойство, то и дело пугливо оглядываясь назад. Но о возвращении не могло быть и речи. Лес наверху скрывался в белой мгле, и деревьев над ущельем, вдоль которых он летел вчера в поток, тоже не было видно. Чувствовал, как его сжимает страх и глаза заливает пот, но решил ни за что не сдаваться.
И вдруг случилось это!…
Вашек в ужасе окаменел. Сначала послышался оглушительный гром, потом откуда-то появилась огромная туча снега, она поднималась, росла, ширилась, как гейзер выстреливала вверх и снова с гулом падала вниз. ГРЕМЯЩИЙ СНЕГ! – затаив дыхание, в испуге подумал Вашек, скорчился и ждал. Но вот грохот постепенно начал удаляться, и когда Вашек открыл глаза, то внизу, прямо перед собой, увидел очищенный участок дороги. Слышали ли горы такой ликующий крик?!
Десять минут неравной борьбы со снегом, и Вашек наконец оказался на дороге. Знал, что теперь уже может довериться самому себе. Он увидел и поток, и место, где они встретились вчера. Теперь бежалось куда легче: дорога была освобождена от снега и укатана, она отлого спускалась вниз. Вашек понятия не имел, сколько километров пробежал, но ему казалось, что прошла целая вечность. Вытащил из кармана маленькое яблоко, чтобы подкрепиться. И в эту минуту увидел запорошенный снегом указатель на развилке. Он у цели! Осталось одолеть полкилометра и мостик через поток.
Он приближался к домику, уже не чувствуя ног, а в насквозь промокших варежках у него заледенели руки.
Из трубы горного домика валил дым, под щитком его красовалась эмблема ГОРНОЙ СЛУЖБЫ.
Вашек ворвался в коридорчик. Резкий переход из света в тьму на мгновенье ослепил его: он споткнулся о канадские сани, а лыжи, стоявшие вдоль стены, с грохотом повалились вниз.
– Что там за гвалт такой?
Вашек мгновенно узнал ЕГО бодрый голос. Он доносился из соседней комнаты, откуда сквозь щель в приотворенных дверях проникала сюда полоса света. В полумраке прихожей Вашек успел заметить ледоруб и свернутые канаты на полках из грубого дерева.
Любош сидел на краешке стола в красном джемпере, надетом поверх клетчатой рубашки. Его тоже украшала эмблема ГОРНОЙ СЛУЖБЫ. На ногах у него были красные шерстяные гольфы и домашние туфли. Он поднял глаза от листа и на секунду перестал диктовать в телефонную трубку, а потом снова продолжил:
– Луговой 125 старого, 30 нового, Вербной сторожке 95 старого, 25 нового, в Гигантском карьере угроза схода лавин!
Любош смотрел на мальчугана, который все еще не отваживался переступить порог, и называл места, куда из-за резкого ухудшения погоды доступ запрещен.
Он заметил, что мальчишка никак не может отдышаться, а с варежек, которые он комкал в руке, на пол капает вода.
– Ну так что? – спросил Любош, положив трубку. Но не успел он сесть за стол, телефон зазвонил снова. Любош машинально потянулся за трубкой.
– Дядя, я пришел… – К своему ужасу, Вашек начал заикаться. – …я не хочу с мамой… я не хочу домой… оставь меня у себя!…
Любош поднял брови. Пытливо оглядел мальчика, который отлепился наконец от двери и робко шагнул к столу. У двери осталась после него маленькая лужица.
– Тебе не придется со мной возиться. Я все стану делать сам. Подмету, постелю, постираю… Дядя, прошу тебя, оставь меня здесь…
– Пока не потеплеет, пока не потеплеет! – повысил голос Любош в телефонную трубку. – Запрет на восхождение вступает в силу с утра.
Дав отбой, он обрушился на мальчика:
– Ну, что у тебя? Что случилось?
– Мама запретила мне об этом говорить.
– О чем?
– Что в двенадцать мы уезжаем. Мама говорит, что мы сюда вернемся. – Вашек замолчал, чтобы передохнуть. – Но мы не вернемся. – Изо всех сил стараясь не плакать, он вдруг разрыдался. – Мы не вернемся… я знаю…
В коридоре послышались шаги, в дверь заглянул какой-то низенький человек, лицо его было изборождено морщинами.
– На Медведице застрял снегоход.
– Я уже целых полчаса радуюсь этому, – ответил Любош, встал, скинул тапочки, нагнулся, заглянув под нары в поисках ботинок.
– Что у тебя здесь за пацан? – спросил его коротыш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13