Свернувшись клубком, как щенок, лежал он на кушетке, глаза невидяще уставились в дальние дали.
– Иди умойся, – сказала Анна и выключила радио.
Вашек стремглав вскочил и включил снова. Потом забился в угол кушетки, поудобнее оперся о стенку и отвернулся, чтобы не было видно его лица. В кухне снова зарокотали порывы ветра. Близилась буря.

«– О всесильные боги! Выпустите нас из своего ледового плена! – взывал сильным голосом Мэллори.
– Гора не слышит тебя, – шептал Ирвин. – Иди вниз, спасайся. Ты сам сумеешь это! Ты должен показать им дорогу!
– С этого склона ни одна дорога не ведет к вершине!…»

Вашек оглянулся; он увидел, как мама вытащила из холодильника бутылку пльзеньского пива и, несказанно удивленная, спросила:
– Ты купил пиво?
Вашек не ответил. Только молча кивнул и пошел в ванную вымыть лицо и руки, перемазанные мукой и яйцами. Анна вопросительно поглядела на него, вообще ничего не понимая.

«Мэллори обнял Ирвина, пытаясь согреть. Ему не под силу снести в лагерь товарища, но и оставить его здесь одного он тоже не может.
– Дождемся, когда за нами придут.
Мэллори знает, что никто не придет. И раненый это знает, но с надеждой в сердце умирает».

Вашек снова устроился на кушетке. Глаза его горели. Хотя до званого ужина оставалось добрых два часа, но в какую-то долю секунды он понял вдруг, что никто не придет. Тоска по настоящей дружбе, по приключениям и по отцу, который погиб где-то далеко, под лавиной, – все это разом навалилось на него, и сердце сжалось от нежной детской печали. Из дальней дали услышал он голос матери:
– Я спрашиваю тебя, почему ты купил пиво?
Она сидела рядом с ним на кушетке, совсем близехонько, и заправляла ему в трусы выбившуюся рубашку.
– Я думал, он сегодня придет, – пробормотал в подушку Вашек. Колготки у него сползли, одна тапка расстегнулась.
– Кто? – непонимающе спросила Анна.
– МИНИСТР, – ответил Вашек, а когда обернулся, глаза у него были красные. Не слеза ли скатилась у него по лицу?

Что это с ними сегодня такое? – размышляла Карла Валентова, задергивая оконную штору. Ей пришлось то и дело подгонять Анну, чтобы она поспешила.
Вашек сидел за столом, хмурился и ковырял вилкой в тарелке, хотя получил на ужин свое любимое блюдо – жареный шницель. Анна все еще не ушла в театр, и Карла уже в третий раз напоминала ей, что давно бы пора отправиться, если она не хочет опоздать.
Наконец Анна показалась в пальто.
– Знаете что, Карла, – сказала она многозначительно. – Сегодня вечером Вашек может взять телевизор к себе в комнату.
И, подойдя к столу, поцеловала сына на прощанье. Он даже не пошевельнулся. Анна ободряюще улыбнулась ему:
– В полвосьмого будет Чаплин. По второй программе.
– Не хочу никакого Чаплина» – закричал Вашек, когда Анна была уже в дверях.
Обернувшись, она увидела, как он прямо из миски отпивает компот.
– Я хочу, чтобы ты сидела дома, как и всякая нормальная мама!
Лицо у него было строптивое, он злобно выплюнул косточку на тарелку.

Когда Карла Валентова уснула с вязаньем пред телевизором, Вашек влез из-под одеяла, на цыпочках подошел к оку и притиснул нос к холодному стеклу. За окном была темная зимняя ночь и ветер в порывах звенел как ледовая музыка.

5

В понедельник приказом был утвержден состав исполнителей нового балета, сразу же во вторник начались репетиции, а в конце мая должна была состояться премьера «Спартака». Анна обрадовалась, увидев свою фамилию против главной женской роли – Фригии, но радость была уже не та, какую она переживала раньше.
Да, за эти четыре года кое-что изменилось. Когда Анна познакомилась с Индржихом, у нее было такое чувство, что жизнь начинается заново. Она, как и прежде, делала покупки, гладила, стирала, варила, но все вдруг приобрело какой-то особый смысл. Анна даже ухитрилась связать две пары гетр, сплела черно-золотую сетку для волос, отдала сшить себе костюм в мелкую клеточку и крепдешиновую блузку, приучилась вставать на двадцать минут раньше, чтобы перед репетицией принять обильный душ. Она придумывала блюда, которые по четыре часа можно было хранить в театральной уборной, не тратя время на поиск холодильника, пекла печенье с сыром, пирожки с мясом, домашний рулет. Знала, что Индржих отдает предпочтение ее кулинарии не только перед местным буфетом, но и рестораном, где им доводилось ужинать после спектакля.
Однако со временем обязанностей прибавилось. Количество часов, проводимых в театре, резко возросло. Кроме официальных репетиций, Индржих продлевал индивидуальные занятия до четырех и пяти пополудни. А дома ее все чаще донимала своими просьбами Карла Валентова.
– Аничка, не смогли бы вы заскочить на почту, а по дороге домой взять пальто из химчистки?
Отказать ей Анна не могла.
– Аничка, – выглядывала она с балкона на следующий день, – не смогли бы вы сходить за водопроводчиком? У меня течет кран в ванной. Да, а еще мне что-то захотелось свежего салата…
У Анны уже несколько месяцев не текла горячая вода в кухне, но не было времени починить колонку. Она давно перешла на полуфабрикаты и за два месяца не прочитала ни одной книжки. А когда на прошлой неделе у нее испортилась еще и стиральная машина, было уже хоть плачь. В «Овощах» не оказалось никакого салата, не то что свежего, но этого было не понять старой женщине, которой давно отказали ноги и которая представления не имела, что творится в центральных магазинах.

Было без четверти три, когда Анна из душевой вернулась в зал. Она устроилась на паркете в углу у зеркала и полотенцем сушила волосы. Репетиция закончилась, все ушли, только она одна будет продолжать. Анна вынула из корзиночки молоток и точными ударами смягчила пуанты. Она заметила, что розовый чулок снова на подъеме окрасился кровью. Боли она не чувствовала, одну усталость (халат опять придется постирать!). Слышала, как Индржих нетерпеливо прохаживается в другом конце репетиционной. Трико было стянуто с груди, рукава обвязаны вокруг бедер. Увидев его в зеркале, она отметила про себя, какой он сосредоточенный.
– Спартак и Фригия на свободе. – Индржих дал знак помощнику режиссера, чтобы тот усилил звук магнитофона. – Вслушайся! Все это в музыке.
Он подождал, пока Анна закрепит туфли. Смотрел, как она поднимается, как расслабляет колени, как несколько раз прогибается в спине, и повторил пассаж еще раз.
– Итак, внимание. Приготовься.
Анна, опершись о шест, слушала музыку и Индржиха. (Почему это сегодня она никак не может сосредоточиться?) Видела, как Индржих подавал ей знак, чтобы она наклонилась, как бы ушла в себя и снова распрямилась. Разбег и прыжок!
Все было плохо. Анна рассчитала шаги на левую ногу, а Индржих хотел, чтобы она оттолкнулась правой. Помощник прокрутил фразу заново, и все пришлось повторить сначала. Индржих не попытался даже обнять ее.
– Левая, правая, левая, правая! Прыжок! – Голос Индржиха звучал нетерпеливо и раздраженно.
Надо сосредоточиться! – убеждала себя Анна, разбегаясь в третий раз.
Она чувствовала, как Индржих несет ее в напрягшихся руках. Какие крепкие и уверенные у него руки! Изо всех сил пыталась она удержать напряжение в мускулах живота. И вдруг что-то на нее нашло. Зачем, ради чего я здесь? Чтобы когда-нибудь в половине четвертого иметь право упокоиться на двух метрах под землей? Только она это подумала, как сразу же надломилась в поясе, и Индржих спустил ее на пол. Он и не старался скрыть свою злость.
– Скажи, пожалуйста, что это с тобой такое?
– Встала сегодня в шесть утра, – тихонько молвила Анна, и Индржих увидел, как тяжело оперлась она на шест и как тяжело переводит дух.
– Это твоя последняя большая роль! Раньше, чем кто-нибудь напишет новый балет, ты уже уйдешь на пенсию! – кричал он, жестом отослав помощника, который деликатно исчез в дверях.
– Фригия – твой последний жизненный шанс! – продолжал Индржих уже примирительно, а потом разговорился о Спартаке, о вечной борьбе за свободу.
Почему я так устала? – размышляла Анна. Как сквозь сон доносился до нее голос Индржиха, который говорил что-то о неразделенной любви.
Индржих знал, что Анне нужно немного передохнуть. Он изучил ее за эти четыре года и был уверен, что минуту спустя она снова придет в себя.
– Я подумываю о дублере, – сказал он наконец. С удовлетворением увидел, как Анна вопрошающе взглянула на него. Он был уверен, что это подействует лучше любого возбуждающего средства. – Пожалуй, Елена подошла бы.
Елена была в труппе второй год и мечтала о роли и об Индржихе. Наступила короткая пауза. Неожиданно Анна спросила:
– В таком случае ты отпустишь меня на неделю?
– Как отпустить? Куда? – не понимал Индржих.
– В двадцатых числах февраля у меня нет спектаклей. Как раз в это время школьные каникулы. Все репетиции я отработаю. – Она просительно смотрела на Индржиха. – Скоро я вообще перестану бывать дома.
– Ты хочешь уехать?
Анна кивнула.
– И это после того, что я тут тебе наговорил? – спросил Индржих серьезно.
– Этот мальчишка стал просто невыносим, – защищалась Анна.
– Выбрось все из головы! – оборвал ее Индржих. – Никуда ты не поедешь!
Он вышел из зала, и двери неслышно закрылись за ним.

На вечер было назначено родительское собрание и встреча с классом. У Анны в эту неделю было два представления, и она сказала себе, что лучше останется с Вашеком дома, тем более что он просил ее почитать «Сказку о добром разбойнике Румцайсе, Мане и сыночке их Ци́писеке». Только на другой день, без четверти одиннадцать, когда репетиция солистов была уже в полном разгаре, в зал прибежал помощник режиссера и сказал, что пани Бендову просили немедленно позвонить в школу. Анна перепугалась. Дождавшись, когда Индржих объявит перерыв, она бросилась в канцелярию.
– Не смогли бы вы заглянуть в школу? – услышала Анна несколько иронический голос учительницы и успокоилась лишь, когда та заверила ее, что с Вашеком все в порядке.
И вот теперь Анна сидит в кабинете природоведения, в окружении рыб на зеленоватых картах, и ждет, пока учительница скажет ей, в чем же все-таки провинился Вашек.
Она сегодня впервые увидела нового классного руководителя – Едличкова выделила специальное время, чтобы побеседовать с родителями трудных учеников.
– Знаете, что мне нравится в детях больше всего? – начала она, обращаясь к Анне.
Та изо всех сил сдерживалась, чтобы не показывать свое нетерпение.
– Что они видят мир таким, каким он должен быть. А их мир – в первую очередь это гармоничная семья.
Сколько ей может быть лет, раздумывала Анна. Преподает первый год, сама еще учится, а третьеклашек получила только потому, что пани Валешова не вернулась в школу…
– Неделю назад мы писали сочинение, – продолжала Едличкова и положила перед Анной тетрадь. – Мне кажется, это должно вас заинтересовать.
Анна открыла две последние исписанные страницы.
МОЯ МАМА ДОЛЖНА ВЫЙТИ ЗАМУЖ – было нацарапано большими неровными буквами.
Анна слегка порозовела и вытащила из сумочки очки. А прочитав все сочинение, почувствовала, как в висках у нее застучало. Но потом решила, что никому не позволит наслаждаться своим смятением.
– Когда вы позвонили мне в театр, я решила, он что-нибудь натворил, – произнесла она с невероятным спокойствием и отвагой.
Только на Едличкову это не произвело впечатления.
– Вы знали, что он приглашал коллегу Герольда к вам домой?
– Нет, не знала, – сказала Анна, чувствуя, как по спине у нее катятся капельки пота. – Я даже не знаю, кто такой коллега Герольд.
После того как Едличкова пояснила ей, что это учитель физкультуры и что Вашек звал к ним еще и сторожа, она быстро сунула очки в футляр, а футляр в сумочку и поднялась. Учительница улыбалась.
– Вашеку, как и каждому ребенку, нужен отец.
Анна держалась стойко.
– А что бы сделали на моем месте вы, пани учительница? – только и спросила она.
– На вашем месте я бы крепко призадумалась над этим, дорогая мама.

Дура! Идиотка! Не много ли она возомнила о себе?! И на сколько лет моложе меня? На четыре? На пять? Что она вообще понимает в жизни, кроме того, что вычитала из учебников по педагогике?!
Нет, эта рыжая учительница тут ни при чем. Но Вашек!!! Он дома от меня получит. Хлопнув дверью, Анна направилась прямиком к бензоколонке. Лило как из ведра, но она не замечала этого. Лишь в парке раскрыла красный зонтик. Ну, ябеда, погоди! Ну паршивец, ну сводник! Я тебе покажу! Потом пошла прямо по мостовой, даже не обратив на это внимания. Скрипнув тормозами, в двух метрах от нее остановился грузовик с содовой. Анна не слышала, как ругался водитель, как перебранивался с грузчиком, забыла она и про Индржиха, который ждал ее в машине за школой.
Индржих в это время просматривал газеты, и от чтения его оторвал лишь скрип тормозов и грохот пустых ящиков, которые сползли на сторону.
Он включил мотор и объехал весь парк, догнав Анну уже наверху, у перекрестка. Анна шла, не оглядываясь. Индржих нажал на клаксон. Но когда Анна все равно не обернулась, он обогнал ее и открыл дверь.
Анна сложила зонтик и устроилась на сиденье.
– В горы ты меня все-таки отпустишь!
Индржих заметил, как она бледна, как у нее трясутся руки. Только ее категорический тон задел его.
– Ну, тогда тебе придется распрощаться с театром!
Анна, коротко глянув ему в глаза, раздельно произнесла:
– В таком случае нам с тобой тоже придется распрощаться!

– Мамуля, мамуля пришла! – радостно завопил Вашек, увидев входящую Анну, и с криком бросился ей навстречу. Та нагнулась, чтобы стащить с себя сапоги.
– Сейчас ты от меня получишь!
Но когда Вашек приблизился к ней, Анна прижала его к себе и нежно обняла. А Вашек заговорщически прошептал:
– Угадай, кто к нам пришел сегодня на ужин?
Анна побледнела и поднялась. Дверь отворилась, и навстречу ей вышла немолодая женщина в элегантном костюме и блузке с галстуком. Оглядела Анну, словно бы видела ее впервые, и покачала головой:
– Девочка моя, ты что́, решила убить меня?!

6

Анна промокла насквозь и послушно позволила Еве приготовить себе горячую ванну, а когда закутывалась в теплый халат, на нее нахлынуло согревающее чувство, что сегодняшний вечер ей не придется коротать в одиночестве. Она никогда особенно не доверялась матери, но сейчас была рада, что есть хотя бы перед кем выговориться. Стойкостью матери можно только восхищаться. Она командовала медсестрами, пациентами, докторами, работая по две смены, без выходных, даже в праздники, и была убеждена в своей незаменимости. Хотя ей перевалило за пятьдесят, никто никогда не видел, чтобы она вышла за картошкой в магазин напротив, повязавшись платком или не подкрасив губы.
Анна вспомнила, как сердилась на нее, когда во время болезни отца та не позволила себе взять ни одного дня отгула, но всегда находила время, чтобы зайти в парикмахерскую. И не из женского тщеславия, а скорее по многолетней привычке – не делать никаких поблажек себе. Раз она незаменима, то соответственно этому должна и выглядеть. Что тут плохого, если у человека есть чувство собственного достоинства? Анна улыбнулась. Испытывала ли она когда-нибудь подобное чувство? Ну, что она незаменима?
Вашек уснул раньше, чем она успела помыть посуду. Анна спрыснула приготовленное для глажки белье и стала рассказывать матери – подробно, обстоятельно, с самого начала.
Ева пила кофе и внимательно слушала. Наконец поднялась и включила утюг.
– Если бы это не касалось тебя лично, то над выходками Вашека мы бы только посмеялись.
– Но это и правда уморительно – готовить шницеля для сторожа!
– Ты вообще-то куда-нибудь выбираешься? – пытливо посмотрела на нее Ева.
– В театр, – саркастически бросила Анна.
– Мне кажется, что тебе больше надо появляться на людях. Ты молода – и забываешь об этом. – Закрепив гладильную доску между спинкой стула и краем стола, Ева покрыла ее куском белого полотна. – Сколько раз я спрашивала себя, в кого ты такая, словно и не моя дочь.
Она перевела взгляд на Анну. В своем длинном халате та казалась какой-то потерянной, будто школьница. Мелкая морщинка на лбу придавала ее лицу выражение озабоченности и упрямства, как и в те времена, когда она была еще совсем маленькой.
– А что Индржих? Что он тебе сказал?
Анна молчала.
– Ты вообще говорила с ним об этом? – настойчиво допытывалась мать.
О господи! Если бы взять свои слова обратно! Почему я начала этот разговор? Почему доверилась? – сетовала Анна. Ведь можно было бы предвидеть, во что все это выльется!
– Будь у него дети, – продолжала Ева, послюнив палец и проверив, нагрелся ли утюг, – я бы слова не сказала. Но ведь это же не жизнь, Анна.
– Он любит меня.
– Так почему не разведется, наконец?
Некоторые вещи Анна и не пыталась объяснить матери. Эта была одной из таких.
– Хорошо, – обернулась к ней Ева, – я с твоим Индржихом потолкую сама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13