Ему очень нравилась новая работа. Каждый раз, закончив разговор, она молила Бога: «Пожалуйста, помоги нам вернуть то, что было».
По дороге из Портленда в Нью-Йорк она повторяла эту молитву много раз.
Наконец такси остановилось у подъезда дома, где поселился Джек. Спину ломило от многочасового сидения. Она расплатилась с таксистом и быстро вошла в подъезд, мечтая больше всего о том, чтобы кто-нибудь размял ей спину и дал таблетку болеутоляющего.
Держа в руке ключ, который Джек прислал ей по почте, она на лифте поднялась на двадцать четвертый этаж и нашла его квартиру.
Отперев дверь, она позвала:
– Джек!
Никого. Она посмотрела на часы: пятнадцать минут седьмого. Он должен прийти через полчаса.
Элизабет поставила сумочку на стол и огляделась. Квартира была элегантно безлична, как номер в дорогой гостинице.
Она налила себе стакан воды, и тут зазвонил телефон. Она взяла трубку.
– Птичка? Добро пожаловать в Нью-Йорк. Тебе понравилась квартира?
– Да, конечно. Квартира замечательная.
– Я так хочу поскорее тебя увидеть, – сказал Джек. – Но понимаешь, у нас через пятнадцать минут совещание. Буду дома через полтора часа. Ты там пока разберешься?
Элизабет сделала над собой усилие, чтобы спокойно ответить:
– Конечно, не волнуйся.
– Ты у меня молодец. Я люблю тебя, Птичка. А теперь мне надо бежать. Увидимся.
– Хорошо.
Только положив трубку, она поняла, что не произнесла в ответ привычную фразу: «Я тоже тебя люблю».
Вздохнув, Элизабет подошла к окну. Вот, снова она ждет, когда же Джек придет домой. Ей казалось, что в этом ожидании прошла вся ее жизнь.
В половине девятого зазвонил ее мобильный телефон.
– Алло?
– Птичка? – спросил женский голос с характерным южным акцентом.
– Анита? – Страх кольнул ее прямо в сердце. – Что случилось?
– У папы инсульт. Срочно приезжай.
Первым делом Элизабет позвонила Джеку.
– Детка, мне очень жаль, – упавшим голосом проговорил он. – Буду дома через полчаса. Ты справишься, пока я доеду?
Конечно, справится. В критических ситуациях от мужа никогда не дождешься помощи.
Затем она позвонила девочкам. Стефани говорила с ней очень нежно и обеспокоенно. Скорее всего, еще за разговором она заказала по Интернету билеты на самолет.
Джеми была немногословна. Новость буквально сразила ее.
После этого Элизабет принялась собираться в дорогу. К приходу Джека она уже упаковала его чемодан.
До аэропорта они добирались почти два часа. В ожидании рейса оба сидели молча.
Наконец объявили посадку, и они заняли свои места в самолете.
– Как ты, ничего? – спросил Джек.
– Нет, очень плохо, – ответила Элизабет, крепко сжимая его руку.
В Нашвилле они с Джеком сели в такси и поехали на север. Через сорок пять минут такси остановилось у огромного серого здания больницы.
Элизабет вышла и ждала, пока Джек достанет из багажника чемоданы. Она была близка к тому, чтобы расплакаться, но не могла себе этого позволить.
– Мы к Эдварду Роудсу, – сказала она сестре, сидевшей за стойкой у входа.
– Он в реанимации. На шестом этаже, – ответила та. – Лифты вон там.
Джек сжал ее руку. Элизабет взглянула на него:
– Ты не против, если я сначала зайду одна?
– Конечно, как будет лучше.
Он обнял и крепко поцеловал ее. Она не оглядываясь направилась к лифтам.
На шестом этаже Элизабет подошла к столику дежурной сестры отделения реанимации. Узнала, где лежит отец, и направилась к палате.
Три стены палаты были стеклянными. Через стекло она увидела кровать, окруженную какими-то аппаратами на штативах. На кровати лежал мужчина. Он не двигался, руки были плотно прижаты к туловищу.
Он не был похож на ее отца. Эдвард Роудс всегда пребывал в движении и, казалось, занимал все окружающее его пространство.
Элизабет вошла в палату и приблизилась к кровати.
– Папа?.. – позвала она дрожащим голосом и погладила отца по седой голове. – Папа, это я, Птичка.
Он лежал неподвижно. В нос была вставлена трубка, а из вены на руке торчала игла, от которой к колбе на штативе тянулась еще одна трубка. Элизабет закрыла глаза, не зная, что сделать, чтобы он ей ответил.
И тут она ощутила запах цветов. Гортензии.
Она повернулась и увидела в дверях палаты Аниту.
– Птичка, как хорошо, что ты так быстро добралась. – Анита подошла к кровати. – Папочка, – прошептала она, касаясь губами его щеки.
– Как он? – спросила Элизабет.
Когда Анита перевела на нее взгляд, ее серые глаза были полны едва сдерживаемых слез.
– Врачи надеются, что он придет в себя. Элизабет испуганно посмотрела на Аниту:
– Но сознание может и не вернуться?
– Чем дольше он не придет в себя, тем опаснее. Врачи говорят, у него парализована левая сторона.
– Боже, – прошептала Элизабет.
Она подвинула себе стул и села рядом с кроватью. Анита тоже села, но по другую сторону. Несколько минут они обменивались отдельными подобающими в подобных случаях фразами, а потом замолчали.
Они просидели так часа два, когда дверь палаты открылась и в нее вошел невысокий, коренастый мужчина в белом халате.
– Здравствуйте, Фил, – сказала Анита. – Он все еще не приходил в сознание.
Врач взглянул на Элизабет.
– Меня зовут Филлип Клоуз, – назвался он, протягивая Элизабет руку. – Я врач Эдварда. А вы, должно быть, Птичка. Он постоянно о вас говорил.
Элизабет встала и пожала ему руку. Она представила себе, как отец донимал врача рассказами о том, какая она у него хорошая.
Филлип склонился над ним, проверил работу аппаратуры:
– Нам остается только ждать. К сожалению, ничего более определенного я пока сказать не могу.
– Анита говорила, что он, вероятно, парализован, – медленно произнесла Элизабет.
– Да, это так. Возможно, поражен и мозг. Но, как я уже сказал, пока он не придет в себя, мы не сможем сказать ничего определенного. Больше всего меня беспокоит его сердце. Честно говоря, оно у него неважное.
– Спасибо, Филлип, – сказала Элизабет, хотя ей показалось странным благодарить человека, сообщившего неутешительную весть.
– На какое-то время я оставлю вас с ним наедине, – сказал Филлип, выходя из палаты.
Элизабет посмотрела на мачеху. Никакая косметика не могла скрыть, как плохо выглядит Анита, как она переживает из-за отца.
– Он поправится, – попыталась подбодрить ее Элизабет. – Он слишком силен духом, чтобы умереть.
Анита ответила ей благодарным взглядом.
– Да, он сильный. Это точно.
– Не... так уж... и силен.
Обе изумленно вскрикнули. А потом склонились над больным. Глаза отца были открыты. Но одна сторона лица оставалась совершенно неподвижной.
– Папа, скажи хоть что-нибудь, – проговорила Элизабет. – Мы обе здесь, рядом с тобой.
Анита крепко сжала его неподвижную руку. Слезы покатились у нее из глаз.
– Я знала, что ты меня не оставишь.
Он протянул здоровую руку и дотронулся до щеки Аниты:
– Вот ты где, мама. А я искал тебя.
– Я здесь, папа, рядом с тобой, – прошептала Анита, сдерживая рыдания.
Элизабет знала, что это глупо, но все равно чувствовала себя лишней всегда, когда они бывали вместе и она видела, как они любят друг друга. Между ними были какие-то особенные отношения, все остальное по сравнению с этими отношениями как бы не имело значения, отодвигалось на второй план.
– Видишь, и Птичка тоже здесь. Она, как только узнала, сразу села на самолет и прилетела, – сказала Анита, гладя его по голове.
Он медленно перевел взгляд на Элизабет. В его глазах она увидела то, чего никогда не видела раньше. Это был взгляд человека, потерпевшего поражение.
Ей стало страшно.
– Папа, как ты нас напугал, – прошептала Элизабет.
– Оставь нас на минутку одних, мама, я хочу поговорить с дочкой.
Анита наклонилась и поцеловала его в лоб.
– Я люблю тебя, – прошептала она и вышла из палаты.
– А где твой... красавчик? И мои внучки?
– Джек ждет внизу. А Стефи и Джеми скоро подъедут. Эдвард сделал несколько хриплых вдохов и дотронулся до ее руки:
– Я неправильно себя вел, теперь-то мне ясно. Элизабет не могла понять, что он имеет в виду. Она хотела было спросить, но он сам продолжил:
– Анита... Твоя мама... Надо было все сделать по-другому. Но твоя мама чуть не убила меня... Клянусь, я не знал, как тебе все это сказать.
– Папа, о чем ты?
– Я думал, тебе лучше об этом не знать. Вот и все. Хотел защитить тебя. Но Аните пришлось заплатить за это. Да и нам всем тоже.
– Папа...
– Ты у меня замечательная, Птичка. Ты всегда была такой. Надо было почаще тебе об этом говорить.
– Ты и говорил.
Он попытался приподняться, но снова рухнул на подушки.
– Я хочу попросить тебя об одном одолжении. Но тебе это будет нелегко.
– Я сделаю все, о чем бы ты ни попросил. Ты ведь знаешь.
– Позаботься об Аните. Ты слышишь меня?
– Не надо так говорить, – сказала Элизабет, услышав в его голосе нотки отчаяния. – Ты еще сам позаботишься о ней.
– Не перебивай. Это важно. – Он начал задыхаться. – Пообещай, что позаботишься о ней.
– Обещаю, – сказала Элизабет. Она наклонилась и поцеловала его в лоб. – Папа, я люблю тебя.
Он смотрел на нее. Но взгляд его стал каким-то стеклянным, потухшим. Как будто его покидали последние силы.
– Эта любовь поможет мне войти во врата рая. А теперь позови Аниту.
– Нет... пожалуйста.
– Пора, Птичка. Иди, позови маму.
Элизабет через силу сделала несколько шагов. С порога она в последний раз улыбнулась отцу и вышла.
– Он просит тебя зайти, – сказала она Аните.
У мачехи вырвался не то вздох, не то рыдание. Она поспешила в палату и закрыла за собой дверь.
Элизабет стояла у стекла, вне пространства их любви, и не отрывала от них взгляд. Про себя она заклинала отца: держись, держись, папа.
Вдруг сработал звуковой сигнал одного из аппаратов. Анита ринулась к двери с криком:
– Помогите! Помогите!
В палату вбежали сестры и доктора. Элизабет плотно прижалась к стеклу. Папа, не умирай! Не смей умирать!
В палату влетел Филлип Клоуз и, отстраняя всех со своего пути, подошел к отцу и приложил к его груди стетоскоп. Элизабет закрыла глаза.
Боже, не забирай его. Подожди!
Когда она открыла глаза, врачи и сестры неподвижно стояли вокруг кровати. Анита сидела рядом с отцом и рыдала.
Элизабет медленно вошла в палату, приблизилась к постели отца, положила руку на худенькие плечи Аниты.
– Папа, – прошептала она.
Только через какое-то мгновение до нее дошло, что она ждет от него ответа. Но отец не отвечал.
Его сердце, в котором она занимала такое большое место, перестало биться.
По всему дому были расставлены фотографии отца. Каждый, кто приезжал в Суитуотер, привозил с собой что-нибудь из еды и его снимок. Все присутствовавшие на поминках вполголоса говорили об Эдварде и отмечали, что Птичка «хорошо держится».
Но как она ни крепилась, нервы в конце концов сдали. Элизабет вышла на заднее крыльцо. Более неподходящее место, чтобы успокоиться, трудно было себе представить. Она так часто сидела здесь с отцом, слушая цикад и его рассказы. Здесь они сидели и после похорон мамы.
– Держись, Птичка, – велела она себе и закрыла глаза.
Вернувшись в дом, Элизабет заперлась в ванной. Она опустила крышку унитаза, села на нее и расплакалась, вспоминая время, которого уже не вернешь.
Когда слез больше не осталось, она с трудом встала, умылась холодной водой, причесалась и пошла в библиотеку, где скрывались девочки и Джек.
Стефани сидела на диване. Она, как всегда, была одета подобающим образом – простое черное платье с длинными рукавами обтягивало ее стройную фигуру. На фарфоровых щеках выступали красные пятна, а в серых глазах затаились слезы.
Джеми специально одеваться не стала. Ссутулившись, она сидела на диване, грива светлых спутанных волос падала ей на лицо. Темно-синее платье было помято, глаза опухли от слез и покраснели.
– Я больше не могу слушать воспоминания о нем, – тихо сказала Джеми, и ее глаза снова наполнились слезами.
Элизабет понимала ее. Все любили отца, и все хотели сказать о нем что-нибудь хорошее. Но каждое слово, словно осколок стекла, глубоко ранило сердце.
Джек поднялся с кожаного кресла, подошел к Элизабет и обнял ее.
– Птичка, как бы я хотел помочь тебе, – произнес он, гладя ее по голове.
Элизабет была признательна ему, но помочь в такой ситуации невозможно.
– Мне легче уже от того, что ты рядом, – сказала она. И это было правдой.
Она прижалась к нему, почувствовала, как ей передается сила его рук.
На какой-то миг ей показалось, что они по-прежнему любят друг друга.
Глава шестая
Джек с огромным облегчением вернулся обратно в Нью-Йорк.
Он знал за собой эту слабость – он просто не выносил все, связанное со смертью. Рыдания, толпы родственников и этот ужасный, варварский ритуал прощания с усопшим. Он любил свою жену и дочерей, но провести два дня в этой скорбной атмосфере было выше его сил.
К счастью, Элизабет легко отпустила его со словами: «Возвращайся в Нью-Йорк, тебе с девочками здесь больше нечего делать».
И вот он снова в своем офисе, свободный, как птица.
На столе скопилась целая кипа бумаг и записок с сообщениями о телефонных звонках. Он успел забыть, как много народу тебе звонит, когда ты что-то из себя представляешь.
Руководство обещало назначить ему секретаршу, по-хорошему ему был нужен личный помощник. Кто-нибудь, способный взять на себя каждодневные рутинные дела и помогать в подготовке вопросов для интервью. Для того чтобы на экране блистать остроумием и хорошо смотреться, нужна серьезная подготовка.
Джек взял ручку и начал составлять список требований к будущему помощнику. Он должен быть умным, честолюбивым, преданным работе. Нужен кто-то наподобие... Салли. Как это раньше не пришло ему в голову? Они ведь прекрасно сработались в Портленде.
А насчет того, согласится ли она, у Джека сомнений не было. Салли мечтала сделать карьеру. Конечно, она не упустит шанс получить работу на общенациональном телеканале.
Он руководствовался исключительно интересами дела. А то, что в дополнение к замечательным деловым качествам она еще и очень привлекательна внешне, не имело абсолютно никакого значения.
За последние пятнадцать лет он не раз подвергался соблазнам, однако же ни разу не изменил жене. Все его любовные похождения в прошлом.
Элизабет никак не могла заснуть. Она надела теплый махровый халат, который Анита оставила ей в гостевой комнате, и потихоньку спустилась вниз. Половицы старого дома скрипели у нее под ногами.
Она налила себе чашку чая, потуже затянула пояс халата и вышла на улицу.
Элизабет шла по выложенной кирпичом дорожке, разделявшей сад на две части. Как часто в детстве она приходила сюда одна, как будто что-то разыскивая! Конечно, искала она свою маму, и здесь, среди цветов, за которыми так заботливо ухаживала ее мать, Элизабет чувствовала ее присутствие.
Она пыталась представить маму в саду, представить, как она обрезала кусты роз, но все, что осталось у Элизабет от Маргерайт Роудс, – это черно-белые фотографии, сделанные на свадьбе, на выпускном вечере и прочих торжественных событиях. Благодаря этим снимкам у Элизабет создался смутный, бесцветный образ хорошенькой молодой женщины, которая никогда не смеялась.
Элизабет присела на корточки у клумбы с розами и услышала скрип открывшейся двери, а потом звук шагов.
– Привет, Анита, – сказала она, не оборачиваясь.
– Просто не верится, что эти розы через несколько месяцев зацветут.
– Я как раз тоже думала об этом.
– Знаешь, – тихо сказала Анита, – я все эти годы сама ухаживала за розами, садовника к ним не подпускала.
– Почему?
Анита грустно улыбнулась. Ее густые платиновые волосы вились мелкими кудрями, она куталась в длинный голубой халат. Ей было шестьдесят два года, но выглядела она лет на десять старше.
– Я как-то раз почувствовала здесь запах ее духов. По спине Элизабет побежали мурашки.
– Маминых духов? – прошептала она.
– Это случилось в один из тех дней, когда ты была в плохом настроении и огрызалась, что бы я тебе ни сказала. Я решила отвлечься и пришла сюда заняться розами. И тут до меня донесся аромат ее духов. Ничего сверхъестественного – не то чтобы мне послышался ее голос или еще что-то в этом роде... Я просто... поняла, что ругаюсь с ее маленькой дочкой, которая страшно переживает смерть матери. С тех пор, рассердившись на тебя, я всегда приходила успокоиться сюда, в сад.
Элизабет расслышала в голосе Аниты боль и на этот раз ее поняла.
– Неудивительно, что ты так часто сюда приходила.
– Наверное, мне надо было вести себя по-другому. Я знала, как тебе не хватает мамы, как ты тоскуешь по ней.
– Я тогда уже начала забывать ее. И это было хуже всего. Поэтому я все время расспрашивала о ней папу. Но он всегда отвечал: «Просто вспоминай ее, Птичка». Он, казалось, не понимал, что у меня о ней остались самые смутные воспоминания.
– Наверное, сейчас твоя мама как раз выдает ему все, что она думает по этому поводу.
– Знаешь, Анита, он никого не любил так, как тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
По дороге из Портленда в Нью-Йорк она повторяла эту молитву много раз.
Наконец такси остановилось у подъезда дома, где поселился Джек. Спину ломило от многочасового сидения. Она расплатилась с таксистом и быстро вошла в подъезд, мечтая больше всего о том, чтобы кто-нибудь размял ей спину и дал таблетку болеутоляющего.
Держа в руке ключ, который Джек прислал ей по почте, она на лифте поднялась на двадцать четвертый этаж и нашла его квартиру.
Отперев дверь, она позвала:
– Джек!
Никого. Она посмотрела на часы: пятнадцать минут седьмого. Он должен прийти через полчаса.
Элизабет поставила сумочку на стол и огляделась. Квартира была элегантно безлична, как номер в дорогой гостинице.
Она налила себе стакан воды, и тут зазвонил телефон. Она взяла трубку.
– Птичка? Добро пожаловать в Нью-Йорк. Тебе понравилась квартира?
– Да, конечно. Квартира замечательная.
– Я так хочу поскорее тебя увидеть, – сказал Джек. – Но понимаешь, у нас через пятнадцать минут совещание. Буду дома через полтора часа. Ты там пока разберешься?
Элизабет сделала над собой усилие, чтобы спокойно ответить:
– Конечно, не волнуйся.
– Ты у меня молодец. Я люблю тебя, Птичка. А теперь мне надо бежать. Увидимся.
– Хорошо.
Только положив трубку, она поняла, что не произнесла в ответ привычную фразу: «Я тоже тебя люблю».
Вздохнув, Элизабет подошла к окну. Вот, снова она ждет, когда же Джек придет домой. Ей казалось, что в этом ожидании прошла вся ее жизнь.
В половине девятого зазвонил ее мобильный телефон.
– Алло?
– Птичка? – спросил женский голос с характерным южным акцентом.
– Анита? – Страх кольнул ее прямо в сердце. – Что случилось?
– У папы инсульт. Срочно приезжай.
Первым делом Элизабет позвонила Джеку.
– Детка, мне очень жаль, – упавшим голосом проговорил он. – Буду дома через полчаса. Ты справишься, пока я доеду?
Конечно, справится. В критических ситуациях от мужа никогда не дождешься помощи.
Затем она позвонила девочкам. Стефани говорила с ней очень нежно и обеспокоенно. Скорее всего, еще за разговором она заказала по Интернету билеты на самолет.
Джеми была немногословна. Новость буквально сразила ее.
После этого Элизабет принялась собираться в дорогу. К приходу Джека она уже упаковала его чемодан.
До аэропорта они добирались почти два часа. В ожидании рейса оба сидели молча.
Наконец объявили посадку, и они заняли свои места в самолете.
– Как ты, ничего? – спросил Джек.
– Нет, очень плохо, – ответила Элизабет, крепко сжимая его руку.
В Нашвилле они с Джеком сели в такси и поехали на север. Через сорок пять минут такси остановилось у огромного серого здания больницы.
Элизабет вышла и ждала, пока Джек достанет из багажника чемоданы. Она была близка к тому, чтобы расплакаться, но не могла себе этого позволить.
– Мы к Эдварду Роудсу, – сказала она сестре, сидевшей за стойкой у входа.
– Он в реанимации. На шестом этаже, – ответила та. – Лифты вон там.
Джек сжал ее руку. Элизабет взглянула на него:
– Ты не против, если я сначала зайду одна?
– Конечно, как будет лучше.
Он обнял и крепко поцеловал ее. Она не оглядываясь направилась к лифтам.
На шестом этаже Элизабет подошла к столику дежурной сестры отделения реанимации. Узнала, где лежит отец, и направилась к палате.
Три стены палаты были стеклянными. Через стекло она увидела кровать, окруженную какими-то аппаратами на штативах. На кровати лежал мужчина. Он не двигался, руки были плотно прижаты к туловищу.
Он не был похож на ее отца. Эдвард Роудс всегда пребывал в движении и, казалось, занимал все окружающее его пространство.
Элизабет вошла в палату и приблизилась к кровати.
– Папа?.. – позвала она дрожащим голосом и погладила отца по седой голове. – Папа, это я, Птичка.
Он лежал неподвижно. В нос была вставлена трубка, а из вены на руке торчала игла, от которой к колбе на штативе тянулась еще одна трубка. Элизабет закрыла глаза, не зная, что сделать, чтобы он ей ответил.
И тут она ощутила запах цветов. Гортензии.
Она повернулась и увидела в дверях палаты Аниту.
– Птичка, как хорошо, что ты так быстро добралась. – Анита подошла к кровати. – Папочка, – прошептала она, касаясь губами его щеки.
– Как он? – спросила Элизабет.
Когда Анита перевела на нее взгляд, ее серые глаза были полны едва сдерживаемых слез.
– Врачи надеются, что он придет в себя. Элизабет испуганно посмотрела на Аниту:
– Но сознание может и не вернуться?
– Чем дольше он не придет в себя, тем опаснее. Врачи говорят, у него парализована левая сторона.
– Боже, – прошептала Элизабет.
Она подвинула себе стул и села рядом с кроватью. Анита тоже села, но по другую сторону. Несколько минут они обменивались отдельными подобающими в подобных случаях фразами, а потом замолчали.
Они просидели так часа два, когда дверь палаты открылась и в нее вошел невысокий, коренастый мужчина в белом халате.
– Здравствуйте, Фил, – сказала Анита. – Он все еще не приходил в сознание.
Врач взглянул на Элизабет.
– Меня зовут Филлип Клоуз, – назвался он, протягивая Элизабет руку. – Я врач Эдварда. А вы, должно быть, Птичка. Он постоянно о вас говорил.
Элизабет встала и пожала ему руку. Она представила себе, как отец донимал врача рассказами о том, какая она у него хорошая.
Филлип склонился над ним, проверил работу аппаратуры:
– Нам остается только ждать. К сожалению, ничего более определенного я пока сказать не могу.
– Анита говорила, что он, вероятно, парализован, – медленно произнесла Элизабет.
– Да, это так. Возможно, поражен и мозг. Но, как я уже сказал, пока он не придет в себя, мы не сможем сказать ничего определенного. Больше всего меня беспокоит его сердце. Честно говоря, оно у него неважное.
– Спасибо, Филлип, – сказала Элизабет, хотя ей показалось странным благодарить человека, сообщившего неутешительную весть.
– На какое-то время я оставлю вас с ним наедине, – сказал Филлип, выходя из палаты.
Элизабет посмотрела на мачеху. Никакая косметика не могла скрыть, как плохо выглядит Анита, как она переживает из-за отца.
– Он поправится, – попыталась подбодрить ее Элизабет. – Он слишком силен духом, чтобы умереть.
Анита ответила ей благодарным взглядом.
– Да, он сильный. Это точно.
– Не... так уж... и силен.
Обе изумленно вскрикнули. А потом склонились над больным. Глаза отца были открыты. Но одна сторона лица оставалась совершенно неподвижной.
– Папа, скажи хоть что-нибудь, – проговорила Элизабет. – Мы обе здесь, рядом с тобой.
Анита крепко сжала его неподвижную руку. Слезы покатились у нее из глаз.
– Я знала, что ты меня не оставишь.
Он протянул здоровую руку и дотронулся до щеки Аниты:
– Вот ты где, мама. А я искал тебя.
– Я здесь, папа, рядом с тобой, – прошептала Анита, сдерживая рыдания.
Элизабет знала, что это глупо, но все равно чувствовала себя лишней всегда, когда они бывали вместе и она видела, как они любят друг друга. Между ними были какие-то особенные отношения, все остальное по сравнению с этими отношениями как бы не имело значения, отодвигалось на второй план.
– Видишь, и Птичка тоже здесь. Она, как только узнала, сразу села на самолет и прилетела, – сказала Анита, гладя его по голове.
Он медленно перевел взгляд на Элизабет. В его глазах она увидела то, чего никогда не видела раньше. Это был взгляд человека, потерпевшего поражение.
Ей стало страшно.
– Папа, как ты нас напугал, – прошептала Элизабет.
– Оставь нас на минутку одних, мама, я хочу поговорить с дочкой.
Анита наклонилась и поцеловала его в лоб.
– Я люблю тебя, – прошептала она и вышла из палаты.
– А где твой... красавчик? И мои внучки?
– Джек ждет внизу. А Стефи и Джеми скоро подъедут. Эдвард сделал несколько хриплых вдохов и дотронулся до ее руки:
– Я неправильно себя вел, теперь-то мне ясно. Элизабет не могла понять, что он имеет в виду. Она хотела было спросить, но он сам продолжил:
– Анита... Твоя мама... Надо было все сделать по-другому. Но твоя мама чуть не убила меня... Клянусь, я не знал, как тебе все это сказать.
– Папа, о чем ты?
– Я думал, тебе лучше об этом не знать. Вот и все. Хотел защитить тебя. Но Аните пришлось заплатить за это. Да и нам всем тоже.
– Папа...
– Ты у меня замечательная, Птичка. Ты всегда была такой. Надо было почаще тебе об этом говорить.
– Ты и говорил.
Он попытался приподняться, но снова рухнул на подушки.
– Я хочу попросить тебя об одном одолжении. Но тебе это будет нелегко.
– Я сделаю все, о чем бы ты ни попросил. Ты ведь знаешь.
– Позаботься об Аните. Ты слышишь меня?
– Не надо так говорить, – сказала Элизабет, услышав в его голосе нотки отчаяния. – Ты еще сам позаботишься о ней.
– Не перебивай. Это важно. – Он начал задыхаться. – Пообещай, что позаботишься о ней.
– Обещаю, – сказала Элизабет. Она наклонилась и поцеловала его в лоб. – Папа, я люблю тебя.
Он смотрел на нее. Но взгляд его стал каким-то стеклянным, потухшим. Как будто его покидали последние силы.
– Эта любовь поможет мне войти во врата рая. А теперь позови Аниту.
– Нет... пожалуйста.
– Пора, Птичка. Иди, позови маму.
Элизабет через силу сделала несколько шагов. С порога она в последний раз улыбнулась отцу и вышла.
– Он просит тебя зайти, – сказала она Аните.
У мачехи вырвался не то вздох, не то рыдание. Она поспешила в палату и закрыла за собой дверь.
Элизабет стояла у стекла, вне пространства их любви, и не отрывала от них взгляд. Про себя она заклинала отца: держись, держись, папа.
Вдруг сработал звуковой сигнал одного из аппаратов. Анита ринулась к двери с криком:
– Помогите! Помогите!
В палату вбежали сестры и доктора. Элизабет плотно прижалась к стеклу. Папа, не умирай! Не смей умирать!
В палату влетел Филлип Клоуз и, отстраняя всех со своего пути, подошел к отцу и приложил к его груди стетоскоп. Элизабет закрыла глаза.
Боже, не забирай его. Подожди!
Когда она открыла глаза, врачи и сестры неподвижно стояли вокруг кровати. Анита сидела рядом с отцом и рыдала.
Элизабет медленно вошла в палату, приблизилась к постели отца, положила руку на худенькие плечи Аниты.
– Папа, – прошептала она.
Только через какое-то мгновение до нее дошло, что она ждет от него ответа. Но отец не отвечал.
Его сердце, в котором она занимала такое большое место, перестало биться.
По всему дому были расставлены фотографии отца. Каждый, кто приезжал в Суитуотер, привозил с собой что-нибудь из еды и его снимок. Все присутствовавшие на поминках вполголоса говорили об Эдварде и отмечали, что Птичка «хорошо держится».
Но как она ни крепилась, нервы в конце концов сдали. Элизабет вышла на заднее крыльцо. Более неподходящее место, чтобы успокоиться, трудно было себе представить. Она так часто сидела здесь с отцом, слушая цикад и его рассказы. Здесь они сидели и после похорон мамы.
– Держись, Птичка, – велела она себе и закрыла глаза.
Вернувшись в дом, Элизабет заперлась в ванной. Она опустила крышку унитаза, села на нее и расплакалась, вспоминая время, которого уже не вернешь.
Когда слез больше не осталось, она с трудом встала, умылась холодной водой, причесалась и пошла в библиотеку, где скрывались девочки и Джек.
Стефани сидела на диване. Она, как всегда, была одета подобающим образом – простое черное платье с длинными рукавами обтягивало ее стройную фигуру. На фарфоровых щеках выступали красные пятна, а в серых глазах затаились слезы.
Джеми специально одеваться не стала. Ссутулившись, она сидела на диване, грива светлых спутанных волос падала ей на лицо. Темно-синее платье было помято, глаза опухли от слез и покраснели.
– Я больше не могу слушать воспоминания о нем, – тихо сказала Джеми, и ее глаза снова наполнились слезами.
Элизабет понимала ее. Все любили отца, и все хотели сказать о нем что-нибудь хорошее. Но каждое слово, словно осколок стекла, глубоко ранило сердце.
Джек поднялся с кожаного кресла, подошел к Элизабет и обнял ее.
– Птичка, как бы я хотел помочь тебе, – произнес он, гладя ее по голове.
Элизабет была признательна ему, но помочь в такой ситуации невозможно.
– Мне легче уже от того, что ты рядом, – сказала она. И это было правдой.
Она прижалась к нему, почувствовала, как ей передается сила его рук.
На какой-то миг ей показалось, что они по-прежнему любят друг друга.
Глава шестая
Джек с огромным облегчением вернулся обратно в Нью-Йорк.
Он знал за собой эту слабость – он просто не выносил все, связанное со смертью. Рыдания, толпы родственников и этот ужасный, варварский ритуал прощания с усопшим. Он любил свою жену и дочерей, но провести два дня в этой скорбной атмосфере было выше его сил.
К счастью, Элизабет легко отпустила его со словами: «Возвращайся в Нью-Йорк, тебе с девочками здесь больше нечего делать».
И вот он снова в своем офисе, свободный, как птица.
На столе скопилась целая кипа бумаг и записок с сообщениями о телефонных звонках. Он успел забыть, как много народу тебе звонит, когда ты что-то из себя представляешь.
Руководство обещало назначить ему секретаршу, по-хорошему ему был нужен личный помощник. Кто-нибудь, способный взять на себя каждодневные рутинные дела и помогать в подготовке вопросов для интервью. Для того чтобы на экране блистать остроумием и хорошо смотреться, нужна серьезная подготовка.
Джек взял ручку и начал составлять список требований к будущему помощнику. Он должен быть умным, честолюбивым, преданным работе. Нужен кто-то наподобие... Салли. Как это раньше не пришло ему в голову? Они ведь прекрасно сработались в Портленде.
А насчет того, согласится ли она, у Джека сомнений не было. Салли мечтала сделать карьеру. Конечно, она не упустит шанс получить работу на общенациональном телеканале.
Он руководствовался исключительно интересами дела. А то, что в дополнение к замечательным деловым качествам она еще и очень привлекательна внешне, не имело абсолютно никакого значения.
За последние пятнадцать лет он не раз подвергался соблазнам, однако же ни разу не изменил жене. Все его любовные похождения в прошлом.
Элизабет никак не могла заснуть. Она надела теплый махровый халат, который Анита оставила ей в гостевой комнате, и потихоньку спустилась вниз. Половицы старого дома скрипели у нее под ногами.
Она налила себе чашку чая, потуже затянула пояс халата и вышла на улицу.
Элизабет шла по выложенной кирпичом дорожке, разделявшей сад на две части. Как часто в детстве она приходила сюда одна, как будто что-то разыскивая! Конечно, искала она свою маму, и здесь, среди цветов, за которыми так заботливо ухаживала ее мать, Элизабет чувствовала ее присутствие.
Она пыталась представить маму в саду, представить, как она обрезала кусты роз, но все, что осталось у Элизабет от Маргерайт Роудс, – это черно-белые фотографии, сделанные на свадьбе, на выпускном вечере и прочих торжественных событиях. Благодаря этим снимкам у Элизабет создался смутный, бесцветный образ хорошенькой молодой женщины, которая никогда не смеялась.
Элизабет присела на корточки у клумбы с розами и услышала скрип открывшейся двери, а потом звук шагов.
– Привет, Анита, – сказала она, не оборачиваясь.
– Просто не верится, что эти розы через несколько месяцев зацветут.
– Я как раз тоже думала об этом.
– Знаешь, – тихо сказала Анита, – я все эти годы сама ухаживала за розами, садовника к ним не подпускала.
– Почему?
Анита грустно улыбнулась. Ее густые платиновые волосы вились мелкими кудрями, она куталась в длинный голубой халат. Ей было шестьдесят два года, но выглядела она лет на десять старше.
– Я как-то раз почувствовала здесь запах ее духов. По спине Элизабет побежали мурашки.
– Маминых духов? – прошептала она.
– Это случилось в один из тех дней, когда ты была в плохом настроении и огрызалась, что бы я тебе ни сказала. Я решила отвлечься и пришла сюда заняться розами. И тут до меня донесся аромат ее духов. Ничего сверхъестественного – не то чтобы мне послышался ее голос или еще что-то в этом роде... Я просто... поняла, что ругаюсь с ее маленькой дочкой, которая страшно переживает смерть матери. С тех пор, рассердившись на тебя, я всегда приходила успокоиться сюда, в сад.
Элизабет расслышала в голосе Аниты боль и на этот раз ее поняла.
– Неудивительно, что ты так часто сюда приходила.
– Наверное, мне надо было вести себя по-другому. Я знала, как тебе не хватает мамы, как ты тоскуешь по ней.
– Я тогда уже начала забывать ее. И это было хуже всего. Поэтому я все время расспрашивала о ней папу. Но он всегда отвечал: «Просто вспоминай ее, Птичка». Он, казалось, не понимал, что у меня о ней остались самые смутные воспоминания.
– Наверное, сейчас твоя мама как раз выдает ему все, что она думает по этому поводу.
– Знаешь, Анита, он никого не любил так, как тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15