Дженни лежала рядом со мной в кровати, и то и дело дотрагивалась до нее, трогала крошечные пальчики, гладила нежную щечку и представляла, что утром увижу, как ты стоишь рядом и говоришь: «Все будет в порядке, бояться нечего». — Она подняла голову и посмотрела на мать, ее глаза окружал ореол размазанной туши. — Но я всегда просыпалась одна.
— Ах, Кэролайн… — только и могла выдавить из себя Нора.
— Я пыталась вспомнить молитву, которую ты читала, чтобы отогнать мои ночные страхи. Знаю, это глупо, но мне почему-то казалось, что, если я сумею ее вспомнить, все будет хорошо.
— «Лунный свет, яркие звезды, защитите мою малышку от ночи». — Нора робко улыбнулась. — Каро, во всей вселенной не хватит слов, чтобы передать, как я сожалею о том, что сделала с тобой и Руби.
Кэролайн наклонилась к матери и позволила себя обнять. Норе почудилось, что у нее разрывается сердце. Она плакала так сильно, что начала икать, потом выпрямилась и посмотрела на Руби, сидящую рядом с сестрой. Руби побледнела, губы сжались в тонкую линию, только глаза выдавали чувства: они блестели от непролившихся слез.
— Нам нужно выпить, — решительно изрекла Руби и встала.
Кэролайн смутилась:
— Я не пью.
— С каких это пор? Помню, на школьном балу…
— Как раз такие «милые» воспоминания и подсказывают мне, что пить не стоит. В колледже Джерри, бывало, называли меня «Л.П.», то есть «легко пьянеющая». Два коктейля, и я рвалась танцевать голышом на столе.
— «Л.П.»? Не ожидала от своего зятя такого остроумия!
— Мне двадцать семь лет, а я в последний раз напивалась с сестрой, когда нам по закону еще нельзя было употреблять спиртные напитки. Сегодня мы это исправим.
— Когда я в последний раз напилась, — вспомнила Нора, — дело кончилось тем, что я врезалась на машине в дерево.
— Не волнуйся, я не позволю тебе сесть за руль, — заверила Руби.
Кэролайн рассмеялась:
— Ладно, уговорили. Один стаканчик. Только один.
Руби танцующей походкой проследовала в кухню, потом выглянула оттуда и крикнула:
— Будем пить «Маргариту»!
Нора не успела придумать, как перевести разговор на другую тему, а Руби, все так же пританцовывая, уже вернулась с тремя стаканами — каждый был размером с пасхальную корзину.
Нора взяла стакан, Руби подошла к проигрывателю, выбрала диск и включила музыку. Из старых динамиков загрохотал рок, так что стекла задребезжали, а безделушки на каминной полке, казалось, запрыгали в каком-то безумном танце.
Руби отхлебнула коктейль и засмеялась, вытирая рот, потом со стуком поставила стакан на кофейный столик и протянула сестре руку:
— Пошли, Мисс Америка, потанцуй с худшим комиком Голливуда.
Кэролайн нахмурилась:
— Зачем ты так, это неправда.
— Давай потанцуем.
Вначале Кэролайн покачала головой, но потом сдалась, и они вдвоем закружились по комнате.
Нора подалась вперед, завороженно наблюдая за дочерьми и понемногу потягивая «Маргариту». Вспотевшие от танца, они выглядели такими счастливыми и беззаботными, что у нее защемило сердце. Она видела перед собой повзрослевших девочек, которых когда-то произвела на свет, женщин, какими они и должны были стать в ее представлении, если бы мать их не бросила.
Они танцевали, пили, смеялись, толкали друг друга в бок. Наконец Кэролайн подняла руки и сказала запыхавшись:
— Все, больше не могу. Голова кружится.
— Ха! Твоя проблема как раз в том, что ты редко теряешь голову. — Младшая вручила старшей ее стакан. — Пей до дна!
Кэролайн отвела со лба прилипшую прядь, посмотрела с сомнением, подумывая отказаться, но потом вдруг воскликнула: «Была не была!», залпом осушила стакан и протянула его Руби:
— Налей еще.
— Ага!
Руби, танцуя, двинулась в кухню и включила шейкер. В проигрывателе сменилась пластинка. Головка, скрипнув, опустилась на блестящую поверхность. «Из той материи шьются сладкие сны», — понеслось из динамиков.
Кэролайн, покачнувшись, подошла к Норе:
— Мамочка, потанцуй со мной.
«Мамочка». Кэролайн не называла ее так много лет.
— Если я наступлю тебе на ногу, то все кости переломаю, — предупредила Нора.
Кэролайн рассмеялась:
— Не беспокойся, я приняла обезболивающее. — На последнем слове она запнулась и снова беспомощно рассмеялась. — Кажется, я пьяна.
Нора подняла упавший костыль и, прихрамывая, направилась к Кэролайн. Одной рукой обняв дочь за тонкую талию — слишком тонкую, такую тонкую, что просто страшно, — другой она оперлась на костыль. Кэролайн положила руки на плечи матери, и они вдвоем начали медленно покачиваться в такт музыке.
— Под эту песню мы танцевали последний танец на выпускном балу. Я попросила сыграть ее на свадьбе, помнишь?
Нора кивнула. Она уже собиралась сказать что-нибудь нейтральное, как вдруг заметила, каким взглядом Кэролайн смотрит на нее.
— Хочешь об этом поговорить? — мягко спросила она, крепче обнимая дочь.
— О чем?
Нора не смогла сдержаться. Она перестала танцевать и дотронулась до щеки Кэролайн.
— О твоем браке.
Красивое лицо Кэролайн сморщилось, губы задрожали, она тяжело вздохнула:
— Ах, мама, если бы и хотела, не знаю, с чего начать разговор.
— Тебе не нужно…
В комнату вернулась Руби. Она кружилась и напевала:
— Маргаритас для сеньорас.
Увидев Нору и Кэролайн, она застыла на месте.
— Господи Иисусе! Вас нельзя оставить на пять минут, вы тут же принимаетесь снова лить слезы!
— Руби, прошу тебя! — Нора бросила на младшую дочь умоляющий взгляд.
Руби нахмурилась:
— Каро, что случилось?
Кэролайн неловко попятилась, посмотрела на Нору, потом на Руби. Она беззвучно плакала. Зрелище было душераздирающее — так женщина плачет по ночам, когда рядом спит муж, а в соседней комнате — дети.
— Я не собиралась вам рассказывать, — проговорила она запинаясь.
Руби шагнула было к ней, протянув руку.
— Не дотрагивайся до меня! — Услышав в собственном голосе визгливые нотки, Кэролайн рассмеялась: — Боюсь, если ты это сделаешь, я расклеюсь, а мне до того надоело расклеиваться, что хочется кричать.
Кэролайн медленно опустилась на колени посреди комнаты. Руби села рядом, Нора, опираясь на костыль, дополнила группу. Кэролайн взяла стакан и сделала большой глоток. Слезы высохли, но почему-то она выглядела еще более уязвимой, чем когда плакала. Казалось, глазами разочарованной женщины смотрит маленькая девочка, смотрит и удивляется, как ее угораздило навлечь на себя такие страдания.
— Ты спишь? — спросила Нора.
— Нет, — нехотя призналась Кэролайн.
— Ешь?
— Нет.
— Принимаешь лекарства?
— Нет.
Нора кивнула:
— Что ж, уже неплохо. — Она взяла дочь за руку. — Ты не говорила об этом с Джерри?
Кэролайн покачала головой:
— Нет. Я не могу ему сказать. Мы все время идем в разные стороны. Порой у меня возникает чувство, будто я одна воспитываю детей. Мне очень одиноко. Иногда я настолько одинока, что просто сил нет.
— Но почему ты не сказала об этом мужу? — удивилась Руби.
Кэролайн повернулась к сестре:
— Тебе не понять. Это ты способна сказать кому угодно что угодно, а я нет.
— Да, но…
Нора поняла, что пора вмешаться.
— Руби, прекрати. Надо наконец взглянуть на мир трезво. Мы должны показать Кэролайн, что, что бы ни случилось, мы всегда с ней. — Нора с любовью посмотрела на старшую дочь: — Поверь, я знаю, через какие испытания тебе пришлось пройти. Ты оказалась на том участке пути, когда собственная жизнь захлестывает и душит, а ты не видишь пути к освобождению.
Кэролайн, икнув, вздохнула и округлила глаза:
— Откуда ты знаешь?
Нора погладила ее по щеке.
— Знаю. — Она предпочла не вдаваться в подробности. Сейчас им нужно говорить начистоту. — Джерри встречается с другой женщиной?
Кэролайн издала стон отчаяния, из глаз снова потекли слезы.
— Все говорят, что он такой же, как наш папа. Наверное, я должна его бояться. — Она шмыгнула носом и вытерла глаза. — Но я решила от него уйти.
— Ты его любишь? — тихо спросила Нора.
Кэролайн побледнела и сжала руки так, что побелели костяшки пальцев, нижняя губа задрожала.
~ Очень люблю…
Норе казалось, что ее сердце вот-вот разорвется. Это она виновата, она внушила дочерям мысль, что брак — дело временное.
— Сейчас я объясню, что означает твое решение, — начала Нора. — Когда уходишь от любимого, жизнь рвется надвое. Ночью ты лежишь в своей одинокой постели и скучаешь по нему, утром пьешь кофе и скучаешь по нему, парикмахер делает тебе прическу, а ты способна думать только о том, что ее никто, кроме тебя, не заметит. И ты поневоле довольствуешься этой половинной жизнью. — Нора прерывисто вздохнула. — Но это не самое страшное. Страшнее то, что ты делаешь со своими детьми. Ты твердишь себе, что все нормально, что супруги разводятся сплошь и рядом, а дети переживают разводы. Если в браке больше нет любви, возможно, дело обстоит именно так. Но если ты по-прежнему любишь мужа и уйдешь от него, не попытавшись спасти семью, ты… ты сломаешься. Будешь плакать не только по ночам, а постоянно, пока у тебя не кончатся слезы, и вот тогда поймешь, что такое настоящая боль.
Нора знала, что ее теория справедлива не для всех браков и не для всех разводов, но она была уверена, что Кэролайн пока недостаточно упорно пыталась спасти свой брак. Она закрыла глаза, стараясь думать о старшей дочери, но потом ее мысли переключились на собственную жизнь. Сама того не желая, она заговорила снова:
— Ты продолжаешь жить, одеваешься, возможно, даже находишь работу, которая приносит деньги и известность. Тебе кажется, что именно этого ты всегда хотела, но потом ты понимаешь, что это не имеет значения. Ты забываешь, что значит чувствовать, ты мертва. Твои дочери растут где-то далеко… Ты знаешь, что кто-то другой утешает их, когда они поверяют ему свои беды, а тебе каждый день приходится думать о том, что ты с ними сделала. Не повторяй мою ошибку! — страстно воскликнула Нора. — Не сдавайся без борьбы. Борись за любовь, за семью. В конце концов, это единственное, что важно.
Не глядя на мать, Кэролайн прошептала:
— А если я все равно его потеряю?
— Ах, Каро… — Нора погладила дочь по голове. — А если ты снова его найдешь?
Глава 22
Голова у Руби гудела, как барабан. Несмотря на усталость, она не могла заснуть. Включила было свет в надежде, что проснется Кэролайн, но та не проснулась — по-видимому, впала в текиловую кому.
После длинного вечера, когда коктейли мешались со слезами, они с Каро, пошатываясь, пошли спать. Некоторое время сестры лежали в темноте, разговаривали, смеялись, даже плакали. Они говорили обо всем, что накопилось за прошедшие годы, но в конце концов Кэролайн уснула.
Руби закрыла глаза и представила себе мать, какой видела ее несколько часов назад. Нора, похожая на воспитанницу детского сада, сидела на потертом ковре, вытянув ногу в гипсе, рядом с ней стоял недопитый стакан с «Маргаритой». Огонь камина озарял ее лицо, и в профиль она напоминала ангела, вырезанного из слоновой кости.
Нора тихо беседовала с Кэролайн. Мать и дочь держались за руки, шептались о трудностях семейной жизни, о том, что она оказывается не такой, как ожидаешь. На их голоса накладывалась музыка, и Руби плохо разбирала слова. Она чувствовала себя ненужной, как ребенок, притаившийся у закрытии двери родительской спальни. Сидя здесь же, рядом, она в то же время была бесконечно одинока. Разобщена с родными. Никогда в жизни Руби не ощущала свои недостатки настолько остро.
Она не могла принять участие в разговоре потому, что никогда не была связана серьезными отношениями с другим человеком, никогда не пыталась любить кого-нибудь и в горе, и в радости. Фактически она нарочно выбирала мужчин, которых полюбить не могла. Только так ее сердце оставалось в безопасности — и всегда пустым. Руби и прежде об этом догадывалась, но сейчас ее будто осенило.
Кэролайн и Нора говорили о любви, о потерях, но больше всего об обязательствах, о том, что любовь — это нечто гораздо большее, чем чувство. Под конец Нора сказала, что иногда любовь — это выбор. В ней могут быть приливы и отливы, и порой во времена отлива женщине не во что верить, кроме воспоминаний, и не на что опереться, кроме выбора, сделанного ею когда-то давно.
— У нас были плохие времена, я позволила себе согнуться под их тяжестью и сбежала, — призналась Нора, глядя на Кэролайн. — Я поняла, как сильно люблю вашего отца, только когда оказалась так далеко, что уже не могла вернуться, да и поздно было. Все эти годы я непрестанно задавала себе вопрос: «Что, если?..»
Что, если?..
Руби закрыла глаза. Темнота словно давила на нее. В открытое окно доносился шум моря. Ей вспомнилось, как Дин интересовался, верит ли она во второй шанс.
— Да, верю, — произнесла она вслух.
Руби надеялась, что завтра, когда они выйдут в море, ей хватит храбрости повторить то же самое Дину. До сегодняшнего вечера представлялось немыслимым открыть другому человеку свое сердце, столь откровенно выставить его напоказ. Признаться, что хочешь любить и быть любимой. Но с сегодняшнего вечера жизнь изменилась — Руби не покидало ощущение, что в жизни все возможно.
Наутро Нора проснулась посвежевшей и обновленной, почти помолодевшей. Она благодарила Бога за то, что вечером выпила всего один коктейль.
Встав с кровати, она доковыляла до ванной. Закончив с утренним туалетом, быстро надела прогулочные шорты цвета хаки и белую льняную рубашку.
В гостиной о прошедшей ночи напоминали три стакана, в каждом высыхала на донышке желтовато-зеленая жидкость, пепельница с окурками сигарет, украдкой выкуренных Кэролайн, и стопка дисков, снятых с проигрывателя.
Впервые за нынешнее лето дом выглядел жилым. Беспорядок, оставленный ею и дочерьми… как же давно Нора его не видела!
Она поставила кофейник на огонь и самостоятельно поднялась на второй этаж. Дверь в комнату девочек была еще закрыта. Нора осторожно толкнула ее и заглянула внутрь: Кэролайн и Руби еще спали. Во сне обе казались юными и ранимыми. Глядя на дочерей, Нора вспомнила, как сама спала когда-то в этой комнате вместе с мужем, и зачастую между ними на постели лежали два маленьких теплых тельца.
И вот малышки выросли, стали взрослыми и спят в кровати, которая некогда служила их родителям. Кэролайн свернулась клубочком и отодвинулась на самый край матраса. Руби, наоборот, раскинулась, ноги и руки свисали вниз.
Нора подошла ближе и погладила розовую, чуть помятую щеку Руби. Кожа была такой мягкой, нежной…
— Просыпайтесь, сони.
Руби замычала во сне, заморгала и причмокнула губами, словно еще чувствовала вкус коктейля.
— Привет, мам.
Лежавшая рядом с ней Каро открыла глаза и потянулась. Увидев Нору, она попыталась сесть, но тут же схватилась за голову и рухнула обратно на подушку.
— Боже, голова раскалывается!
Руби выглядела не намного лучше, но она по крайней мере была способна принять сидячее положение.
— Видно, Л.П. не мешало немного потренироваться перед вчерашним вечером. — Она зажмурилась и потерла виски. — У нас есть аспирин?
— Аспирин? — простонала Кэролайн. — Это лекарство продается на каждом углу, а у меня есть обезболивающее посерьезнее. — Она с трудом села и привалилась к Руби. — Никогда больше не поддамся на твои уговоры. Черт, меня сейчас стошнит.
Руби обняла сестру за талию.
— Бери пример с мамы, у нее очень довольный вид.
Руби звонко рассмеялась, и Нора испытала острым приступ ностальгии. «Мои девочки», — подумала она. Казалось, только вчера они просили подарить им на Рождество кукол Барби в танцевальных костюмах.
Она хлопнула в ладоши:
— Девочки, подъем! Руби, ты не забыла, что мы сегодня катаемся на яхте с Дином и Эриком? А к семи Лотти ждет нас на обед.
Кэролайн позеленела.
— Катаемся на яхте?
Она вывернулась из-под руки Руби и плюхнулась на пол на четвереньки. Постояв так с минуту и часто дыша, она все гак же на четвереньках поползла в ванную. Там, схватившись за ручку двери, кое-как приняла вертикальное положение, повернулась к Руби и жалобно улыбнулась:
— Но прежде всего мне нужен душ!
— Черт! — Руби качнулась вперед, закрыв лицо руками. — Только не трать всю горячую воду.
— Прямо как в добрые старые времена, — заметила Нора.
Руби посмотрела на нес:
— Что-то не припомню, чтобы я пила текилу, когда училась в школе, или чтобы мы танцевали под пластинки, распевая во все горло, но в остальном… да, пожалуй.
— «Мы с тобой против всего мира», — процитировала Нора с грустной улыбкой. — Это была наша любимая песня.
— Я помню.
Норе хотелось приблизиться к Руби, но она осталась на месте. Вчера вечером Каро наконец вернулась к матери, но даже среди этою праздника смеха и слез Руби держалась отстраненно.
— Что ж, пойду приготовлю завтрак и соберу какой-нибудь ленч. Дин собирался подать лодку примерно в одиннадцать.
Нора немного подождала, но Руби молчала. Тогда она повернулась и стала спускаться. На полпути она услышала гул мотора подъезжающей машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Ах, Кэролайн… — только и могла выдавить из себя Нора.
— Я пыталась вспомнить молитву, которую ты читала, чтобы отогнать мои ночные страхи. Знаю, это глупо, но мне почему-то казалось, что, если я сумею ее вспомнить, все будет хорошо.
— «Лунный свет, яркие звезды, защитите мою малышку от ночи». — Нора робко улыбнулась. — Каро, во всей вселенной не хватит слов, чтобы передать, как я сожалею о том, что сделала с тобой и Руби.
Кэролайн наклонилась к матери и позволила себя обнять. Норе почудилось, что у нее разрывается сердце. Она плакала так сильно, что начала икать, потом выпрямилась и посмотрела на Руби, сидящую рядом с сестрой. Руби побледнела, губы сжались в тонкую линию, только глаза выдавали чувства: они блестели от непролившихся слез.
— Нам нужно выпить, — решительно изрекла Руби и встала.
Кэролайн смутилась:
— Я не пью.
— С каких это пор? Помню, на школьном балу…
— Как раз такие «милые» воспоминания и подсказывают мне, что пить не стоит. В колледже Джерри, бывало, называли меня «Л.П.», то есть «легко пьянеющая». Два коктейля, и я рвалась танцевать голышом на столе.
— «Л.П.»? Не ожидала от своего зятя такого остроумия!
— Мне двадцать семь лет, а я в последний раз напивалась с сестрой, когда нам по закону еще нельзя было употреблять спиртные напитки. Сегодня мы это исправим.
— Когда я в последний раз напилась, — вспомнила Нора, — дело кончилось тем, что я врезалась на машине в дерево.
— Не волнуйся, я не позволю тебе сесть за руль, — заверила Руби.
Кэролайн рассмеялась:
— Ладно, уговорили. Один стаканчик. Только один.
Руби танцующей походкой проследовала в кухню, потом выглянула оттуда и крикнула:
— Будем пить «Маргариту»!
Нора не успела придумать, как перевести разговор на другую тему, а Руби, все так же пританцовывая, уже вернулась с тремя стаканами — каждый был размером с пасхальную корзину.
Нора взяла стакан, Руби подошла к проигрывателю, выбрала диск и включила музыку. Из старых динамиков загрохотал рок, так что стекла задребезжали, а безделушки на каминной полке, казалось, запрыгали в каком-то безумном танце.
Руби отхлебнула коктейль и засмеялась, вытирая рот, потом со стуком поставила стакан на кофейный столик и протянула сестре руку:
— Пошли, Мисс Америка, потанцуй с худшим комиком Голливуда.
Кэролайн нахмурилась:
— Зачем ты так, это неправда.
— Давай потанцуем.
Вначале Кэролайн покачала головой, но потом сдалась, и они вдвоем закружились по комнате.
Нора подалась вперед, завороженно наблюдая за дочерьми и понемногу потягивая «Маргариту». Вспотевшие от танца, они выглядели такими счастливыми и беззаботными, что у нее защемило сердце. Она видела перед собой повзрослевших девочек, которых когда-то произвела на свет, женщин, какими они и должны были стать в ее представлении, если бы мать их не бросила.
Они танцевали, пили, смеялись, толкали друг друга в бок. Наконец Кэролайн подняла руки и сказала запыхавшись:
— Все, больше не могу. Голова кружится.
— Ха! Твоя проблема как раз в том, что ты редко теряешь голову. — Младшая вручила старшей ее стакан. — Пей до дна!
Кэролайн отвела со лба прилипшую прядь, посмотрела с сомнением, подумывая отказаться, но потом вдруг воскликнула: «Была не была!», залпом осушила стакан и протянула его Руби:
— Налей еще.
— Ага!
Руби, танцуя, двинулась в кухню и включила шейкер. В проигрывателе сменилась пластинка. Головка, скрипнув, опустилась на блестящую поверхность. «Из той материи шьются сладкие сны», — понеслось из динамиков.
Кэролайн, покачнувшись, подошла к Норе:
— Мамочка, потанцуй со мной.
«Мамочка». Кэролайн не называла ее так много лет.
— Если я наступлю тебе на ногу, то все кости переломаю, — предупредила Нора.
Кэролайн рассмеялась:
— Не беспокойся, я приняла обезболивающее. — На последнем слове она запнулась и снова беспомощно рассмеялась. — Кажется, я пьяна.
Нора подняла упавший костыль и, прихрамывая, направилась к Кэролайн. Одной рукой обняв дочь за тонкую талию — слишком тонкую, такую тонкую, что просто страшно, — другой она оперлась на костыль. Кэролайн положила руки на плечи матери, и они вдвоем начали медленно покачиваться в такт музыке.
— Под эту песню мы танцевали последний танец на выпускном балу. Я попросила сыграть ее на свадьбе, помнишь?
Нора кивнула. Она уже собиралась сказать что-нибудь нейтральное, как вдруг заметила, каким взглядом Кэролайн смотрит на нее.
— Хочешь об этом поговорить? — мягко спросила она, крепче обнимая дочь.
— О чем?
Нора не смогла сдержаться. Она перестала танцевать и дотронулась до щеки Кэролайн.
— О твоем браке.
Красивое лицо Кэролайн сморщилось, губы задрожали, она тяжело вздохнула:
— Ах, мама, если бы и хотела, не знаю, с чего начать разговор.
— Тебе не нужно…
В комнату вернулась Руби. Она кружилась и напевала:
— Маргаритас для сеньорас.
Увидев Нору и Кэролайн, она застыла на месте.
— Господи Иисусе! Вас нельзя оставить на пять минут, вы тут же принимаетесь снова лить слезы!
— Руби, прошу тебя! — Нора бросила на младшую дочь умоляющий взгляд.
Руби нахмурилась:
— Каро, что случилось?
Кэролайн неловко попятилась, посмотрела на Нору, потом на Руби. Она беззвучно плакала. Зрелище было душераздирающее — так женщина плачет по ночам, когда рядом спит муж, а в соседней комнате — дети.
— Я не собиралась вам рассказывать, — проговорила она запинаясь.
Руби шагнула было к ней, протянув руку.
— Не дотрагивайся до меня! — Услышав в собственном голосе визгливые нотки, Кэролайн рассмеялась: — Боюсь, если ты это сделаешь, я расклеюсь, а мне до того надоело расклеиваться, что хочется кричать.
Кэролайн медленно опустилась на колени посреди комнаты. Руби села рядом, Нора, опираясь на костыль, дополнила группу. Кэролайн взяла стакан и сделала большой глоток. Слезы высохли, но почему-то она выглядела еще более уязвимой, чем когда плакала. Казалось, глазами разочарованной женщины смотрит маленькая девочка, смотрит и удивляется, как ее угораздило навлечь на себя такие страдания.
— Ты спишь? — спросила Нора.
— Нет, — нехотя призналась Кэролайн.
— Ешь?
— Нет.
— Принимаешь лекарства?
— Нет.
Нора кивнула:
— Что ж, уже неплохо. — Она взяла дочь за руку. — Ты не говорила об этом с Джерри?
Кэролайн покачала головой:
— Нет. Я не могу ему сказать. Мы все время идем в разные стороны. Порой у меня возникает чувство, будто я одна воспитываю детей. Мне очень одиноко. Иногда я настолько одинока, что просто сил нет.
— Но почему ты не сказала об этом мужу? — удивилась Руби.
Кэролайн повернулась к сестре:
— Тебе не понять. Это ты способна сказать кому угодно что угодно, а я нет.
— Да, но…
Нора поняла, что пора вмешаться.
— Руби, прекрати. Надо наконец взглянуть на мир трезво. Мы должны показать Кэролайн, что, что бы ни случилось, мы всегда с ней. — Нора с любовью посмотрела на старшую дочь: — Поверь, я знаю, через какие испытания тебе пришлось пройти. Ты оказалась на том участке пути, когда собственная жизнь захлестывает и душит, а ты не видишь пути к освобождению.
Кэролайн, икнув, вздохнула и округлила глаза:
— Откуда ты знаешь?
Нора погладила ее по щеке.
— Знаю. — Она предпочла не вдаваться в подробности. Сейчас им нужно говорить начистоту. — Джерри встречается с другой женщиной?
Кэролайн издала стон отчаяния, из глаз снова потекли слезы.
— Все говорят, что он такой же, как наш папа. Наверное, я должна его бояться. — Она шмыгнула носом и вытерла глаза. — Но я решила от него уйти.
— Ты его любишь? — тихо спросила Нора.
Кэролайн побледнела и сжала руки так, что побелели костяшки пальцев, нижняя губа задрожала.
~ Очень люблю…
Норе казалось, что ее сердце вот-вот разорвется. Это она виновата, она внушила дочерям мысль, что брак — дело временное.
— Сейчас я объясню, что означает твое решение, — начала Нора. — Когда уходишь от любимого, жизнь рвется надвое. Ночью ты лежишь в своей одинокой постели и скучаешь по нему, утром пьешь кофе и скучаешь по нему, парикмахер делает тебе прическу, а ты способна думать только о том, что ее никто, кроме тебя, не заметит. И ты поневоле довольствуешься этой половинной жизнью. — Нора прерывисто вздохнула. — Но это не самое страшное. Страшнее то, что ты делаешь со своими детьми. Ты твердишь себе, что все нормально, что супруги разводятся сплошь и рядом, а дети переживают разводы. Если в браке больше нет любви, возможно, дело обстоит именно так. Но если ты по-прежнему любишь мужа и уйдешь от него, не попытавшись спасти семью, ты… ты сломаешься. Будешь плакать не только по ночам, а постоянно, пока у тебя не кончатся слезы, и вот тогда поймешь, что такое настоящая боль.
Нора знала, что ее теория справедлива не для всех браков и не для всех разводов, но она была уверена, что Кэролайн пока недостаточно упорно пыталась спасти свой брак. Она закрыла глаза, стараясь думать о старшей дочери, но потом ее мысли переключились на собственную жизнь. Сама того не желая, она заговорила снова:
— Ты продолжаешь жить, одеваешься, возможно, даже находишь работу, которая приносит деньги и известность. Тебе кажется, что именно этого ты всегда хотела, но потом ты понимаешь, что это не имеет значения. Ты забываешь, что значит чувствовать, ты мертва. Твои дочери растут где-то далеко… Ты знаешь, что кто-то другой утешает их, когда они поверяют ему свои беды, а тебе каждый день приходится думать о том, что ты с ними сделала. Не повторяй мою ошибку! — страстно воскликнула Нора. — Не сдавайся без борьбы. Борись за любовь, за семью. В конце концов, это единственное, что важно.
Не глядя на мать, Кэролайн прошептала:
— А если я все равно его потеряю?
— Ах, Каро… — Нора погладила дочь по голове. — А если ты снова его найдешь?
Глава 22
Голова у Руби гудела, как барабан. Несмотря на усталость, она не могла заснуть. Включила было свет в надежде, что проснется Кэролайн, но та не проснулась — по-видимому, впала в текиловую кому.
После длинного вечера, когда коктейли мешались со слезами, они с Каро, пошатываясь, пошли спать. Некоторое время сестры лежали в темноте, разговаривали, смеялись, даже плакали. Они говорили обо всем, что накопилось за прошедшие годы, но в конце концов Кэролайн уснула.
Руби закрыла глаза и представила себе мать, какой видела ее несколько часов назад. Нора, похожая на воспитанницу детского сада, сидела на потертом ковре, вытянув ногу в гипсе, рядом с ней стоял недопитый стакан с «Маргаритой». Огонь камина озарял ее лицо, и в профиль она напоминала ангела, вырезанного из слоновой кости.
Нора тихо беседовала с Кэролайн. Мать и дочь держались за руки, шептались о трудностях семейной жизни, о том, что она оказывается не такой, как ожидаешь. На их голоса накладывалась музыка, и Руби плохо разбирала слова. Она чувствовала себя ненужной, как ребенок, притаившийся у закрытии двери родительской спальни. Сидя здесь же, рядом, она в то же время была бесконечно одинока. Разобщена с родными. Никогда в жизни Руби не ощущала свои недостатки настолько остро.
Она не могла принять участие в разговоре потому, что никогда не была связана серьезными отношениями с другим человеком, никогда не пыталась любить кого-нибудь и в горе, и в радости. Фактически она нарочно выбирала мужчин, которых полюбить не могла. Только так ее сердце оставалось в безопасности — и всегда пустым. Руби и прежде об этом догадывалась, но сейчас ее будто осенило.
Кэролайн и Нора говорили о любви, о потерях, но больше всего об обязательствах, о том, что любовь — это нечто гораздо большее, чем чувство. Под конец Нора сказала, что иногда любовь — это выбор. В ней могут быть приливы и отливы, и порой во времена отлива женщине не во что верить, кроме воспоминаний, и не на что опереться, кроме выбора, сделанного ею когда-то давно.
— У нас были плохие времена, я позволила себе согнуться под их тяжестью и сбежала, — призналась Нора, глядя на Кэролайн. — Я поняла, как сильно люблю вашего отца, только когда оказалась так далеко, что уже не могла вернуться, да и поздно было. Все эти годы я непрестанно задавала себе вопрос: «Что, если?..»
Что, если?..
Руби закрыла глаза. Темнота словно давила на нее. В открытое окно доносился шум моря. Ей вспомнилось, как Дин интересовался, верит ли она во второй шанс.
— Да, верю, — произнесла она вслух.
Руби надеялась, что завтра, когда они выйдут в море, ей хватит храбрости повторить то же самое Дину. До сегодняшнего вечера представлялось немыслимым открыть другому человеку свое сердце, столь откровенно выставить его напоказ. Признаться, что хочешь любить и быть любимой. Но с сегодняшнего вечера жизнь изменилась — Руби не покидало ощущение, что в жизни все возможно.
Наутро Нора проснулась посвежевшей и обновленной, почти помолодевшей. Она благодарила Бога за то, что вечером выпила всего один коктейль.
Встав с кровати, она доковыляла до ванной. Закончив с утренним туалетом, быстро надела прогулочные шорты цвета хаки и белую льняную рубашку.
В гостиной о прошедшей ночи напоминали три стакана, в каждом высыхала на донышке желтовато-зеленая жидкость, пепельница с окурками сигарет, украдкой выкуренных Кэролайн, и стопка дисков, снятых с проигрывателя.
Впервые за нынешнее лето дом выглядел жилым. Беспорядок, оставленный ею и дочерьми… как же давно Нора его не видела!
Она поставила кофейник на огонь и самостоятельно поднялась на второй этаж. Дверь в комнату девочек была еще закрыта. Нора осторожно толкнула ее и заглянула внутрь: Кэролайн и Руби еще спали. Во сне обе казались юными и ранимыми. Глядя на дочерей, Нора вспомнила, как сама спала когда-то в этой комнате вместе с мужем, и зачастую между ними на постели лежали два маленьких теплых тельца.
И вот малышки выросли, стали взрослыми и спят в кровати, которая некогда служила их родителям. Кэролайн свернулась клубочком и отодвинулась на самый край матраса. Руби, наоборот, раскинулась, ноги и руки свисали вниз.
Нора подошла ближе и погладила розовую, чуть помятую щеку Руби. Кожа была такой мягкой, нежной…
— Просыпайтесь, сони.
Руби замычала во сне, заморгала и причмокнула губами, словно еще чувствовала вкус коктейля.
— Привет, мам.
Лежавшая рядом с ней Каро открыла глаза и потянулась. Увидев Нору, она попыталась сесть, но тут же схватилась за голову и рухнула обратно на подушку.
— Боже, голова раскалывается!
Руби выглядела не намного лучше, но она по крайней мере была способна принять сидячее положение.
— Видно, Л.П. не мешало немного потренироваться перед вчерашним вечером. — Она зажмурилась и потерла виски. — У нас есть аспирин?
— Аспирин? — простонала Кэролайн. — Это лекарство продается на каждом углу, а у меня есть обезболивающее посерьезнее. — Она с трудом села и привалилась к Руби. — Никогда больше не поддамся на твои уговоры. Черт, меня сейчас стошнит.
Руби обняла сестру за талию.
— Бери пример с мамы, у нее очень довольный вид.
Руби звонко рассмеялась, и Нора испытала острым приступ ностальгии. «Мои девочки», — подумала она. Казалось, только вчера они просили подарить им на Рождество кукол Барби в танцевальных костюмах.
Она хлопнула в ладоши:
— Девочки, подъем! Руби, ты не забыла, что мы сегодня катаемся на яхте с Дином и Эриком? А к семи Лотти ждет нас на обед.
Кэролайн позеленела.
— Катаемся на яхте?
Она вывернулась из-под руки Руби и плюхнулась на пол на четвереньки. Постояв так с минуту и часто дыша, она все гак же на четвереньках поползла в ванную. Там, схватившись за ручку двери, кое-как приняла вертикальное положение, повернулась к Руби и жалобно улыбнулась:
— Но прежде всего мне нужен душ!
— Черт! — Руби качнулась вперед, закрыв лицо руками. — Только не трать всю горячую воду.
— Прямо как в добрые старые времена, — заметила Нора.
Руби посмотрела на нес:
— Что-то не припомню, чтобы я пила текилу, когда училась в школе, или чтобы мы танцевали под пластинки, распевая во все горло, но в остальном… да, пожалуй.
— «Мы с тобой против всего мира», — процитировала Нора с грустной улыбкой. — Это была наша любимая песня.
— Я помню.
Норе хотелось приблизиться к Руби, но она осталась на месте. Вчера вечером Каро наконец вернулась к матери, но даже среди этою праздника смеха и слез Руби держалась отстраненно.
— Что ж, пойду приготовлю завтрак и соберу какой-нибудь ленч. Дин собирался подать лодку примерно в одиннадцать.
Нора немного подождала, но Руби молчала. Тогда она повернулась и стала спускаться. На полпути она услышала гул мотора подъезжающей машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33