— Ты звонил матери?
— Она в Европе. Шопинг проходит очень удачно. — Эрик издал звук, похожий на стон. — Она мне не звонила. Но прошло всего несколько дней.
Несколько дней с тех пор, как мать узнала, что ее сын умирает от рака, — и она не нашла времени позвонить. Эту женщину пристрелить мало!
— Ничего, если я завтра приеду тебя навестить? Ты на больничной койке, я в инвалидном кресле — славная получится парочка, как из «Полета над гнездом кукушки».
— Это будет замечательно! Вы не представляете, кто со мной тут…
Нора рассмеялась:
— А ты не представляешь, кто со мной!
— Дин…
— Руби…
Они произнесли это одновременно. Нора опомнилась первой:
— Дин на острове?
— Он приехал, чтобы быть рядом.
— Я знала, что он приедет, если ты позвонишь. Как вы с ним общаетесь?
— Чувствуется некоторая неловкость. Неуверенность. Мы будто старые школьные друзья, которые не виделись лет двадцать, а теперь встретились и не знают, что сказать. Но мы обязательно найдем путь друг к другу. А как Руби?
— Злится. Если честно, она меня ненавидит.
— Но она здесь, это что-нибудь да значит. Не забывайте, от ненависти до любви один шаг.
— Спасибо, мудрец. — Нора помолчала. — Мне пришлось сказать ей, что у тебя рак.
— Ничего страшного. На самом деле мне теперь все равно, кто об этом узнает. — Нора поняла по голосу, что Эрик улыбается. — Кстати, вы не догадываетесь, что произошло между Дином и Руби? Он не говорит.
— Руби тоже.
— Когда они разошлись, меня поблизости не было, я учился в Принстоне, но чувствуется, это было нечто. Чтобы сбежать от Руби, Дин даже уехал в закрытую школу.
— Ты думаешь о том же, о чем и я?
— Как свести их вместе?
Нора усмехнулась. Приятно поговорить о чем-то помимо болезни Эрика или скандала. А еще во время разговора она впервые за много лет почувствовала себя матерью.
— Осторожнее, мальчик мой, осторожнее.
Нора повесила трубку. В ноге пульсировала боль, но зуд, сопутствующий ей, был ненамного лучше самой боли. Она направилась в ванную, умылась и почистила зубы, потом выехала в коридор и позвала:
— Руби?
Ответа не последовало.
На полпути к кухне Нора заметила на столе посылку. Она с опаской приблизилась. Посылка была распечатана. Неудивительно, что Руби прячется.
Вздохнув, Нора поставила коробку на колени и двинулась в гостиную. Там она перебралась на диван и положила ногу на кофейный столик, бросив на него подушку. Из головы вылетели все мысли о Руби, Дине и истинной любви.
Дрожащими пальцами она открыла коричневый пакет с надписью «Новые письма» и вынула небольшую стопку корреспонденции. Сверху лежал маленький помятый конверт с почтовым штемпелем «Грейт-Фоллз, Монтана». Нора осторожно, словно боясь, что оно ее ужалит, развернула письмо и начала читать.
Нора!
Не могу заставить себя написать «дорогая». За последние несколько лет я писала вам десятки раз, два моих письма вы опубликовали, один раз ответит лично, выражая надежду, что у меня все хорошо.
Вы не представляете, как много вы для меня значили. Я тонула в болоте неудачного брака, а вы всегда готовы были помочь. Можете себе представить, как я себя чувствую, узнав, от кого принимала советы?
Я на вас равнялась, я в вас верила. Муж только разбил мне сердце, вы же сломили мой дух. Я могла бы по-прежнему вами восхищаться, если бы только вы были честной. Но теперь я знаю, что вы просто одна из многих знаменитостей, рекламирующих продукты, которыми они сами не пользуются.
Не трудитесь отвечать на мое письмо и не печатайте его в газете. Ваше мнение меня не интересует, и читать вашу колонку я больше не собираюсь. Думаю, я не одинока в своем решении. Если мне захочется почитать вымышленные истории, я пойду в библиотеку. Вы не имеете права никому ничего советовать.
Пусть Бог вас простит, Нора Бридж, но ваши бывшие поклонники не простят.
Нора свернула листок и положила обратно в конверт. Ей нужно было чем-то отвлечься, и она взяла телевизионный пульт. Ее не особенно удивило, что Кэролайн заменила старый телевизор более современной моделью. В наше время телевизор стал почти незаменимой вещью, особенно в доме, где есть маленькие дети.
Стоило ей нажать кнопку, как она услышала с экрана свою фамилию. Шло «Шоу Сары Перселл» — одна из тех передач, где женщины собираются вместе, чтобы поболтать, эдакий современный вариант встречи за чашкой кофе. Нора хотела переключить канал, но собственное имя поймало ее на крючок, словно рыбу.
Одна из зрительниц, невысокая полная женщина, встала. Сара подошла к ней и поднесла микрофон.
— Я доверяла Норе Бридж, понимаете, доверяла, — призналась женщина, — а теперь чувствую себя идиоткой.
Из соседнего ряда поднялась другая:
— Как можно доверять знаменитости? Ради того, чтобы подняться повыше, все они готовы врать и дурачить публику. Так уж повелось.
Полная дама покраснела, казалось, она сейчас расплачется.
— Я думала, она не похожа на остальных…
Микрофон снова взяла Сара.
— Здесь был затронут интересный вопрос. — Она повернулась к мужчине, сидящему на сцене: — Доктор Харрисон, люди разгневаны, что Нора Бридж им лгала. Но было ли это ложью? Разве человек обязан рассказывать о себе абсолютно все только потому, что он на виду?
Доктор Харрисон холодно улыбнулся:
— Разумеется, люди подобного масштаба имеют право на секреты, пока они не относятся к делу. Нора не смела предлагать себя в качестве эксперта по вопросам любви и брака. Впрочем, доверять ей в любом случае было нелепо. Нора Бридж — малообразованная женщина, ее претензии на славу подкреплялись лишь тем, что она вела рубрику в ежедневной газете. Доверие следует приберегать для достойных, для профессионалов, специально обученных помогать людям.
— Минуточку, доктор, — перебила Сара. — Я не думаю, что образование…
— Нора Бридж делала вид, будто знает ответы на все вопросы, но никто не потрудился поинтересоваться, откуда эти ответы взялись. Я надеюсь, американцы извлекут для себя урок из этой истории и наконец поймут, что микрофон не решает человеческих проблем. Для этого требуются соответствующее образование, умение сопереживать, порядочность — качества, которыми миссис Бридж явно обделена.
— Она трусиха! — крикнул кто-то из зала. — Где она сейчас? Ей бы следовало…
Нора выключила телевизор. Она не могла пошевелиться. Все се тело охватила дрожь, ей стало холодно, причем холод шел откуда-то изнутри, а горло сдавило так, что стало трудно дышать.
— Нора?
Нора застыла с бешено бьющимся сердцем. Она даже не слышала, как Руби спускалась по лестнице.
Руби вошла в комнату, медленно обогнула инвалидное кресло и села напротив на стул с кожаной обивкой.
— Хорошо спала?
Нора уставилась на свои руки, думая: «Ради Бога, оставь меня в покое, уходи, не разговаривай со мной!»
— Да. — Ей едва хватило сил ответить. — Спасибо.
Снова воцарилась тишина. Когда молчание слишком затянулось, заговорила Руби:
— Я прочла твои советы.
— Правда? — Голос Норы был едва слышен.
— У тебя хорошо получается.
Облегчение, испытанное Норой, было столь велико, что она ахнула. В эту минуту только «Я люблю тебя» могло бы заменить для нее больше И все же, несмотря на облегчение, слова Руби напомнили ей о том, чего она лишилась на этой неделе.
— Спасибо, — тихо повторила она.
Когда она в конце концов подняла голову, то обнаружила, что Руби наблюдает за ней, прищурившись.
— Насколько я понимаю, ты прочла несколько новых писем.
Дочь наклонилась вперед и уперлась локтям в колени. Казалось, она заметила все: дрожащие руки матери, телевизионный пульт, брошенный на пол.
Норе хотелось небрежно бросить какую-нибудь фразу, показав тем самым, как мало значат для нее эти резкие письма, но она не могла.
— Они меня возненавидели.
— Это посторонние люди, они тебя даже не знают. Они не могут любить тебя или ненавидеть. — Руби сверкнула зубами в улыбке. — Сильные чувства оставь для семьи.
«Которая тоже меня ненавидит».
От этой мысли Норе стало только хуже.
— Для какой семьи? — тихо простонала она. — Какая у меня осталась семья?
Руби долго смотрела на мать молча и наконец спросила:
— Знаешь, что я вспомнила после того, как прочла твою рубрику?
Нора вытерла глаза.
— Что?
— В седьмом классе — мне тогда было двенадцать — я удостоилась чести вести первый вечер белых танцев. Помнишь, устраивалось на Лопесе такое важное мероприятие, танцы, на которых девочки приглашают мальчиков? Мистер Ландберг из скобяной лавки сказал, что, значит, наш мир катится в преисподнюю.
Нора шмыгнула носом.
— Помню.
— Мне хотелось, чтобы это событие попало в местную газету. Все надо мной подшучивали, кроме тебя. Ты единственная отнеслась к моей просьбе всерьез. — Руби улыбнулась. — Я видела, как ты очаровывала старого толстого редактора «Айленд таймс». Помню, я тогда очень удивилась, как легко тебе удалось уговорить его.
— Редакция находилась в душном вонючем офисе, но явлюбилась в него в ту же секунду, как переступила порог, — подхватила Нора, впервые за много лет вспомнив тот день. — Мне понравились запах бумаги, стрекотание пишущих машинок, я позавидовала репортерам и лаже их пальцам, перепачканным чернилами. Впервые в жизни мне показалось, я нашла свое место. Я всегда знала, что во мне живут какие-то слова, но только не понимала, что с ними делать.
Нора взглянула на дочь. Руби была очень серьезна.
— Выходит, это я указала тебе, как уйти из нашей жизни.
Нора вздохнула:
— Пойми, я бросила семью не ради карьеры. Работа не имела никакого отношения к моему решению.
— Ну да, конечно.
— Ах, Руби, ты хочешь получить ответы, но задаешь не те вопросы! Надо смотреть не на конец истории, а на ее начало. Я считаю, что причины моего ухода от вашего отца возникли еще до того, как я с ним познакомилась.
— Не понимаю.
Норе хотелось спросить дочь, приведет ли их этот разговор к чему-то или он лишь способ убить время. Трусливая часть ее существа хотела сменить тему, поговорить о Дине, об Эрике, но Нора не позволила себе избрать легкий путь. Наконец-то они с Руби вплотную приблизились к тому, что было на самом деле важно.
Она посмотрела в окно.
— Мой отец был алкоголиком. Трезвый он был почти нормальным, но когда напивался — а таким он бывал большую часть времени, — то становился злобным, как зверь. Я научилась хранить это в тайне ото всех. Дети алкоголиков обычно так и делают — хранят тайны. Черт возьми, даже для того, чтобы просто произносить вслух слово «алкоголик», мне потребовалось пятнадцать лет общения с психологом!
Руби невольно приоткрыла рот.
— Ты нам никогда не рассказывала…
— На ферме вроде нашей соседям не слышны женские вопли или плач девочки, и ты быстро начинаешь понимать, что, кричи не кричи, не поможет. Поэтому пытаешься сделаться как можно меньше, как можно незаметнее в надежде, что, если ты съежишься достаточно, он пройдет мимо.
— Он над тобой издевался?
«Издевался»… Как мало выражает это слово!
— Он не сделал со мной самого страшного, что отец может сделать с дочерью, но он меня… сформировал. Я росла, стараясь быть невидимой, вздрагивая от каждого шороха. Пожалуй, я выпрямилась, только уйдя от твоего отца. — Нора подалась вперед, в упор глядя в глаза дочери. — Многие годы я думала, что если не буду говорить об отце, он сам собой уйдет из моей жизни, из моих кошмарных снов. Я надеялась, что смогу его забыть.
Руби прерывисто вздохнула:
— Тебе удалось?
Нора поняла, что дочь проводит параллели. «Я тебя забыла».
— Нет. Скорее наоборот, он получил надо мной еще большую власть, и я превратилась в женщину, которая не может представить себя любимой.
— Потому что родной отец тебя не любил.
— Очень похоже на чувства девочки, брошенной матерью. — Нора не позволила себе отвести взгляд. — А ты когда-нибудь влюблялась… после Дина?
— Я почти пять лет жила с парнем, его звали Макс Блум.
— Ты его любила?
— Хотела любить.
— А он тебя?
Руби встала, подошла к книжному шкафу и стала перебирать старую коллекцию записей.
— Наверное. Во всяком случае, вначале.
— Как вы расстались?
Руби пожала плечами:
— Однажды вечером я вернулась с работы и обнаружила, что он уехал. Из кухни он забрал все, кроме кофеварки. В ванной оставил бритву с остатками щетины и почти пустой пузырек шампуня, зато унес банные полотенца.
Норе очень хотелось посочувствовать дочери, показать, как хорошо она понимает ее боль, но это было бы слишком легким выходом из положения. Сейчас, когда они по-настоящему разговаривали, главным было не ее понимание, а сама Руби. Руби, как и Нора, пыталась убежать от проблем, и порой убегала так далеко и так быстро, что ее не интересовало, что, собственно, она оставляет позади.
— Ты когда-нибудь говорила, что любишь его?
— Почти.
— А-а.
Руби нахмурилась:
— Как понимать это твое «а-а»?
— Макс говорил, что он тебя любит?
— Говорил, но ты не знаешь Макса. Он и продавщице в супермаркете говорил, что он ее любит.
Нора поняла, что придется выразиться более прямолинейно.
— Позволь задать тебе один вопрос. Как по-твоему, сколько нужно времени, чтобы влюбиться?
Дочь раздраженно вздохнула:
— Кажется, я поняла, что ты хочешь сказать: я никогда не любила Макса по-настоящему, так почему же я заплакала, когда он от меня ушел?
— Нет, я не это имела в виду. Ты почти пять лет жила и спала с мужчиной, но за все время ни разу не сказала, что любишь его, даже после того как он сам сказал тебе эти драгоценные слова. Вопрос не в том, почему он ушел. Вопрос в другом: почему он так долго оставался?
Руби была ошарашена.
— О Боже… Я никогда не думала об этом с такой точки зрения.
Она беспомощно посмотрела на мать.
— Я призналась твоему отцу в любви, когда мы в первый раз были близки. До этого я никому никогда не говорила таких слов, в нашей семье это не было принято, я хранила их в душе всю жизнь. А как ты думаешь, когда Рэнд сказал, что любит меня?
— Когда?
— Никогда. Я ждала этих слов, как ребенок ждет подарков на Рождество. Каждый раз, признаваясь ему в любви, я ждала, но он молчал, и каждая секунда молчания была для меня равносильна маленькой смерти.
Руби закрыла глаза и покачала головой:
— Не надо, пожалуйста…
— Я хотела вырастить дочь сильной и уверенной в себе, а вместо этого сделала такой же, как я. Я научила тебя бояться любви, заранее ждать, что тебя бросят. Я была плохой матерью, а расплачиваешься за это ты. Мне очень, очень жаль, что так получилось.
— Ты не была плохой матерью, — тихо возразила Руби, — пока не ушла.
Нора почему-то растрогалась до слез.
— Спасибо. — Она сознавала, что, позволяя себе снова полюбить дочь, ступает па опасный путь, но ничего не могла с этим поделать. — Я до сих пор помню тебя маленькой девочкой, которая плакала всякий раз, когда птенец выпадал из гнезда.
— Той девочки давным-давно нет.
— Ты снова ее найдешь, — мягко возразила Нора, — и, вероятно, это придет вместе с новой любовью. Ты сама поймешь, когда влюбишься по-настоящему, поймешь и перестанешь бояться.
После обеда Руби отправилась принимать ванну и сидела в воде до тех пор, пока та не остыла.
Мир, ее мир, изменился, но она никак не могла взять в толк, в чем именно. Она чувствовала себя так, словно вошла в безупречно декорированную комнату, инстинктивно сознавая, что в ней есть некий изъян.
Руби вылезла из четырехпалой ванны и встала на розовый пушистый коврик. С нее капала вода. Она вытерлась и надела тренировочные брюки и просторную футболку с университетской эмблемой. Потом, пригладив волосы пальцами, взяла желтый блокнот и забралась на кровать.
Сегодня я разговаривала с матерью. За этой, казалось бы, обыкновенной фразой скрывается поистине революционное событие.
Я с ней разговаривала. Она разговаривала со мной. К концу беседы мы обе ревели, хотя, я уверена, по разным причинам.
Я одного не пойму — куда нам идти дальше. Не могу же я делать вид, будто ничего не изменилось! И все же это был просто разговор. Две женщины, чужие друг другу, несмотря на общее прошлое, обменивались словами. Мне хочется верить — мое ощущение, что все изменилось, ошибочно.
Тогда почему я заплакала? Почему, глядя на нее. снова почувствовала себя ребенком и, пусть мимолетно, задала себе вопрос: «Что, если?..»
Глава 13
Дин принес брату еду на подносе — стакан сока, яйцо всмятку и поджаренный ломтик белого хлеба. Он знал, что Эрик много не съест, ему хватит нескольких кусочков, но принесенный завтрак создавай видимость нормальной жизни.
Войдя в комнату, Дин застал больного уже сидящим в кровати.
— Привет, Диио.
Дин помог Эрику сесть повыше и аккуратно поставил поднос ему на колени.
— Мм… Как вкусно пахнет! — воскликнул Эрик.
Дин отдернул занавески и приоткрыл окно, впуская в комнату шум моря. Затем повернулся к брату. Он вдруг заметил, что тот с утра выглядит еще более обессиленным и бледным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Она в Европе. Шопинг проходит очень удачно. — Эрик издал звук, похожий на стон. — Она мне не звонила. Но прошло всего несколько дней.
Несколько дней с тех пор, как мать узнала, что ее сын умирает от рака, — и она не нашла времени позвонить. Эту женщину пристрелить мало!
— Ничего, если я завтра приеду тебя навестить? Ты на больничной койке, я в инвалидном кресле — славная получится парочка, как из «Полета над гнездом кукушки».
— Это будет замечательно! Вы не представляете, кто со мной тут…
Нора рассмеялась:
— А ты не представляешь, кто со мной!
— Дин…
— Руби…
Они произнесли это одновременно. Нора опомнилась первой:
— Дин на острове?
— Он приехал, чтобы быть рядом.
— Я знала, что он приедет, если ты позвонишь. Как вы с ним общаетесь?
— Чувствуется некоторая неловкость. Неуверенность. Мы будто старые школьные друзья, которые не виделись лет двадцать, а теперь встретились и не знают, что сказать. Но мы обязательно найдем путь друг к другу. А как Руби?
— Злится. Если честно, она меня ненавидит.
— Но она здесь, это что-нибудь да значит. Не забывайте, от ненависти до любви один шаг.
— Спасибо, мудрец. — Нора помолчала. — Мне пришлось сказать ей, что у тебя рак.
— Ничего страшного. На самом деле мне теперь все равно, кто об этом узнает. — Нора поняла по голосу, что Эрик улыбается. — Кстати, вы не догадываетесь, что произошло между Дином и Руби? Он не говорит.
— Руби тоже.
— Когда они разошлись, меня поблизости не было, я учился в Принстоне, но чувствуется, это было нечто. Чтобы сбежать от Руби, Дин даже уехал в закрытую школу.
— Ты думаешь о том же, о чем и я?
— Как свести их вместе?
Нора усмехнулась. Приятно поговорить о чем-то помимо болезни Эрика или скандала. А еще во время разговора она впервые за много лет почувствовала себя матерью.
— Осторожнее, мальчик мой, осторожнее.
Нора повесила трубку. В ноге пульсировала боль, но зуд, сопутствующий ей, был ненамного лучше самой боли. Она направилась в ванную, умылась и почистила зубы, потом выехала в коридор и позвала:
— Руби?
Ответа не последовало.
На полпути к кухне Нора заметила на столе посылку. Она с опаской приблизилась. Посылка была распечатана. Неудивительно, что Руби прячется.
Вздохнув, Нора поставила коробку на колени и двинулась в гостиную. Там она перебралась на диван и положила ногу на кофейный столик, бросив на него подушку. Из головы вылетели все мысли о Руби, Дине и истинной любви.
Дрожащими пальцами она открыла коричневый пакет с надписью «Новые письма» и вынула небольшую стопку корреспонденции. Сверху лежал маленький помятый конверт с почтовым штемпелем «Грейт-Фоллз, Монтана». Нора осторожно, словно боясь, что оно ее ужалит, развернула письмо и начала читать.
Нора!
Не могу заставить себя написать «дорогая». За последние несколько лет я писала вам десятки раз, два моих письма вы опубликовали, один раз ответит лично, выражая надежду, что у меня все хорошо.
Вы не представляете, как много вы для меня значили. Я тонула в болоте неудачного брака, а вы всегда готовы были помочь. Можете себе представить, как я себя чувствую, узнав, от кого принимала советы?
Я на вас равнялась, я в вас верила. Муж только разбил мне сердце, вы же сломили мой дух. Я могла бы по-прежнему вами восхищаться, если бы только вы были честной. Но теперь я знаю, что вы просто одна из многих знаменитостей, рекламирующих продукты, которыми они сами не пользуются.
Не трудитесь отвечать на мое письмо и не печатайте его в газете. Ваше мнение меня не интересует, и читать вашу колонку я больше не собираюсь. Думаю, я не одинока в своем решении. Если мне захочется почитать вымышленные истории, я пойду в библиотеку. Вы не имеете права никому ничего советовать.
Пусть Бог вас простит, Нора Бридж, но ваши бывшие поклонники не простят.
Нора свернула листок и положила обратно в конверт. Ей нужно было чем-то отвлечься, и она взяла телевизионный пульт. Ее не особенно удивило, что Кэролайн заменила старый телевизор более современной моделью. В наше время телевизор стал почти незаменимой вещью, особенно в доме, где есть маленькие дети.
Стоило ей нажать кнопку, как она услышала с экрана свою фамилию. Шло «Шоу Сары Перселл» — одна из тех передач, где женщины собираются вместе, чтобы поболтать, эдакий современный вариант встречи за чашкой кофе. Нора хотела переключить канал, но собственное имя поймало ее на крючок, словно рыбу.
Одна из зрительниц, невысокая полная женщина, встала. Сара подошла к ней и поднесла микрофон.
— Я доверяла Норе Бридж, понимаете, доверяла, — призналась женщина, — а теперь чувствую себя идиоткой.
Из соседнего ряда поднялась другая:
— Как можно доверять знаменитости? Ради того, чтобы подняться повыше, все они готовы врать и дурачить публику. Так уж повелось.
Полная дама покраснела, казалось, она сейчас расплачется.
— Я думала, она не похожа на остальных…
Микрофон снова взяла Сара.
— Здесь был затронут интересный вопрос. — Она повернулась к мужчине, сидящему на сцене: — Доктор Харрисон, люди разгневаны, что Нора Бридж им лгала. Но было ли это ложью? Разве человек обязан рассказывать о себе абсолютно все только потому, что он на виду?
Доктор Харрисон холодно улыбнулся:
— Разумеется, люди подобного масштаба имеют право на секреты, пока они не относятся к делу. Нора не смела предлагать себя в качестве эксперта по вопросам любви и брака. Впрочем, доверять ей в любом случае было нелепо. Нора Бридж — малообразованная женщина, ее претензии на славу подкреплялись лишь тем, что она вела рубрику в ежедневной газете. Доверие следует приберегать для достойных, для профессионалов, специально обученных помогать людям.
— Минуточку, доктор, — перебила Сара. — Я не думаю, что образование…
— Нора Бридж делала вид, будто знает ответы на все вопросы, но никто не потрудился поинтересоваться, откуда эти ответы взялись. Я надеюсь, американцы извлекут для себя урок из этой истории и наконец поймут, что микрофон не решает человеческих проблем. Для этого требуются соответствующее образование, умение сопереживать, порядочность — качества, которыми миссис Бридж явно обделена.
— Она трусиха! — крикнул кто-то из зала. — Где она сейчас? Ей бы следовало…
Нора выключила телевизор. Она не могла пошевелиться. Все се тело охватила дрожь, ей стало холодно, причем холод шел откуда-то изнутри, а горло сдавило так, что стало трудно дышать.
— Нора?
Нора застыла с бешено бьющимся сердцем. Она даже не слышала, как Руби спускалась по лестнице.
Руби вошла в комнату, медленно обогнула инвалидное кресло и села напротив на стул с кожаной обивкой.
— Хорошо спала?
Нора уставилась на свои руки, думая: «Ради Бога, оставь меня в покое, уходи, не разговаривай со мной!»
— Да. — Ей едва хватило сил ответить. — Спасибо.
Снова воцарилась тишина. Когда молчание слишком затянулось, заговорила Руби:
— Я прочла твои советы.
— Правда? — Голос Норы был едва слышен.
— У тебя хорошо получается.
Облегчение, испытанное Норой, было столь велико, что она ахнула. В эту минуту только «Я люблю тебя» могло бы заменить для нее больше И все же, несмотря на облегчение, слова Руби напомнили ей о том, чего она лишилась на этой неделе.
— Спасибо, — тихо повторила она.
Когда она в конце концов подняла голову, то обнаружила, что Руби наблюдает за ней, прищурившись.
— Насколько я понимаю, ты прочла несколько новых писем.
Дочь наклонилась вперед и уперлась локтям в колени. Казалось, она заметила все: дрожащие руки матери, телевизионный пульт, брошенный на пол.
Норе хотелось небрежно бросить какую-нибудь фразу, показав тем самым, как мало значат для нее эти резкие письма, но она не могла.
— Они меня возненавидели.
— Это посторонние люди, они тебя даже не знают. Они не могут любить тебя или ненавидеть. — Руби сверкнула зубами в улыбке. — Сильные чувства оставь для семьи.
«Которая тоже меня ненавидит».
От этой мысли Норе стало только хуже.
— Для какой семьи? — тихо простонала она. — Какая у меня осталась семья?
Руби долго смотрела на мать молча и наконец спросила:
— Знаешь, что я вспомнила после того, как прочла твою рубрику?
Нора вытерла глаза.
— Что?
— В седьмом классе — мне тогда было двенадцать — я удостоилась чести вести первый вечер белых танцев. Помнишь, устраивалось на Лопесе такое важное мероприятие, танцы, на которых девочки приглашают мальчиков? Мистер Ландберг из скобяной лавки сказал, что, значит, наш мир катится в преисподнюю.
Нора шмыгнула носом.
— Помню.
— Мне хотелось, чтобы это событие попало в местную газету. Все надо мной подшучивали, кроме тебя. Ты единственная отнеслась к моей просьбе всерьез. — Руби улыбнулась. — Я видела, как ты очаровывала старого толстого редактора «Айленд таймс». Помню, я тогда очень удивилась, как легко тебе удалось уговорить его.
— Редакция находилась в душном вонючем офисе, но явлюбилась в него в ту же секунду, как переступила порог, — подхватила Нора, впервые за много лет вспомнив тот день. — Мне понравились запах бумаги, стрекотание пишущих машинок, я позавидовала репортерам и лаже их пальцам, перепачканным чернилами. Впервые в жизни мне показалось, я нашла свое место. Я всегда знала, что во мне живут какие-то слова, но только не понимала, что с ними делать.
Нора взглянула на дочь. Руби была очень серьезна.
— Выходит, это я указала тебе, как уйти из нашей жизни.
Нора вздохнула:
— Пойми, я бросила семью не ради карьеры. Работа не имела никакого отношения к моему решению.
— Ну да, конечно.
— Ах, Руби, ты хочешь получить ответы, но задаешь не те вопросы! Надо смотреть не на конец истории, а на ее начало. Я считаю, что причины моего ухода от вашего отца возникли еще до того, как я с ним познакомилась.
— Не понимаю.
Норе хотелось спросить дочь, приведет ли их этот разговор к чему-то или он лишь способ убить время. Трусливая часть ее существа хотела сменить тему, поговорить о Дине, об Эрике, но Нора не позволила себе избрать легкий путь. Наконец-то они с Руби вплотную приблизились к тому, что было на самом деле важно.
Она посмотрела в окно.
— Мой отец был алкоголиком. Трезвый он был почти нормальным, но когда напивался — а таким он бывал большую часть времени, — то становился злобным, как зверь. Я научилась хранить это в тайне ото всех. Дети алкоголиков обычно так и делают — хранят тайны. Черт возьми, даже для того, чтобы просто произносить вслух слово «алкоголик», мне потребовалось пятнадцать лет общения с психологом!
Руби невольно приоткрыла рот.
— Ты нам никогда не рассказывала…
— На ферме вроде нашей соседям не слышны женские вопли или плач девочки, и ты быстро начинаешь понимать, что, кричи не кричи, не поможет. Поэтому пытаешься сделаться как можно меньше, как можно незаметнее в надежде, что, если ты съежишься достаточно, он пройдет мимо.
— Он над тобой издевался?
«Издевался»… Как мало выражает это слово!
— Он не сделал со мной самого страшного, что отец может сделать с дочерью, но он меня… сформировал. Я росла, стараясь быть невидимой, вздрагивая от каждого шороха. Пожалуй, я выпрямилась, только уйдя от твоего отца. — Нора подалась вперед, в упор глядя в глаза дочери. — Многие годы я думала, что если не буду говорить об отце, он сам собой уйдет из моей жизни, из моих кошмарных снов. Я надеялась, что смогу его забыть.
Руби прерывисто вздохнула:
— Тебе удалось?
Нора поняла, что дочь проводит параллели. «Я тебя забыла».
— Нет. Скорее наоборот, он получил надо мной еще большую власть, и я превратилась в женщину, которая не может представить себя любимой.
— Потому что родной отец тебя не любил.
— Очень похоже на чувства девочки, брошенной матерью. — Нора не позволила себе отвести взгляд. — А ты когда-нибудь влюблялась… после Дина?
— Я почти пять лет жила с парнем, его звали Макс Блум.
— Ты его любила?
— Хотела любить.
— А он тебя?
Руби встала, подошла к книжному шкафу и стала перебирать старую коллекцию записей.
— Наверное. Во всяком случае, вначале.
— Как вы расстались?
Руби пожала плечами:
— Однажды вечером я вернулась с работы и обнаружила, что он уехал. Из кухни он забрал все, кроме кофеварки. В ванной оставил бритву с остатками щетины и почти пустой пузырек шампуня, зато унес банные полотенца.
Норе очень хотелось посочувствовать дочери, показать, как хорошо она понимает ее боль, но это было бы слишком легким выходом из положения. Сейчас, когда они по-настоящему разговаривали, главным было не ее понимание, а сама Руби. Руби, как и Нора, пыталась убежать от проблем, и порой убегала так далеко и так быстро, что ее не интересовало, что, собственно, она оставляет позади.
— Ты когда-нибудь говорила, что любишь его?
— Почти.
— А-а.
Руби нахмурилась:
— Как понимать это твое «а-а»?
— Макс говорил, что он тебя любит?
— Говорил, но ты не знаешь Макса. Он и продавщице в супермаркете говорил, что он ее любит.
Нора поняла, что придется выразиться более прямолинейно.
— Позволь задать тебе один вопрос. Как по-твоему, сколько нужно времени, чтобы влюбиться?
Дочь раздраженно вздохнула:
— Кажется, я поняла, что ты хочешь сказать: я никогда не любила Макса по-настоящему, так почему же я заплакала, когда он от меня ушел?
— Нет, я не это имела в виду. Ты почти пять лет жила и спала с мужчиной, но за все время ни разу не сказала, что любишь его, даже после того как он сам сказал тебе эти драгоценные слова. Вопрос не в том, почему он ушел. Вопрос в другом: почему он так долго оставался?
Руби была ошарашена.
— О Боже… Я никогда не думала об этом с такой точки зрения.
Она беспомощно посмотрела на мать.
— Я призналась твоему отцу в любви, когда мы в первый раз были близки. До этого я никому никогда не говорила таких слов, в нашей семье это не было принято, я хранила их в душе всю жизнь. А как ты думаешь, когда Рэнд сказал, что любит меня?
— Когда?
— Никогда. Я ждала этих слов, как ребенок ждет подарков на Рождество. Каждый раз, признаваясь ему в любви, я ждала, но он молчал, и каждая секунда молчания была для меня равносильна маленькой смерти.
Руби закрыла глаза и покачала головой:
— Не надо, пожалуйста…
— Я хотела вырастить дочь сильной и уверенной в себе, а вместо этого сделала такой же, как я. Я научила тебя бояться любви, заранее ждать, что тебя бросят. Я была плохой матерью, а расплачиваешься за это ты. Мне очень, очень жаль, что так получилось.
— Ты не была плохой матерью, — тихо возразила Руби, — пока не ушла.
Нора почему-то растрогалась до слез.
— Спасибо. — Она сознавала, что, позволяя себе снова полюбить дочь, ступает па опасный путь, но ничего не могла с этим поделать. — Я до сих пор помню тебя маленькой девочкой, которая плакала всякий раз, когда птенец выпадал из гнезда.
— Той девочки давным-давно нет.
— Ты снова ее найдешь, — мягко возразила Нора, — и, вероятно, это придет вместе с новой любовью. Ты сама поймешь, когда влюбишься по-настоящему, поймешь и перестанешь бояться.
После обеда Руби отправилась принимать ванну и сидела в воде до тех пор, пока та не остыла.
Мир, ее мир, изменился, но она никак не могла взять в толк, в чем именно. Она чувствовала себя так, словно вошла в безупречно декорированную комнату, инстинктивно сознавая, что в ней есть некий изъян.
Руби вылезла из четырехпалой ванны и встала на розовый пушистый коврик. С нее капала вода. Она вытерлась и надела тренировочные брюки и просторную футболку с университетской эмблемой. Потом, пригладив волосы пальцами, взяла желтый блокнот и забралась на кровать.
Сегодня я разговаривала с матерью. За этой, казалось бы, обыкновенной фразой скрывается поистине революционное событие.
Я с ней разговаривала. Она разговаривала со мной. К концу беседы мы обе ревели, хотя, я уверена, по разным причинам.
Я одного не пойму — куда нам идти дальше. Не могу же я делать вид, будто ничего не изменилось! И все же это был просто разговор. Две женщины, чужие друг другу, несмотря на общее прошлое, обменивались словами. Мне хочется верить — мое ощущение, что все изменилось, ошибочно.
Тогда почему я заплакала? Почему, глядя на нее. снова почувствовала себя ребенком и, пусть мимолетно, задала себе вопрос: «Что, если?..»
Глава 13
Дин принес брату еду на подносе — стакан сока, яйцо всмятку и поджаренный ломтик белого хлеба. Он знал, что Эрик много не съест, ему хватит нескольких кусочков, но принесенный завтрак создавай видимость нормальной жизни.
Войдя в комнату, Дин застал больного уже сидящим в кровати.
— Привет, Диио.
Дин помог Эрику сесть повыше и аккуратно поставил поднос ему на колени.
— Мм… Как вкусно пахнет! — воскликнул Эрик.
Дин отдернул занавески и приоткрыл окно, впуская в комнату шум моря. Затем повернулся к брату. Он вдруг заметил, что тот с утра выглядит еще более обессиленным и бледным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33