«Хочу напоить лилии допьяна», Ц сказал он
и стал вливать в раскрытые бутоны красное вино. А потом смотрел, как багро
вые капли стекают между лепестками… Или еще. Мы впервые оказались в Лако
сте и гуляли вдвоем по двору замка. Альфонс остановился возле сарая, где л
ежали вязанки дров, перетянутые веревками, и сказал: «Какое уродство! Пре
дставляешь, вот была бы красота Ц белоснежные березовые стволы, стянуты
е золотыми канатами!..» А один раз там же, в Лакосте, когда мы возвращались с
охоты, Альфонс прямо пальцами вырвал у убитого зайца сердце из груди. «Вз
гляни, Ц засмеялся он, Ц вместилище любви у зайца той же формы, что у нас
с тобой…» Я тогда воспринимала все это как милые, эксцентричные причуды.
И лишь теперь бусины соединились в одну нить… В моей душе родилось всепо
глощающее чувство, неподвластное рассудку. Чувство говорило: «Раз уж теб
е удалось собрать в одно ожерелье рассыпанные в памяти бусины, береги те
перь эту драгоценность, храни ее как зеницу ока». А что, если когда-то, давн
ым-давно, так давно, что туда даже не проникают лучи памяти, я оборвала нит
ь своего ожерелья и оно рассыпалось? Вдруг теперь я сумела восстановить
его в первозданном виде?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ты имеешь в виду рок, фатум?
РЕНЕ. Нет, рок здесь ни при чем.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Но ведь эти самые алые бусы рассыпал Альфонс, а не ты.
РЕНЕ. Рассыпал и преподнес мне.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Все это гордыня и самообман. Ты себя просто губишь!
РЕНЕ. Я же говорила, матушка, вы не поймете. А я наконец постигла самую суть,
истину. И на этом знании зиждется моя добродетель. Можете ли вы понять, что
говорит вам жена Альфонса де Сада?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Истина Ц это кнут и сладкие пилюльки. Срам и бесчестие Ц
вот в чем истина!
РЕНЕ. Голос житейской мудрости. Извечное пристрастие племени людей. Стои
т произойти чему-то необычному, как люди сразу слетаются со всех сторон, с
ловно мухи на труп, и высасывают, высасывают из случившегося свою житейс
кую мудрость. Потом труп закопают, а у себя в тетрадочках запишут и обязат
ельно пометят: это Ц срам, это Ц бесчестье и так далее. А мне до житейской
мудрости дела нет. Я столкнулась с явлением, на которое табличку с надпис
ью не повесишь. Проще простого было бы решить для себя: мой муж Ц чудовище
, и дело с концом. Он Ц чудовище, а я Ц честная, достойная, безупречная.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Но ведь Альфонс и в самом деле чудовище! Разве нормальном
у человеческому существу возможно понять его поступки? Лучше и не пытать
ся Ц а то как бы самой не обжечься.
РЕНЕ. Так не бывает, чтобы один из супругов был чудовищем, а другой Ц обык
новенным, нормальным человеком.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Рене! Уж не хочешь ли ты сказать…
РЕНЕ. Не пугайтесь, матушка, не пугайтесь. Или в вас говорит любопытство, к
ак в графине Сан-Фон? Я всего лишь хочу сказать, что раз мой муж Ц чудовище
порока, то мне ничего не остается, как быть чудовищем добродетели. То, с че
м я столкнулась, не имеет имени и названия. Все вокруг говорят, что Альфонс
Ц преступник. А я знаю: Альфонс и его грехи Ц это одно целое. Улыбка марки
за и его ярость, нежность и жестокость, ласковое прикосновение пальцев к
моим плечам, когда он снимает с меня пеньюар, и рука, хлещущая кнутом марсе
льских шлюх, Ц тут одно от другого не оторвать. И красная от крови, порота
я задница Альфонса неотделима от его холеных локонов и благородного оче
ртания губ.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Как ты можешь соединять высокое и низкое, благородное и м
ерзкое?! Ты сама себя унижаешь! Женщина рода де Монтрей никогда, никогда и
ни в чем не может быть поставлена рядом с марсельской… девицей сомнитель
ного поведения! Так что нечего подыскивать оправдания своему муженьку
Ц мне, матери, больно это слышать.
РЕНЕ. Вы так ничего и не поняли, матушка. А ведь мы должны мыслить и чувство
вать одинаково, если хотим спасти Альфонса. Ну как же вы не видите! Альфонс
Ц это симфония, в которой есть только одна тема Ц главная и единственна
я. Я поклялась хранить верность мужу, а стало быть Ц и звучащей в нем музы
ке. Иногда тема нежна и мелодична, иногда яростна и жестока, в ней слышен с
вист кнута, в ней брызжет кровь. Мне Альфонс не исполнял той, второй, части
Ц уж не знаю, из уважения или из пренебрежения. Но я теперь очень хорошо п
онимаю главное: если хочешь быть верной женой, надо любить не добрые слов
а и дела мужа, а истинную его природу. Обшивка корабля, плывущего по океану
, приемлет и пожирающего ее древесного червя, и чистую морскую воду.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Но мы обе с тобой обманулись Ц он прикидывался не таким, к
аков есть.
РЕНЕ. Матушка, не родилась еще такая женщина, которую мог бы обмануть мужч
ина.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Да уж слишком твой мужчина не похож на остальных.
РЕНЕ. И все-таки Ц мужчина. Уж поверьте мне… Но вы правы, выходя замуж, я со
всем еще его не знала. И узнала, что он такое на самом деле, совсем недавно. О
днако не могу сказать, что мне открылся чужой, незнакомый облик, Ц все ра
вно это мой Альфонс. Ведь не выросли же у него, в конце концов, рога и хвост!
А может быть, я потому и полюбила его когда-то, что угадывала зловещую тен
ь, спрятанную за веселой улыбкой и ясным взором? Невозможно любить розу и
одновременно ненавидеть ее запах.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Глупости. Просто роза имеет запах, соответствующий ее вид
у.
РЕНЕ. Откуда вы знаете, быть может, страсть к крови, одолевающая Альфонса,
досталась ему от далекого предка, ходившего в крестовый поход?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Не забывай: кровь, о которой ты говоришь, это кровь… низких
женщин.
РЕНЕ. Ах, матушка, кровь есть кровь Ц природу не обманешь.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ей-богу, такое чувство, словно это Альфонс со мной разгова
ривает, а не ты!
РЕНЕ. Умоляю, матушка, спасите его! Ради Бога! Если бы только Альфонса поми
ловали! Клянусь, я бы все сделала, чтобы достучаться до его сердца, до его с
умрачной, истерзанной души! Я смогла бы это сделать Ц и сплетням пришел б
ы конец. Их вытеснили бы вести о добрых делах маркиза, он искупил бы свою в
ину перед людьми! О-о, только бы спасти его, только бы спасти!.. ( В полуо
бморочном состоянии. Покачнулась. )
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ ( поддерживает ее ). Бедняжка, ты совсем выбилась
из сил. Пойди приляг. Отдохнешь часок, сердце и успокоится. Может, что-нибу
дь и придумаем. Ну же, пойдем. Я отведу тебя. ( Уводит маркизу в спальню.
)
Из другой двери появляется младшая сестра маркизы де Сад, Анна де Л
онэ, в сопровождении Шарлотты.
ШАРЛОТТА. Что же это вы с сестрицей не хотите повидаться?
АННА. Слишком неприятная может выйти беседа. Надо же, в кои-то веки выбрал
ась в Париж, с матушкой повидаться, а тут любимая сестрица откуда ни возьм
ись… Один ее взгляд чего стоит: мол, все-то я про вас про всех знаю, всех-то я
вас насквозь вижу. И ведь в самом деле видит. Но великодушно снисходит к на
шим слабостям. Бр-р-р! Боюсь ее!
ШАРЛОТТА. Ай-яй-яй, как же можно о родной сестре так-то говорить?
АННА. Поди, Шарлотта, шепни матушке, что я здесь и жду ее.
Шарлотта уходит.
Почти сразу же появляется г-жа де Монтрей.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Анна! Радость какая!
АННА. Здравствуйте, матушка. Как давно я вас не видела.
Обнимаются.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Счастливый день! Обе мои доченьки приехали.
АННА. Да, Шарлотта мне сказала. Значит, Рене здесь?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Она в спальне. Устала с дороги. Пусть немножко отдохнет, та
к будет лучше. Она столько вынесла, столько вынесла… Ну ладно. Ты-то как до
ехала? Откуда ты?
АННА. Из Италии.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Где была?
АННА. Большую часть времени в Венеции.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Далеко же тебя занесло.
АННА. Путешествие было такого рода, когда лучше держаться подальше от зн
акомых мест.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. С чего моей дочери от людей прятаться? Ты ведь у меня сама н
евинность.
АННА. Не мне надо было прятаться. Моему спутнику.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Какому еще спутнику? Ты ездила с кем-то из знакомых?
АННА. С зятем.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. С кем?!
АННА. С Альфонсом.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ ( потрясена ). Но… Но ведь не все же время ты была с
ним?
АННА. Все.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Боже, какая же ты…
АННА. О нет! Меня винить не надо. В самый первый мой приезд в Лакост в первую
же ночь Альфонс пробрался в мою спальню. Я его не приманивала, нет. Но и не о
ттолкнула. Так это с тех пор и тянулось. А потом он говорит: «Я должен бежат
ь. Поедешь со мной?» Ну я и поехала. Почти всю Италию исколесили.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. О-о, мне страшно! Это же сатана! Дьявол! Ему мало было одной м
оей дочери, он добрался и до второй… ( Пытается собраться с мыслями.
) Несчастная Рене! Хранить верность этому чудовищу!.. Анна, обещай мне:
Рене ни слова, это будет наша с тобой тайна. Поняла? Если только она узнает,
если узнает! Она умрет. Просто умрет.
АННА. Что вы, матушка. Рене все знает.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Знает?!
АННА. Да-да, она знает.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ничего не понимаю! Про что знает?
АННА. Про то, что у меня было с Альфонсом в Лакосте…
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Рене? Не может быть!
АННА. Про то, что мы ездили в Италию. И где Альфонс прячется сейчас, она тоже
знает.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ах вот, значит, как? Знает Ц а от меня скрывает. Боже, какая…
( Замолкает и, что-то решив, продолжает. ) Послушай, Анна, ты, верно
, тоже знаешь, где Альфонс.
АННА. Конечно.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Где же?
АННА. В Сардинском королевстве, в Шанбери. Он прячется в простом крестьян
ском доме, подальше от людных мест.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Как называется это место?
АННА. Шанбери.
Г-жа де Монтрей сосредоточенно размышляет.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ ( порывисто ). Шарлотта! Эй, Шарлотта!
Входит Шарлотта.
Я намерена написать три письма. А ты немедленно их отправишь.
ШАРЛОТТА. Как прикажете, мадам. ( Хочет уйти. )
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Нет, не уходи, жди здесь. Нельзя терять ни минуты.
Шарлотта остается на сцене.
Г-жа де Монтрей садится к секретеру, раскрывает его и быстро пишет о
дно за другим три коротких письма, запечатывает их.
Тем временем Анна и Шарлотта разговаривают.
ШАРЛОТТА. Барышня, поди, хороша Венеция летом?
АННА. Восхитительна. ( Мечтательно. ) Ощущение опасности, нежнос
ть, дыхание смерти, грязные каналы… Вода поднялась, и к площади Святого Ма
рка не пройти…
ШАРЛОТТА. Хоть одним глазком бы взглянуть.
АННА. По ночам звенели шпаги, а утром маленькие мостики были покрыты росо
й и пятнами засохшей крови. И мириады голубей, все небо в голубях… Когда ти
хо, вся площадь Святого Марка белым-бела от копошащихся птиц, а потом вдру
г испугаются чего-нибудь Ц и разом взлетают, оглушительно полоща крыль
ями… И повсюду жгли его чучела.
ШАРЛОТТА. Чьи, барышня, чучела?
АННА. Перезвон колоколов, плывущий над мутной водой. Всюду мосты, мосты Ц
их не меньше чем голубей… А ночью такая луна! Она выныривала прямо из кана
ла и заливала алым сиянием нашу постель. Казалось, сразу сотня девственн
иц утратила невинность. По меньшей мере сотня…
ШАРЛОТТА. И гондольеры, наверно, распевали свои песни, да? Вот красотища-т
о!
АННА. Гондольеры? Распевали?.. А, ну это другая Венеция, для обыкновенных лю
дей.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ ( Поднимается, держа в руках три запечатанных конвер
та ). Шарлотта!
ШАРЛОТТА. Слушаю, мадам.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Это Ц графине де Сан-Фон, это Ц баронессе де Симиан. Если
не застанешь, вели слугам передать: я отменяю свою просьбу и прошу как мож
но быстрее известить об этом их госпожу. Ты поняла? ( Передает два пис
ьма. )
ШАРЛОТТА. Да, мадам. ( Уходит. )
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ну а как быть с письмом его величеству? ( Смотрит на ко
нверт. ) Ладно, отвезу его во дворец сама.
ЗАНАВЕС
Действие второе
Сентябрь 1778 года. Прошло шесть лет.
На сцену одновременно выходят Рене и Анна.
РЕНЕ. Анна, ты?!
АННА. Рене, у меня хорошая новость!
РЕНЕ. Но откуда ты? И так внезапно.
АННА ( высоко поднимает свиток, перевязанный лентой ). Ну-ка, уга
дай, что это.
РЕНЕ. Не нужно меня дразнить.
АННА. Вот, вот, вот!
РЕНЕ. Перестань.
Сестры, обе в пышных кринолинах, мечутся по сцене: Анна убегает, Рене
догоняет.
Наконец свиток в руках у маркизы.
Ну, что это? ( Очень спокойно, не спеша читает. ) «Решение Судебной
палаты города Экс-ан-Прованс. В месяце мае сего года нами был получен кор
олевский эдикт, скрепленный золотой печатью, коим предписывалось произ
вести повторное разбирательство дела Донасьена Альфонса Франсуа марки
за де Сада. Следуя воле его величества, мы признали приговор, вынесенный в
1772 году, недействительным и провели новое слушание, в результате которог
о по делу вышеозначенного маркиза де Сада вынесен следующий приговор. По
дсудимый Донасьен Альфонс Франсуа де Сад, уличенный в распутстве и подры
ве нравственности, получает строжайшее предупреждение и подвергается
штрафу в размере пятидесяти ливров, а также лишается права въезда в горо
д Марсель сроком на три года. Немедленно по уплате штрафа имя маркиза де С
ада из тюремных списков исключить». О Боже… ( Застывает в оцепенении
, сама не своя от счастья. )
АННА. Ну, как новость, сестрица?
РЕНЕ. Это как сон…
АННА. Наоборот, сон закончился Ц кошмарный сон.
РЕНЕ. Альфонс свободен. И я… Шесть лет!.. Помнишь, как шесть лет назад, осенью
, здесь же, в этом самом доме, мы все ломали голову, не зная, как его спасти? Эт
о было вскоре после той ужасной марсельской истории. Ты только-только ве
рнулась из Италии, куда ездила утешить бедного Альфонса.
АННА. «Утешить»! Почему бы не назвать вещи своими именами? Ведь дело-то да
внее.
РЕНЕ. Давнее… Шесть лет я жила только одним Ц как вернуть мужу свободу. Ск
олько переменилось за эти годы! Шесть лет я колотила в запертую каменную
дверь Ц в кровь разбила руки, обломала ногти, и все впустую!
АННА. Ты делала все, что могла.
РЕНЕ. Нет, мне одной было бы не справиться. Это матушка заперла дверь между
Альфонсом и мной. Только матушке было под силу ее и открыть.
АННА. Рада, что ты это понимаешь.
РЕНЕ. Потому ты и видишь меня в этом доме. Раньше, когда я считала мать свои
м врагом, я всегда, приезжая в Париж, останавливалась в гостинице.
АННА. Значит, теперь между нами тремя нет больше зла?
РЕНЕ. Ты стала совсем взрослой. А я… я уже немолода.
АННА. Сейчас, когда твое лицо светится счастьем, ты красивее и моложе, чем
шесть лет назад.
РЕНЕ. Я поняла одну вещь: счастье Ц оно как крупицы золотого песка в грязи
. И в самом мрачном углу преисподней можно увидеть его сияние. Что для меня
счастье? Все вокруг уверены, что женщины несчастнее меня не сыскать на вс
ем белом свете. Унижена собственным мужем, который к тому же еще и в тюрьме
. Опозорена гадкими сплетнями. Была б еще хоть богата Ц а то ведь и замок с
одержать не на что. Зимой нет денег на дрова, беру с собой в постель жаровн
ю, чтоб не закоченеть. Но зато сколько радости принесла мне эта весна! На л
угах вокруг Лакоста зазеленела трава, в высокие окна моего ледяного замк
а хлынуло теплое солнце, пение птиц обрушилось на Лакост, словно грянул ц
елый оркестр из сверкающих медных труб! И во мне родилась надежда, что час
освобождения близок. Злодейство Альфонса и мое несчастье как бы слились
в некое единое целое Ц они ведь и в самом деле так схожи! Разве нет? И злоде
йство и несчастье подобны заразе Ц люди в ужасе шарахаются от них, боятс
я, как бы болезнь не перекинулась. Но зато нет для людей более лакомых тем
для пересудов, чем эти две. Мое несчастье за шесть лет достигло вершин, кот
орые не уступят злодейству Альфонса. Я много думала об этом. Я одна понима
ла, чувствовала всем своим существом, как беспредельно одинок он там, в те
мнице! Каких бы чудовищных деяний Альфонс ни творил, сколько бы женщин и м
ужчин ни втянул он в свои бесчинства, ему не достичь того, чего он жаждет, и
бо жаждет он невыполнимого. Он всегда будет один. И он никогда никого не лю
бил… Тебя тоже.
АННА. А тебя?
РЕНЕ. Наверное, нет. Потому-то мы, должно быть, всякий раз и миримся так быст
ро.
АННА. Ну да, а сама уверена, что только тебя он и любит.
РЕНЕ. Мечтать вольно всякому. Уж чему-чему, а полету фантазии у Альфонса я
научилась.
АННА. А счастью?
РЕНЕ. Счастье Ц мое собственное открытие. Ему Альфонс меня учить не поже
лал. Счастье Ц ну как бы тебе сказать Ц это вроде вышивания гладью, дело
кропотливое и трудоемкое. Сидишь одна-одинешенька, тебе горько, тосклив
о, тревожно на душе, ночи беспросветны, зори кровавы, и ты все это медленно,
тщательно вкладываешь в свой узор. И в результате выходит маленький гобе
лен, на котором всего лишь одна, самая что ни на есть обыкновенная, но Ц ро
за. Женские руки, женское терпение способны даже муки ада превратить в ро
зовый бутон.
АННА. Понятно. Альфонс сварит из лепестков твоей розы варенье и будет маз
ать им себе булочку на завтрак.
1 2 3 4 5 6 7 8
и стал вливать в раскрытые бутоны красное вино. А потом смотрел, как багро
вые капли стекают между лепестками… Или еще. Мы впервые оказались в Лако
сте и гуляли вдвоем по двору замка. Альфонс остановился возле сарая, где л
ежали вязанки дров, перетянутые веревками, и сказал: «Какое уродство! Пре
дставляешь, вот была бы красота Ц белоснежные березовые стволы, стянуты
е золотыми канатами!..» А один раз там же, в Лакосте, когда мы возвращались с
охоты, Альфонс прямо пальцами вырвал у убитого зайца сердце из груди. «Вз
гляни, Ц засмеялся он, Ц вместилище любви у зайца той же формы, что у нас
с тобой…» Я тогда воспринимала все это как милые, эксцентричные причуды.
И лишь теперь бусины соединились в одну нить… В моей душе родилось всепо
глощающее чувство, неподвластное рассудку. Чувство говорило: «Раз уж теб
е удалось собрать в одно ожерелье рассыпанные в памяти бусины, береги те
перь эту драгоценность, храни ее как зеницу ока». А что, если когда-то, давн
ым-давно, так давно, что туда даже не проникают лучи памяти, я оборвала нит
ь своего ожерелья и оно рассыпалось? Вдруг теперь я сумела восстановить
его в первозданном виде?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ты имеешь в виду рок, фатум?
РЕНЕ. Нет, рок здесь ни при чем.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Но ведь эти самые алые бусы рассыпал Альфонс, а не ты.
РЕНЕ. Рассыпал и преподнес мне.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Все это гордыня и самообман. Ты себя просто губишь!
РЕНЕ. Я же говорила, матушка, вы не поймете. А я наконец постигла самую суть,
истину. И на этом знании зиждется моя добродетель. Можете ли вы понять, что
говорит вам жена Альфонса де Сада?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Истина Ц это кнут и сладкие пилюльки. Срам и бесчестие Ц
вот в чем истина!
РЕНЕ. Голос житейской мудрости. Извечное пристрастие племени людей. Стои
т произойти чему-то необычному, как люди сразу слетаются со всех сторон, с
ловно мухи на труп, и высасывают, высасывают из случившегося свою житейс
кую мудрость. Потом труп закопают, а у себя в тетрадочках запишут и обязат
ельно пометят: это Ц срам, это Ц бесчестье и так далее. А мне до житейской
мудрости дела нет. Я столкнулась с явлением, на которое табличку с надпис
ью не повесишь. Проще простого было бы решить для себя: мой муж Ц чудовище
, и дело с концом. Он Ц чудовище, а я Ц честная, достойная, безупречная.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Но ведь Альфонс и в самом деле чудовище! Разве нормальном
у человеческому существу возможно понять его поступки? Лучше и не пытать
ся Ц а то как бы самой не обжечься.
РЕНЕ. Так не бывает, чтобы один из супругов был чудовищем, а другой Ц обык
новенным, нормальным человеком.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Рене! Уж не хочешь ли ты сказать…
РЕНЕ. Не пугайтесь, матушка, не пугайтесь. Или в вас говорит любопытство, к
ак в графине Сан-Фон? Я всего лишь хочу сказать, что раз мой муж Ц чудовище
порока, то мне ничего не остается, как быть чудовищем добродетели. То, с че
м я столкнулась, не имеет имени и названия. Все вокруг говорят, что Альфонс
Ц преступник. А я знаю: Альфонс и его грехи Ц это одно целое. Улыбка марки
за и его ярость, нежность и жестокость, ласковое прикосновение пальцев к
моим плечам, когда он снимает с меня пеньюар, и рука, хлещущая кнутом марсе
льских шлюх, Ц тут одно от другого не оторвать. И красная от крови, порота
я задница Альфонса неотделима от его холеных локонов и благородного оче
ртания губ.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Как ты можешь соединять высокое и низкое, благородное и м
ерзкое?! Ты сама себя унижаешь! Женщина рода де Монтрей никогда, никогда и
ни в чем не может быть поставлена рядом с марсельской… девицей сомнитель
ного поведения! Так что нечего подыскивать оправдания своему муженьку
Ц мне, матери, больно это слышать.
РЕНЕ. Вы так ничего и не поняли, матушка. А ведь мы должны мыслить и чувство
вать одинаково, если хотим спасти Альфонса. Ну как же вы не видите! Альфонс
Ц это симфония, в которой есть только одна тема Ц главная и единственна
я. Я поклялась хранить верность мужу, а стало быть Ц и звучащей в нем музы
ке. Иногда тема нежна и мелодична, иногда яростна и жестока, в ней слышен с
вист кнута, в ней брызжет кровь. Мне Альфонс не исполнял той, второй, части
Ц уж не знаю, из уважения или из пренебрежения. Но я теперь очень хорошо п
онимаю главное: если хочешь быть верной женой, надо любить не добрые слов
а и дела мужа, а истинную его природу. Обшивка корабля, плывущего по океану
, приемлет и пожирающего ее древесного червя, и чистую морскую воду.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Но мы обе с тобой обманулись Ц он прикидывался не таким, к
аков есть.
РЕНЕ. Матушка, не родилась еще такая женщина, которую мог бы обмануть мужч
ина.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Да уж слишком твой мужчина не похож на остальных.
РЕНЕ. И все-таки Ц мужчина. Уж поверьте мне… Но вы правы, выходя замуж, я со
всем еще его не знала. И узнала, что он такое на самом деле, совсем недавно. О
днако не могу сказать, что мне открылся чужой, незнакомый облик, Ц все ра
вно это мой Альфонс. Ведь не выросли же у него, в конце концов, рога и хвост!
А может быть, я потому и полюбила его когда-то, что угадывала зловещую тен
ь, спрятанную за веселой улыбкой и ясным взором? Невозможно любить розу и
одновременно ненавидеть ее запах.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Глупости. Просто роза имеет запах, соответствующий ее вид
у.
РЕНЕ. Откуда вы знаете, быть может, страсть к крови, одолевающая Альфонса,
досталась ему от далекого предка, ходившего в крестовый поход?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Не забывай: кровь, о которой ты говоришь, это кровь… низких
женщин.
РЕНЕ. Ах, матушка, кровь есть кровь Ц природу не обманешь.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ей-богу, такое чувство, словно это Альфонс со мной разгова
ривает, а не ты!
РЕНЕ. Умоляю, матушка, спасите его! Ради Бога! Если бы только Альфонса поми
ловали! Клянусь, я бы все сделала, чтобы достучаться до его сердца, до его с
умрачной, истерзанной души! Я смогла бы это сделать Ц и сплетням пришел б
ы конец. Их вытеснили бы вести о добрых делах маркиза, он искупил бы свою в
ину перед людьми! О-о, только бы спасти его, только бы спасти!.. ( В полуо
бморочном состоянии. Покачнулась. )
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ ( поддерживает ее ). Бедняжка, ты совсем выбилась
из сил. Пойди приляг. Отдохнешь часок, сердце и успокоится. Может, что-нибу
дь и придумаем. Ну же, пойдем. Я отведу тебя. ( Уводит маркизу в спальню.
)
Из другой двери появляется младшая сестра маркизы де Сад, Анна де Л
онэ, в сопровождении Шарлотты.
ШАРЛОТТА. Что же это вы с сестрицей не хотите повидаться?
АННА. Слишком неприятная может выйти беседа. Надо же, в кои-то веки выбрал
ась в Париж, с матушкой повидаться, а тут любимая сестрица откуда ни возьм
ись… Один ее взгляд чего стоит: мол, все-то я про вас про всех знаю, всех-то я
вас насквозь вижу. И ведь в самом деле видит. Но великодушно снисходит к на
шим слабостям. Бр-р-р! Боюсь ее!
ШАРЛОТТА. Ай-яй-яй, как же можно о родной сестре так-то говорить?
АННА. Поди, Шарлотта, шепни матушке, что я здесь и жду ее.
Шарлотта уходит.
Почти сразу же появляется г-жа де Монтрей.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Анна! Радость какая!
АННА. Здравствуйте, матушка. Как давно я вас не видела.
Обнимаются.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Счастливый день! Обе мои доченьки приехали.
АННА. Да, Шарлотта мне сказала. Значит, Рене здесь?
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Она в спальне. Устала с дороги. Пусть немножко отдохнет, та
к будет лучше. Она столько вынесла, столько вынесла… Ну ладно. Ты-то как до
ехала? Откуда ты?
АННА. Из Италии.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Где была?
АННА. Большую часть времени в Венеции.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Далеко же тебя занесло.
АННА. Путешествие было такого рода, когда лучше держаться подальше от зн
акомых мест.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. С чего моей дочери от людей прятаться? Ты ведь у меня сама н
евинность.
АННА. Не мне надо было прятаться. Моему спутнику.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Какому еще спутнику? Ты ездила с кем-то из знакомых?
АННА. С зятем.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. С кем?!
АННА. С Альфонсом.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ ( потрясена ). Но… Но ведь не все же время ты была с
ним?
АННА. Все.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Боже, какая же ты…
АННА. О нет! Меня винить не надо. В самый первый мой приезд в Лакост в первую
же ночь Альфонс пробрался в мою спальню. Я его не приманивала, нет. Но и не о
ттолкнула. Так это с тех пор и тянулось. А потом он говорит: «Я должен бежат
ь. Поедешь со мной?» Ну я и поехала. Почти всю Италию исколесили.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. О-о, мне страшно! Это же сатана! Дьявол! Ему мало было одной м
оей дочери, он добрался и до второй… ( Пытается собраться с мыслями.
) Несчастная Рене! Хранить верность этому чудовищу!.. Анна, обещай мне:
Рене ни слова, это будет наша с тобой тайна. Поняла? Если только она узнает,
если узнает! Она умрет. Просто умрет.
АННА. Что вы, матушка. Рене все знает.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Знает?!
АННА. Да-да, она знает.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ничего не понимаю! Про что знает?
АННА. Про то, что у меня было с Альфонсом в Лакосте…
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Рене? Не может быть!
АННА. Про то, что мы ездили в Италию. И где Альфонс прячется сейчас, она тоже
знает.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ах вот, значит, как? Знает Ц а от меня скрывает. Боже, какая…
( Замолкает и, что-то решив, продолжает. ) Послушай, Анна, ты, верно
, тоже знаешь, где Альфонс.
АННА. Конечно.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Где же?
АННА. В Сардинском королевстве, в Шанбери. Он прячется в простом крестьян
ском доме, подальше от людных мест.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Как называется это место?
АННА. Шанбери.
Г-жа де Монтрей сосредоточенно размышляет.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ ( порывисто ). Шарлотта! Эй, Шарлотта!
Входит Шарлотта.
Я намерена написать три письма. А ты немедленно их отправишь.
ШАРЛОТТА. Как прикажете, мадам. ( Хочет уйти. )
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Нет, не уходи, жди здесь. Нельзя терять ни минуты.
Шарлотта остается на сцене.
Г-жа де Монтрей садится к секретеру, раскрывает его и быстро пишет о
дно за другим три коротких письма, запечатывает их.
Тем временем Анна и Шарлотта разговаривают.
ШАРЛОТТА. Барышня, поди, хороша Венеция летом?
АННА. Восхитительна. ( Мечтательно. ) Ощущение опасности, нежнос
ть, дыхание смерти, грязные каналы… Вода поднялась, и к площади Святого Ма
рка не пройти…
ШАРЛОТТА. Хоть одним глазком бы взглянуть.
АННА. По ночам звенели шпаги, а утром маленькие мостики были покрыты росо
й и пятнами засохшей крови. И мириады голубей, все небо в голубях… Когда ти
хо, вся площадь Святого Марка белым-бела от копошащихся птиц, а потом вдру
г испугаются чего-нибудь Ц и разом взлетают, оглушительно полоща крыль
ями… И повсюду жгли его чучела.
ШАРЛОТТА. Чьи, барышня, чучела?
АННА. Перезвон колоколов, плывущий над мутной водой. Всюду мосты, мосты Ц
их не меньше чем голубей… А ночью такая луна! Она выныривала прямо из кана
ла и заливала алым сиянием нашу постель. Казалось, сразу сотня девственн
иц утратила невинность. По меньшей мере сотня…
ШАРЛОТТА. И гондольеры, наверно, распевали свои песни, да? Вот красотища-т
о!
АННА. Гондольеры? Распевали?.. А, ну это другая Венеция, для обыкновенных лю
дей.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ ( Поднимается, держа в руках три запечатанных конвер
та ). Шарлотта!
ШАРЛОТТА. Слушаю, мадам.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Это Ц графине де Сан-Фон, это Ц баронессе де Симиан. Если
не застанешь, вели слугам передать: я отменяю свою просьбу и прошу как мож
но быстрее известить об этом их госпожу. Ты поняла? ( Передает два пис
ьма. )
ШАРЛОТТА. Да, мадам. ( Уходит. )
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ну а как быть с письмом его величеству? ( Смотрит на ко
нверт. ) Ладно, отвезу его во дворец сама.
ЗАНАВЕС
Действие второе
Сентябрь 1778 года. Прошло шесть лет.
На сцену одновременно выходят Рене и Анна.
РЕНЕ. Анна, ты?!
АННА. Рене, у меня хорошая новость!
РЕНЕ. Но откуда ты? И так внезапно.
АННА ( высоко поднимает свиток, перевязанный лентой ). Ну-ка, уга
дай, что это.
РЕНЕ. Не нужно меня дразнить.
АННА. Вот, вот, вот!
РЕНЕ. Перестань.
Сестры, обе в пышных кринолинах, мечутся по сцене: Анна убегает, Рене
догоняет.
Наконец свиток в руках у маркизы.
Ну, что это? ( Очень спокойно, не спеша читает. ) «Решение Судебной
палаты города Экс-ан-Прованс. В месяце мае сего года нами был получен кор
олевский эдикт, скрепленный золотой печатью, коим предписывалось произ
вести повторное разбирательство дела Донасьена Альфонса Франсуа марки
за де Сада. Следуя воле его величества, мы признали приговор, вынесенный в
1772 году, недействительным и провели новое слушание, в результате которог
о по делу вышеозначенного маркиза де Сада вынесен следующий приговор. По
дсудимый Донасьен Альфонс Франсуа де Сад, уличенный в распутстве и подры
ве нравственности, получает строжайшее предупреждение и подвергается
штрафу в размере пятидесяти ливров, а также лишается права въезда в горо
д Марсель сроком на три года. Немедленно по уплате штрафа имя маркиза де С
ада из тюремных списков исключить». О Боже… ( Застывает в оцепенении
, сама не своя от счастья. )
АННА. Ну, как новость, сестрица?
РЕНЕ. Это как сон…
АННА. Наоборот, сон закончился Ц кошмарный сон.
РЕНЕ. Альфонс свободен. И я… Шесть лет!.. Помнишь, как шесть лет назад, осенью
, здесь же, в этом самом доме, мы все ломали голову, не зная, как его спасти? Эт
о было вскоре после той ужасной марсельской истории. Ты только-только ве
рнулась из Италии, куда ездила утешить бедного Альфонса.
АННА. «Утешить»! Почему бы не назвать вещи своими именами? Ведь дело-то да
внее.
РЕНЕ. Давнее… Шесть лет я жила только одним Ц как вернуть мужу свободу. Ск
олько переменилось за эти годы! Шесть лет я колотила в запертую каменную
дверь Ц в кровь разбила руки, обломала ногти, и все впустую!
АННА. Ты делала все, что могла.
РЕНЕ. Нет, мне одной было бы не справиться. Это матушка заперла дверь между
Альфонсом и мной. Только матушке было под силу ее и открыть.
АННА. Рада, что ты это понимаешь.
РЕНЕ. Потому ты и видишь меня в этом доме. Раньше, когда я считала мать свои
м врагом, я всегда, приезжая в Париж, останавливалась в гостинице.
АННА. Значит, теперь между нами тремя нет больше зла?
РЕНЕ. Ты стала совсем взрослой. А я… я уже немолода.
АННА. Сейчас, когда твое лицо светится счастьем, ты красивее и моложе, чем
шесть лет назад.
РЕНЕ. Я поняла одну вещь: счастье Ц оно как крупицы золотого песка в грязи
. И в самом мрачном углу преисподней можно увидеть его сияние. Что для меня
счастье? Все вокруг уверены, что женщины несчастнее меня не сыскать на вс
ем белом свете. Унижена собственным мужем, который к тому же еще и в тюрьме
. Опозорена гадкими сплетнями. Была б еще хоть богата Ц а то ведь и замок с
одержать не на что. Зимой нет денег на дрова, беру с собой в постель жаровн
ю, чтоб не закоченеть. Но зато сколько радости принесла мне эта весна! На л
угах вокруг Лакоста зазеленела трава, в высокие окна моего ледяного замк
а хлынуло теплое солнце, пение птиц обрушилось на Лакост, словно грянул ц
елый оркестр из сверкающих медных труб! И во мне родилась надежда, что час
освобождения близок. Злодейство Альфонса и мое несчастье как бы слились
в некое единое целое Ц они ведь и в самом деле так схожи! Разве нет? И злоде
йство и несчастье подобны заразе Ц люди в ужасе шарахаются от них, боятс
я, как бы болезнь не перекинулась. Но зато нет для людей более лакомых тем
для пересудов, чем эти две. Мое несчастье за шесть лет достигло вершин, кот
орые не уступят злодейству Альфонса. Я много думала об этом. Я одна понима
ла, чувствовала всем своим существом, как беспредельно одинок он там, в те
мнице! Каких бы чудовищных деяний Альфонс ни творил, сколько бы женщин и м
ужчин ни втянул он в свои бесчинства, ему не достичь того, чего он жаждет, и
бо жаждет он невыполнимого. Он всегда будет один. И он никогда никого не лю
бил… Тебя тоже.
АННА. А тебя?
РЕНЕ. Наверное, нет. Потому-то мы, должно быть, всякий раз и миримся так быст
ро.
АННА. Ну да, а сама уверена, что только тебя он и любит.
РЕНЕ. Мечтать вольно всякому. Уж чему-чему, а полету фантазии у Альфонса я
научилась.
АННА. А счастью?
РЕНЕ. Счастье Ц мое собственное открытие. Ему Альфонс меня учить не поже
лал. Счастье Ц ну как бы тебе сказать Ц это вроде вышивания гладью, дело
кропотливое и трудоемкое. Сидишь одна-одинешенька, тебе горько, тосклив
о, тревожно на душе, ночи беспросветны, зори кровавы, и ты все это медленно,
тщательно вкладываешь в свой узор. И в результате выходит маленький гобе
лен, на котором всего лишь одна, самая что ни на есть обыкновенная, но Ц ро
за. Женские руки, женское терпение способны даже муки ада превратить в ро
зовый бутон.
АННА. Понятно. Альфонс сварит из лепестков твоей розы варенье и будет маз
ать им себе булочку на завтрак.
1 2 3 4 5 6 7 8