Помни об обещании, мысленно упрекнула себя она и примирительно улыбнулась. – Конечно, если вы предпочтете поручить эту работу кому-то другому, то я вас вполне пойму.
Он энергично покачал головой.
– Ни за что. Гарри говорит, что вы еще лучше, чем он, и это меня вполне устраивает.
– Папа очень разволновался из-за того, что я вам отказала. Так что, пожалуйста, приносите вашу картину, мистер Дайзарт…
– Адам.
– Да, хорошо. Эта ваша картина может оказаться ценной?
– Я нутром чую, что да. Хотя купил ее за бесценок на аукционе в Лондоне сегодня утром. – Он наклонился вперед, его глаза светились воодушевлением. – Я уверен, что под слоями грязи и позднее нанесенной краски скрывается что-то интересное. Пока же единственное, что там можно различить, – это голова и плечи девушки. Но чутье говорит мне, что картина написана примерно в двадцатые годы девятнадцатого столетия.
– Есть какие-нибудь предположения относительно автора? – спросила Гэбриэл с пробудившимся интересом.
– Судя по тону кожи на видимом кусочке, я мог бы предположить Уильяма Этти…
– Известного изображениями обнаженной натуры, – быстро сказала она и поймала полный уважения взгляд Адама.
Он осушил стакан и откинулся на спинку стула с видом человека, чувствующего себя как дома.
– Это трудно объяснить, – сказал он ей, – но у меня бывает какое-то такое покалывание в затылке, когда я вижу картину, которая может оказаться «спящей красавицей».
Гэбриэл с любопытством посмотрела на него.
– Но вы сами аукционист и оценщик. Вам не случалось упустить подобную вещь?
– Пока нет. Но до того как я официально стал работать на фирму, мы не очень часто имели дело с произведениями изобразительного искусства. Мой отец специализируется на мебели и изделиях из серебра. Но с недавнего времени «Дайзартс» начинает приобретать неплохую известность и в связи с живописью тоже.
– И все благодаря вам?
– Естественно. – Адам весело посмотрел на нее. – Вы наверняка думаете: вот тип – сидит тут, сам себя хвалит. Не так ли?
– Я тоже не последняя в своем деле. Нет смысла себя недооценивать.
Адам довольно долго молча смотрел на нее.
– Мне любопытно, – сказал он наконец, – почему вы отказали мне днем?
Ее лицо вспыхнуло румянцем.
– Из-за болезни папы накопилось очень много невыполненных заказов, и мы втроем работаем на пределе, чтобы справиться с обязательствами. Но если вы хотите знать истинную причину, то я разозлилась, потому что вы были так уверены, что мы тут же бросим все, лишь бы только угодить вам.
Лицо Адама тоже порозовело.
– Теперь моя очередь приносить извинения.
– Наверное, отец всегда берется за вашу работу вне очереди, когда вы появляетесь с одной из ваших находок, – сказала Гэбриэл.
– Для него это не такая уж большая проблема, но, когда они случаются, Гарри обычно позволяет мне пролезть в начало очереди.
– Сегодня вечером отец сказал мне, что у вас очень скоро будет аукцион.
– Да, это так. Но если у вас никак не получится с реставрацией до аукциона, то я оставлю картину под охраной нашей службы безопасности и подожду, когда вы освободитесь и сможете взяться за нее.
– Вы так убеждены в ее ценности?
– Думаю, что не ошибаюсь. Половина картины не видна под слоями краски, наложенными явно для того, чтобы что-то скрыть – возможно, еще одну фигуру или пейзаж. Нет никаких следов подписи. Надеюсь, она появится после расчистки. – Он улыбнулся, – Я не говорю о таких больших деньгах, как, скажем, за Ван Гога, но в одном абсолютно уверен: даже с учетом вашего гонорара за реставрацию я обязательно получу какую-то прибыль по сравнению с той ценой, какую заплатил.
– Сколько вы заплатили?
– Полтора фунта вместе с несколькими выцветшими акварелями и старой, пожелтевшей картой в придачу. Больше никого не заинтересовал лот номер тринадцать.
– Это ваше счастливое число?
Адам пожал плечами и усмехнулся.
– Если и нет, то я не так уж много теряю – по крайней мере в деньгах. – Он посерьезнел. – Но именно эта картина стоила мне одного из самых старых моих друзей.
Выражение горечи у него в глазах пробудило любопытство Гэбриэл.
– Мне кажется, вы бы выпили еще пива.
– Если мы поделим его на двоих.
Гэбриэл достала из холодильника еще одну банку, налила себе полстакана, остальное вылила в стакан Адама.
– Как вам удалось так дешево купить в Лондоне картину?
– Это была распродажа по сниженным ценам, всякий хлам из частного дома. Лучшие вещи ушли на запад, в главный аукционный зал, а филиал распродавал вещи из кухонь и с чердаков.
– Вы часто ходите в такие места?
– Стараюсь как можно чаще. Там можно найти удивительные вещи. Но на эту распродажу я попал по чистой случайности. – Он искоса посмотрел на нее. – Вам интересно будет послушать мой горестный рассказ, мисс Бретт?
– Что произошло? – спросила она: слово «горестный» подогрело ее любопытство.
Адам невесело усмехнулся.
– Позавчера я был в гостях в Лондоне. На другой день с больной головой шел на поезд и случайно увидел на противоположной стороне улицы объявление о распродаже, назначенной на следующий день.
Далее Гэбриэл слушала рассказ Адама с большим интересом. Когда он вошел внутрь аукционного зала, его охватило знакомое чувство предвкушения. Это была лишенная изысканности распродажа, где лоты состояли из прозаических абажуров и кухонных стульев, ящиков с разношерстным фарфором и кухонной утварью. Именно такого рода охотничьи угодья привлекали Адама Дайзарта, в жилах которого текла кровь трех поколений аукционистов и оценщиков.
На этот раз он уже был готов признать, что здесь нет ничего стоящего внимания, как вдруг на глаза ему попалась небольшая стопка картин, прислоненных к стене в самом дальнем углу зала. Он быстро просмотрел несколько небольших выцветших акварелей и старинную карту, которую покрывала сыпь рыжих пятен. Последней в стопке оказалась картина в рамке, написанная маслом, настолько почерневшая от грязи и более поздних слоев краски, что едва можно было различить голову и плечи девушки на одной стороне полотна.
От знакомого выброса адреналина в кровь у него шевельнулись волосы на затылке. Повторный взгляд на портрет усилил ощущение того, что под слоями грязи и краски прячется сокровище.
Прическа и поза девушки наводили на мысли о начале девятнадцатого века. Адаму ужасно захотелось приобрести картину. Если картина была сфотографирована, то фотография обязательно будет в архиве. Но даже если ее не фотографировали, все равно он может провести пару приятных часов, исследуя других живописцев того времени, работы которых могли бы пролить свет на его таинственную леди. В том, что ей суждено стать его леди, Адам ничуть не сомневался.
Без знания имени художника поиск оказался нелегким. Но под конец у Адама появилось чувство, что портрет мог быть написан рукой Уильяма Этти, известного аллегорическими сюжетами, пейзажами и портретами, но прославившегося больше всего изображениями обнаженного тела, которые выглядят на удивление современными. В приподнятом настроении Адам купил цветов и вина, взял такси и вернулся обратно в квартиру Деллы Тайли, где провел веселую ночь.
После двух продолжительных звонков и довольно долгого ожидания дверь приоткрылась, и на него в ужасе уставился глаз Деллы.
– Адам? – выдохнула она. – Что ты здесь делаешь?
– Я вернулся, чтобы попроситься переночевать.
– Кто там? – раздался мужской голос.
Глаза Адама прищурились.
– А! Очевидно, я сделал неверный ход. Прошу извинить за вторжение. – С насмешливым поклоном он протянул цветы. – Небольшой знак благодарности за вечеринку. Пока, Делла.
– Адам, постой! – Она плотнее запахнула халат и открыла дверь пошире, глядя на него с отчаянной мольбой. – Это не то, что ты думаешь.
Но когда в поле его зрения появилась фигура крупного мужчины, кое-как задрапированная полотенцем, Адам почувствовал себя так, словно получил удар в живот, и от омерзения затряс головой.
– Да хватит тебе, Делла. Это именно то, что я думаю. Привет, Чарли. Вижу, ты все еще здесь.
Чарлз Хокинс, друг Адама со студенческих лет, разразился многословным ругательством, и волна краски залила его лицо до корней волос.
– Мы думали, ты уехал домой…
– Вот теперь уехал. – Адам сунул цветы Делле, спрятил вино в сумку и, спустившись вниз по лестнице, cтал ловить такси.
– Вот так, – сказал Адам, заканчивая свой рассказ. Я переночевал у сестры в Хэмпстеде, утром на аукционе купил картину, сел на первый поезд и приехал на машине прямо сюда.
ГЛАВА ВТОРАЯ
– Вы были влюблены в нее? – спросила Гэбриэл, с yдовольствием представляя себе Адама Дайзарта в амплуа обманутого любовника.
– Это была не любовь, а вожделение, – напрямик ответил он и пожал плечами. – Я больше расстроился из-за Чарли, чем из-за Деллы.
– Возможно, этому есть какое-то вполне логичное объяснение, – сказала Гэбриэл после паузы. – Он мог просто принимать душ.
Адам покачал головой.
– Рискую смутить вас, мисс Бретт, но было совершенно очевидно, что Делла только что поднялась с ложа, где предавалась бурной страсти с Чарли Хокинсом. – Он сжал губы. – На что она имела полное право, разумеется. Но я не из тех, кто согласен делиться в этом аспекте. – Их взгляды встретились. – Вы считаете такой принцип чрезмерным?
– Ничуть.
Адам осушил свой стакан и поднялся.
– Спасибо за угощение и за то, что благожелательно меня выслушали. Надеюсь, я не нагнал на вас смертельную скуку.
– Не нагнали. – Ей было приятно узнать, что жизненная стезя Адама Дайзарта хоть изредка, но бывает не совсем гладкой.
– Гарри говорил мне, что вы живете в Лондоне. – Он окинул взглядом большую комнату с низким потолком. – Как вам нравится здесь, в глуши? Разве нет никого, кто мог бы приехать и составить вам компанию?
Она покачала головой.
– Мама живет в Лондоне. У нее бюро по трудоустройству. А больше нет никого. По крайней мере, сейчас.
– Но должен ведь быть в Лондоне какой-нибудь мужчина, которому вас не хватает в эту минуту?
– Такой мужчина есть, – признала она. – Но у Джереми тоже свой бизнес. Кроме того, у него появляются симптомы замыкания в себе, если его надолго оторвать от городских тротуаров.
Адам посмотрел на нее изучающим взглядом.
– Если бы вы были моей, Гэбриэл Бретт, я бы не позволил такой малости, как городские тротуары, держать меня вдали от вас.
Она уставилась на него, потеряв от изумления дар речи.
– Сегодня днем, когда вы были в рабочей одежде, мне было трудно понять, как вы выглядите, хотя явно очень сильно изменились с тех пор, как мы последний раз с вами встречались, – продолжал он, испытывая удовольствие от ее реакции. – Но вы наверняка заметили, что я был сражен наповал прекрасным видением, которое открыло мне сегодня дверь.
Гэбриэл никогда не недооценивала себя. И конечно, заметила, что произвела впечатление на Адама Дайзарта, когда открыла ему дверь. Но она никогда не думала о себе как о видении.
– Спасибо, – произнесла она чопорно.
– При нормальных обстоятельствах, Гэбриэл, я пригласил бы вас погостить во «Фрайарз-Вуд», – сказал он, еще раз удивив ее, – но в данное время я живу там один и поэтому знаю, что вы откажетесь. Мои родители сейчас в Италии, гостят у моей сестры Джесс с семьей, а Кейт в отъезде, учит молодежь.
– И вы один в центре внимания своих сестер?
– Есть еще одна сестра, Фенни, она учится на первом курсе университета. Но даже когда все члены семьи дома, я живу отдельно от них. У меня персональное жилье – перестроенная конюшня.
Эта информация несколько охладила отношение к нему Гэбриэл. Избалованный тип, с горечью подумала девушка.
– Большое спасибо, что зашли, – сказала она ледяным тоном, и это заставило Адама нахмуриться. – Папа в центральной больнице Пеннингтона. Ему будет очень приятно, если вы его навестите. Конечно, только если у вас найдется время.
Проходя в дверь, он бросил на нее недоуменный взгляд.
– Разумеется, у меня найдется время.
– Он будет очень рад вас видеть, – повторила она. – Что же касается портрета, привозите его завтра с утра, я посмотрю и скажу, сколько примерно времени придется на него потратить.
– Отлично, – сказал Адам тоже ледяным тоном. – Скажем, в девять? Еще раз спасибо за пиво. Спокойной ночи.
Гэбриэл закрыла за ним дверь, чувствуя себя не в своей тарелке. У нее не очень-то получилось загладить свою вину перед Адамом Дайзартом, которому она обязана сохранением крыши над головой отца. Аппетита тоже не появилось. Просто необходимость что-то приготовить по крайней мере немного оттянет время, когда надо будет ложиться спать. Гэбриэл сделала салат и омлет, включила небольшой портативный телевизор.
Ужин был почти съеден, теленовости кончились, а она не заметила ни того, ни другого, потому что думала об Адаме Дайзарте. И не в последнюю очередь о его комплименте. Но если он ожидает, что она станет исцелять его раны, оставшиеся после предательского удара Деллы, то будет разочарован. Хотя подобная перспектива не так уж и невероятна. Несмотря на неприязненное чувство, которое он у нее вызывал, она сознавала, что в глазах большинства женщин Адам Дайзарт являет собой неотразимый образец настоящего мужчины.
Гэбриэл испекла противень миндального печенья, чтобы отнести его завтра отцу в больницу, и вышла с фонарем из дома – проверить, хорошо ли заперт сарай. Потом стрелой помчалась обратно, заперла дверь, выключила телевизор, проверила, работает ли сигнализация, обошла ярко освещенный дом и закончила обход в своей комнате, принеся с собой чашку чая и пару еще теплых печений.
Позже, сидя в постели и включив радио на полную мощность, Гэбриэл пообещала себе, что, когда Адам Дайзарт явится утром, она будет сама приветливость и любезность. Иначе он может пожаловаться Гарри Бретту. Тот устроит дочери разнос за то, что оттолкнула человека, который является не только его любимым клиентом, а еще и благодетелем, и в результате поставит под удар собственное выздоровление.
На следующее утро Гэбриэл к половине девятого была готова: белый комбинезон на молнии, волосы убраны под бейсболку, на лице никакой косметики, кроме увлажняющего крема, – ничего общего с «видением» прошлого вечера. Она открыла сарай, подготовила свой верстак, застелив его толстым, сложенным вдвое одеялом, и разложила инструменты рядом с большим увеличительным стеклом на деревянной подставке. Все было готово для встречи с таинственной леди Адама. Потом она вернулась в дом, отперла подвальное хранилище и вынула эстампы, над которыми работали накануне Уэйн и Эдди. Оба молодых человека всего пару лет как закончили художественный колледж, но она с чувством облегчения убедилась, что их работа радовала даже ее взыскательный взгляд.
Когда они прибыли на любимом «харлей-дэвидсоне» Уэйна, то были немало обрадованы, услышав искреннюю похвалу за сделанную вчера работу.
– Спасибо, Гэбриэл, – сказал Эдди. – Как дела у отца?
– Намного лучше, – ответила с улыбкой Гэбриэл.
– Блеск! – сказал Уэйн с облегчением в голосе. – В таком случае можно нам заскочить к нему на минутку по дороге домой?
– Очень даже можно, – сказала она. – Ему будет полезно для здоровья поговорить с вами на профессиональные темы. Да, кстати, я рассказала ему об Адаме Дайзарте. Можете радоваться. Папа настаивает, чтобы я начала работать с его последней находкой прямо сейчас.
– Мы будем рады помочь, чем только сможем, – с готовностью предложил Уэйн.
– Спасибо. – (Послышался шум подъезжающей машины.) – Ладно. Чья очередь варить кофе?
Автомобиль типа «универсал» медленно подъехал по дорожке и остановился перед сараем. Появился Адам Дайзарт в пиджаке и при галстуке.
– Доброе утро, мисс Бретт, – сказал он прохладным тоном.
– Доброе утро, – ответила Гэбриэл, неприятно пораженная его официальностью. – Вы привезли картину?
– А иначе зачем бы я был здесь? – отпарировал он и нагнулся, чтобы достать из машины аккуратно упакованную картину.
– Внесите ее внутрь, – указала она на покрытый одеялом верстак, куда свет падал с северной стороны, – и положите осторожно, пожалуйста.
Адам ответил ей испепеляющим взглядом. Он снял упаковку и положил картину на верстак, потом слегка подвинулся, чтобы Гэбриэл могла встать рядом.
Некоторое время она внимательно рассматривала картину, потом взяла лупу и подвергла портрет более тщательному изучению. По прошествии довольно длительного времени она перевернула картину лицом вниз на одеяло.
– Запиши-ка кое-что, Эдди, будь добр, – сказала Гэбриэл. – Полотно темное и грязное, но тонкого переплетения, а подрамник хорошего качества. Рама современная, но без ярлыков или указаний на ее происхождение. – Она вновь перевернула картину и очень осторожно потерла полотно в самом углу подушечкой пальца. – Краска сухая, слоистая, остается матовой, а картина в целом покрыта множеством тонких беспорядочных трещин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Он энергично покачал головой.
– Ни за что. Гарри говорит, что вы еще лучше, чем он, и это меня вполне устраивает.
– Папа очень разволновался из-за того, что я вам отказала. Так что, пожалуйста, приносите вашу картину, мистер Дайзарт…
– Адам.
– Да, хорошо. Эта ваша картина может оказаться ценной?
– Я нутром чую, что да. Хотя купил ее за бесценок на аукционе в Лондоне сегодня утром. – Он наклонился вперед, его глаза светились воодушевлением. – Я уверен, что под слоями грязи и позднее нанесенной краски скрывается что-то интересное. Пока же единственное, что там можно различить, – это голова и плечи девушки. Но чутье говорит мне, что картина написана примерно в двадцатые годы девятнадцатого столетия.
– Есть какие-нибудь предположения относительно автора? – спросила Гэбриэл с пробудившимся интересом.
– Судя по тону кожи на видимом кусочке, я мог бы предположить Уильяма Этти…
– Известного изображениями обнаженной натуры, – быстро сказала она и поймала полный уважения взгляд Адама.
Он осушил стакан и откинулся на спинку стула с видом человека, чувствующего себя как дома.
– Это трудно объяснить, – сказал он ей, – но у меня бывает какое-то такое покалывание в затылке, когда я вижу картину, которая может оказаться «спящей красавицей».
Гэбриэл с любопытством посмотрела на него.
– Но вы сами аукционист и оценщик. Вам не случалось упустить подобную вещь?
– Пока нет. Но до того как я официально стал работать на фирму, мы не очень часто имели дело с произведениями изобразительного искусства. Мой отец специализируется на мебели и изделиях из серебра. Но с недавнего времени «Дайзартс» начинает приобретать неплохую известность и в связи с живописью тоже.
– И все благодаря вам?
– Естественно. – Адам весело посмотрел на нее. – Вы наверняка думаете: вот тип – сидит тут, сам себя хвалит. Не так ли?
– Я тоже не последняя в своем деле. Нет смысла себя недооценивать.
Адам довольно долго молча смотрел на нее.
– Мне любопытно, – сказал он наконец, – почему вы отказали мне днем?
Ее лицо вспыхнуло румянцем.
– Из-за болезни папы накопилось очень много невыполненных заказов, и мы втроем работаем на пределе, чтобы справиться с обязательствами. Но если вы хотите знать истинную причину, то я разозлилась, потому что вы были так уверены, что мы тут же бросим все, лишь бы только угодить вам.
Лицо Адама тоже порозовело.
– Теперь моя очередь приносить извинения.
– Наверное, отец всегда берется за вашу работу вне очереди, когда вы появляетесь с одной из ваших находок, – сказала Гэбриэл.
– Для него это не такая уж большая проблема, но, когда они случаются, Гарри обычно позволяет мне пролезть в начало очереди.
– Сегодня вечером отец сказал мне, что у вас очень скоро будет аукцион.
– Да, это так. Но если у вас никак не получится с реставрацией до аукциона, то я оставлю картину под охраной нашей службы безопасности и подожду, когда вы освободитесь и сможете взяться за нее.
– Вы так убеждены в ее ценности?
– Думаю, что не ошибаюсь. Половина картины не видна под слоями краски, наложенными явно для того, чтобы что-то скрыть – возможно, еще одну фигуру или пейзаж. Нет никаких следов подписи. Надеюсь, она появится после расчистки. – Он улыбнулся, – Я не говорю о таких больших деньгах, как, скажем, за Ван Гога, но в одном абсолютно уверен: даже с учетом вашего гонорара за реставрацию я обязательно получу какую-то прибыль по сравнению с той ценой, какую заплатил.
– Сколько вы заплатили?
– Полтора фунта вместе с несколькими выцветшими акварелями и старой, пожелтевшей картой в придачу. Больше никого не заинтересовал лот номер тринадцать.
– Это ваше счастливое число?
Адам пожал плечами и усмехнулся.
– Если и нет, то я не так уж много теряю – по крайней мере в деньгах. – Он посерьезнел. – Но именно эта картина стоила мне одного из самых старых моих друзей.
Выражение горечи у него в глазах пробудило любопытство Гэбриэл.
– Мне кажется, вы бы выпили еще пива.
– Если мы поделим его на двоих.
Гэбриэл достала из холодильника еще одну банку, налила себе полстакана, остальное вылила в стакан Адама.
– Как вам удалось так дешево купить в Лондоне картину?
– Это была распродажа по сниженным ценам, всякий хлам из частного дома. Лучшие вещи ушли на запад, в главный аукционный зал, а филиал распродавал вещи из кухонь и с чердаков.
– Вы часто ходите в такие места?
– Стараюсь как можно чаще. Там можно найти удивительные вещи. Но на эту распродажу я попал по чистой случайности. – Он искоса посмотрел на нее. – Вам интересно будет послушать мой горестный рассказ, мисс Бретт?
– Что произошло? – спросила она: слово «горестный» подогрело ее любопытство.
Адам невесело усмехнулся.
– Позавчера я был в гостях в Лондоне. На другой день с больной головой шел на поезд и случайно увидел на противоположной стороне улицы объявление о распродаже, назначенной на следующий день.
Далее Гэбриэл слушала рассказ Адама с большим интересом. Когда он вошел внутрь аукционного зала, его охватило знакомое чувство предвкушения. Это была лишенная изысканности распродажа, где лоты состояли из прозаических абажуров и кухонных стульев, ящиков с разношерстным фарфором и кухонной утварью. Именно такого рода охотничьи угодья привлекали Адама Дайзарта, в жилах которого текла кровь трех поколений аукционистов и оценщиков.
На этот раз он уже был готов признать, что здесь нет ничего стоящего внимания, как вдруг на глаза ему попалась небольшая стопка картин, прислоненных к стене в самом дальнем углу зала. Он быстро просмотрел несколько небольших выцветших акварелей и старинную карту, которую покрывала сыпь рыжих пятен. Последней в стопке оказалась картина в рамке, написанная маслом, настолько почерневшая от грязи и более поздних слоев краски, что едва можно было различить голову и плечи девушки на одной стороне полотна.
От знакомого выброса адреналина в кровь у него шевельнулись волосы на затылке. Повторный взгляд на портрет усилил ощущение того, что под слоями грязи и краски прячется сокровище.
Прическа и поза девушки наводили на мысли о начале девятнадцатого века. Адаму ужасно захотелось приобрести картину. Если картина была сфотографирована, то фотография обязательно будет в архиве. Но даже если ее не фотографировали, все равно он может провести пару приятных часов, исследуя других живописцев того времени, работы которых могли бы пролить свет на его таинственную леди. В том, что ей суждено стать его леди, Адам ничуть не сомневался.
Без знания имени художника поиск оказался нелегким. Но под конец у Адама появилось чувство, что портрет мог быть написан рукой Уильяма Этти, известного аллегорическими сюжетами, пейзажами и портретами, но прославившегося больше всего изображениями обнаженного тела, которые выглядят на удивление современными. В приподнятом настроении Адам купил цветов и вина, взял такси и вернулся обратно в квартиру Деллы Тайли, где провел веселую ночь.
После двух продолжительных звонков и довольно долгого ожидания дверь приоткрылась, и на него в ужасе уставился глаз Деллы.
– Адам? – выдохнула она. – Что ты здесь делаешь?
– Я вернулся, чтобы попроситься переночевать.
– Кто там? – раздался мужской голос.
Глаза Адама прищурились.
– А! Очевидно, я сделал неверный ход. Прошу извинить за вторжение. – С насмешливым поклоном он протянул цветы. – Небольшой знак благодарности за вечеринку. Пока, Делла.
– Адам, постой! – Она плотнее запахнула халат и открыла дверь пошире, глядя на него с отчаянной мольбой. – Это не то, что ты думаешь.
Но когда в поле его зрения появилась фигура крупного мужчины, кое-как задрапированная полотенцем, Адам почувствовал себя так, словно получил удар в живот, и от омерзения затряс головой.
– Да хватит тебе, Делла. Это именно то, что я думаю. Привет, Чарли. Вижу, ты все еще здесь.
Чарлз Хокинс, друг Адама со студенческих лет, разразился многословным ругательством, и волна краски залила его лицо до корней волос.
– Мы думали, ты уехал домой…
– Вот теперь уехал. – Адам сунул цветы Делле, спрятил вино в сумку и, спустившись вниз по лестнице, cтал ловить такси.
– Вот так, – сказал Адам, заканчивая свой рассказ. Я переночевал у сестры в Хэмпстеде, утром на аукционе купил картину, сел на первый поезд и приехал на машине прямо сюда.
ГЛАВА ВТОРАЯ
– Вы были влюблены в нее? – спросила Гэбриэл, с yдовольствием представляя себе Адама Дайзарта в амплуа обманутого любовника.
– Это была не любовь, а вожделение, – напрямик ответил он и пожал плечами. – Я больше расстроился из-за Чарли, чем из-за Деллы.
– Возможно, этому есть какое-то вполне логичное объяснение, – сказала Гэбриэл после паузы. – Он мог просто принимать душ.
Адам покачал головой.
– Рискую смутить вас, мисс Бретт, но было совершенно очевидно, что Делла только что поднялась с ложа, где предавалась бурной страсти с Чарли Хокинсом. – Он сжал губы. – На что она имела полное право, разумеется. Но я не из тех, кто согласен делиться в этом аспекте. – Их взгляды встретились. – Вы считаете такой принцип чрезмерным?
– Ничуть.
Адам осушил свой стакан и поднялся.
– Спасибо за угощение и за то, что благожелательно меня выслушали. Надеюсь, я не нагнал на вас смертельную скуку.
– Не нагнали. – Ей было приятно узнать, что жизненная стезя Адама Дайзарта хоть изредка, но бывает не совсем гладкой.
– Гарри говорил мне, что вы живете в Лондоне. – Он окинул взглядом большую комнату с низким потолком. – Как вам нравится здесь, в глуши? Разве нет никого, кто мог бы приехать и составить вам компанию?
Она покачала головой.
– Мама живет в Лондоне. У нее бюро по трудоустройству. А больше нет никого. По крайней мере, сейчас.
– Но должен ведь быть в Лондоне какой-нибудь мужчина, которому вас не хватает в эту минуту?
– Такой мужчина есть, – признала она. – Но у Джереми тоже свой бизнес. Кроме того, у него появляются симптомы замыкания в себе, если его надолго оторвать от городских тротуаров.
Адам посмотрел на нее изучающим взглядом.
– Если бы вы были моей, Гэбриэл Бретт, я бы не позволил такой малости, как городские тротуары, держать меня вдали от вас.
Она уставилась на него, потеряв от изумления дар речи.
– Сегодня днем, когда вы были в рабочей одежде, мне было трудно понять, как вы выглядите, хотя явно очень сильно изменились с тех пор, как мы последний раз с вами встречались, – продолжал он, испытывая удовольствие от ее реакции. – Но вы наверняка заметили, что я был сражен наповал прекрасным видением, которое открыло мне сегодня дверь.
Гэбриэл никогда не недооценивала себя. И конечно, заметила, что произвела впечатление на Адама Дайзарта, когда открыла ему дверь. Но она никогда не думала о себе как о видении.
– Спасибо, – произнесла она чопорно.
– При нормальных обстоятельствах, Гэбриэл, я пригласил бы вас погостить во «Фрайарз-Вуд», – сказал он, еще раз удивив ее, – но в данное время я живу там один и поэтому знаю, что вы откажетесь. Мои родители сейчас в Италии, гостят у моей сестры Джесс с семьей, а Кейт в отъезде, учит молодежь.
– И вы один в центре внимания своих сестер?
– Есть еще одна сестра, Фенни, она учится на первом курсе университета. Но даже когда все члены семьи дома, я живу отдельно от них. У меня персональное жилье – перестроенная конюшня.
Эта информация несколько охладила отношение к нему Гэбриэл. Избалованный тип, с горечью подумала девушка.
– Большое спасибо, что зашли, – сказала она ледяным тоном, и это заставило Адама нахмуриться. – Папа в центральной больнице Пеннингтона. Ему будет очень приятно, если вы его навестите. Конечно, только если у вас найдется время.
Проходя в дверь, он бросил на нее недоуменный взгляд.
– Разумеется, у меня найдется время.
– Он будет очень рад вас видеть, – повторила она. – Что же касается портрета, привозите его завтра с утра, я посмотрю и скажу, сколько примерно времени придется на него потратить.
– Отлично, – сказал Адам тоже ледяным тоном. – Скажем, в девять? Еще раз спасибо за пиво. Спокойной ночи.
Гэбриэл закрыла за ним дверь, чувствуя себя не в своей тарелке. У нее не очень-то получилось загладить свою вину перед Адамом Дайзартом, которому она обязана сохранением крыши над головой отца. Аппетита тоже не появилось. Просто необходимость что-то приготовить по крайней мере немного оттянет время, когда надо будет ложиться спать. Гэбриэл сделала салат и омлет, включила небольшой портативный телевизор.
Ужин был почти съеден, теленовости кончились, а она не заметила ни того, ни другого, потому что думала об Адаме Дайзарте. И не в последнюю очередь о его комплименте. Но если он ожидает, что она станет исцелять его раны, оставшиеся после предательского удара Деллы, то будет разочарован. Хотя подобная перспектива не так уж и невероятна. Несмотря на неприязненное чувство, которое он у нее вызывал, она сознавала, что в глазах большинства женщин Адам Дайзарт являет собой неотразимый образец настоящего мужчины.
Гэбриэл испекла противень миндального печенья, чтобы отнести его завтра отцу в больницу, и вышла с фонарем из дома – проверить, хорошо ли заперт сарай. Потом стрелой помчалась обратно, заперла дверь, выключила телевизор, проверила, работает ли сигнализация, обошла ярко освещенный дом и закончила обход в своей комнате, принеся с собой чашку чая и пару еще теплых печений.
Позже, сидя в постели и включив радио на полную мощность, Гэбриэл пообещала себе, что, когда Адам Дайзарт явится утром, она будет сама приветливость и любезность. Иначе он может пожаловаться Гарри Бретту. Тот устроит дочери разнос за то, что оттолкнула человека, который является не только его любимым клиентом, а еще и благодетелем, и в результате поставит под удар собственное выздоровление.
На следующее утро Гэбриэл к половине девятого была готова: белый комбинезон на молнии, волосы убраны под бейсболку, на лице никакой косметики, кроме увлажняющего крема, – ничего общего с «видением» прошлого вечера. Она открыла сарай, подготовила свой верстак, застелив его толстым, сложенным вдвое одеялом, и разложила инструменты рядом с большим увеличительным стеклом на деревянной подставке. Все было готово для встречи с таинственной леди Адама. Потом она вернулась в дом, отперла подвальное хранилище и вынула эстампы, над которыми работали накануне Уэйн и Эдди. Оба молодых человека всего пару лет как закончили художественный колледж, но она с чувством облегчения убедилась, что их работа радовала даже ее взыскательный взгляд.
Когда они прибыли на любимом «харлей-дэвидсоне» Уэйна, то были немало обрадованы, услышав искреннюю похвалу за сделанную вчера работу.
– Спасибо, Гэбриэл, – сказал Эдди. – Как дела у отца?
– Намного лучше, – ответила с улыбкой Гэбриэл.
– Блеск! – сказал Уэйн с облегчением в голосе. – В таком случае можно нам заскочить к нему на минутку по дороге домой?
– Очень даже можно, – сказала она. – Ему будет полезно для здоровья поговорить с вами на профессиональные темы. Да, кстати, я рассказала ему об Адаме Дайзарте. Можете радоваться. Папа настаивает, чтобы я начала работать с его последней находкой прямо сейчас.
– Мы будем рады помочь, чем только сможем, – с готовностью предложил Уэйн.
– Спасибо. – (Послышался шум подъезжающей машины.) – Ладно. Чья очередь варить кофе?
Автомобиль типа «универсал» медленно подъехал по дорожке и остановился перед сараем. Появился Адам Дайзарт в пиджаке и при галстуке.
– Доброе утро, мисс Бретт, – сказал он прохладным тоном.
– Доброе утро, – ответила Гэбриэл, неприятно пораженная его официальностью. – Вы привезли картину?
– А иначе зачем бы я был здесь? – отпарировал он и нагнулся, чтобы достать из машины аккуратно упакованную картину.
– Внесите ее внутрь, – указала она на покрытый одеялом верстак, куда свет падал с северной стороны, – и положите осторожно, пожалуйста.
Адам ответил ей испепеляющим взглядом. Он снял упаковку и положил картину на верстак, потом слегка подвинулся, чтобы Гэбриэл могла встать рядом.
Некоторое время она внимательно рассматривала картину, потом взяла лупу и подвергла портрет более тщательному изучению. По прошествии довольно длительного времени она перевернула картину лицом вниз на одеяло.
– Запиши-ка кое-что, Эдди, будь добр, – сказала Гэбриэл. – Полотно темное и грязное, но тонкого переплетения, а подрамник хорошего качества. Рама современная, но без ярлыков или указаний на ее происхождение. – Она вновь перевернула картину и очень осторожно потерла полотно в самом углу подушечкой пальца. – Краска сухая, слоистая, остается матовой, а картина в целом покрыта множеством тонких беспорядочных трещин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15