" И даже не удивляешься, что так оно и происходит! Никогда не
спрашиваешь себя, счастливы ли они. Неизвестно, любишь ли их. Некогда. А
может уже очень, очень давно - ты их враг. Доказательство: это дело в
Испании. Кто впервые заговорил об Испании? Да как-то речь сама собой
зашла... Дениза была не против такого плана, наоборот. И когда Мерибель
сказал: "Съезжу-ка я туда, посмотрю на месте", - он, Севр, рад был
избавиться от зятя. Хотя все это никогда и не выражалось настолько ясно.
Жизнь - как море, сразу не подозреваешь, что бурлит вглубине.
Севр бросил бумажник в ящик книжного шкафа; можно будет забрать,
уходя. Все эти вещи, которые носил Мерибель, принадлежавшие Мерибелю,
теперь вызывали в нем отвращение. Даже часы и обручальное кольцо. Он
оставил в кармане лишь записку, написанную Мерибелем перед смертью. Почти
вся вечерняя передача местного телевидения была посвящена драме. Домик
крупным планом. Ружье крупным планом. Крупным планом лицо Мерибеля...
Лицо, уничтоженное выстрелом, но никто же этого не знает, кроме них с
Мари-Лор, которая появилась на экране в свою очередь, в трауре, но это
была другая женщина, которой горе придало величие поразившее Севра. Чья-то
рука протянула микрофон. Голос за кадром произнес:
- Мадам Мерибель желает сделать заявление.
И Мари-Лор, смущенная, сбивающаяся от робости, тем тоном, каким
когда-то рассказывала натехизис, зашептала:
- Филипп... Если ты слышишь меня... прошу тебя, вернись. Я верю, ты
не виноват, ты сможешь объяснить, почему брат убил себя...
Великолепная Мари-Лор! Она придумала эту хитрость, чтоб отвести
подозрения, еще вернее спасти его, и играет свою роль с такой неистовой
преданностью, на которую лишь она одна и способна. Все более настойчиво и
жалко она повторяла:
- Вернись, Филипп... Я совсем одна, и не могу ответить на вопросы,
которые мне задают... Говорят, вы делали нечестные дела, а я не могу
поверить...
Она уже не могла сдержать слез и микрофон убрали.
- Вы слышали взволнованный призыв Мадам Мерибель, - заключил
репортер. - Увы, к сожалению, видимо, подтверждается, что Кабинет Севра
переживал трудные времена... Мы сумели связаться с энергичным комиссаром
Шантавуаном, который согласился сказать несколько слов...
Крупным планом лицо комиссара. Похож на Климансо, из-под усов
слышится бас:
- Да, мы располагаем некоторыми сведениями, указывающими на
определенные детали дела, остающегося однако достаточно таинственным...
Покойный развернул на побережье очень смелую программу строительства, на
осуществление которой мобилизовал все резервы, и из-за вездесущего
кризиса, как и многие другие подрядчики, испытывал финансовые затруднения,
серьезные, но не катастрофические. Однако мы имеем основания считать что
Мерибель, заведующий, так сказать, отделом иностранных дел, без ведома
зятя пустился на спекуляции, что было, по меньшей мере, неосторожным.
Расследование только началось; но побег Мерибеля может вызвать любые
подозрения... Естественно, ордер на арест уже подписан.
Затем шло открытие моста в Вандее. Севр уже не выключал телевизор. Да
и не следил за происходящим на экране. Он боялся тишины, и заснул лишь
спустя долгое время после "Последних новостей", когда экран превратился в
бельмо на глазу слепого. "Если меня арестуют и осудят, - порой думал он, -
моя жизнь будет такой же". И тогда он чувствовал в боку ту-же резкую боль,
что ощутил в миг, когда закрылся гроб Денизы. Но за что его осудят? Разве
письмо Мерибеля его полностью не оправдывает? Он заметил, что всегда, в
любой ситуации, боится худшего; если б его на это не толкнули, он никогда
бы не рискнул строить все эти роскошные квартиры, где, по справедливому
стечению обстоятельств, теперь агонизирует. Даже свое ремесло посредника
он никогда не любил... В сущности, он никогда не делал, что хотел... А что
бы он хотел делать? Он не знал. Способности у него небольшие; крохи
таланта, которые он перебирал в голове, докуривая последнюю сигарету.
Много работал, но все это по инерции и потому, что просто никчемный
человек. Он ясно понимал, что подразумевает под этим. Стремление все
определить, все свести к простым схемам; стремление оградить свою жизнь от
всего трепещущего, непредвиденного, дерзкого. Уткнешься носом в формулы, и
все так спокойно. Но вот вдруг возникает ситуация, в общем состоящая из
страстей, интриг, слабостей, насилия и крови... и крах! Ты сломался,
потому что все было ложью. Не иначе!...
Севр раздумывал над своими горькими открытиями и считал часы по
циферблату будильника, который тоже был ложью. Вокруг него все было ложью.
К счастью, оставалась еще Мари-Лор. Но вторник тянулся медленно. Дни стали
как ветер. Слышно было как они шуршат по стенам; невыносимые дни,
рождающие лишь болезненные мысли. Севр похудел. Слишком блестящие глаза,
борода, от которой странно, казалось, ввалились щеки, халат, похожий на
рясу, - он был живой портрет тех фанатиков-цареубийц, о которых пишут в
исторических романах.
Во вторник вечером ему довелось присутствовать на собственных
похоронах. Местная телестанция посвятила этому почти целую передачу. Все
было снято с неосознанной жестокостью. Бодрый голос давал комментарии.
Завороженный Севр смотрел на черные драпировки с вензелем S, автофургон,
нагруженный венками... Крупным планом - траурная лента с надписью:
"Любимому брату"... кучка друзей, спрятавшихся от ветра за катафалк...
Губы шевелились. Говорили много, а Севр еще ближе склонялся к экрану, как
будто стоило напрячь слух, и он услышал бы слова этих движущихся теней,
наконец поймал бы на их губах свою истину.
Показался гроб на плечах могильщиков, согнувшихся вперед, опустив
лицо от дождя, они быстро, почти бегом прошагали к катафалку и торопливо
затолкнули свою ношу внутрь. Из-за бури он лишился похорон. Все делалось в
спешке. Съемка была плохая, нечеткая. Вдоль кладбищенской дорожки виделись
темные пятна, а кипарисы все завалились на один бок, как черные парусники.
Семейный склеп был открыт, склеп, где почили два поколения Севров.
Теперь там упокоится Мерибель! Ужасно и смехотворно. Несмотря на
самоубийство, похороны происходили в присутствии священника. На
присутствующих пузырились от ветра плащи, как мокрое белье на веревке.
Руки без конца приглаживали вздутые волосы, похоже было, что они отдают
честь, в то время как мальчик-хорист, вцепившись в крест, глядел вниз, в
могилу, где исчез гроб. И это все?... Нет. Еще вспышка - лицо Мари-Лор,
принимающей краткие соболезнования. Лучшие друзья бежали под дождем, через
лужи. Позже обязательство скажут: "Помните... В середине декабря... в тот
день, когда хоронили Севра".
Севр только что упустил свою смерть, и с изумлением вдруг понял, что
ему все равно. Он спал лучше, чем обычно, и вот наступило утро среды. Еще
часов тридцать! А потом он исчезнет навсегда. Он осознал наконец, до какой
степени невозможно ему стало вернуться назад. Может быть, ему простят
многое, но никогда - эти комичные похороны. Он презрел свой клан. Ему
никогда не убежать достаточно далеко. Все утро он мучился этой мыслью.
Куда скрыться? Что делать? В сорок лет трудно сменить профессию. Он что-то
поел, стоя, как пассажир, боясь опоздать на поезд. Он так долго был
настороже, и все же не услышал, как случилось то, чего он боялся. Дыхание
бури заглушило скрипение лифта. Он даже не сразу распознал скрежет ключа в
замочной скважине. Но когда дверь открылась и закрылась, он выронил
консервную банку и прислонился к стене, не в состоянии двинуться с места.
Кто-то пришел! Кто-то есть... Тут все время кто-то был... Сначала
счетчики... будильник... Мгновение картины пролетали в голове, рука
придерживала сердце, как пойманное животное, что кусается и царапается...
Погиб, у самой цели... Кто это?... Такой же бродяга!... Придется ли
драться? Его ослепил прилив ярости. Он кинулся в прихожую и увидел
женщину, прислонившуюся к двери, - у нее открылся рот, но крика не
последовало, а рука с растопыренными пальцами, как в плохом фильме ужасов,
закрыла лицо. Он остановился. Между ними стоял большой кожаный чемодан.
- Не прикасайтесь ко мне, - произнесла незнакомка.
Она глубоко вздохнула, на грани обморока. Он сделал шаг.
- Нет... Нет... Прошу вас... Вот деньги.
Она протянула ему сумочку, помеченную инициалами: Д.F, как и
будильник.
- Я не грабитель, - сказал Севр.
К ней медленно возвращалось хладнокровие, но она так была потрясена,
что руки ее бессильно висели вдоль тела. Она уронила ключи, но даже не
пошевелилась, чтобы их подобрать. Через некоторое время, она прошептала:
- Можно мне сесть?
Они оба были одинаково растеряны, и наблюдали друг за другом очень
пристально, боясь каким-нибудь неловким жестом спровоцировать худшее. Но
она пришла в себя быстрее его. Севр привык "чувствовать" клиента. Он сразу
определил, что незнакомка из той категории женщин, с которыми невозможно
торговаться, они вечно спорят, выступают, впадают в истерику, лишь бы за
ними осталось последнее слово. Он нагнулся, подобрал связку и вставил ключ
в скважину. Она опять испугалась, видя как он закрыл дверь и спрятал ключи
в карман.
- Выпустите меня... Прошу вас, пожалуйста, выпустите меня...
немедленно!
- Я не сделаю вам ничего плохого.
Опять столкновение. Она, наверное, спрашивает себя, уже не
сумасшедший ли он. Он почувствовал, как ее глаза ощупывают его, пытаются
восстановить его настоящее лицо, несмотря на бороду, морщины усталости,
бледность страха. Чуть более уверенный в себе, Севр поднял чемодан и понес
его в гостиную. Она последовала за ним и он снова почуял запах духов,
который заметил в первый день. Она сразу же встала так, чтоб стол
отгораживал ее.
- Верните мне ключи.
Теперь ее губы дрожали от гнева.
- Мне нужны ключи. Я у себя дома.
- Где мсье Фрек?
Севр пока ведет, он угадал, что это лучшая тактика: заинтриговать ее,
напугать, поддерживая любопытство.
- Вы его знаете?
- Где он?
- В Валенсии, естественно.
- Как вы добрались?
- На самолете.
- А потом?
- На автобусе.
- Он знает, что вы здесь?
- Ну и что?
Первый штрих вульгарности. Он нашел то, что Дениза назвала бы
"простотой", и очень быстро отметил все, что было в ней сомнительного:
слишком высокая прическа, слишком подчеркнутый макияж, слишком пышная
грудь, слишком яркий маникюр, слишком крупные перстни. Впрочем, элегантна.
И, скорее, красива. Золотистая брюнетка. Солнце светится сквозь кожу. Но
даже это смущало Севра. Как и глаза, немного на выкате, бархатисто-черные,
скорее созданные для вспыльчивости, чем для злобы.
- Итак? Теперь вы меня выпустите?
- Нет.
- Полегче на поворотах! Думаете, вам это так пройдет?
- Постойте! А когда вы приехали?
- Да... только что... Вот сейчас слезла с автобуса.
- Скажите мне правду. Вы здесь уже несколько дней. Не лгите, я знаю.
- Вы совершенно...
Она не договорила, пожала плечами.
- Мои ключи!
- Вы заходили к матушке Жосс?
- Нет... Говорю вам, нет. Только что приехала... А вы! Слушайте, кто
вы такой? Ничего себе, манеры! Если уж тут кто и должен объясняться, так
это вы, что, не так?
- Я сбежал.
На ее подвижном лице выражались малейшие чувства, преувеличиваясь,
стилизуясь, как на лице актрисы. Она нахмурила брови; они были выщипаны и
подведены, чуть-чуть удлинены к вискам. И криво улыбнувшись сказала:
- Сбежал? Придумайте что-нибудь получше.
Но он уже захватил ее, она ожидала продолжения.
- Не могу вам объяснить. Вы же видите: у меня нет никаких дурных
намерений. Извините, что я вам навязываюсь. Просто, вынужден скрыться.
- От полиции?
- И да, и нет. Успокойтесь, я ничего не украл... никого не убил...
Скажем, мне необходимо исчезнуть. Завтра вечером я уйду. Даю вам слово.
Она склонила набок голову, как домашнее животное, пытаясь понять
смысл сказанных слов. Голос Севра удивлял ее. Это был голос порядочного
человека, человека, привыкшего спокойно отдавать распоряжения.
- Могли бы спрятаться в другом месте, - сказала она. - Здесь или в
другом месте, какая разница? А вы сами, почему вы приехали сюда в такое
время года?
- Я могла бы ответить, что вас это не касается... Была проездом в
Нанте. Узнала, что от бури на побережье много разрушений. И вот, решила
посмотреть... Мне нравится эта квартира. Ну! Верните мне ключи!
- Но я ведь только что объяснил вам...
- Мне все равно. Убирайтесь!
На этот раз гнев подавил любопытство. Она, очевидно, не привыкла
встречать возражения.
- Мне очень жаль, - произнес Севр. - Но я вынужден остаться здесь.
Это почти вопрос жизни и смерти.
- Идите в другую квартиру. Здесь их хватает.
- Я договорился о свидании здесь.
Она презрительно засмеялась.
- В таком случае, уйду я. Не хочу вас стеснять. Откройте дверь.
- Нет. Никто не должен знать, что я здесь. А вы ведь все расскажете,
разве не так?
- Так, можете быть уверены.
Она оглянулась вокруг. Севр понял, что она подыскивает, чем бы
запустить ему в голову.
- Вы что думаете, что сумеете держать меня заложницей! Предупреждаю
вас. Я буду кричать.
- Надеетесь, вас услышат в поселке?... Не беспокойтесь, поверьте мне.
Я вас прошу, всего двадцать четыре часа.
- А если я пообещаю вам, что буду молчать, тогда отпустите?
- Нет.
- Не верите?
- Нет.
Они еще раз смерили друг друга взглядом. Потом она медленно стянула
шубку, осталась в темном костюме, сняла жакет, под которым оказалась белая
блузка, очень тонкая, но такая прилегающая, что сквозь нее видны были
кружева лифчика, как сквозь мокрую ткань.
- Как вы выдерживаете такую жару? - сказала она почти любезно.
Она пересекла комнату и протянула руку к ближайшему окну.
- Нет.
- Ах! - воскликнула она с наигранностью, сквозь которую четко
проступала ярость. - Мне все запрещено, если я хорошо поняла.
Она обернулась и подняла руку, как ученица на уроке, желая задать
вопрос.
- Мсье!... Мсье!... Можно я осмотрю мою квартиру?
В ее глазах блестела насмешка, она провоцировала его, опять пытаясь
найти лазейку для бегства, чувствуя, что насмешкой можно восторжествовать
над этим странным человеком, с тревожной бдительностью следящим за каждым
ее движением. Он не ответил, и она вышла в коридор, прошла в комнату.
- Вам придется ночевать в другом месте. Ничего себе, манеры!
Она остановилась на пороге ванной.
- Так-так, не стесняйтесь!... Могли бы сполоснуть ванну!
Она вернулась обратно, ион быстро отступил, пропуская ее. Он не мог
предвидеть, что она так быстро войдет в роль. ему Стало стыдно за кухню,
за консервные банки, за халат на спинке стула.
- Вот это да, - продолжала она, с отвращением поджав губы. - Вы что,
в хлеву живете, а?.. И кроме того, во что-нибудь другое одеться не
могли?.. Обычно, мои гости не ходят в сапогах.
- У меня ничего больше нет.
- Тогда... я поеду и куплю вам одежду.
Она бросила эту фразу совершенно естественно.
- Нет, - сказал Севр.
- Ах! Правильно. Я и забыла!
Она порылась в сумочке, вынула портсигар и зажигалку. Глаза Севра так
и впились в портсигар.
- Поскольку вы все время повторяете "нет", вам я не предлагаю.
Она закурила сигарету, выдохнула струйку дыма в лицо Севру и
вернулась в гостиную, где и села, высоко подобрав юбку и выставив красивые
ноги. Она рассматривала Севра с головы до пят, как будто он был манекен.
- Дезертир?
- Для этого я слишком стар.
- Контрабандист?... Да нет, непохоже... Вы местный, раз знаете
матушку Жосс... И назначили встречу здесь!... Наверняка, ждете женщину!...
И боитесь ее мужа... Надо же!... Как забавно.
Она искренне рассмеялась, обняв руками колено, тихо покачиваясь.
- Глядя на вас, скорее подумаешь, что вы - муж... А вы не слишком
разговорчивы, Мсье-Нет... Я люблю, чтоб со мной говорили.
Она произнесла это таким вызывающим тоном, что Севр отвернулся. Еще
двадцать четыре часа! Тяжело придется!

6
Самое худшее было чувствовать себя как на сцене под этим ужасно
проницательным взглядом, который уже его не покидал. Естественно она
пользуется малейшим развлечением. И, что до борьбы, Севр не был уверен,
что окажется сильнее. Вскоре она затушила сигарету в пепельнице и
вздохнула.
- Допустим, - сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15