Так будет гораздо ближе и быстрее ж. И повел. В переулках прохожих совсем мало, а дома тоже высоченные, сами переулки какие-то кривые. Доктор то сюда повернет, то туда. А мы за ним. Номер Первый ему крикнул: «Доктор, да вы что-то путаете!» Я смотрю – и правда доктор стал красный, как яблочко, и все бормочет: «Какие ненормальные переулки! Всю жизнь в Москве живу и никак их не запомню». Номер Первый очень рассердился: «Я в институт спешу; может, уже прочли письмо, а из-за вас только время теряю». И нам тоже охота поскорее узнать, прочли там письмо или нет. Да еще ни одной мороженщицы в этих переулках не видно. А доктор никак не хочет сознаться, что заблудился, идет молчит и губы кусает. Мне бы месяц в Москве прожить – я бы всюду правильную дорогу отыскал. Пришлось нам прохожих спрашивать. Оказывается, мы совсем в другую сторону повернули. Наконец вышли на широкую улицу. Доктор очень обрадовался и сказал: «Я знаю про каждый дом занятную и длинную историю. Хотите, расскажу?» А Номер Первый все нас торопит: «Некогда, некогда, я чувствую, в том письме столько интересного. Идемте дальше». Увидели мороженщицу, снова купили, Майкла угостили. А доктор спросил: «Не много ли мороженого?» А мы в ответ: «Очень давно не ели». Доктор сказал: «Я очень беспокоюсь, как бы у вас животы, не заболели». Тут как раз мы увидели высокую красную кремлевскую стену, я стал на нее смотреть и сделал вид, будто этих докторских слов не услышал. Через садик мы подошли к Москве-реке. А в Золотом Бору река еще шире. Мы перешли по мосту на другую сторону. Здесь Номер Первый сказал нам «до свидания». Он с Майклом заторопился узнавать насчет письма. И я тоже иду и все думаю: а что в том письме написано? Мы остановились в конце моста. Какой отсюда Кремль красивый! Но мы его давно знали. Я еще помню – в букваре есть картинка, только не раскрашенная. Над рекой кирпичная кремлевская стена с зубчиками и башни с острыми макушками. А за стеной – зеленая гора, а на горе – большой белый дворец с красным флагом, рядом – белые соборы. Как ярко горят на солнце золотые купола! А красные звезды на башнях горят еще ярче. И опять мороженщица. Мы все ее окружили. «Послушайте! Послушайте!» – кричали доктор и Магдалина Харитоновна. А мы кричали: «Во рту совсем пересохло!» – и всё покупали. Вдруг Володька как заорет и кувырком на асфальт и ногами забрыкал. И у меня в животе такая страшная боль, точно меня колышком проткнули, и в глазах сразу потемнело. Я упал, глаза закрыл, только слышу – Магдалина Харитоновна на всю улицу: «Доктор, доктор, спасите!» Я чуть-чуть один глаз приоткрыл и опять закрыл – пускай думают, что я умер. Доктор мне рубашку кверху и изо всей силы как начал кулаком тискать и мять живот. Ну в точности как моя мама, когда сдобное тесто в квашне месит. Сперва было ужасно больно, а потом только щекотно. Живот стал проходить. И я опять чуть-чуть один глаз открыл. А вокруг нас целая, толпа! Милиционер стоит, никого близко не пускает. Прохожие спрашивают: «Двух мальчиков задавили? Кто задавил? Где машина? Удрала? А номер записать успели? „Скорую помощь“ вызвали?» Вдруг страшный гудок! Я опять сквозь ресницы посмотрел. Вижу – светло-серая машина, и оттуда два доктора в белых шапочках и халатах выскочили, сумку с красным крестом и носилки тащат… Ой! Да это «скорая помощь»! «Где раненые? Костя, давай поднимай». Володька как завопит: «Не хочу „скорую помощь“!» – и в воздухе ногами. А я прыг, поддернул штаны и драла: так и убежал. «Скорая помощь» уехала пустая. Все чужие люди ушли. Я подошел. к нашим и узнал: Володька-то восемь стаканчиков слопал, а я сколько – не скажу.
Магдалина Харитоновна собрала всех нас и строго-настрого приказала: «Девочкам больше пяти, а мальчикам больше четырех стаканчиков за день не есть. Видите, бедный Володенька из-за мороженого костюмчик испортил». А доктор сказал: «Вы с этим мороженым в больницу попадете, и портрет без вас найдут. Знаете, есть такая очень страшная болезнь „глационит“. „Глацио“ – значит лед. Если съесть очень много мороженого, желудок и кишки превращаются в ледышку. Оттого так больно в животе. Нужна немедленная операция. Но если вот эдак тискать живот, лед растолчется, растает и все пройдет очень быстро». Я не знаю правда ли есть такая болезнь или доктор нарочно выдумал – захотел нас напугать; только я решил: больше ни одного стаканчика покупать не буду. Люся сказала: «Пока Номер Первый ходит за письмом, поедемте в Зоопарк». А доктор головой покачал: «Я не интересуюсь зверями». Он поехал домой на метро, а мы поехали в Зоопарк на троллейбусе… Глава шестнадцатая Историки пока только путаются Я открыл дверь своей квартиры и увидел на кухне маму, старательно укладывавшую мелкие белые грибочки в банку для маринования. Глаза ее были заплаканы.– Что случилось? – с дрожью в голосе спросил я.– Этот страшный зверь чуть не съел Розу, – прошептала она, закрыв лицо руками.– Какой зверь? Как съел? Когда? Где? Вот что рассказала мама.Часам к двенадцати Номер Первый вернулся вместе с Майклом. Вид у него был очень расстроенный. Мама обоих накормила обедом. Вскоре вернулся на обеденный перерыв Тычинка. Старички познакомились друг с другом, и оба очень долго и оживленно о чем-то беседовали на кухне. Потом Тычинка ушел, а Номер Первый занялся чтением. Потом…Последняя собака в нашей квартире жила в незапамятные времена, еще до моей женитьбы.Уважаемая Газель – Роза Петровна – привыкла днем нежиться на трех перинах. Она безмятежно дремала, как вдруг услышала шум отодвигаемого стула. Она открыла глаза и, как это ни покажется невероятным в центре столицы, словно бабушка Красной Шапочки, увидела свирепо оскаленную волчью пасть. Отвратительное чудовище с лаем бросилось к ее постели. Роза Петровна не имела сил закричать и только пискнула по-цыплячьи. Никто ее не услышал. Чудовище понюхало одеяло и подушки и, злобно рыча, вышло из комнаты.Часа в два дня Номер Первый, предупредив, что уходит по очень важному делу, взял Майкла на ремешок и ушел. Почему он приходил и вновь уходил, мама не знала.Ей не терпелось показать Розе Петровне золотоборские гостинцы, а та словно примерзла к своей комнате. В конце концов маме это показалось подозрительным. Она легонько постучала в дверь – ответа не последовало; тогда она решилась войти и увидела бедную Розу, лежавшую с закрытыми глазами на постели. Чуть слышный стон вылетел из уст больной.Услышав столь трагический рассказ, я решительно вошел к Розе в комнату. Я врач. Я помогу внезапно захворавшей несчастной соседке. Увидев меня, она болезненно простонала и посмотрела кротким нечеловечески скорбным взглядом. Какой ужас! У нее инфаркт, она сейчас умрет! Я попробовал пульс, приставил стетоскоп к области сердца… Да нет, кажется, к счастью, она совсем здорова.– Роза Петровна, – сказал я, – успокойтесь, ничего страшного я у вас не нахожу. Вы только напугались. Обещаю вам, что песик никогда не переступит порога вашей комнаты. Умоляю вас, потерпите еще два дня и две ночи. Мы ищем одну очень важную вещь.Кроткая Роза Петровна смотрела на меня своими невыразимо печальными глазами умирающей газели и покорно кивала головой. Я понимал – она согласилась терпеть всевозможные неудобства, лишь бы не портить добрососедские отношения со мной. Наша «важная» вещь, конечно, ее ни капельки не интересовала.Плотно пообедав, я улегся отдохнуть. Проснувшись, я узнал, что еще никто не приходил.Изыскатели, верно, разинув рты, стоят перед очередной клеткой с невиданным заморским зверем. А где Миша? А где Номер Первый с таинственным письмом? Почему его до сих пор нет? Или опять Майкл что-нибудь натворил?Наконец явились все изыскатели, растрепанные, потные, смеющиеся, с горящими глазами… Следом за ними прибыл и Миша; он благополучно получил пятерку по химии.Мама с Магдалиной Харитоновной увлеклись беседой о приготовлении различных кушаний.Миша стал показывать свою коллекцию минералов. Он выдвигал и открывал многочисленные ящички и перечислял замысловатые названия разноцветных образцов, собранных со всего света. Каждый камень лежал в особом гнездышке из ваты, с приложением этикетки с надписью, где и когда он был найден, и его название.Гордостью Мишиной коллекции была маленькая пробирочка, на дне которой едва виднелись крохотные темные песчинки. Они были из чистого золота, собственноручно намытого Мишей. Да, да, в одном овражке, на дне пересыхающего ручья, недалеко от Москвы, если целый день полоскать в тазике песок, можно намыть крупинки золота.Мальчики тесным кружком обступили ящики. Им, конечно, было очень интересно смотреть на образцы горных пород, и все же я замечал: то тот, то другой оглядывался на дверь. Я понимал: они тоже нетерпеливо ждали Номера Первого. Куда же он все-таки запропастился? Рабочий день давно кончился.Я начал серьезно беспокоиться. Хоть бы по телефону позвонил, что ли!Прошел еще час.«Могут быть три варианта, – рассуждал я. – Первый: в институте еще и не начали расшифровывать документ и предложили зайти через неделю. Второй: там сказали – так все расплылось, ни одного слова прочесть невозможно. А если третий вариант?..»Соня увела девочек в ванную. Что они там делали, не знаю, но визжали то ли от холодной, то ли от горячей воды невероятно. Роза Петровна постучалась и вызвала меня в переднюю. Она, видно, собрала свои последние силы, встала с постели и теперь глядела на меня с таким упреком…– По-моему, они нехорошо себя ведут, – сказала она.Я понимал состояние бедной Розы Петровны. Но как утихомирить четырнадцать девочек, одновременно залезших в одну ванну?– Особенно мальчики, – еще глубже вздохнула Роза Петровна.– Мальчики? – удивился я. – Но ведь они молчат. – Я поспешил в кухню.Однако, оказывается, куда опаснее и вреднее не те, которые визжат, а те, которые молчат.Есть такой металл барий, и есть такой металл стронций. Если камень, содержащий барий, поднести к огню, он накаляется и дает пламя ярко-зеленого цвета; если в камне содержится стронций, пламя получается малиновое. Только сперва нужно на эти образцы накапать немножко соляной кислоты. Люди давно пользуются удивительными свойствами этих двух веществ и изготовляют из них осветительные сигнальные ракеты.И тех и других образцов у Миши было достаточно. Все мальчишки пробрались потихоньку в кухню и на газовой плите одновременно на всех горелках принялись жечь камни.Зрелище получалось очень красивое и эффектное, приглушенные восклицания время от времени доносились из кухни.Но Розу Петровну не интересовали зеленые и малиновые вспышки. Она только чувствовала не особенно приятный едкий запах.Пришлось мне решительно вмешаться и, несмотря на огорченные физиономии мальчиков, опыты категорически запретить.Наконец раздался звонок. Несколько человек бросились открывать.Явился он – долгожданный Номер Первый. Его лицо было серьезно, губы сжаты, щеки надуты.– Принес, – глухо и загадочно сказал он, отирая пот с лица и лысины.– Где же вы пропадали? – спросил я Номера Первого.– Утром не застал директора, – лихорадочно дыша, объяснил он, – а противная напудренная секретарша из-за Майкла вообще не хотела со мной разговаривать. Он, видите ли, ее напугал. Только к вечеру мне наконец отдали это письмо, и я побежал к Номеру Шестому – художнику Иллариону, – хотел с ним посоветоваться. Два часа битых прождал я у его порога, так и не дождался. А потом знаете, какие концы по Москве приходится с Майклом делать? Такая несправедливость – собак ни в автобусы, ни в метро не пускают!– Так расскажите, что же в письме? – не утерпела Люся.– Пять дней они работали и с большим трудом расшифровали. Мало того, что все расплылось, – почерк оказался исключительно неразборчивый. Автор письма находился в крайнем волнении – так мне объяснили в институте.– Читайте, читайте! – запросили самые нетерпеливые. Прошмыгнул Тычинка и, ни с кем не здороваясь, потихоньку уселся в уголочке.Вот уж кого я никак не ожидал увидеть у себя! После нашествия изыскателей, после ужасов, пережитых Розой Петровной, я думал, он три года не будет со мной разговаривать.Пока Номер Первый полез за платком, пока протер очки, пока платок спрятал, надел очки на нос, прошло еще две томительные минуты. Вот что он нам прочитал: – Дорогая моя Иринушка, может, не свидимся больше, прощай, буду о тебе помнить и любить тебя вечно. Будь покойна. Вещь спрятана у Прохора. Оставляю тебе кинжал – может, пригодится. Твой навсегда – Егор. Лета 1838 июля 18-го дня.
Мы долго молчали, ожидая продолжения.– И все письмо? – спросила Люся.– Все, – ответил Номер Первый.Я задумался. Я ровно ничего не понял. Такие запутанные истории встречаются только в очень толстых шпионских романах.– Под словом «вещь» разумеют любой предмет мужского, женского или среднего рода, – глубокомысленно изрекла Магдалина Харитоновна.– Эта спрятанная вещь несомненно чрезвычайно ценная, раз о ней вспоминают в минуты расставания навеки, – осторожно заметил Тычинка.– Это кольцо, – предположила Магдалина Харитоновна.– Это ружье! – выпалил Витя Перец.– Нет, это портрет! – Люся порывисто вскочила.– Прощальное письмо адресовано Ирине Загвоздецкой. Это факт бесспорный. Вспомните альбом. А кто же Егор? Не тот ли ученик академии, которого полковник Загвоздецкий вызывал из Петербурга? – неуверенно высказал свое мнение Номер Первый.– Ключ в наших руках. Попытаемся начать не с Егора, а с Прохора. – Тычинка порывисто схватил Номера Первого за руку. – Вы живете в Любце всю жизнь. Зачастую из поколения в поколение новорожденных младенцев называют в честь их отцов и дедов. Припомните-ка, не проживает ли в данный момент в Любце какой-либо Прохор или Прохорович?В это время в дверь постучали. Вошла Роза Петровна. Тычинка сделал нетерпеливый жест ладошкой.– Ванюшечка, иди ужинать!– Оставь меня в покое! Не мешай! – гаркнул он. Несчастная ухватилась за косяк двери, собираясь, кажется, упасть в обморок, и молча исчезла.Я просто опешил: мой милый сосед – аккуратнейший, уравновешенный Тычинка, отказался от ужина в девять тридцать да еще прикрикнул на свою супругу!– Так не припомните? – Тычинка продолжал теребить Номера Первого.– Не помню, ни одного Прохора не помню, – ударял себя по лысине тот. Его покрасневшее, надутое лицо выражало крайнее напряжение.– Можно, конечно, перелистать старые метрические книги… – размышлял Тычинка, – выбрать всех Прохоров, родившихся в Любце за двадцать… нет, мало – за тридцать лет.– Это адский труд. Так мы всю жизнь проищем! – простонал Номер Первый.– Можно мне сказать? – Витя Большой встал и тряхнул чубом. – Номер Седьмой, когда мы к нему приехали на пароходе, дал нам синенькую книжечку, – начал он, заметно волнуясь.– Какую такую книжечку? – презрительно поморщился Тычинка.– «Указатель селений и жителей уездов Московской губернии. Справочник 1852 года», – отчеканил Витя Большой.– Ах да, есть такой справочник, – снисходительно улыбаясь, сказал Тычинка. – Вы, молодой человек, проявляете способности к историческим изысканиям.Витя Большой сел, сияя от счастья.– Возьмите! – Соня быстро выбрала из книжного шкафа томик и передала его Номеру Первому.Тот вскочил, схватил синенькую книжечку и начал быстро-быстро листать ее:– Вот, вот! «Любецкий уезд. Краткая история города. Список чиновников и должностных лиц по городу и уезду. Городничий, секретарь, городской голова, судья, столоначальник, приходорасходчик…» Нет Прохоров! «Особы, проживающие в городе и селениях Любецкого уезда…» Опять ни одного Прохора! «Фабрики и заводы. Фабрика жилетных материй купчихи Белянкиной. Фабрика азиатских платков купца третьей гильдии Нашивочникова Прохора Андреевича…» Слышите, Прохора! Это имя не очень часто встречается. Несомненно он!– Предположим, что он, – уныло поправил Тычинка.– Нашивочников – старинная любецкая фамилия. Сейчас несколько семейств осталось, – заметил Номер Первый.– А возможно, кое-кто уехал? – выпытывал Тычинка.– Иные уехали. Иван Павлович на Камчатке крабов ловит.Петр Харитонович в Афганистане в нашем посольстве, Семен Петрович как будто в Москве, еще двое в Донбассе, а есть такие, которые уехали совершенно неизвестно куда. Один из них даже изыскателем прозывался. Но куда он делся, честное слово, не знаю.– Но неужели портрет может очутиться в Афганистане или на Камчатке? – с отчаянием воскликнула Люся.– Тише, девушка, тише! В исторических изысканиях нужно величайшее терпение, – утешал или, наоборот, огорчал ее Тычинка. – Вы не забудьте, рано еще портрет искать. О портрете мы пока не знаем ничего. Мы только пытаемся нащупать сведения о какой-то вещи, переданной сто с лишним лет назад на хранение неизвестным Егором неизвестному Прохору.– Уравнение с пятью неизвестными, – вздохнула Магдалина Харитоновна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Магдалина Харитоновна собрала всех нас и строго-настрого приказала: «Девочкам больше пяти, а мальчикам больше четырех стаканчиков за день не есть. Видите, бедный Володенька из-за мороженого костюмчик испортил». А доктор сказал: «Вы с этим мороженым в больницу попадете, и портрет без вас найдут. Знаете, есть такая очень страшная болезнь „глационит“. „Глацио“ – значит лед. Если съесть очень много мороженого, желудок и кишки превращаются в ледышку. Оттого так больно в животе. Нужна немедленная операция. Но если вот эдак тискать живот, лед растолчется, растает и все пройдет очень быстро». Я не знаю правда ли есть такая болезнь или доктор нарочно выдумал – захотел нас напугать; только я решил: больше ни одного стаканчика покупать не буду. Люся сказала: «Пока Номер Первый ходит за письмом, поедемте в Зоопарк». А доктор головой покачал: «Я не интересуюсь зверями». Он поехал домой на метро, а мы поехали в Зоопарк на троллейбусе… Глава шестнадцатая Историки пока только путаются Я открыл дверь своей квартиры и увидел на кухне маму, старательно укладывавшую мелкие белые грибочки в банку для маринования. Глаза ее были заплаканы.– Что случилось? – с дрожью в голосе спросил я.– Этот страшный зверь чуть не съел Розу, – прошептала она, закрыв лицо руками.– Какой зверь? Как съел? Когда? Где? Вот что рассказала мама.Часам к двенадцати Номер Первый вернулся вместе с Майклом. Вид у него был очень расстроенный. Мама обоих накормила обедом. Вскоре вернулся на обеденный перерыв Тычинка. Старички познакомились друг с другом, и оба очень долго и оживленно о чем-то беседовали на кухне. Потом Тычинка ушел, а Номер Первый занялся чтением. Потом…Последняя собака в нашей квартире жила в незапамятные времена, еще до моей женитьбы.Уважаемая Газель – Роза Петровна – привыкла днем нежиться на трех перинах. Она безмятежно дремала, как вдруг услышала шум отодвигаемого стула. Она открыла глаза и, как это ни покажется невероятным в центре столицы, словно бабушка Красной Шапочки, увидела свирепо оскаленную волчью пасть. Отвратительное чудовище с лаем бросилось к ее постели. Роза Петровна не имела сил закричать и только пискнула по-цыплячьи. Никто ее не услышал. Чудовище понюхало одеяло и подушки и, злобно рыча, вышло из комнаты.Часа в два дня Номер Первый, предупредив, что уходит по очень важному делу, взял Майкла на ремешок и ушел. Почему он приходил и вновь уходил, мама не знала.Ей не терпелось показать Розе Петровне золотоборские гостинцы, а та словно примерзла к своей комнате. В конце концов маме это показалось подозрительным. Она легонько постучала в дверь – ответа не последовало; тогда она решилась войти и увидела бедную Розу, лежавшую с закрытыми глазами на постели. Чуть слышный стон вылетел из уст больной.Услышав столь трагический рассказ, я решительно вошел к Розе в комнату. Я врач. Я помогу внезапно захворавшей несчастной соседке. Увидев меня, она болезненно простонала и посмотрела кротким нечеловечески скорбным взглядом. Какой ужас! У нее инфаркт, она сейчас умрет! Я попробовал пульс, приставил стетоскоп к области сердца… Да нет, кажется, к счастью, она совсем здорова.– Роза Петровна, – сказал я, – успокойтесь, ничего страшного я у вас не нахожу. Вы только напугались. Обещаю вам, что песик никогда не переступит порога вашей комнаты. Умоляю вас, потерпите еще два дня и две ночи. Мы ищем одну очень важную вещь.Кроткая Роза Петровна смотрела на меня своими невыразимо печальными глазами умирающей газели и покорно кивала головой. Я понимал – она согласилась терпеть всевозможные неудобства, лишь бы не портить добрососедские отношения со мной. Наша «важная» вещь, конечно, ее ни капельки не интересовала.Плотно пообедав, я улегся отдохнуть. Проснувшись, я узнал, что еще никто не приходил.Изыскатели, верно, разинув рты, стоят перед очередной клеткой с невиданным заморским зверем. А где Миша? А где Номер Первый с таинственным письмом? Почему его до сих пор нет? Или опять Майкл что-нибудь натворил?Наконец явились все изыскатели, растрепанные, потные, смеющиеся, с горящими глазами… Следом за ними прибыл и Миша; он благополучно получил пятерку по химии.Мама с Магдалиной Харитоновной увлеклись беседой о приготовлении различных кушаний.Миша стал показывать свою коллекцию минералов. Он выдвигал и открывал многочисленные ящички и перечислял замысловатые названия разноцветных образцов, собранных со всего света. Каждый камень лежал в особом гнездышке из ваты, с приложением этикетки с надписью, где и когда он был найден, и его название.Гордостью Мишиной коллекции была маленькая пробирочка, на дне которой едва виднелись крохотные темные песчинки. Они были из чистого золота, собственноручно намытого Мишей. Да, да, в одном овражке, на дне пересыхающего ручья, недалеко от Москвы, если целый день полоскать в тазике песок, можно намыть крупинки золота.Мальчики тесным кружком обступили ящики. Им, конечно, было очень интересно смотреть на образцы горных пород, и все же я замечал: то тот, то другой оглядывался на дверь. Я понимал: они тоже нетерпеливо ждали Номера Первого. Куда же он все-таки запропастился? Рабочий день давно кончился.Я начал серьезно беспокоиться. Хоть бы по телефону позвонил, что ли!Прошел еще час.«Могут быть три варианта, – рассуждал я. – Первый: в институте еще и не начали расшифровывать документ и предложили зайти через неделю. Второй: там сказали – так все расплылось, ни одного слова прочесть невозможно. А если третий вариант?..»Соня увела девочек в ванную. Что они там делали, не знаю, но визжали то ли от холодной, то ли от горячей воды невероятно. Роза Петровна постучалась и вызвала меня в переднюю. Она, видно, собрала свои последние силы, встала с постели и теперь глядела на меня с таким упреком…– По-моему, они нехорошо себя ведут, – сказала она.Я понимал состояние бедной Розы Петровны. Но как утихомирить четырнадцать девочек, одновременно залезших в одну ванну?– Особенно мальчики, – еще глубже вздохнула Роза Петровна.– Мальчики? – удивился я. – Но ведь они молчат. – Я поспешил в кухню.Однако, оказывается, куда опаснее и вреднее не те, которые визжат, а те, которые молчат.Есть такой металл барий, и есть такой металл стронций. Если камень, содержащий барий, поднести к огню, он накаляется и дает пламя ярко-зеленого цвета; если в камне содержится стронций, пламя получается малиновое. Только сперва нужно на эти образцы накапать немножко соляной кислоты. Люди давно пользуются удивительными свойствами этих двух веществ и изготовляют из них осветительные сигнальные ракеты.И тех и других образцов у Миши было достаточно. Все мальчишки пробрались потихоньку в кухню и на газовой плите одновременно на всех горелках принялись жечь камни.Зрелище получалось очень красивое и эффектное, приглушенные восклицания время от времени доносились из кухни.Но Розу Петровну не интересовали зеленые и малиновые вспышки. Она только чувствовала не особенно приятный едкий запах.Пришлось мне решительно вмешаться и, несмотря на огорченные физиономии мальчиков, опыты категорически запретить.Наконец раздался звонок. Несколько человек бросились открывать.Явился он – долгожданный Номер Первый. Его лицо было серьезно, губы сжаты, щеки надуты.– Принес, – глухо и загадочно сказал он, отирая пот с лица и лысины.– Где же вы пропадали? – спросил я Номера Первого.– Утром не застал директора, – лихорадочно дыша, объяснил он, – а противная напудренная секретарша из-за Майкла вообще не хотела со мной разговаривать. Он, видите ли, ее напугал. Только к вечеру мне наконец отдали это письмо, и я побежал к Номеру Шестому – художнику Иллариону, – хотел с ним посоветоваться. Два часа битых прождал я у его порога, так и не дождался. А потом знаете, какие концы по Москве приходится с Майклом делать? Такая несправедливость – собак ни в автобусы, ни в метро не пускают!– Так расскажите, что же в письме? – не утерпела Люся.– Пять дней они работали и с большим трудом расшифровали. Мало того, что все расплылось, – почерк оказался исключительно неразборчивый. Автор письма находился в крайнем волнении – так мне объяснили в институте.– Читайте, читайте! – запросили самые нетерпеливые. Прошмыгнул Тычинка и, ни с кем не здороваясь, потихоньку уселся в уголочке.Вот уж кого я никак не ожидал увидеть у себя! После нашествия изыскателей, после ужасов, пережитых Розой Петровной, я думал, он три года не будет со мной разговаривать.Пока Номер Первый полез за платком, пока протер очки, пока платок спрятал, надел очки на нос, прошло еще две томительные минуты. Вот что он нам прочитал: – Дорогая моя Иринушка, может, не свидимся больше, прощай, буду о тебе помнить и любить тебя вечно. Будь покойна. Вещь спрятана у Прохора. Оставляю тебе кинжал – может, пригодится. Твой навсегда – Егор. Лета 1838 июля 18-го дня.
Мы долго молчали, ожидая продолжения.– И все письмо? – спросила Люся.– Все, – ответил Номер Первый.Я задумался. Я ровно ничего не понял. Такие запутанные истории встречаются только в очень толстых шпионских романах.– Под словом «вещь» разумеют любой предмет мужского, женского или среднего рода, – глубокомысленно изрекла Магдалина Харитоновна.– Эта спрятанная вещь несомненно чрезвычайно ценная, раз о ней вспоминают в минуты расставания навеки, – осторожно заметил Тычинка.– Это кольцо, – предположила Магдалина Харитоновна.– Это ружье! – выпалил Витя Перец.– Нет, это портрет! – Люся порывисто вскочила.– Прощальное письмо адресовано Ирине Загвоздецкой. Это факт бесспорный. Вспомните альбом. А кто же Егор? Не тот ли ученик академии, которого полковник Загвоздецкий вызывал из Петербурга? – неуверенно высказал свое мнение Номер Первый.– Ключ в наших руках. Попытаемся начать не с Егора, а с Прохора. – Тычинка порывисто схватил Номера Первого за руку. – Вы живете в Любце всю жизнь. Зачастую из поколения в поколение новорожденных младенцев называют в честь их отцов и дедов. Припомните-ка, не проживает ли в данный момент в Любце какой-либо Прохор или Прохорович?В это время в дверь постучали. Вошла Роза Петровна. Тычинка сделал нетерпеливый жест ладошкой.– Ванюшечка, иди ужинать!– Оставь меня в покое! Не мешай! – гаркнул он. Несчастная ухватилась за косяк двери, собираясь, кажется, упасть в обморок, и молча исчезла.Я просто опешил: мой милый сосед – аккуратнейший, уравновешенный Тычинка, отказался от ужина в девять тридцать да еще прикрикнул на свою супругу!– Так не припомните? – Тычинка продолжал теребить Номера Первого.– Не помню, ни одного Прохора не помню, – ударял себя по лысине тот. Его покрасневшее, надутое лицо выражало крайнее напряжение.– Можно, конечно, перелистать старые метрические книги… – размышлял Тычинка, – выбрать всех Прохоров, родившихся в Любце за двадцать… нет, мало – за тридцать лет.– Это адский труд. Так мы всю жизнь проищем! – простонал Номер Первый.– Можно мне сказать? – Витя Большой встал и тряхнул чубом. – Номер Седьмой, когда мы к нему приехали на пароходе, дал нам синенькую книжечку, – начал он, заметно волнуясь.– Какую такую книжечку? – презрительно поморщился Тычинка.– «Указатель селений и жителей уездов Московской губернии. Справочник 1852 года», – отчеканил Витя Большой.– Ах да, есть такой справочник, – снисходительно улыбаясь, сказал Тычинка. – Вы, молодой человек, проявляете способности к историческим изысканиям.Витя Большой сел, сияя от счастья.– Возьмите! – Соня быстро выбрала из книжного шкафа томик и передала его Номеру Первому.Тот вскочил, схватил синенькую книжечку и начал быстро-быстро листать ее:– Вот, вот! «Любецкий уезд. Краткая история города. Список чиновников и должностных лиц по городу и уезду. Городничий, секретарь, городской голова, судья, столоначальник, приходорасходчик…» Нет Прохоров! «Особы, проживающие в городе и селениях Любецкого уезда…» Опять ни одного Прохора! «Фабрики и заводы. Фабрика жилетных материй купчихи Белянкиной. Фабрика азиатских платков купца третьей гильдии Нашивочникова Прохора Андреевича…» Слышите, Прохора! Это имя не очень часто встречается. Несомненно он!– Предположим, что он, – уныло поправил Тычинка.– Нашивочников – старинная любецкая фамилия. Сейчас несколько семейств осталось, – заметил Номер Первый.– А возможно, кое-кто уехал? – выпытывал Тычинка.– Иные уехали. Иван Павлович на Камчатке крабов ловит.Петр Харитонович в Афганистане в нашем посольстве, Семен Петрович как будто в Москве, еще двое в Донбассе, а есть такие, которые уехали совершенно неизвестно куда. Один из них даже изыскателем прозывался. Но куда он делся, честное слово, не знаю.– Но неужели портрет может очутиться в Афганистане или на Камчатке? – с отчаянием воскликнула Люся.– Тише, девушка, тише! В исторических изысканиях нужно величайшее терпение, – утешал или, наоборот, огорчал ее Тычинка. – Вы не забудьте, рано еще портрет искать. О портрете мы пока не знаем ничего. Мы только пытаемся нащупать сведения о какой-то вещи, переданной сто с лишним лет назад на хранение неизвестным Егором неизвестному Прохору.– Уравнение с пятью неизвестными, – вздохнула Магдалина Харитоновна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21