нахулиганил - год отсидел в тюрьме, вернувшись, стал работать на конюшне. Лошадей, правда, любил, ездил с азартом. Часто видели, как носится Ковбой в лугах, воображая, видно, что скачет бескрайними прериями. А то еще промчится со свистом по селу, разбрызгивая грязь, - только куры, ошалев, вылетают с диким ором из-под лошадиных копыт. Но больше всего любил Семен вечером перед клубом рвануть - сильно нравился ему дробный стук звонких подков по сухому асфальту. Однажды на спор даже въехал верхом в клуб, разогнал храпящей кобылой танцующих и пустил ее по кругу, будто закружилась она в пьяном вальсе. Иванцов хотел "привлечь его за нарушение правил поведения в общественном месте", но Семен преспокойно заявил, что ни в каких-таких правилах не записано, будто в клуб нельзя водить лошадей. И ведь верно, не записано...
Председатель давно не чаял избавиться от Семена, добром просил уйти из колхоза, не баламутить ребят. И, видно, сильно надоел Ковбою своими нудными уговорами, потому что тот как-то вечером явился в контору и смиренно попросил хорошую характеристику - мол, предлагают в Сельхозтехнике работу по специальности. Возликовал председатель, потерял бдительность, не почуял подвоха и в одну ночь создал прямо-таки канцелярский шедевр, заверил всеми подписями и колхозной печатью. Семен внимательно прочел документ, рассмотрел печать и подписи, притворно вздохнул: "И что ты меня гонишь - такого "кристально чистого в быту и морально устойчивого на производстве"? - Засмеялся откровенно: - Скажи спасибо, что я с такими данными на медаль ВДНХ не претендую. - И повесил Ковбой эту характеристику в красном углу, под стеклышком - как охранную грамоту.
В последнее время, правда, Семен стал поспокойнее, окрепла его дружба с Дашуткой, на селе поговаривали об их свадьбе. Но родители ее уже долгое время были в отъезде, а дед своего согласия не давал...
Когда Андрей подходил к конюшне, из-за верхушки Савельевки вывалилась тяжелая, растрепанная туча - дикая какая-то, будто делали ее изо всех цветов - от самого черного до чистейшей белизны, да поленились хорошенько перемешать. И ползла она до того неряшливая, скомканная - ну точно баба с похмелья: так же не мил ей белый свет, так же мечет она мрачными глазами злые синие молнии.
Семен, поглядывая на тучу, торопливо седлал молодую, лаково блестящую, как председателева "Волга", кобылу. Была она такая стройная и гибкая, что, если бы не масть и лошадиный размер, можно было принять ее за ловкую дикую олениху - так изящно переступала она тонкими ногами, так, недоверчиво вздрагивая, смотрела настороженным глазом.
Завидев Андрея, Семен взлетел в седло, поймал стремена, подобрал повод - кобыла тревожно заиграла, закружилась на месте, нетерпеливо всхрапывая.
Андрей подошел вплотную, просунул ладонь под ремешок уздечки, почувствовал рукой приятное живое тепло лошадиной морды.
- Далеко собрался?
- В Козелихино - Степка сватает сегодня, просил заскочить. А ты что?
- Да поговорить бы надо.
- Знаю я твои разговоры: кто, когда, зачем, куда? - засмеялся Ковбой и, наклонившись, потер пальцами - будто листочек герани - острое тонкое лошадиное ухо. - Я ведь хоть и не юрист, но тоже - с неполным уголовным образованием. Мы вроде с тобой в одной системе работаем, только в разных отделах: у тебя - борьба, у меня - хищения, верно, коллега? - Семен нагло намекал на то, что Андрей недавно помешал ему продать туристам иконы из Синереченской церкви. - Так что терминология нам известна. А вам? Например, что такое алиби, знаешь?
- Ну знаю, - невольно усмехнулся Андрей.
- Так вот тебе все мои алиби: двадцатого я с восьми вечера до шести утра был у хорошо известной вам гражданки Дарьи Михайловны. Если не постыдишься - спроси, она не откажется. Тем более что Степаныч знал какой я сокол, чтобы ночью меня в магазин пустить...
- А почему ночью? Откуда ты знаешь? - перебил Андрей.
- Оттуда, - махнул рукой Семен. - Посторонись, участковый! - Он пригнулся, поднял лошадь на дыбы и с места послал ее длинным плавным скачком.
- Ну лихой парень! - посмотрел ему вслед подошедший сзади Тимофей Дружок. - Ну чистый ковбой - и штаны на нем ладные, и шляпа в аккурат, Смита с Вессоном только за поясом не хватает.
- Чего? - уставился на него Андрей.
- Смита и Вессона, револьвера, говорю, такого - системы гражданина Кольта.
Совсем рядом сверкнула белая молния, ударила коротким треском и будто пробила в туче широкую дыру, откуда вместе с солнечными лучами-брызгами хлынули на землю длинные прямые струи не по-летнему холодного ливня.
"Что делать? - думал Андрей. - Проводить у Семена обыск - бесполезно, не дурак он - револьвер на стену вешать. Остается только одно - убедить Дашутку".
- Ну не знаю я ничего! Что ты меня мучаешь? Неужели ты всерьез на Семена думаешь? Не верю я тебе, Андрей. Ты со зла на него... - Дашутка осеклась, глядя на его побледневшее лицо. Да, Семен хороший ход сделал. Не совсем честный, но очень сильный ход. - ...Прости меня...
- Когда он пришел к тебе? - пересилил себя Андрей.
- Вечером, около восьми...
- А ушел, конечно, в шесть утра? - Андрей не сомневался в ответе.
Дашутка молча пожала плечами.
- Я уверен, что он предупредил тебя, как надо отвечать.
- Это правда, - прошептала она, не почувствовав, что ответ ее прозвучал двусмысленно.
- Пойми, наконец, что это не просто беседа, - с трудом выговорил Андрей. - Ты даешь ложные показания. Будет лучше, если ты скажешь правду.
- Кому лучше? - взорвалась девушка. - Мне лучше? Или деду? Пожалуй, тебе одному да твоему начальнику.
- Тебе, Дашутка, - тихо сказал Андрей. - Тебе и Семену.
Помощи он сегодня, похоже, не дождется. Да особо и не рассчитывал: Платонов мог задержаться, а с вертолетами всегда сложно: один разобран, другой весь летный ресурс выработал, третий за трудной роженицей отправили, а там и погода испортится... Так что надейся пока на себя, Андрей Сергеевич.
Глава 6
Собирались дружно, но не спеша, показной неторопливостью скрывая интерес. Мужики посолиднее рассаживались в первых рядах, основательно поскрипывали стульями, оглядывались; кто помоложе - теснили друг друга, наваливались на плечи соседей, чтобы перекинуться с приятелем задиристым словом. Молодежь, вперемешку с мальчишками, вертелась на подоконниках, болтала ногами, смеялась, тихонько потренькивала гитарными струнами.
В президиуме, за зеленым столом, туго ворочая шеями в тесных воротничках, прели под черными костюмами члены правления; покашливал, трогая усы, партийный секретарь, неторопливо перекладывал бумажки бухгалтер Коровушкин. Сбоку стола пристроился хмурый Андрей, держа на коленях планшетку.
Иван Макарович встал, постучал карандашом по графину, наполненному желтой водой. Пробежала по залу последняя, затихающая волна шума, докатилась до дверей и будто выплеснулась наружу.
- Товарищи колхозники! Прежде чем открыть наше собрание, позвольте сказать несколько печальных слов. - Помолчал. - Завтра мы хороним нашего дорогого односельчанина, ветерана колхозного строя, почетного чекиста. Все вы знали Петра Степановича, любили этого доброго, хорошего человека. Он прошел славный путь, всегда был впереди, он и погиб как на боевом посту, защищая народное добро. Грязная рука негодяя жестоко оборвала жизнь верного сына нашей партии. Но преступнику не уйти от расплаты, его постигнет заслуженная кара и народное презрение. А Петр Степанович навсегда останется в наших сердцах, будет вечно жить в нашей памяти. Почтим же его светлый облик скорбной минутой молчания...
В напряженной, дрожащей тишине пронесся чей-то глубокий, прерывистый вздох, похожий на стон...
- Товарищи колхозники, сегодня мы собрали вас для очень серьезного разговора. О чем он пойдет, вы скоро поймете. - Председатель посмотрел в зал, тронул рукой лоб. - Дела наши сейчас идут неплохо, усиленно готовимся к уборке - она уже не за горами. Правление уверено, что, как и в прошлом году, вы поработаете дружно, с огоньком; план мы, похоже, опять перевыполним. Беспокоит другое. Вот есть у нас своя гордость - известный в районе механизатор широкого профиля Ванюшка Кочкин. Трудится он здорово, как говорится, грамотно и на уровне современных требований научно-технического прогресса. Постоянно расширяет свой профессиональный кругозор, выписывает журнал "Сельский механизатор" и творчески применяет на практике его рекомендации. Мы даже думали послать его в Москву, на Выставку достижений народного хозяйства. Давайте-ка попросим его рассказать, как он добивается высокой производительности труда, как с максимальной эффективностью использует вверенную ему технику. Пусть его опыт послужит на общую пользу. Просим, товарищ Кочкин.
Курчавый красавец Кочкин, хорошо освоившийся с ролью уважаемого человека, привыкший быть в центре внимания, не смущаясь, поднялся на сцену, поздоровался со всеми за руку, уверенно стал за трибунку. Эффектно жестикулируя, он толково рассказал о своих методах, поделился очень дельными соображениями, дал хорошие советы молодым трактористам. В зале шелестели бумажки, бегали карандаши, потянулись вверх руки. В заключение Кочкин, исчерпывающе ответив на вопросы, на правах знаменитости мягко пожурил колхозное начальство за какие-то организационные неувязки в прошлую уборочную, снизившие показатели его звена, и под аплодисменты весело пошел было со сцены...
- Погоди, постой-ка здесь, - остановил его Иван Макарович. И обратился к залу: - Хорошо выступил звеньевой Кочкин? Я тоже так считаю. А теперь познакомимся с другим его "выступлением", которое состоялось на днях здесь же, в клубе. - Председатель кивнул Богатыреву. Тот завертел рукоятку - опустил экран.
Когда погас свет и на экране вспыхнули отснятые сельским кинокружком кадры, где Ванюшка Кочкин в пьяном виде "качал права" у входа в клуб, в зале грохнул и резко прервался, будто мертво наткнулся на что-то, всеобщий хохот. На глазах у всех молодой, умный, передовой человек превратился в тупое, злобное и упрямое животное, которое, тараща затянутые тяжелым хмелем глаза, куда-то бессмысленно рвалось, кому-то грозило и, казалось, ненавидело весь белый свет. Невозможно было поверить, что это улыбчивый, добродушный и сметливый Ванюшка Кочкин.
- Узнаете? - послышался голос председателя. - Вот и я не узнаю. Что же вы дальше-то не смеетесь?
Вспыхнул свет, и все, как один, перевели дыхание. На Ванюшку старались не смотреть. Он тяжело спрыгнул со сцены и, спотыкаясь, пошел по проходу к двери, оглянулся на пороге, хотел что-то сказать - перехватило горло. Махнул рукой, вышел. По залу опять пронесся тяжелый общий вздох.
- Ну что - пошлем звеньевого Кочкина в Москву? Послужит его опыт на общую пользу? Больно и горько, товарищи! Стыдно в наше горячее время опускаться до такого первобытного скотства, порочить высокое звание Человека! - Иван Макарович подошел к краю сцены. - Правление, партийная организация и общественность решили повести самую беспощадную борьбу с пьяницами, всеми мерами будем пресекать это гнилое явление! Сегодня после собрания наши активисты вывесят в фойе, напротив красной доски Почета черную доску с "живописными" портретами особо выдающихся по части выпивки граждан. Пусть все на них смотрят, пусть сами они любуются, как своим мерзким видом и состоянием позорят доброе имя советского крестьянина. Председатель перевел дух, опять потер лоб, будто мучился головной болью и она мешала ему вспомнить главное. - Это моральная сторона дела. Посмотрим теперь на него и с другой стороны. Начну с примера. - Он нагнулся в зал, вытянул вперед палец, словно погрозил. - Вот ты, Василий, еще со школы, знаю, мечтаешь о мотоцикле с коляской, так?
- Ну так, - подтвердил смутившийся, готовый к подвоху парень. - И что тут такого недопустимого?
- Вот что: штаны ты себе с кожей на... этом самом месте достал, горшок для головы у тебя давно в красном углу висит и куртка есть непродуваемая, верно?
- Ну верно...
- А мотоцикл где?
- Так не заработал еще, товарищ председатель, - протянул осторожно Василий.
- Не заработал? Ну-ка, главный бухгалтер, сделайте нам, пожалуйста, справочку.
Коровушкин резким кивком стряхнул со лба на нас очки, перебрал лежащие перед ним листочки, выбрал нужный и огласил заработки колхозника Кондратьева Василия Николаевича за последний год.
- На такие деньги, - подытожил председатель, - ты бы уже, если надо, паровоз мог купить.
В зале недружно, настороженно засмеялись.
- А ты, Петрович, громче всех зубы скалишь - весело тебе. Тогда почему твоим ребятам невесело? Почему они каждый вечер ко мне на телевизор бегают? Во-первых, потому, что детские передачки им интереснее смотреть, чем твои концерты, а во-вторых - бухгалтер, огласите справочку... Вот видишь, Петрович, по твоим заработкам уже давно положено иметь не то что простой, а даже цветной телевизор, да и еще многое полезное в быту.
В зале нарастало волнение. И если где-то вспыхивал смех - то неуверенный, вызванный притворной бравадой; его быстро гасили серьезные взгляды односельчан. Кто-то уже не выдержал - понял, что и его коснется невыносимо откровенный разговор - согнувшись, стараясь не топать, шмыгнул к двери.
- Постой-ка, постой, товарищ Кружок, - догнал его голос председателя. - Сколько мы тебя помним, ты за стол без стаканчика не садишься - стаж у тебя внушительный. Объясни-ка собранию свое пристрастие. Может, горе какое вином заливаешь или тоска тебя душит? Ты поделись - полегчает.
- Так что, Иван Макарович, - затоптался на месте, будто торопился по нужде, Кружок. - Как у меня злейшая язва, так я ею - водочкой - лечусь. Врачи советуют даже натощак принимать, а я ведь всегда с закуской, не ради хмеля - для здоровья...
- Позвольте справку, - поднялся доктор Федя, зло теребивший бороду. Прошлой весной колхозник Кружок в тяжелом состоянии с диагнозом желудочного кровотечения был доставлен в нашу больницу, где проходил курс стационарного лечения. Данное обострение язвенной болезни, как показало обследование пациента, вызвано систематическим и неумеренным употреблением спиртных напитков. Гражданину Кружку категорически противопоказан прием алкоголя в любых дозах, о чем он неоднократно предупреждался медицинскими работниками нашего учреждения и мною лично.
- Вот, Кружок, твое лечение: отдаешь ты последнее здоровье за бутылку гадости, от которой тебе - ни ума, ни радости. - Иван Макарович переждал веселье, возникшее из-за его неожиданно получившихся стишат. - Такое моральное заблуждение, товарищи, характерно для всех безмерно пьющих. Иной уверяет - вы знаете, о ком, я говорю, - пью, мол, потому, что жена-злодейка бросила и родных деток со двора за собой свела. А на деле все наоборот: жена ушла, потому что нет больше сил жить с пьяницей. Другой заливает винищем ревность - баба от него гуляет по чужим мужикам. А как ей, бедной, не гулять по чужим, если от своего нет ей ни прока, ни мужской ласки. Третий на работу валит - не ладится на производстве, начальство невзлюбило - вот и запил с расстройства. Да, где же такому работать, если он через день мать родную от трактора отличить не может. И я полагаю, что это не заблуждение неустойчивых личностей, а попытка оправдать свою позорную слабость. Вот и живут они в наше прекрасное время без здоровья, без семейного счастья, без радости труда. Задумайтесь, товарищи.
Иван Макарович предоставил слово бухгалтеру, сел, положил подбородок на руки и уставился в зал, как пригорюнившаяся баба на непутевого сына.
Коровушкин неторопливо развернул и приколол большой лист бумаги, посмотрел на него, наклоняя голову вправо и влево - полюбовался, как петушок зернышком.
- Это, товарищи, график на первое полугодие. Непонятно? Сейчас поймете. Вот видите - красная линия скачет: это все - праздники, свадьбы, выходные и предвыходные. А ниже ее - черная - тоже скачет, только в другую сторону: это ваши заработки, ваша производительность труда. Нарисовано красиво, а картинка получается мрачная, хотя и простая, как булка: где гуляли, там и не наработали. Но, добро бы еще так, а ведь смотрите - вы после гулянки, с похмелья, еще три дня нормальной выработки дать не можете. Достигли ее - ан тут опять праздник или выходной. Можно, спрашивается, так работать? Выходит, что скоро вы и на вино зарабатывать не сможете. Как же вы тогда пить будете? - Бухгалтер ехидно посмеялся, порылся в бумажках на столе. - А наверное, вот так, как известный Тимофей Дружок, который уже второй месяц пропивает больше, чем зарабатывает. Самое время нашей милиции разобраться, какой у него есть секрет. Может, он давно уже научился народное добро на водку перегонять?.. Тут я еще составил интересную перспективную табличку. По ней, как гадалка, могу всю правду сказать: кто в какой месяц сколько заработает. Ну, кому погадать? Никто не хочет? Все равно скажу. Ну хоть бы об том же Василии.
1 2 3 4 5
Председатель давно не чаял избавиться от Семена, добром просил уйти из колхоза, не баламутить ребят. И, видно, сильно надоел Ковбою своими нудными уговорами, потому что тот как-то вечером явился в контору и смиренно попросил хорошую характеристику - мол, предлагают в Сельхозтехнике работу по специальности. Возликовал председатель, потерял бдительность, не почуял подвоха и в одну ночь создал прямо-таки канцелярский шедевр, заверил всеми подписями и колхозной печатью. Семен внимательно прочел документ, рассмотрел печать и подписи, притворно вздохнул: "И что ты меня гонишь - такого "кристально чистого в быту и морально устойчивого на производстве"? - Засмеялся откровенно: - Скажи спасибо, что я с такими данными на медаль ВДНХ не претендую. - И повесил Ковбой эту характеристику в красном углу, под стеклышком - как охранную грамоту.
В последнее время, правда, Семен стал поспокойнее, окрепла его дружба с Дашуткой, на селе поговаривали об их свадьбе. Но родители ее уже долгое время были в отъезде, а дед своего согласия не давал...
Когда Андрей подходил к конюшне, из-за верхушки Савельевки вывалилась тяжелая, растрепанная туча - дикая какая-то, будто делали ее изо всех цветов - от самого черного до чистейшей белизны, да поленились хорошенько перемешать. И ползла она до того неряшливая, скомканная - ну точно баба с похмелья: так же не мил ей белый свет, так же мечет она мрачными глазами злые синие молнии.
Семен, поглядывая на тучу, торопливо седлал молодую, лаково блестящую, как председателева "Волга", кобылу. Была она такая стройная и гибкая, что, если бы не масть и лошадиный размер, можно было принять ее за ловкую дикую олениху - так изящно переступала она тонкими ногами, так, недоверчиво вздрагивая, смотрела настороженным глазом.
Завидев Андрея, Семен взлетел в седло, поймал стремена, подобрал повод - кобыла тревожно заиграла, закружилась на месте, нетерпеливо всхрапывая.
Андрей подошел вплотную, просунул ладонь под ремешок уздечки, почувствовал рукой приятное живое тепло лошадиной морды.
- Далеко собрался?
- В Козелихино - Степка сватает сегодня, просил заскочить. А ты что?
- Да поговорить бы надо.
- Знаю я твои разговоры: кто, когда, зачем, куда? - засмеялся Ковбой и, наклонившись, потер пальцами - будто листочек герани - острое тонкое лошадиное ухо. - Я ведь хоть и не юрист, но тоже - с неполным уголовным образованием. Мы вроде с тобой в одной системе работаем, только в разных отделах: у тебя - борьба, у меня - хищения, верно, коллега? - Семен нагло намекал на то, что Андрей недавно помешал ему продать туристам иконы из Синереченской церкви. - Так что терминология нам известна. А вам? Например, что такое алиби, знаешь?
- Ну знаю, - невольно усмехнулся Андрей.
- Так вот тебе все мои алиби: двадцатого я с восьми вечера до шести утра был у хорошо известной вам гражданки Дарьи Михайловны. Если не постыдишься - спроси, она не откажется. Тем более что Степаныч знал какой я сокол, чтобы ночью меня в магазин пустить...
- А почему ночью? Откуда ты знаешь? - перебил Андрей.
- Оттуда, - махнул рукой Семен. - Посторонись, участковый! - Он пригнулся, поднял лошадь на дыбы и с места послал ее длинным плавным скачком.
- Ну лихой парень! - посмотрел ему вслед подошедший сзади Тимофей Дружок. - Ну чистый ковбой - и штаны на нем ладные, и шляпа в аккурат, Смита с Вессоном только за поясом не хватает.
- Чего? - уставился на него Андрей.
- Смита и Вессона, револьвера, говорю, такого - системы гражданина Кольта.
Совсем рядом сверкнула белая молния, ударила коротким треском и будто пробила в туче широкую дыру, откуда вместе с солнечными лучами-брызгами хлынули на землю длинные прямые струи не по-летнему холодного ливня.
"Что делать? - думал Андрей. - Проводить у Семена обыск - бесполезно, не дурак он - револьвер на стену вешать. Остается только одно - убедить Дашутку".
- Ну не знаю я ничего! Что ты меня мучаешь? Неужели ты всерьез на Семена думаешь? Не верю я тебе, Андрей. Ты со зла на него... - Дашутка осеклась, глядя на его побледневшее лицо. Да, Семен хороший ход сделал. Не совсем честный, но очень сильный ход. - ...Прости меня...
- Когда он пришел к тебе? - пересилил себя Андрей.
- Вечером, около восьми...
- А ушел, конечно, в шесть утра? - Андрей не сомневался в ответе.
Дашутка молча пожала плечами.
- Я уверен, что он предупредил тебя, как надо отвечать.
- Это правда, - прошептала она, не почувствовав, что ответ ее прозвучал двусмысленно.
- Пойми, наконец, что это не просто беседа, - с трудом выговорил Андрей. - Ты даешь ложные показания. Будет лучше, если ты скажешь правду.
- Кому лучше? - взорвалась девушка. - Мне лучше? Или деду? Пожалуй, тебе одному да твоему начальнику.
- Тебе, Дашутка, - тихо сказал Андрей. - Тебе и Семену.
Помощи он сегодня, похоже, не дождется. Да особо и не рассчитывал: Платонов мог задержаться, а с вертолетами всегда сложно: один разобран, другой весь летный ресурс выработал, третий за трудной роженицей отправили, а там и погода испортится... Так что надейся пока на себя, Андрей Сергеевич.
Глава 6
Собирались дружно, но не спеша, показной неторопливостью скрывая интерес. Мужики посолиднее рассаживались в первых рядах, основательно поскрипывали стульями, оглядывались; кто помоложе - теснили друг друга, наваливались на плечи соседей, чтобы перекинуться с приятелем задиристым словом. Молодежь, вперемешку с мальчишками, вертелась на подоконниках, болтала ногами, смеялась, тихонько потренькивала гитарными струнами.
В президиуме, за зеленым столом, туго ворочая шеями в тесных воротничках, прели под черными костюмами члены правления; покашливал, трогая усы, партийный секретарь, неторопливо перекладывал бумажки бухгалтер Коровушкин. Сбоку стола пристроился хмурый Андрей, держа на коленях планшетку.
Иван Макарович встал, постучал карандашом по графину, наполненному желтой водой. Пробежала по залу последняя, затихающая волна шума, докатилась до дверей и будто выплеснулась наружу.
- Товарищи колхозники! Прежде чем открыть наше собрание, позвольте сказать несколько печальных слов. - Помолчал. - Завтра мы хороним нашего дорогого односельчанина, ветерана колхозного строя, почетного чекиста. Все вы знали Петра Степановича, любили этого доброго, хорошего человека. Он прошел славный путь, всегда был впереди, он и погиб как на боевом посту, защищая народное добро. Грязная рука негодяя жестоко оборвала жизнь верного сына нашей партии. Но преступнику не уйти от расплаты, его постигнет заслуженная кара и народное презрение. А Петр Степанович навсегда останется в наших сердцах, будет вечно жить в нашей памяти. Почтим же его светлый облик скорбной минутой молчания...
В напряженной, дрожащей тишине пронесся чей-то глубокий, прерывистый вздох, похожий на стон...
- Товарищи колхозники, сегодня мы собрали вас для очень серьезного разговора. О чем он пойдет, вы скоро поймете. - Председатель посмотрел в зал, тронул рукой лоб. - Дела наши сейчас идут неплохо, усиленно готовимся к уборке - она уже не за горами. Правление уверено, что, как и в прошлом году, вы поработаете дружно, с огоньком; план мы, похоже, опять перевыполним. Беспокоит другое. Вот есть у нас своя гордость - известный в районе механизатор широкого профиля Ванюшка Кочкин. Трудится он здорово, как говорится, грамотно и на уровне современных требований научно-технического прогресса. Постоянно расширяет свой профессиональный кругозор, выписывает журнал "Сельский механизатор" и творчески применяет на практике его рекомендации. Мы даже думали послать его в Москву, на Выставку достижений народного хозяйства. Давайте-ка попросим его рассказать, как он добивается высокой производительности труда, как с максимальной эффективностью использует вверенную ему технику. Пусть его опыт послужит на общую пользу. Просим, товарищ Кочкин.
Курчавый красавец Кочкин, хорошо освоившийся с ролью уважаемого человека, привыкший быть в центре внимания, не смущаясь, поднялся на сцену, поздоровался со всеми за руку, уверенно стал за трибунку. Эффектно жестикулируя, он толково рассказал о своих методах, поделился очень дельными соображениями, дал хорошие советы молодым трактористам. В зале шелестели бумажки, бегали карандаши, потянулись вверх руки. В заключение Кочкин, исчерпывающе ответив на вопросы, на правах знаменитости мягко пожурил колхозное начальство за какие-то организационные неувязки в прошлую уборочную, снизившие показатели его звена, и под аплодисменты весело пошел было со сцены...
- Погоди, постой-ка здесь, - остановил его Иван Макарович. И обратился к залу: - Хорошо выступил звеньевой Кочкин? Я тоже так считаю. А теперь познакомимся с другим его "выступлением", которое состоялось на днях здесь же, в клубе. - Председатель кивнул Богатыреву. Тот завертел рукоятку - опустил экран.
Когда погас свет и на экране вспыхнули отснятые сельским кинокружком кадры, где Ванюшка Кочкин в пьяном виде "качал права" у входа в клуб, в зале грохнул и резко прервался, будто мертво наткнулся на что-то, всеобщий хохот. На глазах у всех молодой, умный, передовой человек превратился в тупое, злобное и упрямое животное, которое, тараща затянутые тяжелым хмелем глаза, куда-то бессмысленно рвалось, кому-то грозило и, казалось, ненавидело весь белый свет. Невозможно было поверить, что это улыбчивый, добродушный и сметливый Ванюшка Кочкин.
- Узнаете? - послышался голос председателя. - Вот и я не узнаю. Что же вы дальше-то не смеетесь?
Вспыхнул свет, и все, как один, перевели дыхание. На Ванюшку старались не смотреть. Он тяжело спрыгнул со сцены и, спотыкаясь, пошел по проходу к двери, оглянулся на пороге, хотел что-то сказать - перехватило горло. Махнул рукой, вышел. По залу опять пронесся тяжелый общий вздох.
- Ну что - пошлем звеньевого Кочкина в Москву? Послужит его опыт на общую пользу? Больно и горько, товарищи! Стыдно в наше горячее время опускаться до такого первобытного скотства, порочить высокое звание Человека! - Иван Макарович подошел к краю сцены. - Правление, партийная организация и общественность решили повести самую беспощадную борьбу с пьяницами, всеми мерами будем пресекать это гнилое явление! Сегодня после собрания наши активисты вывесят в фойе, напротив красной доски Почета черную доску с "живописными" портретами особо выдающихся по части выпивки граждан. Пусть все на них смотрят, пусть сами они любуются, как своим мерзким видом и состоянием позорят доброе имя советского крестьянина. Председатель перевел дух, опять потер лоб, будто мучился головной болью и она мешала ему вспомнить главное. - Это моральная сторона дела. Посмотрим теперь на него и с другой стороны. Начну с примера. - Он нагнулся в зал, вытянул вперед палец, словно погрозил. - Вот ты, Василий, еще со школы, знаю, мечтаешь о мотоцикле с коляской, так?
- Ну так, - подтвердил смутившийся, готовый к подвоху парень. - И что тут такого недопустимого?
- Вот что: штаны ты себе с кожей на... этом самом месте достал, горшок для головы у тебя давно в красном углу висит и куртка есть непродуваемая, верно?
- Ну верно...
- А мотоцикл где?
- Так не заработал еще, товарищ председатель, - протянул осторожно Василий.
- Не заработал? Ну-ка, главный бухгалтер, сделайте нам, пожалуйста, справочку.
Коровушкин резким кивком стряхнул со лба на нас очки, перебрал лежащие перед ним листочки, выбрал нужный и огласил заработки колхозника Кондратьева Василия Николаевича за последний год.
- На такие деньги, - подытожил председатель, - ты бы уже, если надо, паровоз мог купить.
В зале недружно, настороженно засмеялись.
- А ты, Петрович, громче всех зубы скалишь - весело тебе. Тогда почему твоим ребятам невесело? Почему они каждый вечер ко мне на телевизор бегают? Во-первых, потому, что детские передачки им интереснее смотреть, чем твои концерты, а во-вторых - бухгалтер, огласите справочку... Вот видишь, Петрович, по твоим заработкам уже давно положено иметь не то что простой, а даже цветной телевизор, да и еще многое полезное в быту.
В зале нарастало волнение. И если где-то вспыхивал смех - то неуверенный, вызванный притворной бравадой; его быстро гасили серьезные взгляды односельчан. Кто-то уже не выдержал - понял, что и его коснется невыносимо откровенный разговор - согнувшись, стараясь не топать, шмыгнул к двери.
- Постой-ка, постой, товарищ Кружок, - догнал его голос председателя. - Сколько мы тебя помним, ты за стол без стаканчика не садишься - стаж у тебя внушительный. Объясни-ка собранию свое пристрастие. Может, горе какое вином заливаешь или тоска тебя душит? Ты поделись - полегчает.
- Так что, Иван Макарович, - затоптался на месте, будто торопился по нужде, Кружок. - Как у меня злейшая язва, так я ею - водочкой - лечусь. Врачи советуют даже натощак принимать, а я ведь всегда с закуской, не ради хмеля - для здоровья...
- Позвольте справку, - поднялся доктор Федя, зло теребивший бороду. Прошлой весной колхозник Кружок в тяжелом состоянии с диагнозом желудочного кровотечения был доставлен в нашу больницу, где проходил курс стационарного лечения. Данное обострение язвенной болезни, как показало обследование пациента, вызвано систематическим и неумеренным употреблением спиртных напитков. Гражданину Кружку категорически противопоказан прием алкоголя в любых дозах, о чем он неоднократно предупреждался медицинскими работниками нашего учреждения и мною лично.
- Вот, Кружок, твое лечение: отдаешь ты последнее здоровье за бутылку гадости, от которой тебе - ни ума, ни радости. - Иван Макарович переждал веселье, возникшее из-за его неожиданно получившихся стишат. - Такое моральное заблуждение, товарищи, характерно для всех безмерно пьющих. Иной уверяет - вы знаете, о ком, я говорю, - пью, мол, потому, что жена-злодейка бросила и родных деток со двора за собой свела. А на деле все наоборот: жена ушла, потому что нет больше сил жить с пьяницей. Другой заливает винищем ревность - баба от него гуляет по чужим мужикам. А как ей, бедной, не гулять по чужим, если от своего нет ей ни прока, ни мужской ласки. Третий на работу валит - не ладится на производстве, начальство невзлюбило - вот и запил с расстройства. Да, где же такому работать, если он через день мать родную от трактора отличить не может. И я полагаю, что это не заблуждение неустойчивых личностей, а попытка оправдать свою позорную слабость. Вот и живут они в наше прекрасное время без здоровья, без семейного счастья, без радости труда. Задумайтесь, товарищи.
Иван Макарович предоставил слово бухгалтеру, сел, положил подбородок на руки и уставился в зал, как пригорюнившаяся баба на непутевого сына.
Коровушкин неторопливо развернул и приколол большой лист бумаги, посмотрел на него, наклоняя голову вправо и влево - полюбовался, как петушок зернышком.
- Это, товарищи, график на первое полугодие. Непонятно? Сейчас поймете. Вот видите - красная линия скачет: это все - праздники, свадьбы, выходные и предвыходные. А ниже ее - черная - тоже скачет, только в другую сторону: это ваши заработки, ваша производительность труда. Нарисовано красиво, а картинка получается мрачная, хотя и простая, как булка: где гуляли, там и не наработали. Но, добро бы еще так, а ведь смотрите - вы после гулянки, с похмелья, еще три дня нормальной выработки дать не можете. Достигли ее - ан тут опять праздник или выходной. Можно, спрашивается, так работать? Выходит, что скоро вы и на вино зарабатывать не сможете. Как же вы тогда пить будете? - Бухгалтер ехидно посмеялся, порылся в бумажках на столе. - А наверное, вот так, как известный Тимофей Дружок, который уже второй месяц пропивает больше, чем зарабатывает. Самое время нашей милиции разобраться, какой у него есть секрет. Может, он давно уже научился народное добро на водку перегонять?.. Тут я еще составил интересную перспективную табличку. По ней, как гадалка, могу всю правду сказать: кто в какой месяц сколько заработает. Ну, кому погадать? Никто не хочет? Все равно скажу. Ну хоть бы об том же Василии.
1 2 3 4 5