Сам Андрей дважды омывался живительными соками Синеречья - отслужив в десантных войсках и после учебы в школе милиции, куда направил его комсомол.
С сожалением оторвался Андрей от земли. И хотя новая работа захватила его, хотя умом он твердо понимал, что делает нужное, достойное мужчины дело, нередко тосковал по привычному, извечному труду земледельца. Тянуло его порой и косой позвенеть, и покидать, наметывая скирду, тяжелые навильники пряно-пахучего сена.
В бригаду он подоспел к завтраку. Издалека потянуло домовитым дымком походного костерка, издалека увидел Андрей блестящие лезвия кос, ровно прислоненных к жерди, услышал, как косари, собираясь за стол, звенели мисками, смеялись.
Бригадир по фамилии Кружок - первый в Синеречье косарь - уважительно поднялся навстречу, отодвинул соседа локтем, освободил рядом с собой место.
- Нашей славной милиции, - шутливо приветствовал он Андрея, - почет, уважение и лучший кусок за столом.
Андрей поздоровался, вытер пучком травы сапоги и, сняв фуражку, сел к столу.
- С чем пожаловал? - полюбопытствовал Кружок, подвигая ему миску с картошкой и доставая откуда-то из-под стола, будто из сапога вытягивая, початую бутылку. - Примешь?
Андрей покачал головой.
- Скучный ты человек, - посмеивался Кружок, блестя глазами. Молодой, а скучный. Я за тебя, сознаюсь, все Светланку свою прочил. Нет, не отдам: подозрительный ты мужик - не пьешь, не куришь, крепкого словца не загнешь. Я вот за стол без стопочки ни разу еще не сел, как себя помню. Да ты что хмурый такой? Профилактику пришел проводить?
- Сегодня ночью Степаныч погиб. Похоже, убили его, - помолчав, сказал Андрей. - В магазине.
Косари погасили улыбки, встали - помолчали, покосились друг на друга.
- Что же это за черная душа отыскалась, а? - воскликнул Кружок.
Андрей пожал плечами.
- Смотри, Сергеич, чтоб к похоронам отыскал гадюку, не позже. Такой мы тебе наказ даем! Верно, мужики?
- Вы когда вчера отправлялись?
- Мимо магазина аккурат в час ночи проходили. Василий еще посмеялся; давай, говорит, Степаныча побудим. А что?
- Свет был в магазине?
- Нет. Над дверью лампочка горела, а внутри не было света. Верно, мужики?
- Машину никакую не видели?
- Нет, и машины не было. Да и какие сейчас машины-то? - удивился Кружок.
- Машины не было, а трактор где-то, в Оглядкине вроде, гудел, вставил молодой парень Василий. - По звуку - "белорус" похоже. Это, видно, механики с Сельхозтехники гуляли - застряли здесь, дождем их захватило. Делать-то им нечего, вот и гужуются...
- Ты бы к шабашникам заглянул, - перебил его Кружок. - Они возле Оглядкина клуб строят.
- Знаю, - ответил Андрей. - Загляну.
Косари встали, разобрали косы. Без шуток, понуро потянулись в луга.
- Попробуешь? - предложил Кружок, протягивая Андрею косу. - Развейся маленько, развлекись - от души и оттянет. Иль забыл, как ее и держать-то? Ты ведь теперь все больше карандашиком чиркаешь.
Андрей усмехнулся, взял косу.
- Смотри, дядька, пятки береги - отчиркаю. Карандашиком.
- Мне не отчиркаешь, - самоуверенно возразил Кружок. - Такой ловкач еще не родился. И не будет такого никогда.
Андрей встал за ним. Подождал, с удовольствием примериваясь, наливаясь азартом и радостным ощущением предстоящей праздничной работы, вдохнул полной грудью и пустил косу в траву. Взвизгнула коса, зазвенела, пошла с ровным деловитым посвистом. Брызнул на сапоги травяной сок, будто прозрачная кровь, ударил дурманящий, кисловатый, с детства знакомый, щемящий душу запах. Влажно зашелестев, падала зеленая стена, и сразу, покорно и обреченно, вставала за ней другая...
Кружок резво вырвался вперед - предусмотрительно увеличивал разрыв, справедливо полагая, что запас никогда не помешает. Шел быстро, чуть быстрее, чем надо, как заведенный работал длинными привычными руками, чисто играл навсегда отшлифованными движениями.
Андрей двигался ровно, приноравливаясь, едва заметно, но неумолимо, уверенно набирая темп, чувствуя, как от шага к шагу растут силы, ловчеют, крепнут взмахи, втягивается, подчиняется плавному ритму тело.
Давно он не испытывал такого наслаждения, такой оглушительной радости труда. И совсем было забыл, что соревнуется с лучшим косарем. Очнулся, когда прямо перед собой увидел белую, с темным влажным пятном между лопатками, рубаху Кружка. Тот зачастил, сбился.
- Посторонись, дядька! - в азарте крикнул Андрей. - Пятки убирай!
Кружок стал, опустив косу, тяжело дыша, провел рукой по лицу смахнул тяжелые соленые капли.
- Загнал ты меня, Андрейка. Еще чуть - и дух вон.
- Это не я тебя загнал - это твои сто грамм перед обедом, безжалостно, не оборачиваясь, сказал Андрей, обходя его и продолжая ритмично шаркать косой.
Шабашники стояли в школе. Старший - чернобородый цыган с мохнатыми бровями, которые гусеницами шевелились над умными спокойными глазами, с дыркой в ухе от серьги, в пестром жилете и выпущенной до колен рубахе нехотя оторвался от работы и провел Андрея в класс, отведенный бригаде для жилья.
Андрей оглянулся: парты сдвинуты к стене, аккуратно поставлены друг на друга, в углу - ровный слой сена, застеленный байковыми разноцветными одеялами, рядком в изголовье выстроились сундучки с замочками. Под столом - синий пластмассовый ящик с гнездами для бутылок. Он почти полон.
- Водочку в сельпо брали? - спросил Андрей, осматривая ящик.
- Не сами же гоним, - проворчал бригадир.
- Свадьбу, что ли, играть собрались? - усмехнулся Андрей. - Куда вам столько?
- Мы завсегда цельный ящик берем, на весь срок. Чтоб не бегать - не пацаны небось, народ серьезный. А с ней и работа веселей идет. Ну и вечерком - с устатку.
- Поутру-то не тяжко?
- А ничего, привыкли. Похмеляемся - и ничего, легчает.
- Без нее не пробовали работать?
Бригадир добросовестно задумался. Почесал бороду, вспоминая. Брови пошевелились, застыли в напряжении.
- Однако случалось как-то. Вот когда - не помню точно. Вроде до войны еще. Или нет? Не помню.
- До первой мировой, что ли? - опять усмехнулся Андрей. Он убедился, что водка не та - "Старорусская", да и брали ее раньше, два дня назад.
Бригадир, видимо, уже знал о случившемся в Синеречье, встревоженно наблюдал за Андреем, не выдержал:
- Что я тебе скажу, начальник? Мы, конечно, выпивающиеся, но ведь не голь последняя. Деньжата, слава богу, имеются. И чтоб ночью за бутылкой гонять, чтоб старого мужика из-за нее до смерти ударить - такого из наших никто не может. Ты мне верь!
- Никто, говоришь? Люди-то в бригаде разные, всякие.
- У меня не разные-всякие. Они у меня все отбор прошли - как в разведку выбирал. Я их вот как знаю! - Он сжал и поднял огромный кулак. И вот так держу. Не сомневайся, милиция, не там ищешь.
Едва Андрей вернулся в село, ему позвонил доктор Федя. Освоившись с новой ролью, щеголяя терминами, как заправский судебный медик, доктор Федя говорил долго и нудно. Андрей отметил главное: "...проникающее ранение металлическим предметом (вышеназванным штырем) в область правой височной кости, повлекшее за собой мгновенную смерть потерпевшего... исходя из того-то и того-то (см. пп. 3 - 7), можно предположить, что ранение нанесено в пределах времени от 24 до 2 часов..."
"Значит, - подумал Андрей, - время я знаю почти точно - с часу до двух".
Глава 3
Андрей отпер входную дверь магазина, распахнул окна, выглянул: к магазину направлялась его авторитетная комиссия. Впереди беззаботно бренчал ключами толстый Ворожейко, за ним, поблескивая большими очками ("и для вдали, и для вблизи", как он пояснял), прихрамывал бухгалтер Коровушкин. Замыкал шествие внушительно шагавший Виктор Алексеевич, исполненный сознанием важности предстоящей миссии.
Первым делом вскрыли кассовый ящик. Ворожейко, хотя и видел, что ящик цел, не сдержал облегченного вздоха - все деньги на месте, да и не так много их было. Выгребая бумажки на стол, Андрей вдруг почувствовал под рукой что-то твердое. Это был паспорт. Дашуткин. Гражданки Алексеевой Дарьи Михайловны. Не сдержав удивления, он вопросительно посмотрел на завмага. Тот растерянно, тоже недоумевая, пожал плечами.
- Продавщицу пригласи.
- Нету ее, болеет. Я целиком за нее управляюсь.
Андрей нахмурился, молча сунул паспорт в планшетку.
Проверка магазина показала, по выражению партийного секретаря, "исключительно высокую финансовую дисциплину данной торговой точки". Ратников выписал для себя то, что было похищено: ящик водки, две бутылки коньяка, два батона вареной колбасы, несколько плиток шоколада. Смежный с продовольственным отдел промтоваров ничуть не пострадал. А ведь здесь были очень дорогие вещи. "Ничего себе убийство с целью ограбления, - подумал Андрей. - А может, все-таки не убийство и не ограбление?"
Ворожейко суетливо пошарил в карманах, пожал плечами и попросил у бухгалтера ручку, чтобы подписать акт и протокол.
- Обронил где-то свою, - расстроенно пояснил он. - Ручка-то простенькая, школьная, а стержень в ней хороший был - густой.
- Голубой? - поинтересовался Андрей.
- Нет, черный - у меня к таким слабость.
- Так вы зайдите ко мне, - добродушно сказал Андрей. - Я на днях подобрал какую-то. Посмотрите, может быть, ваша.
Видно, Ворожейко все-таки уловил что-то в его голосе: отошел, стал смущенно запихивать под кассовый ящик толстую захватанную тетрадь.
- А это что за документ? - протянул руку Андрей.
- Это, виноват, Андрей Сергеевич, так называемый "поминальник". Мне иногда приходится в долг отпускать, до получки - в основном спиртные напитки. Иду, можно сказать, навстречу пожеланиям. Но вы не беспокойтесь на сегодняшнее число должников не числится.
Секретарь нахмурился, взял тетрадь, полистал, вернул ее Андрею и многообещающе посмотрел на завмага. Тот, поймав и правильно оценив этот взгляд, виновато потупился, толстые щеки его покрылись розовыми пятнами.
Когда работу в магазине закончили, Андрей попросил Виктора Алексеевича и Коровушкина зайти вместе с ним к Дашутке.
- В качестве понятых, что ли, - неловко пояснил он. - За Степанычем именной револьвер записан, надо изъять его.
Дашутка встретила их молча. С упреком и, как показалось Андрею, с затаенной тревогой в синих глазах взглянула на него, перекинула на грудь косу, пробежала по ней пальцами.
- Дарья Михайловна, - взял на себя трудную миссию секретарь. - Мы тебе все соболезнуем. Деда твоего крепко уважали и всегда помнить будем. Понимаем, как тебе тяжко, но - ты уж извини - сейчас мы к тебе по делу. Передай милиции дедов револьвер.
- Дедушка дежурил с ним. - Она крепилась, сдерживала плач.
- Где он хранил его? - мягко спросил Андрей.
- Вот, в шкатулке, запирал всегда. - Дашутка выдвинула ящик комода, подняла крышку шкатулки, всхлипнула. - Он ее укладкой почему-то называл.
Шкатулка была пуста.
- Ну я же говорю - он его с собой взял. Я на танцы уходила, дедушка вот здесь стоял. Пиджак распахнул и вот так, - она показала, как именно, засовывал его в кобуру. Он всегда его так носил. Гордился, говорил сейчас все чекисты так носят, - и заплакала, не удержавшись.
Секретарь переглянулся с Андреем, потрогал усы, покашлял:
- Ты помоги нам, девушка, поищи. Или нам позволь помочь. Верно, здесь он где?
Андрей походил для очистки совести по комнате, заглянул в чуланчик, снял с полки несколько книг - он уже понял, что надеяться нечего револьвер исчез. При осмотре трупа сторожа Андрей видел на его боку под пиджаком пустую кобуру. Тогда он подумал, что Степаныч оставил револьвер дома. Выходит, не оставил. Плохо дело - совсем плохо. Андрей выходил последним, в дверях задержался и тихо спросил:
- Больше у вас дома ничего не пропадало?
Дашутка испуганно вскинула голову:
- Нет, ничего...
- А паспорт твой где?
- Не знаю.
- Как это не знаешь? Потеряла, что ли?
Дашутка молчала.
- Ну?
- Дедушка забрал.
- Что значит - забрал? Зачем?
- Не скажу. - Она даже шагнула вперед решительно. - Не скажу.
Андрей вздохнул - сразу поверил, что не скажет.
Совсем плохо дело.
Андрей снова позвонил в район.
- Как у тебя, Ратников? Что? Вот черт! Этого только не хватало. Ищи, родной, ищи скорее, пока этот револьвер больших бед не наделал. Расширяй поиск, дружину привлекай. Пусть молодежь поспрашивают. Ну надо же! Вот беда-то!
Положив трубку, Андрей почувствовал, что теряется, что никак не может собрать воедино все факты и подчинить их одной цели, направить в одну точку. Строгого, последовательного розыска, как его учили, не получалось...
В дверь поскреблись, она приоткрылась, и в щель просунула голову старуха с нелепым именем Афродита Евменовна - та самая, что в молодости проводила свой бешеный эксперимент в лугах, а сейчас безмятежно откликалась на упрощенное подругами имя - Фронька.
Ничего доброго этот визит не сулил. "Опять что-нибудь ее корова выкинула", - вздохнув, подумал Андрей. С этой коровы, которую все село ехидно, с безошибочным чувством коллективного юмора, именовало Венеркой, началась его беспокойная милицейская служба. Неугомонная бабка в первый же день, как принял новый участковый дела, ворвалась в его кабинет с таким истошным воплем, что Андрей решил - либо пожар, либо космонавты сели рядом. Оказалось, пропала Венерка. Она вообще-то была какая-то ненормальная, шлялась по лесам, жрала грибы и, как уверяла Афродита Евменовна, была "большая любительница до колбасы - видно, в ней звериная кровь играет".
Андрей провел розыск заблудшей коровы по всем правилам: подробно опросил всех, кто видел ее в лесу, записал примерное время каждой встречи и на основе этих данных проложил на карте района предполагаемые перемещения беспокойной Венерки, определив наиболее вероятное ее местонахождение и дальнейший маршрут. Расчет оказался верным: Андрей вышел наперерез и в намеченной точке лазил по кустам, бренча подойником. Венерка сама вышла на знакомый долгожданный звук. Андрей подоил ее - молока едва хватило напиться - и погнал корову домой.
Добрая весть обогнала их, и все село выстроилось вдоль улицы, гремя аплодисментами и насмешками. Надолго запомнил Андрей эту торжественную встречу. Покрасневший, в милицейской форме, при пистолете, он гнал по улице корову, держа в руке алюминиевое ведерко, где в жалких остатках молока плавали хвойные иглы.
Выручил его Иванцов, прежний участковый, который сказал тогда те слова, что запомнились Андрею надолго.
- Что это ты стесняешься, Андрей Сергеич? - намеренно громко спросил он. - Работа теперь твоя такая - заботиться о людях. Тебе власть дана, чтобы оберегать и людей и их имущество. Бабке ее корова не меньше дорога, чем председателю целое стадо. Гляди веселей - ты долг свой исполнил!
В тот вечер случилась у Андрея и первая серьезная стычка с бывшим (печальные слова) другом детства и юности Сенькой Ковбоем, когда тот, не откладывая до лучших времен, куском угля на всей ослепительно белой стене клуба, где в будущем предполагалось оформить впечатляющее панно "Колхозники идут с поля", нарисовал меткую картину: Андрей направляет пистолет на корову, стоящую на задних ногах, подняв вверх передние. И самое обидное - хоть художник из Сеньки был никакой, сходство получилось отменное. Корова с отпетым видом держала в зубах окурок и косила шкодливым глазом из-под сползавшей с рога милицейской фуражки. Факт этот отчасти соответствовал действительности: бабка Афродита уверяла, что в жару у коровы может случиться солнечный удар, а от этого она молока не дает простоквашей доится, и напяливала на ее бедовую голову старую соломенную шляпу. Андрей оштрафовал Сеньку, а председатель велел вычесть из его зарплаты стоимость ремонта стены. После этого друзья почти не встречались и не разговаривали. Тому, правда, была и другая причина - Дашутка.
Позже Афродита Евменовна торжественно прибыла к Андрею домой, принесла "гонорар". Выложила на стол нехитрый овощ, лихо стукнула мутной бутылкой, заткнутой обструганной капустной кочерыжкой. Андрей мрачно отставил бутылку и кивнул на зелень:
- Убери сейчас же!
- Милый, ты что же - без закуски ее жрешь или брезгаешь подношением? - по-своему поняла его бабка.
- Убирай, убирай. А на бутылку, - скрывая улыбку, отчеканил он, - на бутылку сейчас акт составлю - как на предмет предложения взятки должностному лицу.
Бабке бы с ее прытью впору в цирке работать. Андрей и глазом не моргнул - стол уже был пуст, а Евменовна топталась у дверей и фальшиво пела:
- Дай, думаю, зайду навестить. Попроведаю, как он тут управляется, за строгость к Семену пожурю. Ну прощевайте, Андрей Сергеич, пошла я, корову надо подоить, да и поздно уже. - И бабка умелась.
Сейчас она вползала в комнату, таинственно озираясь, крепко прижимая к груди какой-то узелок.
- Садись, Евменовна, - покорно указал Андрей на стул. - Рассказывай, с чем пришла?
- За что я тебя хвалю, Сергеич, - усевшись и скинув на плечи платок, с удовольствием начала бабка. - За уважительность. Нет в тебе того, чтобы крикнуть, сгрубить, а то и по столу кулаком собачить, чтоб карандаши прыгали.
1 2 3 4 5