Вообще-то, интересные места эти придорожные трактиры, кого тут только не увидишь. Вот поодаль, в самом освещенном и несколько более чистом, чем прочие, углу степенно ужинали несколько хорошо одетых мужчин. Они старались даже не смотреть по сторонам. Как только кто-нибудь из них поднимал голову и бросал взгляд вокруг, брезгливая гримаса перекашивала его губы. Уж конечно, если бы ночь настигла его в Шадизаре или ином городе, где у путника может быть выбор, никогда не остановился бы такой богатый и важный господин в подобной дыре. Только обстоятельства неодолимой силы заставили богачей сидеть здесь и есть нечто, не поддающееся точному определению.
Осмотрев богачей, их одежду и оружие, синеглазый северянин вполне резонно решил, что господа эти не иначе как прибыли с караваном, а значит о них и их имуществе следует забыть раз и навсегда. Их здесь нет, сказал он себе.
Кроме случайных бродяг и нищих пилигримов, без которых не обходится ни один трактир, здесь было к кому приглядеться повнимательнее. То тут, то там слышались пьяные крики и разгульные песни простолюдинов, пастухов да торговцев победнее, которые забредали на огонек трактира не столько ради ночлега или ужина, а как раз ради того, чтобы спустить в пьяном угаре то, что удалось заработать. Вот эти-то гуляки и были, пожалуй, по зубам юному варвару.
Сегодня здесь были в основном степные пастухи, возвращающиеся с ярмарки. Не на одни сутки могли они застрять тут, позабыв о том, что вырученные на торгах деньги имеют невероятную способность мгновенно утекать сквозь пальцы, а чтобы этого не случилось, следует воздержаться в пути от постоялых дворов, насколько это возможно. Юноша отметил для себя несколько компаний за столами, к которым стоило бы присмотреться.
Его прихода практически никто, кроме трактирных шлюх, не заметил. Но девок он уже распугал своим ворчанием, поэтому они оставили его в покое, переключившись на пьянчуг за столами, а некоторые пытались танцевать в проходах под еле слышную, заглушенную выкриками осиплую музыку, издаваемую двумя диковинными длинными деревянными трубами и коротким рожком. Музыканты сидели где-то в полутьме, прямо на заплеванном полу, но тем не менее, они постоянно напоминали хриплыми нестройными звуками о том, что хозяин заведения держит марку и о проезжающих пытается заботиться по первому разряду.
Приезжего заметили, наконец, не только женщины, но и те, кому в обязанность входило не пропускать клиентов.
Трактирный слуга, шустрый щуплый подросток почти сразу подбежал к столику и без слов поставил перед гостем огромную бутыль с вином и две кружки.
– Чего желает господин? – осведомился он, острым наметанным глазом оглядывая юношу и пытаясь сопоставить и примирить друг с другом отличные сапоги с прожженными штанами, а лопнувшую по шву безрукавку с позолоченным браслетом на запястье. По его хитрому лицу не было заметно, какой вывод сделал он насчет приезжего. Но, видимо, качество сапог он счел возможным принять, как весомый признак платежеспособности, нежели некоторую ветхость одежды зачесть, как отсутствие средств. Последовало предложение:
– Есть парная телятина, окорок, цыпленок на вертеле…
– Цыпленка. А лучше двух, – отозвался приезжий.
Заказанное немедленно появилось на столе. Едва сдерживая вполне объяснимое желание жадно наброситься на еду, юноша сглотнул слюну, не спеша отломил куриную лапку, откусил кусок и стал неторопливо жевать, продолжая со сдержанным любопытством разглядывать окружающих.

* * *

Карела настолько устала и проголодалась, что перестала четко воспринимать действительность. Смутные огни придорожного трактира она различила уже давно и шла к ним, как завороженная, только их и видя перед собой.
Почти сутки гнала она лошадь Михар во весь опор, лишь только изредка позволяя бедному животному сбавить темп, выпить воды или ущипнуть высохшей степной травы.
Когда же, выбившись из сил и потеряв подкову, лошадь захромала, Карела была вынуждена ее отпустить и дальше идти пешком, тем более, что впереди замаячили слабые огоньки постоялого двора.
Утрата единственного средства передвижения удручала девушку. И хотя усталость брала свое, все же она была довольна, что ей удалось так быстро выбраться из Серого ущелья Кофских гор на пожелтевшие равнины Заморы. А особенно радовало ее то, что ненавистный ей Эльрис остался где-то позади. Выбрался ли он из-под обвала? А может быть, вообще остался погребенным под скалистыми обломками горного храма мести Деркэто? Если и так, то для него это будет слишком большой честью: лежать в одной могиле с Табасхом.
Слезы наворачивались на глаза девушки, едва она вспоминала смерть верного друга. Наверное, Табасх бы прав: он был рожден ради того, чтобы исполнить заклятье. Не одно, так другое. Случилось так, что Карела своими руками лишила его этой возможности. А значит, даже будучи избавленным от каменного палача, он не смог бы остаться в живых. Ведь это только люди могут жить, не видя в этом никакого смысла, а у всякого демона есть некое предназначение, для осуществления которого он рождается, живет и умирает.
Может быть, это Карела во всем виновата? Может быть, не обезглавь она каменного гиганта, все обошлось бы? Табасх снова жил бы и дальше своей мечтой, и кто знает, вдруг она исполнилась бы, рано или поздно?
Грустно было Кареле. Грустно и очень одиноко. Куда проще было бы ей сейчас удирать от Эльриса и искать свое вольное счастье, если бы рядом был смуглый темноглазый демон-полукровка…
Нет, все, хватит! Карела решительно вытерла слезы. Что толку тосковать о несбывшемся, о том, что исправить невозможно? Если глаза Карелы вдруг привыкнут к слезам, не забудет ли ее рука о том, как держать оружие?
Скоро ей будет казаться, что все произошедшее с ней в горах лишь таинственный, иносказательный сон. Да и было ли это все на самом деле? Здесь, на выжженной солнцем равнине ей уже несколько раз казалось, что ничего и не было вовсе. Только непонятно куда делись четыре лошади и эскорт провожатых во главе со знатным офирцем, и совершенно неясно, откуда взялись на ее поясе красивые кожаные ножны, а в них небольшая кривая сабля с причудливым эфесом, украшенным огромным сапфиром.
Сабля самой Деркэто, так сказал Табасх. Теперь это было всего лишь очень хорошее оружие для ее небольших, но ловких рук. И что бы ни случилось, Карела постарается не расстаться с ней. Может быть, это не совсем удобный талисман, но если уж каменную шею ей удалось срубить этим клинком, то шеи из костей и мышц пусть поберегутся.
Наступала очередь следовать тому совету отца, который раньше Кареле не нравился. Теперь она начинала склоняться к мысли, что старый мудрый солдат имел все основания сказать: хочешь уцелеть в этом мире – предай первым. Карела никак не могла подавить горечь, вспоминая Эльриса, и жалела, что все-таки не проткнула его мечом тогда, когда имела на это возможность.
Чем ближе подходила Карела к постоялому двору, тем все чаще заявлял о себе ее голодный желудок и все тяжелее было идти усталым ногам. И все хуже соображала голова, так что Карела даже не успела вовремя отреагировать на внезапно появившегося рядом с постоялым двором всадника, метившего в те же ворота. Всадник и девушка едва не столкнулись в воротах, и кто знает, пережила бы Карела это столкновение, или же нет, но мужчина удержал свою лошадь, громко выругавшись и помянув какого-то Крома, и объехал ее.
Карела видела, как всадник спешился, вручил коня слуге и проследовал в трактир. Сама же она остановилась в стороне, не зная до сих пор, как ей повести себя, что предпринять, куда кинуться.
Начать стоило с того, чтобы хоть как-то утолить голод. Но на постоялых дворах одиноких пришлых женщин не кормят из милости, а единственно в качестве награды за определенные услуги. Карела была голодна, но еще не настолько, чтобы ублажать неизвестно чью жирную, волосатую плоть. До сих пор она сама выбирала себе мужчин, причем тогда, когда это надо было именно ей, а не им, и Карела не собиралась в ближайшее время изменять этой привычке.
Крепко придерживая полы плаща, скрывающие коричневые штаны и куртку на шнуровке, а самое главное, новую саблю, она прошла немного вперед и остановилась, чтобы осмотреться.
Не было сомнений, что здесь остановился на ночевку караван, хоть и небольшой, но любопытный. Были здесь и вьючные лошади, числом около трех десятков, и с дюжину верблюдов. Поклажа в мешках была аккуратно составлена, а рядом прохаживалась охрана, крепкие молодцы, не собирающиеся смыкать глаз над хозяйским добром. С полсотни рабов сидели и лежали вповалку, пытаясь, видно, продлить, насколько возможно, впечатление от вожделенного, но оказавшегося скудным ужина. Вид у этих несчастных был неважный, и виной тому были наверняка долгий путь, жадность хозяина, жестокость охраны да тоска по утраченной свободе, вернуть которую удастся потом лишь самым дерзким, а таких, как правило, один на полсотни, а то и менее того. Среди рабов Карела заметила несколько совсем удрученных и изможденных лиц. Вряд ли их удастся доставить живыми на невольничий рынок. Почему бы не отпустить их восвояси? Помрут ведь, да и только, и кому от этого будет лучше?
От горьких дум Карелу отвлек неторопливый разговор двух довольно молодых и превосходно одетых мужчин, что вышли из трактира на свежий воздух. Оба они были при оружии и вид имели степенный, но один, тем не менее, вежливо поклонился другому и осведомился о приказаниях.
– Обойди охранников, Домаран, – ответил тот, кто и был, видимо, хозяином всего того одушевленного и неодушевленного добра, что было размещено и сложено посреди двора. – Я хочу быть уверенным, что мои люди готовы ко всему. Назавтра мы двинемся в путь, и мне не хотелось бы, чтобы какие-либо препятствия стали неожиданностью.
– Охрана сменилась только что. Люди будут отдохнувшие и бодрые, за это я ручаюсь, – отозвался Домаран. – Но уверен ли ты, мой господин, что это хорошая идея?
– О чем ты? – Карела слышала, как в спокойном голосе караванщика зазвучали капризно-раздраженные нотки.
– По-моему, пытаться договориться с Таниусом – пустое дело. Мои люди не раз и не два сталкивались с ним. Верь мне, господин, это жадное и неумное животное.
Он не хочет понемногу, но часто, ему нужно все и сразу, и поэтому…
– Заткнись, Домаран! – Хозяин потерял терпение. – В конце концов, у нас есть два десятка сабель, не слишком плохих, как мне расписал тот, кто рекомендовал тебя и твой отряд. И если уж ты считаешь, что я делаю глупость, кто же мешает тебе подстраховаться?
– Я и собираюсь это сделать. Обычно люди Таниуса каждый раз действуют одинаково: они встречают караван легким дозором и вынуждают его повернуть назад, где его встречают остальные грабители. Как правило, Таниусу это удается. Но если поставить во главе каравана не три пары сабель, как обычно, а половину от наших людей, мы сомнем их дозорных и вырвемся вперед, потеряв только пеших рабов, которых поставим в самый конец каравана, оставив рядом с ними ровно столько охраны, чтобы в пути не разбежались. Таким образом, в самом худшем случае мы потеряем кое-кого из моих людей и ваших рабов, но сохраним остальной товар, – четко разъяснил Домаран. – А заодно сохраним и твою жизнь, господин Ардарус, что тоже представляется мне нелишним.
– Да… – задумчиво крякнул хозяин. – Пожалуй, тот, кто рекомендовал мне тебя, был прав.
– Ты платишь мне и моим людям хорошие деньги, господин Ардарус, а я добросовестно их отрабатываю! – с ноткой обиды ответил Домаран. – Не первый год мой отряд охраняет караваны на этих дорогах. Всякое бывало, но…
– Я же сказал, что согласен с твоими предложениями! – хмуро перебил его Ардарус и пошел вперед.
Кареле оставалось только усмехнуться. Напыщенный индюк-караванщик не понравился ей настолько, что она была бы только рада узнать назавтра о том, что караван Ардаруса остановлен на степной дороге и ограблен до нитки, а самого богатого купца в цепях гонят на ближайший невольничий рынок. И лучше его не кормить в дороге, как он поступает со своими рабами, а также почаще вбивать ему ума плетью… Жирный молодой мерзавец!
– Эй, красавица! – чья-то потная рука цапнула ее ладонь.
Карела выдернула руку и отшатнулась от подвыпившего черноволосого и смуглокожего мужлана. Неважно одетый и грязный, он похотливо ухмылялся.
– Пошел прочь, болван! – зашипела она на него и толкнула в грудь. На ее счастье, гуляка был уже настолько пьян, что он резкого толчка девушки потерял равновесие и шлепнулся навзничь, подняв пыль.
Если я останусь здесь стоять, будет только хуже, решила Карела и шагнула вперед, туда, откуда слышался обычный шум дрянного питейного заведения.
Она остановилась недалеко от двери, не желая сразу обращать на себя внимание. Да, будь у нее деньги, она немедленно сняла бы комнату и спокойно убралась подальше от недобрых глаз. Но оставалось просто быть поосторожнее и побыстрее соображать.
В углу она заметила того самого человека, который едва не задавил ее в воротах. Рослый и крепкий, с широкими плечами и грозным голосом, таким он показался ей на дворе. Да оно так и было на самом дела Но отсюда она видела и его лицо. И что же она увидела?
Мальчишка! Да, вымахавший под самый потолок, не меньше. Раздавшийся в плечах, как человек, не знавший в жизни ничего, кроме тяжелой работы. И при всем этом, как ни старался он придать своему грубо сработанному лицу выражение суровое и мрачно-серьезное, это был мальчишка, и синие нетерпеливые искорки, пляшущие в его глазах, подтверждали это лучше всего остального.
Обычный варвар из северных краев, польстившийся на легкое счастье в пестрых и шумных южных странах. Наверняка, самоуверенный. И несомненно наивен и глуп. Воришка, скорее всего. Или грабитель-неудачник. Вон, одежонка-то какая драная, а сидит за сто лет нескобленым столом, что король на троне. Может, это именно тот, кто ей нужен?
Варвар жевал что-то, прерываясь иногда, чтобы глотнуть вина или достать застрявшие между зубов мясные волокна. Изображая из себя некую важную персону, он обводил глазами помещение трактира, туда-сюда, туда-сюда…
Вдруг его глаза остановились на Кареле. Темные брови сошлись на могучей переносице. Он попробовал продолжить еду, но, откусив еще кусок, отложил пищу на тарелку, насупился еще сильнее и чуть заметно махнул девушке рукой.

* * *

Цыпленок был немного пересушенным, а с одного бока и вовсе подгоревшим, – видно, повар уснул или зазевался. Но юноша подумал об этом вскользь, сказав себе, что занять голову следует совсем иными мыслями: как ему оплатить ужин. Пока в эту лохматую голову никаких путных мыслей не приходило, но юный варвар и не думал расстраиваться. Выход из затруднительных ситуаций обнаруживается порой в самых неожиданных местах, и если в последнее время ему не очень-то везло, все может измениться в считанные мгновения.
Взглянув в направлении двери, он поймал устремленный на него взгляд блестящих темных глаз. Какая-то женщина, наглухо закутанная в дымчато-серый плащ с капюшоном, стояла на том самом месте, где раньше дежурила симпатичная черноглазая девка. Женщина стояла у двери, слегка закрывая лицо краем капюшона и откровенно глазела на юного путника.
Синеглазый северянин хотя и был молод, если не сказать юн, уже привык к постоянному вниманию женщин и знал, что его внешность необъяснимым образом способствует тому, что женщины липнут к нему во всяком месте, где бы он ни появился. Сам он пока никак не мог себе уяснить, почему. Он относился к себе достаточно равнодушно. Он знал, что он выше и сильнее большинства мужчин, но не настолько, чтобы гордиться этим сверх меры. Что же касается его лица, то оно, бывало, все еще иногда подводило, выдавая опытным красавицам его возраст. Но лишь только оно, полудетское лицо подростка, и только иногда. Что же касается прочих мужских достоинств – вот уже пара лет, как жалоб от дам не поступает, и ни одна из них не посмела бы теперь назвать его зеленым молокососом.
Да, что-то в нем было такое, что интриговало женщин, и не было еще ни одной, которая не пыталась бы выведать у него историю его жизни, справедливо подозревая, что рассказать ему есть о чем. Но юноша был не очень-то разговорчив, и не было еще случая, чтобы он до конца открылся кому-нибудь, а особенно женщине. Молодость не помеха некоторым зачаткам мудрости, и возможно именно они пока плавно обводили юного северянина вокруг подводных рифов женского коварства.
Женщина в плаще продолжала смотреть на него, и у него кусок застрял в горле. Поесть спокойно не дают, с раздражением подумал он. Чувствуя, как досада начинает вскипать в нем, он молча поманил ее пальцем. Она поспешно подошла и села напротив.
– Какого черта ты на меня пялишься? – буркнул он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29