После двух инфарктов он на это не отважился.
— Тогда какими мотивами могла руководствоваться та женщина? Выходит, это были не деньги.
— Никто не знает, кто это был, — тщательно подбирая слова, заметил он, так и не поднимая занавеса. — Поэтому, естественно, никто не знает, какие мотивы были у нее. О ней неизвестно ничего, кроме того, что она была вместе со Стрейдером.
«Теперь все понятно», — подумал я. Круг вновь замкнулся. Я представлял себе его в виде двух змей, которые пожирают хвосты друг друга: она была виновна потому, что знала Стрейдера, и она знала его потому, что была виновна. Какими аргументами можно опровергнуть подобное обвинение? Я бросил конверт в почтовый ящик и поехал обратно в мотель. Когда я вошел в офис, навстречу мне из-за занавески вышла Джози и сообщила, что несколько минут назад мне звонили.
— Женщина?
— Да, сэр. Она сказала, что перезвонит.
— Спасибо, — поблагодарил я. — А как миссис Лэнгстон?
— Она все еще спит.
— Хорошо. Побудьте с ней еще.
Я сел около телефона и уставился на него, как будто хотел заставить его зазвонить скорее. Минут через двадцать мне это удалось. Я снял трубку и услышал тихий женский голос:
— Мистер Чатхэм?
— Это я.
— Вас все еще интересует это дело?
— Да, — ответил я. — А что случилось во время нашего предыдущего разговора? — Я напряженно вслушивался, но не уловил никакого жужжания.
— Меня чуть не застукали, и пришлось повесить трубку. Сейчас я звоню из другого места. Слушайте, это обойдется вам дороже. Заплатите мне три сотни или забудьте о нашем разговоре.
— Значит, тот звонок был для затравки? Не пытайтесь водить меня за нос.
— Я и не пытаюсь, — ответила она. — Я просто говорю, что вы или заплатите, или не узнаете ничего. Но, если я проболтаюсь, мне придется убираться отсюда, понадобятся деньги. Они догадаются, кто их выдал, а я не хочу, чтобы мне вылили эту кислоту в лицо.
— И что я получу за эти три сотни?
— Имена. Я назову того, кто это сделал, и того, кто нанял его.
— Имен недостаточно. Мне нужны доказательства.
— Вы их получите. Послушайте, они собираются проделать это еще раз. Это будет уже другой человек, но я дам вам его описание и скажу, в какой день они собираются это сделать. Что еще вы хотели бы узнать?
Я задумался.
— Конечно, я могу поймать исполнителя, но вдруг он будет молчать? А мне нужен тот, кто за ним стоит.
— Придумаете что-нибудь, — нетерпеливо ответила она. — Я сообщу вам его имя. Если полиция арестует его и скажет, что тот парень выдал его, как он узнает, что это не правда? Он расколется.
— Может быть, — согласился я. Трюк был не нов, но все еще работал.
— Значит, договорились? — О'кей. Где и когда мы встретимся?
— Мы не будем встречаться, я вам уже говорила об этом. Я хочу, чтобы расстояние между нами оставалось таким же, как сейчас.
— Тогда как я передам вам деньги?
— Наличными. Положите их в конверт и отправьте в Тампу на имя Гертруды Хайнс до востребования.
— На конце «с» или «з»?
— Какая разница? — раздраженно перебила она. — Купюры должны быть по двадцать долларов.
— Какие гарантии, что вы позвоните мне после того, как получите деньги?
— Никаких. Если вам предлагали что-нибудь получше, советую не упускать случай.
— Я кое-что знаю о таких уловках и, прежде чем отправлю вам эту сумму, хочу услышать от вас что-нибудь более существенное, чем ваши мудрые советы.
— Хорошо, в таком случае я не знаю, как вам помочь. Или мы с вами доверяем друг другу, или нет. А я никому не верю. Только что от этого изменится?
— Попытайтесь обратиться с вашими предложениями в полицию. Может, они смогут вам что-нибудь предложить.
— Ценное замечание. Ну, что же, я-то думала, что вас это интересует…
— Интересует. Но я никогда не отличался легкомысленностью. Если я надумаю отправить триста долларов неизвестно кому, то мне хочется получить какое-нибудь доказательство того, что вы знаете, о чем говорите.
— Ладно… — протянула она. — Это была та самая кислота, которую используют в автомобильных аккумуляторах. Они взяли ее, когда ограбили грузовик. Этого достаточно?
— Звучит убедительно. Если не считать того, что я по-прежнему не знаю, правда ли это. Я имею в виду грузовик.
Она раздраженно вздохнула:
— Господи, как с вами тяжело договориться, — и после паузы продолжила:
— Ладно, слушайте, я могу сказать, где они держат остатки кислоты…
— Это уже лучше.
— Но само по себе это вам ничего не даст, потому что одно дело — узнать, где она хранится, и совсем другое — кто ее туда принес, если вы меня понимаете. Они прячут ее на заброшенной ферме, хозяин которой больше не живет в наших местах.
— Не важно, — ответил я. — Просто объясните, как туда добраться.
— Не торопитесь. Вы все узнаете. Если вам покажется, что кто-то за вами следит, не ездите туда. Они думают, что я не знаю, где это, но, если они станут выяснять, кто вас навел, это может плохо для меня кончиться. Мне наплевать, что будет с вами, но я не хочу стать похожей на битый персик.
— Не беспокойтесь. Я буду осторожен. Итак?
— Ладно. Из мотеля поезжайте на восток до тех пор, пока не переедете бетонный мост через ручей. Это около четырех миль. Сразу за мостом, примерно через полмили, начнется грунтовая дорога, которая сворачивает влево и идет через лес. На повороте вы увидите два почтовых ящика. На одном из них написано, по-моему, «Дж. Прайор». Вы поедете по этой дороге, проедете мимо двух фермерских домов, потом увидите ограду корраля и настил, с которого коров заводят в грузовик, потом примерно три мили не будет ничего, кроме сосен и карликовых пальм. Ферма стоит справа от дороги.
Дом давно сгорел, от него осталась только каминная труба, а рядом с ним увидите старый амбар. Кислота лежит там, на чердаке, — восемь стеклянных бутылей, прикрытых гнилым сеном. Вы легко их найдете, потому что вместе с кислотой там спрятано несколько пятигаллоновых банок с краской.
— Понятно.
— Когда вернетесь, вышлите деньги. В течение недели я позвоню вам, как только точно узнаю имя.
— Так долго?
— Им же нужно, по крайней мере, дождаться, чтобы вы открылись?
Очевидно, они следили за каждым моим шагом.
Я почувствовал себя как человек, который занимается своими делами, стоя в ярко освещенном и незашторенном окне.
— Договорились, — сказал я. — Кстати, откуда вы сейчас звоните?
— Не важно. , — А откуда вы звонили в прошлый раз?
— По-моему, я вам уже говорила — из другого места. — И она повесила трубку.
Движение на шоссе было не особенно оживленным. Отъезжая, я заметил пять машин, следовавших за мной на разном расстоянии. Разогнавшись до сорока пяти миль в час, я стал наблюдать за ними в зеркало. Примерно через полмили справа от меня показался мотель «Эль Ранчо». Я покосился на него, когда проезжал мимо. Это был мотель того же класса, что и «Спэниш Мейн», только немного попросторнее, номеров на двадцать пять — тридцать, которые располагались полукругом вдоль подъездной дорожки. Еще там был бассейн со множеством разноцветных зонтиков и садовой мебелью перед входом. Ей и в делах не везло, не говоря уже обо всем остальном.
Три из ехавших за мной машин обогнали меня и скрылись из виду, делая в час миль шестьдесят. Зато к двум оставшимся присоединилась еще одна, догнавшая нас сзади. Она проехала мимо всех нас и исчезла. Оставшиеся двое так и держались за мной — очевидно, скорость в сорок пять миль казалась им наилучшей. К бетонному мосту мы подъехали, держась все в том же порядке. Я увидел почтовые ящики, заметил грунтовую Дорогу и начал прибавлять скорость до шестидесяти. Они отстали и через несколько минут пропали совсем. Еще миль через десять я увидел поворот направо. Я свернул, поставил машину за изгибом дороги, вернулся назад пешком и встал так, чтобы видеть шоссе. Минуты через три они проехали мимо, по-прежнему придерживаясь того же умеренного темпа. Все было ясно. Я развернулся и поехал обратно. Вернувшись к почтовым ящикам, я свернул на грунтовку. За мной никого не было видно, и навстречу тоже никто не попадался, не считая большой телеги с упряжкой.
Еще через милю обе фермы остались позади. За оградой дорога ухудшилась и становилась все хуже по мере того, как я углублялся в низкорослые сосны и карликовые пальмы. Пыль клубилась за машиной и повисала в раскаленном воздухе. Примерно через десять минут на дороге обозначился легкий подъем, и передо мной открылись поля, тянувшиеся вправо по склону. Поля были заброшены и поросли сорняками и бурой, засохшей травой. С дороги отходила колея, ведущая к старому фермерскому дому на вершине холма. Я свернул на нее и остановил фургон в тени одинокого дерева, торчащего около остатков фундамента и почерневшей от огня кирпичной каминной трубы, стоявшей на том месте, где раньше был дом.
Когда я выключил зажигание и вышел из машины, меня обступило дремотное оцепенение послеполуденное летнего дня. Это место казалось мирным, затерянным во времени и совершенно уединенным, что придавало ему особую привлекательность. «Художник сумел бы оценить его красоту», — подумал я. Жара волнами колыхалась над побуревшим пространством заброшенных полей, простирающихся до видневшегося внизу леса. В сотне ярдов от дома стоял старый амбар, серый и поврежденный непогодой, с прохудившейся во многих местах крышей, которая покосилась под сомнительным углом, в любую минуту грозя обвалиться. Я затушил сигарету и зашагал к нему, ступая сквозь хрустящие сорняки. Какие-то колючки прицепились мне на штанины и шнурки ботинок. Подойдя к двери, я увидел, что она закрыта, но замка не заметил. Над дверью было маленькое квадратное окошко, сквозь которое виднелись сложенные на чердаке кипы сена.
Вход преграждали два витка проволоки, концы которой были просунуты сквозь отверстия в двери и скручены снаружи, но, когда я размотал проволоку и попытался войти, мне не хватило сил раскрыть створки достаточно широко, чтобы протиснуться внутрь, — видимо, во время дождей под них намылся песок со ската крыши. Внутри было темно и пахло застоявшейся пылью, высохшим навозом и соломой. Узкие полосы света пробивались сквозь щели в стенах, освещая пылинки, висящие в неподвижном воздухе. Я ступал совершенно бесшумно. Справа от меня были пустые стойла, а у левой стены стояла лестница, ведущая наверх, на сеновал. Над лестницей виднелось квадратное отверстие, фута три шириной. На верхние ступени лестницы падал золотистый солнечный свет, проникавший в одну из прорех в дырявой кровле. Так же бесшумно я ступил на нее и начал подниматься.
Моя голова как раз прошла в отверстие, глаза уже были на уровне последней ступени, когда дыхание у меня прервалось, а кожа между лопатками покрылась мурашками. В толстом слое пыли, где солнечный луч пробивался сквозь дыру в крыше, я увидел свежие следы четырех пальцев и ладони. Мои ноги повисли в пустоте, я уцепился за верхнюю перекладину, как будто пытаясь вытянуть себя из трясины, на какую-то долю секунды я с ужасом ощутил себя висящим в воздухе, как воздушный шарик, наполненный гелием и потому не способный упасть на землю. Вслед мне раздался выстрел, от которого чуть не лопнули мои барабанные перепонки. Боль, как раскаленная игла, пронзила мне макушку, в воздухе взвились пыль и щепки, и тогда я, наконец, упал, пытаясь нырнуть в темноту под собой и спрятаться от смертоносного солнечного света. Я приземлился на ноги, но оступился, упал навзничь и перекатился и, оказавшись лицом кверху, с ужасом увидел то, что было надо мной. Я увидел согнутую в колене ногу в джинсах, на колене которой желтым пятном лежал солнечный луч, мускулистую руку и два ружейных ствола, поворачивающихся в мою сторону.
Я перевернулся, подтянул под себя колени и вскочил, когда ружье выстрелило снова. Меня еще раз пронзила режущая боль, на этот раз в руке, между плечом и локтем, пуля вонзилась в рассыпающийся пылью навоз, взметнула его в воздух вокруг моей головы и запорошила мне глаза. Я совершенно ослеп. Встав в полный рост, я пошел прямо, врезался в стену и снова упал.
Пошатываясь, снова поднялся и, протирая рукой глаза, почувствовал, что к пыли примешивается липкая кровь, но кое-что я уже мог разглядеть, достаточно, чтобы заметить узкое пятно света там, где была дверь. Но стоило мне только развернуться и броситься к ней, как над моей головой раздался металлический щелчок, потом еще один — когда он закрывал затвор перезаряженного ружья, и одновременно с этим я услышал, как захрустело сено под быстрыми шагами, — он побежал к передней части чердака. Я оказался в ловушке.
Пока я буду протискиваться сквозь полуоткрытую дверь, он окажется прямо надо мной и свесится из окошка в каких-нибудь шести футах от моей головы. Своим выстрелом он просто перережет меня пополам, это все равно что рубить топором кусок сыра.
Я увернулся и бросился к стене, выставив перед собой руки, чтобы не вылететь в отверстие и не оказаться разорванным на куски. Потом осмотрелся по сторонам. Другого выхода наружу не было — он мог только спрыгнуть на землю и последовать за мной.
Тут в голове у меня немного прояснилось, и я догадался, что второй выход должен где-то быть, потому что он вошел в амбар не с фасада. Я побежал, несмотря на то что за дверью уже раздался глухой удар, — он спрыгнул на землю и пробежал уже три четверти расстояния, отделявшего меня от дальней стены, когда свет сзади меня как будто выключили, и я понял, что это он протискивается в дверь со своим ружьем. Но впереди я так и не нашел ни двери, ни какого-нибудь отверстия. Лестница осталась позади меня. Прежде чем я успел бы подняться на чердак, чтобы попытаться найти выход оттуда, он снизу выстрелил бы мне по ногам, чтобы потом без труда прикончить. Мне не оставалось ничего другого, как продолжать пробираться вперед. Я слышал, как он все еще возится с дверью. Мой взгляд неистово метался, выискивая места, где сквозь стену пробивались солнечные лучи, и наконец увидел отверстие, которое было у основания немного шире, чем в верхней части. Должно быть, он выломал доску, чтобы проникнуть внутрь. Не сбавляя скорости, я бросился туда головой вперед. Доска поддалась, и мое правое плечо прошло в отверстие. Я вывалился на ослепительный солнечный свет, изо всех сил пытаясь сохранить равновесие, — стоило упасть, и он бы убил меня. Каким-то образом мне удалось устоять на ногах, и я снова побежал, потом пригнулся и резко отскочил влево, стремясь скорее завернуть за угол, чтобы убраться с открытого пространства, простиравшегося за моей спиной.
Мускулы на спине сплелись в ледяной клубок, когда я несся по открытому месту, каждую секунду ожидая, что в меня всадят полный заряд, но за спиной было совершенно тихо. Я еще прибавил скорость, рванул вбок и на ходу рискнул оглянуться через плечо.
Тот человек ничем не выдал своего присутствия, а я уже отбежал от амбара почти на сто ярдов, где был в пределах досягаемости для выстрела. Я снова метнулся влево и побежал к машине, пока он не отрезал мне путь. Мне это удалось, и я оглянулся, хрипло втягивая в себя воздух и роясь в кармане в поисках ключей. Теперь я увидел его. Он даже не стал выходить наружу. Ружье на таком расстоянии было бесполезным, и он спокойно стоял внутри и просто наблюдал за моим отступлением. Я не знал его, а значит, он мог предпринять еще одну попытку. Я вздрогнул. Он мог не опасаться, что я вернусь, чтобы рассмотреть его; дробовик, когда из него стреляют в упор, — самое непредсказуемое и опасное оружие на свете.
Я залез в машину и вырулил на дорогу, заметив, что кровь стекает с меня на сиденье. Мне пришлось протирать глаза, чтобы я смог вести машину. Отъехав на милю, я свернул к обочине и вышел посмотреть, насколько плохи мои дела. Я убедился, что в меня попали только отдельные дробины, но раны мучительно жгло, а из-за сильного кровотечения в машину было страшно заглянуть. Я почувствовал боль в макушке. В том месте, где меня зацепило дробью, на коже оказалась ссадина длиной дюйма три, но сама пуля прошла по касательной. Я разорвал рубашку, выбросил пуговицы на дорогу, стер с лица кровь и пыль и осмотрел свою руку. Пуля задела ее, оставив продольную царапину, углубляющуюся к локтю, рядом с которым она и засела. Я мог нащупать ее под кожей. Отверстие было большое. Скорее всего, картечь второго номера.
Я подумал о первом выстреле. Стрелявший стоял не дальше шести футов за моей спиной, а с такого расстояния, даже с плохим прицелом, случайная пуля не могла отлететь от остальных дальше чем на дюйм.
От второго выстрела, пуля которого только оцарапала мне голову, она должна была просто развалиться на куски, как упавшая дыня. У меня наступила реакция.
Меня охватила слабость, ноги задрожали, и мне пришлось сесть.
Я тяжело опустился на край сиденья и затянулся сигаретой, но мне не сразу удалось донести ее до рта.
Я уронил ее на дорогу в пыль, рядом с маленькими красными пятнышками и стал слушать, как где-то в лесу мирно стрекочут какие-то букашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Тогда какими мотивами могла руководствоваться та женщина? Выходит, это были не деньги.
— Никто не знает, кто это был, — тщательно подбирая слова, заметил он, так и не поднимая занавеса. — Поэтому, естественно, никто не знает, какие мотивы были у нее. О ней неизвестно ничего, кроме того, что она была вместе со Стрейдером.
«Теперь все понятно», — подумал я. Круг вновь замкнулся. Я представлял себе его в виде двух змей, которые пожирают хвосты друг друга: она была виновна потому, что знала Стрейдера, и она знала его потому, что была виновна. Какими аргументами можно опровергнуть подобное обвинение? Я бросил конверт в почтовый ящик и поехал обратно в мотель. Когда я вошел в офис, навстречу мне из-за занавески вышла Джози и сообщила, что несколько минут назад мне звонили.
— Женщина?
— Да, сэр. Она сказала, что перезвонит.
— Спасибо, — поблагодарил я. — А как миссис Лэнгстон?
— Она все еще спит.
— Хорошо. Побудьте с ней еще.
Я сел около телефона и уставился на него, как будто хотел заставить его зазвонить скорее. Минут через двадцать мне это удалось. Я снял трубку и услышал тихий женский голос:
— Мистер Чатхэм?
— Это я.
— Вас все еще интересует это дело?
— Да, — ответил я. — А что случилось во время нашего предыдущего разговора? — Я напряженно вслушивался, но не уловил никакого жужжания.
— Меня чуть не застукали, и пришлось повесить трубку. Сейчас я звоню из другого места. Слушайте, это обойдется вам дороже. Заплатите мне три сотни или забудьте о нашем разговоре.
— Значит, тот звонок был для затравки? Не пытайтесь водить меня за нос.
— Я и не пытаюсь, — ответила она. — Я просто говорю, что вы или заплатите, или не узнаете ничего. Но, если я проболтаюсь, мне придется убираться отсюда, понадобятся деньги. Они догадаются, кто их выдал, а я не хочу, чтобы мне вылили эту кислоту в лицо.
— И что я получу за эти три сотни?
— Имена. Я назову того, кто это сделал, и того, кто нанял его.
— Имен недостаточно. Мне нужны доказательства.
— Вы их получите. Послушайте, они собираются проделать это еще раз. Это будет уже другой человек, но я дам вам его описание и скажу, в какой день они собираются это сделать. Что еще вы хотели бы узнать?
Я задумался.
— Конечно, я могу поймать исполнителя, но вдруг он будет молчать? А мне нужен тот, кто за ним стоит.
— Придумаете что-нибудь, — нетерпеливо ответила она. — Я сообщу вам его имя. Если полиция арестует его и скажет, что тот парень выдал его, как он узнает, что это не правда? Он расколется.
— Может быть, — согласился я. Трюк был не нов, но все еще работал.
— Значит, договорились? — О'кей. Где и когда мы встретимся?
— Мы не будем встречаться, я вам уже говорила об этом. Я хочу, чтобы расстояние между нами оставалось таким же, как сейчас.
— Тогда как я передам вам деньги?
— Наличными. Положите их в конверт и отправьте в Тампу на имя Гертруды Хайнс до востребования.
— На конце «с» или «з»?
— Какая разница? — раздраженно перебила она. — Купюры должны быть по двадцать долларов.
— Какие гарантии, что вы позвоните мне после того, как получите деньги?
— Никаких. Если вам предлагали что-нибудь получше, советую не упускать случай.
— Я кое-что знаю о таких уловках и, прежде чем отправлю вам эту сумму, хочу услышать от вас что-нибудь более существенное, чем ваши мудрые советы.
— Хорошо, в таком случае я не знаю, как вам помочь. Или мы с вами доверяем друг другу, или нет. А я никому не верю. Только что от этого изменится?
— Попытайтесь обратиться с вашими предложениями в полицию. Может, они смогут вам что-нибудь предложить.
— Ценное замечание. Ну, что же, я-то думала, что вас это интересует…
— Интересует. Но я никогда не отличался легкомысленностью. Если я надумаю отправить триста долларов неизвестно кому, то мне хочется получить какое-нибудь доказательство того, что вы знаете, о чем говорите.
— Ладно… — протянула она. — Это была та самая кислота, которую используют в автомобильных аккумуляторах. Они взяли ее, когда ограбили грузовик. Этого достаточно?
— Звучит убедительно. Если не считать того, что я по-прежнему не знаю, правда ли это. Я имею в виду грузовик.
Она раздраженно вздохнула:
— Господи, как с вами тяжело договориться, — и после паузы продолжила:
— Ладно, слушайте, я могу сказать, где они держат остатки кислоты…
— Это уже лучше.
— Но само по себе это вам ничего не даст, потому что одно дело — узнать, где она хранится, и совсем другое — кто ее туда принес, если вы меня понимаете. Они прячут ее на заброшенной ферме, хозяин которой больше не живет в наших местах.
— Не важно, — ответил я. — Просто объясните, как туда добраться.
— Не торопитесь. Вы все узнаете. Если вам покажется, что кто-то за вами следит, не ездите туда. Они думают, что я не знаю, где это, но, если они станут выяснять, кто вас навел, это может плохо для меня кончиться. Мне наплевать, что будет с вами, но я не хочу стать похожей на битый персик.
— Не беспокойтесь. Я буду осторожен. Итак?
— Ладно. Из мотеля поезжайте на восток до тех пор, пока не переедете бетонный мост через ручей. Это около четырех миль. Сразу за мостом, примерно через полмили, начнется грунтовая дорога, которая сворачивает влево и идет через лес. На повороте вы увидите два почтовых ящика. На одном из них написано, по-моему, «Дж. Прайор». Вы поедете по этой дороге, проедете мимо двух фермерских домов, потом увидите ограду корраля и настил, с которого коров заводят в грузовик, потом примерно три мили не будет ничего, кроме сосен и карликовых пальм. Ферма стоит справа от дороги.
Дом давно сгорел, от него осталась только каминная труба, а рядом с ним увидите старый амбар. Кислота лежит там, на чердаке, — восемь стеклянных бутылей, прикрытых гнилым сеном. Вы легко их найдете, потому что вместе с кислотой там спрятано несколько пятигаллоновых банок с краской.
— Понятно.
— Когда вернетесь, вышлите деньги. В течение недели я позвоню вам, как только точно узнаю имя.
— Так долго?
— Им же нужно, по крайней мере, дождаться, чтобы вы открылись?
Очевидно, они следили за каждым моим шагом.
Я почувствовал себя как человек, который занимается своими делами, стоя в ярко освещенном и незашторенном окне.
— Договорились, — сказал я. — Кстати, откуда вы сейчас звоните?
— Не важно. , — А откуда вы звонили в прошлый раз?
— По-моему, я вам уже говорила — из другого места. — И она повесила трубку.
Движение на шоссе было не особенно оживленным. Отъезжая, я заметил пять машин, следовавших за мной на разном расстоянии. Разогнавшись до сорока пяти миль в час, я стал наблюдать за ними в зеркало. Примерно через полмили справа от меня показался мотель «Эль Ранчо». Я покосился на него, когда проезжал мимо. Это был мотель того же класса, что и «Спэниш Мейн», только немного попросторнее, номеров на двадцать пять — тридцать, которые располагались полукругом вдоль подъездной дорожки. Еще там был бассейн со множеством разноцветных зонтиков и садовой мебелью перед входом. Ей и в делах не везло, не говоря уже обо всем остальном.
Три из ехавших за мной машин обогнали меня и скрылись из виду, делая в час миль шестьдесят. Зато к двум оставшимся присоединилась еще одна, догнавшая нас сзади. Она проехала мимо всех нас и исчезла. Оставшиеся двое так и держались за мной — очевидно, скорость в сорок пять миль казалась им наилучшей. К бетонному мосту мы подъехали, держась все в том же порядке. Я увидел почтовые ящики, заметил грунтовую Дорогу и начал прибавлять скорость до шестидесяти. Они отстали и через несколько минут пропали совсем. Еще миль через десять я увидел поворот направо. Я свернул, поставил машину за изгибом дороги, вернулся назад пешком и встал так, чтобы видеть шоссе. Минуты через три они проехали мимо, по-прежнему придерживаясь того же умеренного темпа. Все было ясно. Я развернулся и поехал обратно. Вернувшись к почтовым ящикам, я свернул на грунтовку. За мной никого не было видно, и навстречу тоже никто не попадался, не считая большой телеги с упряжкой.
Еще через милю обе фермы остались позади. За оградой дорога ухудшилась и становилась все хуже по мере того, как я углублялся в низкорослые сосны и карликовые пальмы. Пыль клубилась за машиной и повисала в раскаленном воздухе. Примерно через десять минут на дороге обозначился легкий подъем, и передо мной открылись поля, тянувшиеся вправо по склону. Поля были заброшены и поросли сорняками и бурой, засохшей травой. С дороги отходила колея, ведущая к старому фермерскому дому на вершине холма. Я свернул на нее и остановил фургон в тени одинокого дерева, торчащего около остатков фундамента и почерневшей от огня кирпичной каминной трубы, стоявшей на том месте, где раньше был дом.
Когда я выключил зажигание и вышел из машины, меня обступило дремотное оцепенение послеполуденное летнего дня. Это место казалось мирным, затерянным во времени и совершенно уединенным, что придавало ему особую привлекательность. «Художник сумел бы оценить его красоту», — подумал я. Жара волнами колыхалась над побуревшим пространством заброшенных полей, простирающихся до видневшегося внизу леса. В сотне ярдов от дома стоял старый амбар, серый и поврежденный непогодой, с прохудившейся во многих местах крышей, которая покосилась под сомнительным углом, в любую минуту грозя обвалиться. Я затушил сигарету и зашагал к нему, ступая сквозь хрустящие сорняки. Какие-то колючки прицепились мне на штанины и шнурки ботинок. Подойдя к двери, я увидел, что она закрыта, но замка не заметил. Над дверью было маленькое квадратное окошко, сквозь которое виднелись сложенные на чердаке кипы сена.
Вход преграждали два витка проволоки, концы которой были просунуты сквозь отверстия в двери и скручены снаружи, но, когда я размотал проволоку и попытался войти, мне не хватило сил раскрыть створки достаточно широко, чтобы протиснуться внутрь, — видимо, во время дождей под них намылся песок со ската крыши. Внутри было темно и пахло застоявшейся пылью, высохшим навозом и соломой. Узкие полосы света пробивались сквозь щели в стенах, освещая пылинки, висящие в неподвижном воздухе. Я ступал совершенно бесшумно. Справа от меня были пустые стойла, а у левой стены стояла лестница, ведущая наверх, на сеновал. Над лестницей виднелось квадратное отверстие, фута три шириной. На верхние ступени лестницы падал золотистый солнечный свет, проникавший в одну из прорех в дырявой кровле. Так же бесшумно я ступил на нее и начал подниматься.
Моя голова как раз прошла в отверстие, глаза уже были на уровне последней ступени, когда дыхание у меня прервалось, а кожа между лопатками покрылась мурашками. В толстом слое пыли, где солнечный луч пробивался сквозь дыру в крыше, я увидел свежие следы четырех пальцев и ладони. Мои ноги повисли в пустоте, я уцепился за верхнюю перекладину, как будто пытаясь вытянуть себя из трясины, на какую-то долю секунды я с ужасом ощутил себя висящим в воздухе, как воздушный шарик, наполненный гелием и потому не способный упасть на землю. Вслед мне раздался выстрел, от которого чуть не лопнули мои барабанные перепонки. Боль, как раскаленная игла, пронзила мне макушку, в воздухе взвились пыль и щепки, и тогда я, наконец, упал, пытаясь нырнуть в темноту под собой и спрятаться от смертоносного солнечного света. Я приземлился на ноги, но оступился, упал навзничь и перекатился и, оказавшись лицом кверху, с ужасом увидел то, что было надо мной. Я увидел согнутую в колене ногу в джинсах, на колене которой желтым пятном лежал солнечный луч, мускулистую руку и два ружейных ствола, поворачивающихся в мою сторону.
Я перевернулся, подтянул под себя колени и вскочил, когда ружье выстрелило снова. Меня еще раз пронзила режущая боль, на этот раз в руке, между плечом и локтем, пуля вонзилась в рассыпающийся пылью навоз, взметнула его в воздух вокруг моей головы и запорошила мне глаза. Я совершенно ослеп. Встав в полный рост, я пошел прямо, врезался в стену и снова упал.
Пошатываясь, снова поднялся и, протирая рукой глаза, почувствовал, что к пыли примешивается липкая кровь, но кое-что я уже мог разглядеть, достаточно, чтобы заметить узкое пятно света там, где была дверь. Но стоило мне только развернуться и броситься к ней, как над моей головой раздался металлический щелчок, потом еще один — когда он закрывал затвор перезаряженного ружья, и одновременно с этим я услышал, как захрустело сено под быстрыми шагами, — он побежал к передней части чердака. Я оказался в ловушке.
Пока я буду протискиваться сквозь полуоткрытую дверь, он окажется прямо надо мной и свесится из окошка в каких-нибудь шести футах от моей головы. Своим выстрелом он просто перережет меня пополам, это все равно что рубить топором кусок сыра.
Я увернулся и бросился к стене, выставив перед собой руки, чтобы не вылететь в отверстие и не оказаться разорванным на куски. Потом осмотрелся по сторонам. Другого выхода наружу не было — он мог только спрыгнуть на землю и последовать за мной.
Тут в голове у меня немного прояснилось, и я догадался, что второй выход должен где-то быть, потому что он вошел в амбар не с фасада. Я побежал, несмотря на то что за дверью уже раздался глухой удар, — он спрыгнул на землю и пробежал уже три четверти расстояния, отделявшего меня от дальней стены, когда свет сзади меня как будто выключили, и я понял, что это он протискивается в дверь со своим ружьем. Но впереди я так и не нашел ни двери, ни какого-нибудь отверстия. Лестница осталась позади меня. Прежде чем я успел бы подняться на чердак, чтобы попытаться найти выход оттуда, он снизу выстрелил бы мне по ногам, чтобы потом без труда прикончить. Мне не оставалось ничего другого, как продолжать пробираться вперед. Я слышал, как он все еще возится с дверью. Мой взгляд неистово метался, выискивая места, где сквозь стену пробивались солнечные лучи, и наконец увидел отверстие, которое было у основания немного шире, чем в верхней части. Должно быть, он выломал доску, чтобы проникнуть внутрь. Не сбавляя скорости, я бросился туда головой вперед. Доска поддалась, и мое правое плечо прошло в отверстие. Я вывалился на ослепительный солнечный свет, изо всех сил пытаясь сохранить равновесие, — стоило упасть, и он бы убил меня. Каким-то образом мне удалось устоять на ногах, и я снова побежал, потом пригнулся и резко отскочил влево, стремясь скорее завернуть за угол, чтобы убраться с открытого пространства, простиравшегося за моей спиной.
Мускулы на спине сплелись в ледяной клубок, когда я несся по открытому месту, каждую секунду ожидая, что в меня всадят полный заряд, но за спиной было совершенно тихо. Я еще прибавил скорость, рванул вбок и на ходу рискнул оглянуться через плечо.
Тот человек ничем не выдал своего присутствия, а я уже отбежал от амбара почти на сто ярдов, где был в пределах досягаемости для выстрела. Я снова метнулся влево и побежал к машине, пока он не отрезал мне путь. Мне это удалось, и я оглянулся, хрипло втягивая в себя воздух и роясь в кармане в поисках ключей. Теперь я увидел его. Он даже не стал выходить наружу. Ружье на таком расстоянии было бесполезным, и он спокойно стоял внутри и просто наблюдал за моим отступлением. Я не знал его, а значит, он мог предпринять еще одну попытку. Я вздрогнул. Он мог не опасаться, что я вернусь, чтобы рассмотреть его; дробовик, когда из него стреляют в упор, — самое непредсказуемое и опасное оружие на свете.
Я залез в машину и вырулил на дорогу, заметив, что кровь стекает с меня на сиденье. Мне пришлось протирать глаза, чтобы я смог вести машину. Отъехав на милю, я свернул к обочине и вышел посмотреть, насколько плохи мои дела. Я убедился, что в меня попали только отдельные дробины, но раны мучительно жгло, а из-за сильного кровотечения в машину было страшно заглянуть. Я почувствовал боль в макушке. В том месте, где меня зацепило дробью, на коже оказалась ссадина длиной дюйма три, но сама пуля прошла по касательной. Я разорвал рубашку, выбросил пуговицы на дорогу, стер с лица кровь и пыль и осмотрел свою руку. Пуля задела ее, оставив продольную царапину, углубляющуюся к локтю, рядом с которым она и засела. Я мог нащупать ее под кожей. Отверстие было большое. Скорее всего, картечь второго номера.
Я подумал о первом выстреле. Стрелявший стоял не дальше шести футов за моей спиной, а с такого расстояния, даже с плохим прицелом, случайная пуля не могла отлететь от остальных дальше чем на дюйм.
От второго выстрела, пуля которого только оцарапала мне голову, она должна была просто развалиться на куски, как упавшая дыня. У меня наступила реакция.
Меня охватила слабость, ноги задрожали, и мне пришлось сесть.
Я тяжело опустился на край сиденья и затянулся сигаретой, но мне не сразу удалось донести ее до рта.
Я уронил ее на дорогу в пыль, рядом с маленькими красными пятнышками и стал слушать, как где-то в лесу мирно стрекочут какие-то букашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24