Я проехал мимо платформы для скота. Выводок молодых перепелок перешел через дорогу перед моей, машиной. Потом они вспорхнули и разлетелись веером над карликовыми пальмами, как оперенные ракеты. Через несколько минут я прибыл на место и поставил машину под деревом напротив почерневшей от пожара трубы.
Я проснулся еще до восхода, и почти сразу же меня поразила внезапная мысль: я не сомневался в том, что вчера, когда я подъезжал к дому, здесь не было следов другой машины — по крайней мере, с той стороны дома, откуда я сам подъехал к нему. Значит, была еще одна дорога, которая шла через лес, видневшийся за полями, и он подобрался к дому сзади. Если я найду дорогу, то сумею обнаружить место, где стояла его машина.
Было жарко и влажно, воздух был до крайности неподвижен, как будто день пребывал в нерешительности и затаил дыхание. Не было слышно ни звука, если не считать, что откуда-то с полей доносилось посвистывание перепелок. Солнце еще не взошло, но я достаточно хорошо видел, чтобы различить на дороге следы еще одних колес, кроме моих собственных. «Рыжий полицейский», — подумал я. Когда ему не удалось спровоцировать меня на сопротивление офицеру полиции, он не поленился приехать сюда и попытался выполнить свои прямые обязанности. На мгновение я даже посочувствовал Редфилду. Ему, должно быть, здорово не хватало рабочих рук, если на одного копа у него приходилось два клоуна.
Заходить в амбар я не стал — было еще слишком темно, чтобы я смог там что-нибудь увидеть. Я прошел мимо него, прислушиваясь, как хрустит под подошвами сухая трава, и чувствуя холодок между лопатками, — я снова вспомнил о выстреле, который прогремел в тот раз у меня над головой. В каких-нибудь двух сотнях ярдов дальше, в нижнем конце самого маленького из полей, я пригнулся, чтобы пролезть под провисшей оградой из колючей проволоки, и углубился в лес. В основном там росли дубы и карликовые сосны. Никаких следов я не заметил, впрочем, я нисколько не обольщался, понимая, что не гожусь в скауты или следопыты. Всю свою жизнь я ходил по тротуарам. Я искал не следы, а дорогу — уж это-то я был в состоянии найти.
Я пересек песчаный овраг, на дне которого протекал жалкий ручеек, затем дорога пошла вверх под небольшим уклоном. Я продолжал идти дальше. Продвигаться было легко — место было довольно открытым, там не было зарослей кустарника, только изредка попадались пучки засохшей травы и крапивы. Уже рассвело. Среди деревьев я нашел только одну колею, но на ней ясно проступали следы протекторов грузовика, причем выглядели они довольно свежими. По крайней мере, они появились здесь после последнего дождя. Дорога шла с юга на север, параллельно той, по которой я приехал.
Я заметил это место, положив в колею щепку, свернул направо и прошел на юг по направлению к шоссе.
Пройдя с полмили, я не нашел никаких признаков того, что здесь останавливалась или разворачивалась машина. Я вернулся и через несколько сот ярдов к северу от своей отметки обнаружил то, что искал. Едва заметные следы колес сворачивали налево и вели через поле к задней стене амбара, в пыли можно было различить след рисунка на протекторе — стандартные покрышки с ромбовидным узором, и это мне ни о чем не говорило, — таких, как они, были тысячи и тысячи где угодно. Солнце начало подниматься.
Я пошел по следу, держась между колеями, В некоторых местах земля была усеяна слоем опавших сосновых иголок, поэтому след терялся, но там, где дорогу покрывал песок, я тщательно изучал отпечатки, пытаясь обнаружить какие-нибудь отметины или стертые места, по которым можно было бы идентифицировать покрышки. Как я мог заметить, таких особенностей на них не оказалось. Примерно через двести ярдов я дошел до того места, где он остановился, а потом развернул машину. Поперек» дороги лежала довольно большая сосна, и я не нашел никаких признаков того, что он объезжал это препятствие. Я снова всмотрелся в следы.
Он свернул налево, потом проехал задним ходом, вернулся на дорогу и двинулся в том направлении, откуда я пришел. Несколько капель масла впитались в песок между колеями. Это означало, что машина не сразу развернулась и уехала, а постояла здесь некоторое время.
Я закурил сигарету. Отсюда до поля и задней стены амбара было не больше полмили; эти следы оставил тот самый парень, которого я искал.
Но ничто не указывало на то, кто он и приезжал ли он один. Я нашел отпечатки ног, но они были слишком нечеткими и ничего мне не дали. Потом я все же кое-что обнаружил. Ему не хватило места, чтобы развернуться, и, сдавая машину назад, он зацепил молодую сосенку. Я подошел к деревцу и тщательно осмотрел его. Крошечная, почти неразличимая вмятина на коре была слишком высоко — дюймов на восемнадцать выше того места, где можно было ожидать. В конце концов я понял почему. Этот след был оставлен не бампером легковой машины, а кузовом пикапа.
Как раз на таком и ездил Телли. Я отчетливо вспомнил его машину, с бортами, засиженными курами, стоящую перед входом в «Сильвер Кинг». Но я выбросил эту мысль из головы и удивился, почему мне все время приходит на ум этот клоун с кашей во рту. Обойдя упавшее дерево, я двинулся на запад, по направлению к полям. Там тоже были видны следы ног между старыми колеями, а еще ярдов через сто я нашел недокуренную сигарету, примятую ногой. У нее был белый фильтр, и когда я распрямил разорванную и смятую бумажку, то прочел Название. Это был окурок сигареты «Кент».
Когда я снова вернулся к амбару, солнце стояло уже высоко над головой и было достаточно светло, чтобы зайти внутрь Я вошел и не обнаружил ровным счетом ничего, кроме того, что верхняя ступенька лестницы была разнесена в клочья тем выстрелом, который прошел сквозь нее. Пустые гильзы исчезли. Я стоял, задрав голову к разбитой перекладине лестницы, и чувствовал, как меня охватывает холодное отчаяние. Что они сделают в следующий раз? И где? Они понимают, что теперь я не попадусь в ловушку так легко и им не удастся выманить меня из города. Возможно, следующую попытку они предпримут в городе, из машины.
Скорее всего, ночью. Мне придется все время быть начеку. Я вздрогнул при этой мысли.
Я вернулся в город, позавтракал в «Стейк-Хаус» и позвонил шерифу. Ответил Магрудер. Он сказал, что у Редфилда сегодня выходной день.
— Что вам нужно? — грубо спросил он.
— Хотел поговорить с легавым, — ответил я и повесил трубку.
В справочнике я нашел домашний номер Редфилда и позвонил ему. Никто не ответил. Начали открываться магазины. Я прошелся до лавочки скобяных изделий и приобрел стофутовую рулетку, а заодно прихватил на распродаже дешевые чертежные принадлежности. Прежде чем вернуться к машине, я вновь набрал номер Редфилда. Ответа по-прежнему не было. Я посмотрел его адрес — в свой выходной день он мог работать у себя в саду и не слышать звонка. Он жил на Клэйтон-стрит, 1060. Если ехать на восток, то это была третья улица от Спрингер. Я поехал. Его дом находился в последнем квартале, там, где улица кончается тупиком, упираясь в забор, за которым начинался персиковый сад. Слева находилась бейсбольная площадка, огороженная забором, надставленным проволочной сеткой. Дом стоял справа и был в квартале единственным. На деревенском почтовом ящике у входа виднелась надпись, выведенная четкими буквами: «К.Р. Редфилд». Я остановился и вышел из машины.
Кто-то из них был садовником — или он сам, или его жена. Огромный сад занимал, наверное, пол-акра, а по состоянию газона перед домом было видно, что за ним тщательно ухаживают. Слева была бетонированная площадка для машины с решетчатой оградой футов шести высотой, по которой красиво вилась пираканта. Такая же ограда, увитая плетистыми розами, была и справа, за полоской газона, тянущейся вдоль кирпичной дорожки. Я поднялся на крыльцо и позвонил. Никто не отозвался. Я прошел по газону до бетонной площадки и заглянул за дом.
Гараж находился футах позади крыла дома, выстроенного в форме буквы «Г». Дверь была закрыта. Возле нее огнем горел цветущий куст бугенвиллеи. Я двинулся вокруг дома, надеясь, что застану его на заднем дворе. Там рос огромный дуб, под которым была вымощенная кирпичом площадка, два персиковых дерева и еще одна бархатная лужайка. Он, должно быть, недавно был здесь — укладывал кирпичи, строя приподнятую цветочную клумбу по краю лужайки, но сейчас я никого не увидел. Инструменты остались лежать возле недостроенной клумбы, а на мощеной площадке я заметил кучку песка и мешок цемента.
Я тихонько завернул за угол и уже собрался уходить, но, рассеянно оглянувшись, в смущении прирос к земле. В алькове, образованном внутренним углом дома, чуть ли не у меня перед носом, лежала девушка с темно-рыжими волосами. Она лежала на спине, на широком пляжном полотенце, закинув руки за голову. Не считая больших темных очков, которые смотрели на меня бесстрастно и непроницаемо, она была совершенно голой. Я развернулся, бросился обратно за угол и оказался на бетонной площадке прежде, чем успел с облегчением сообразить, что она спала. Однако, когда я снова сел в свой фургон, лицо у меня все еще горело.
Она так и стояла у меня перед глазами. Это была жена Редфилда, и я невольно чувствовал себя виноватым, но никак не мог избавиться от этой картины — она продолжала гореть перед моим внутренним взором, как бывает, если посмотришь на электрическую сварку и не успеешь вовремя закрыть глаза. Я все еще видел перед собой темно-рыжие волосы, рассыпавшиеся по полотенцу, пластиковую бутылку с лосьоном для загара возле ее бедра, впалый живот… Я выругался и развернул машину.
В конце квартала я свернул налево и возле «Спэниш Мейн» выехал на шоссе. Дом Редфилда оказался недалеко от «Магнолия-Лодж». «Не больше четверти мили», — подумал я.
Глава 10
Джорджия Лэнгстон все еще спала. Мы с Джози выпили на кухне по чашке кофе, я переоделся в старые вылинявшие джинсы и вернулся к прерванной работе. Разодрав останки испорченного ковра из пятого номера, я выбросил их на гравий вместе с клочьями матрасов, постельного белья и занавесок, а потом позвонил и вызвал грузовик, чтобы увезти все это на городскую свалку. Когда он уехал, я еще раз промыл комнату из шланга, а потом шваброй выгнал воду за порог. Теперь кислоты не осталось, и дней через пять, когда комната окончательно просохнет, я смогу заново покрасить ее и настелить новый ковер.
Злость, вызванная видом этого бессмысленного разрушения, постепенно испарилась, и я чувствовал себя вполне сносно. Было приятно чем-нибудь заняться. Солнце жарило вовсю, и по моим плечам стекали капли пота, когда я взял рулетку, большой черновой блокнот и карандаш и вышел во двор перед домом.
Я встал так, чтобы видеть все пространство перед фасадом, и, когда представил себе, как все будет, мне захотелось немедленно схватиться за инструменты и, не откладывая, взяться за дело, несмотря на палящее солнце. Я сделал предварительный набросок участка и строений, размотал рулетку и приступил к измерениям. Потом вернулся в свой номер, включил кондиционер и перерисовал все в масштабе на большой лист чертежной бумаги; в самой середине, напротив входа в офис, изобразил бассейн размерами пятнадцать на тридцать футов, обозначил бетонный бортик по его краям и окружил сооружение газоном. Подъездную дорожку я решил вымостить черными плитками, так же как и места для стоянки около каждого номера.
Потом нарисовал приподнятые клумбы с цветами вдоль дорожек, а в другом конце газона — густые заросли бамбука. Здесь он должен был хорошо прижиться и быстро разрастись. К бамбуку я добавил ярких цветных пятен, нарисовав рядом чи-чи, и, пожалуй, немного перестарался, но должно было получиться эффектно, а мы этого и добивались. В том же уголке я решил разместить детскую площадку.
Я высчитывал количество квадратных ярдов газона, площадь плиточного мощения и бетонного покрытия, погонные футы подземных коммуникаций и водопровода и количество дождевальных установок, когда кто-то постучал в дверь. Я бросил взгляд на часы и с удивлением обнаружил, что уже начало двенадцатого.. Очевидно, я целиком погрузился в свое занятие.
— Войдите, — пригласил я.
Вошла Джорджия Лэнгстон. Она была в накрахмаленной белой юбке и блузке цвета корицы, выглядела .отдохнувшей и радовала глаз. Она улыбнулась:
— Я вам не помешала?
— Нет. Зайдите, мне хочется, чтобы вы взглянули. — Я встал. Она подошла и встала рядом со мной, пока я объяснял ей свои чертежи. — Что вы об этом думаете?
— Я думаю, что это будет совершенно потрясающе, — сдержанно ответила она. — Но вы уверены, что вам хочется с этим связываться?
— Уверен. Чем дольше я смотрю на все это, тем больше мне нравится. Так по рукам?
Она кивнула. Потом неожиданно протянула мне руку и сердечно улыбнулась.
— Тогда я начну переводить свои деньги в местное отделение банка, — продолжил я. — Это займет всего несколько дней. За это время вы можете попросить своего адвоката, чтобы он составил договор о нашем партнерстве.
— Хорошо. — Вдруг она покачала головой, и в этом движении я снова заметил усталость. — Только, Билл, как же мы сможем снова открыть мотель? Мы не знаем, что они еще задумали.
Я взял ее за плечи:
— Я продолжаю этим заниматься. У меня появились две крошечные ниточки, и я постараюсь подключить к этому делу Редфилда.
— Вы думаете, он станет что-то делать?
— Ему придется. Нам нужно попытаться.
Когда она вернулась в офис, я стащил с себя пропотевшую одежду, принял душ и сменил повязку на руке. Потом надел чистую спортивную рубашку и новые брюки и собрал в узел белье, чтобы отвезти в, город в прачечную. Без пятнадцати двенадцать я снова отправился к Редфилду, и в этот раз мне повезло. Как только я остановился перед его домом, так сразу же увидел его. Он работал на заднем дворе. Все еще с некоторой неуверенностью я ступил на кирпичную дорожку, но, заметив, что он видит меня и не делает никаких знаков, чтобы я не подходил, я понял, что опасность миновала. Она ушла в дом.
Он был без рубашки и, стоя на коленях, возился у низенькой кирпичной стенки. Рядом, в тени большого дуба, стояла тачка с цементным раствором. Он поднял на меня глаза.
— Привет, — поздоровался я.
Он сдержанно кивнул, но не ответил. Наверное, решил, что я пришел к нему скандалить. Тогда в офисе он потерял терпение и повел себя очень грубо, а я был тяжелее его фунтов на тридцать, и теперь оружия у него под рукой не было. Но, если даже у него и были такие мысли, виду он не подал.
Я закурил и присел на корточки, глядя на него.
Полицейским он был хорошим, но никогда не выиграл бы соревнования каменщиков-любителей.
— Я хотел с вами кое-чем поделиться, — сказал я. — Сегодня утром я еще раз съездил туда. И нашел то место, где стояла его машина.
Он даже не обернулся:
— Я не беру работу на дом.
Он не умел обращаться с мастерком и большую часть раствора размазывал просто пальцами.
— Никаких отпечатков не останется, — заметил я, — у этой штуки шершавая поверхность.
— Я знаю, — ответил он. — Через полчаса я буду чувствовать, что мои пальцы как будто отшлифована наждаком.
— Если вы не возражаете, я покажу, как это делается.
— Вы каменщик?
— Но не член профсоюза. Мне приходилось заниматься садовыми работами. Дорожки, бордюры и все такое.
Он ничего не ответил, и я было подумал, что он откажется. Но он протянул мне мастерок и слегка отодвинулся. Я показал ему, как накладывать раствор и распределять его до конца кладки и как скользящим движением мастерка ровнять край одного ряда кладки с предыдущим. Я положил кирпич, снял излишки раствора и потянулся за следующим. Потом уложил еще три.
Он поблагодарил меня едва заметной напряженной улыбкой:
— У вас получается так, что кажется, это и впрямь нетрудно.
— Зависит от практики, — ответил я. — Только сначала вам нужно намочить ваш кирпич. Он слишком сухой.
— Зачем это? — удивился он.
— Он пористый и поэтому слишком быстро впитает часть воды из раствора. Раствор становится рассыпчатым и плохо затвердевает. У вас есть какое-нибудь корыто, чтобы налить воды?
— Конечно. — Он сходил в гараж и вернулся с небольшим мусорным баком. — Это подойдет?
— Отлично. Вы сложите туда кирпичи и зальете водой из шланга. Дадите им полежать несколько минут, а потом вытащите.
Он кивнул и вытер испарину с лица:
— Хотите пива?
— Звучит заманчиво.
Он поднялся на заднее крыльцо и скрылся в кухне за противомоскитной сеткой. Через минуту он вернулся, держа две откупоренные банки пива. Мы присели на корточки в тени. Я оглядел дворик. Второе крыло дома было направлено в сторону подъездной дорожки, и под навесом на углу я заметил передние колеса и капот какой-то старой машины. В центральной части дома было большое окно, а под ним цветочные клумбы и вымощенная кирпичом дорожка, соединявшая перекладины буквы «Г».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Я проснулся еще до восхода, и почти сразу же меня поразила внезапная мысль: я не сомневался в том, что вчера, когда я подъезжал к дому, здесь не было следов другой машины — по крайней мере, с той стороны дома, откуда я сам подъехал к нему. Значит, была еще одна дорога, которая шла через лес, видневшийся за полями, и он подобрался к дому сзади. Если я найду дорогу, то сумею обнаружить место, где стояла его машина.
Было жарко и влажно, воздух был до крайности неподвижен, как будто день пребывал в нерешительности и затаил дыхание. Не было слышно ни звука, если не считать, что откуда-то с полей доносилось посвистывание перепелок. Солнце еще не взошло, но я достаточно хорошо видел, чтобы различить на дороге следы еще одних колес, кроме моих собственных. «Рыжий полицейский», — подумал я. Когда ему не удалось спровоцировать меня на сопротивление офицеру полиции, он не поленился приехать сюда и попытался выполнить свои прямые обязанности. На мгновение я даже посочувствовал Редфилду. Ему, должно быть, здорово не хватало рабочих рук, если на одного копа у него приходилось два клоуна.
Заходить в амбар я не стал — было еще слишком темно, чтобы я смог там что-нибудь увидеть. Я прошел мимо него, прислушиваясь, как хрустит под подошвами сухая трава, и чувствуя холодок между лопатками, — я снова вспомнил о выстреле, который прогремел в тот раз у меня над головой. В каких-нибудь двух сотнях ярдов дальше, в нижнем конце самого маленького из полей, я пригнулся, чтобы пролезть под провисшей оградой из колючей проволоки, и углубился в лес. В основном там росли дубы и карликовые сосны. Никаких следов я не заметил, впрочем, я нисколько не обольщался, понимая, что не гожусь в скауты или следопыты. Всю свою жизнь я ходил по тротуарам. Я искал не следы, а дорогу — уж это-то я был в состоянии найти.
Я пересек песчаный овраг, на дне которого протекал жалкий ручеек, затем дорога пошла вверх под небольшим уклоном. Я продолжал идти дальше. Продвигаться было легко — место было довольно открытым, там не было зарослей кустарника, только изредка попадались пучки засохшей травы и крапивы. Уже рассвело. Среди деревьев я нашел только одну колею, но на ней ясно проступали следы протекторов грузовика, причем выглядели они довольно свежими. По крайней мере, они появились здесь после последнего дождя. Дорога шла с юга на север, параллельно той, по которой я приехал.
Я заметил это место, положив в колею щепку, свернул направо и прошел на юг по направлению к шоссе.
Пройдя с полмили, я не нашел никаких признаков того, что здесь останавливалась или разворачивалась машина. Я вернулся и через несколько сот ярдов к северу от своей отметки обнаружил то, что искал. Едва заметные следы колес сворачивали налево и вели через поле к задней стене амбара, в пыли можно было различить след рисунка на протекторе — стандартные покрышки с ромбовидным узором, и это мне ни о чем не говорило, — таких, как они, были тысячи и тысячи где угодно. Солнце начало подниматься.
Я пошел по следу, держась между колеями, В некоторых местах земля была усеяна слоем опавших сосновых иголок, поэтому след терялся, но там, где дорогу покрывал песок, я тщательно изучал отпечатки, пытаясь обнаружить какие-нибудь отметины или стертые места, по которым можно было бы идентифицировать покрышки. Как я мог заметить, таких особенностей на них не оказалось. Примерно через двести ярдов я дошел до того места, где он остановился, а потом развернул машину. Поперек» дороги лежала довольно большая сосна, и я не нашел никаких признаков того, что он объезжал это препятствие. Я снова всмотрелся в следы.
Он свернул налево, потом проехал задним ходом, вернулся на дорогу и двинулся в том направлении, откуда я пришел. Несколько капель масла впитались в песок между колеями. Это означало, что машина не сразу развернулась и уехала, а постояла здесь некоторое время.
Я закурил сигарету. Отсюда до поля и задней стены амбара было не больше полмили; эти следы оставил тот самый парень, которого я искал.
Но ничто не указывало на то, кто он и приезжал ли он один. Я нашел отпечатки ног, но они были слишком нечеткими и ничего мне не дали. Потом я все же кое-что обнаружил. Ему не хватило места, чтобы развернуться, и, сдавая машину назад, он зацепил молодую сосенку. Я подошел к деревцу и тщательно осмотрел его. Крошечная, почти неразличимая вмятина на коре была слишком высоко — дюймов на восемнадцать выше того места, где можно было ожидать. В конце концов я понял почему. Этот след был оставлен не бампером легковой машины, а кузовом пикапа.
Как раз на таком и ездил Телли. Я отчетливо вспомнил его машину, с бортами, засиженными курами, стоящую перед входом в «Сильвер Кинг». Но я выбросил эту мысль из головы и удивился, почему мне все время приходит на ум этот клоун с кашей во рту. Обойдя упавшее дерево, я двинулся на запад, по направлению к полям. Там тоже были видны следы ног между старыми колеями, а еще ярдов через сто я нашел недокуренную сигарету, примятую ногой. У нее был белый фильтр, и когда я распрямил разорванную и смятую бумажку, то прочел Название. Это был окурок сигареты «Кент».
Когда я снова вернулся к амбару, солнце стояло уже высоко над головой и было достаточно светло, чтобы зайти внутрь Я вошел и не обнаружил ровным счетом ничего, кроме того, что верхняя ступенька лестницы была разнесена в клочья тем выстрелом, который прошел сквозь нее. Пустые гильзы исчезли. Я стоял, задрав голову к разбитой перекладине лестницы, и чувствовал, как меня охватывает холодное отчаяние. Что они сделают в следующий раз? И где? Они понимают, что теперь я не попадусь в ловушку так легко и им не удастся выманить меня из города. Возможно, следующую попытку они предпримут в городе, из машины.
Скорее всего, ночью. Мне придется все время быть начеку. Я вздрогнул при этой мысли.
Я вернулся в город, позавтракал в «Стейк-Хаус» и позвонил шерифу. Ответил Магрудер. Он сказал, что у Редфилда сегодня выходной день.
— Что вам нужно? — грубо спросил он.
— Хотел поговорить с легавым, — ответил я и повесил трубку.
В справочнике я нашел домашний номер Редфилда и позвонил ему. Никто не ответил. Начали открываться магазины. Я прошелся до лавочки скобяных изделий и приобрел стофутовую рулетку, а заодно прихватил на распродаже дешевые чертежные принадлежности. Прежде чем вернуться к машине, я вновь набрал номер Редфилда. Ответа по-прежнему не было. Я посмотрел его адрес — в свой выходной день он мог работать у себя в саду и не слышать звонка. Он жил на Клэйтон-стрит, 1060. Если ехать на восток, то это была третья улица от Спрингер. Я поехал. Его дом находился в последнем квартале, там, где улица кончается тупиком, упираясь в забор, за которым начинался персиковый сад. Слева находилась бейсбольная площадка, огороженная забором, надставленным проволочной сеткой. Дом стоял справа и был в квартале единственным. На деревенском почтовом ящике у входа виднелась надпись, выведенная четкими буквами: «К.Р. Редфилд». Я остановился и вышел из машины.
Кто-то из них был садовником — или он сам, или его жена. Огромный сад занимал, наверное, пол-акра, а по состоянию газона перед домом было видно, что за ним тщательно ухаживают. Слева была бетонированная площадка для машины с решетчатой оградой футов шести высотой, по которой красиво вилась пираканта. Такая же ограда, увитая плетистыми розами, была и справа, за полоской газона, тянущейся вдоль кирпичной дорожки. Я поднялся на крыльцо и позвонил. Никто не отозвался. Я прошел по газону до бетонной площадки и заглянул за дом.
Гараж находился футах позади крыла дома, выстроенного в форме буквы «Г». Дверь была закрыта. Возле нее огнем горел цветущий куст бугенвиллеи. Я двинулся вокруг дома, надеясь, что застану его на заднем дворе. Там рос огромный дуб, под которым была вымощенная кирпичом площадка, два персиковых дерева и еще одна бархатная лужайка. Он, должно быть, недавно был здесь — укладывал кирпичи, строя приподнятую цветочную клумбу по краю лужайки, но сейчас я никого не увидел. Инструменты остались лежать возле недостроенной клумбы, а на мощеной площадке я заметил кучку песка и мешок цемента.
Я тихонько завернул за угол и уже собрался уходить, но, рассеянно оглянувшись, в смущении прирос к земле. В алькове, образованном внутренним углом дома, чуть ли не у меня перед носом, лежала девушка с темно-рыжими волосами. Она лежала на спине, на широком пляжном полотенце, закинув руки за голову. Не считая больших темных очков, которые смотрели на меня бесстрастно и непроницаемо, она была совершенно голой. Я развернулся, бросился обратно за угол и оказался на бетонной площадке прежде, чем успел с облегчением сообразить, что она спала. Однако, когда я снова сел в свой фургон, лицо у меня все еще горело.
Она так и стояла у меня перед глазами. Это была жена Редфилда, и я невольно чувствовал себя виноватым, но никак не мог избавиться от этой картины — она продолжала гореть перед моим внутренним взором, как бывает, если посмотришь на электрическую сварку и не успеешь вовремя закрыть глаза. Я все еще видел перед собой темно-рыжие волосы, рассыпавшиеся по полотенцу, пластиковую бутылку с лосьоном для загара возле ее бедра, впалый живот… Я выругался и развернул машину.
В конце квартала я свернул налево и возле «Спэниш Мейн» выехал на шоссе. Дом Редфилда оказался недалеко от «Магнолия-Лодж». «Не больше четверти мили», — подумал я.
Глава 10
Джорджия Лэнгстон все еще спала. Мы с Джози выпили на кухне по чашке кофе, я переоделся в старые вылинявшие джинсы и вернулся к прерванной работе. Разодрав останки испорченного ковра из пятого номера, я выбросил их на гравий вместе с клочьями матрасов, постельного белья и занавесок, а потом позвонил и вызвал грузовик, чтобы увезти все это на городскую свалку. Когда он уехал, я еще раз промыл комнату из шланга, а потом шваброй выгнал воду за порог. Теперь кислоты не осталось, и дней через пять, когда комната окончательно просохнет, я смогу заново покрасить ее и настелить новый ковер.
Злость, вызванная видом этого бессмысленного разрушения, постепенно испарилась, и я чувствовал себя вполне сносно. Было приятно чем-нибудь заняться. Солнце жарило вовсю, и по моим плечам стекали капли пота, когда я взял рулетку, большой черновой блокнот и карандаш и вышел во двор перед домом.
Я встал так, чтобы видеть все пространство перед фасадом, и, когда представил себе, как все будет, мне захотелось немедленно схватиться за инструменты и, не откладывая, взяться за дело, несмотря на палящее солнце. Я сделал предварительный набросок участка и строений, размотал рулетку и приступил к измерениям. Потом вернулся в свой номер, включил кондиционер и перерисовал все в масштабе на большой лист чертежной бумаги; в самой середине, напротив входа в офис, изобразил бассейн размерами пятнадцать на тридцать футов, обозначил бетонный бортик по его краям и окружил сооружение газоном. Подъездную дорожку я решил вымостить черными плитками, так же как и места для стоянки около каждого номера.
Потом нарисовал приподнятые клумбы с цветами вдоль дорожек, а в другом конце газона — густые заросли бамбука. Здесь он должен был хорошо прижиться и быстро разрастись. К бамбуку я добавил ярких цветных пятен, нарисовав рядом чи-чи, и, пожалуй, немного перестарался, но должно было получиться эффектно, а мы этого и добивались. В том же уголке я решил разместить детскую площадку.
Я высчитывал количество квадратных ярдов газона, площадь плиточного мощения и бетонного покрытия, погонные футы подземных коммуникаций и водопровода и количество дождевальных установок, когда кто-то постучал в дверь. Я бросил взгляд на часы и с удивлением обнаружил, что уже начало двенадцатого.. Очевидно, я целиком погрузился в свое занятие.
— Войдите, — пригласил я.
Вошла Джорджия Лэнгстон. Она была в накрахмаленной белой юбке и блузке цвета корицы, выглядела .отдохнувшей и радовала глаз. Она улыбнулась:
— Я вам не помешала?
— Нет. Зайдите, мне хочется, чтобы вы взглянули. — Я встал. Она подошла и встала рядом со мной, пока я объяснял ей свои чертежи. — Что вы об этом думаете?
— Я думаю, что это будет совершенно потрясающе, — сдержанно ответила она. — Но вы уверены, что вам хочется с этим связываться?
— Уверен. Чем дольше я смотрю на все это, тем больше мне нравится. Так по рукам?
Она кивнула. Потом неожиданно протянула мне руку и сердечно улыбнулась.
— Тогда я начну переводить свои деньги в местное отделение банка, — продолжил я. — Это займет всего несколько дней. За это время вы можете попросить своего адвоката, чтобы он составил договор о нашем партнерстве.
— Хорошо. — Вдруг она покачала головой, и в этом движении я снова заметил усталость. — Только, Билл, как же мы сможем снова открыть мотель? Мы не знаем, что они еще задумали.
Я взял ее за плечи:
— Я продолжаю этим заниматься. У меня появились две крошечные ниточки, и я постараюсь подключить к этому делу Редфилда.
— Вы думаете, он станет что-то делать?
— Ему придется. Нам нужно попытаться.
Когда она вернулась в офис, я стащил с себя пропотевшую одежду, принял душ и сменил повязку на руке. Потом надел чистую спортивную рубашку и новые брюки и собрал в узел белье, чтобы отвезти в, город в прачечную. Без пятнадцати двенадцать я снова отправился к Редфилду, и в этот раз мне повезло. Как только я остановился перед его домом, так сразу же увидел его. Он работал на заднем дворе. Все еще с некоторой неуверенностью я ступил на кирпичную дорожку, но, заметив, что он видит меня и не делает никаких знаков, чтобы я не подходил, я понял, что опасность миновала. Она ушла в дом.
Он был без рубашки и, стоя на коленях, возился у низенькой кирпичной стенки. Рядом, в тени большого дуба, стояла тачка с цементным раствором. Он поднял на меня глаза.
— Привет, — поздоровался я.
Он сдержанно кивнул, но не ответил. Наверное, решил, что я пришел к нему скандалить. Тогда в офисе он потерял терпение и повел себя очень грубо, а я был тяжелее его фунтов на тридцать, и теперь оружия у него под рукой не было. Но, если даже у него и были такие мысли, виду он не подал.
Я закурил и присел на корточки, глядя на него.
Полицейским он был хорошим, но никогда не выиграл бы соревнования каменщиков-любителей.
— Я хотел с вами кое-чем поделиться, — сказал я. — Сегодня утром я еще раз съездил туда. И нашел то место, где стояла его машина.
Он даже не обернулся:
— Я не беру работу на дом.
Он не умел обращаться с мастерком и большую часть раствора размазывал просто пальцами.
— Никаких отпечатков не останется, — заметил я, — у этой штуки шершавая поверхность.
— Я знаю, — ответил он. — Через полчаса я буду чувствовать, что мои пальцы как будто отшлифована наждаком.
— Если вы не возражаете, я покажу, как это делается.
— Вы каменщик?
— Но не член профсоюза. Мне приходилось заниматься садовыми работами. Дорожки, бордюры и все такое.
Он ничего не ответил, и я было подумал, что он откажется. Но он протянул мне мастерок и слегка отодвинулся. Я показал ему, как накладывать раствор и распределять его до конца кладки и как скользящим движением мастерка ровнять край одного ряда кладки с предыдущим. Я положил кирпич, снял излишки раствора и потянулся за следующим. Потом уложил еще три.
Он поблагодарил меня едва заметной напряженной улыбкой:
— У вас получается так, что кажется, это и впрямь нетрудно.
— Зависит от практики, — ответил я. — Только сначала вам нужно намочить ваш кирпич. Он слишком сухой.
— Зачем это? — удивился он.
— Он пористый и поэтому слишком быстро впитает часть воды из раствора. Раствор становится рассыпчатым и плохо затвердевает. У вас есть какое-нибудь корыто, чтобы налить воды?
— Конечно. — Он сходил в гараж и вернулся с небольшим мусорным баком. — Это подойдет?
— Отлично. Вы сложите туда кирпичи и зальете водой из шланга. Дадите им полежать несколько минут, а потом вытащите.
Он кивнул и вытер испарину с лица:
— Хотите пива?
— Звучит заманчиво.
Он поднялся на заднее крыльцо и скрылся в кухне за противомоскитной сеткой. Через минуту он вернулся, держа две откупоренные банки пива. Мы присели на корточки в тени. Я оглядел дворик. Второе крыло дома было направлено в сторону подъездной дорожки, и под навесом на углу я заметил передние колеса и капот какой-то старой машины. В центральной части дома было большое окно, а под ним цветочные клумбы и вымощенная кирпичом дорожка, соединявшая перекладины буквы «Г».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24