Но графин, сверкая хрустальными гранями в луче света, вдруг поднялся в воздух, описал дугу и опустился мне на голову, обливая меня водой. Мне показалось, что из моих глаз вылетел сноп искр, и одновременно комната отдалилась и поплыла, распадаясь на туманные тени, прежде чем свет померк окончательно.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Райские врата. — Судьба решила предоставить мне еще один шанс. — Трое за столиком с коньяком. — Сколько бед на мою голову. — Паулина Догау, или попросту Пфау. — Битва железных женщин. — В нашей жизни мало романтики. — Извращенные вкусы.
Когда удалось вновь открыть глаза, я сквозь дымку увидела нечто белое, непонятную белизну без всяких признаков каких-то определенных предметов. Неужто святой с гостеприимным возгласом «Следующий!» уже распахнул предо мной райские врата?
Но ее величество Судьба была так бесконечно благосклонна, что решила предоставить мне еще один шанс… Постепенно мой взгляд прояснился, и я определила, что бесконечная белизна перед глазами— всего-навсего свежепобеленный потолок, причем не какой иной, как потолок моей собственной спальни.
Сделав попытку повернуть голову, я почувствовала, что мне что-то мешает, кажется, какая-то тугая повязка, стягивающая лоб и макушку и зафиксированная под подбородком. Пришлось повернуть голову вместе с плечами и лечь на бок. Тут уж перед моими глазами открылась картина весьма далекая от райских кущ.
За маленьким столиком в углу спальни сидели господин Легонтов, доктор Шёненберг, модный московский врач из обрусевших немцев, с которым довелось когда-то близко познакомиться при попытке распутать очередное преступление (и почему вокруг меня так и кишат разнообразные криминальные личности? я имею в виду, конечно, не доктора, хотя и он был кое в чем замешан…); компанию гостям составлял мой собственный супруг; на столике перед ними стоял довольно объемистый графин с коньяком, уже наполовину опустошенный, и три рюмки. Никаких особенных закусок не наблюдалось, а пить коньяк натощак чревато неприятными последствиями.
Да, следует признать, что хозяйка из меня никудышная. Факт прискорбный, но, увы, неоспоримый — слишком часто я пускаю домашние дела на самотек, и вот результат — в моем доме гостей даже не покормили. Просто позор!
— Миша! — позвала я мужа слабым голосом. — Надеюсь, ты предложил господам пообедать? И не увлекайся коньяком, друг мой, не забывай, что сейчас пост!
— Она очнулась!
Господа, бросив рюмки, сорвались со своих мест и кинулись ко мне.
— Елена Сергеевна, ради Бога не вставайте, даже не приподнимайтесь — у вас травма головы и сильнейшее сотрясение мозга. Лежать, голубушка, лежать! — зачастил доктор, уже вцепившийся в мое запястье, чтобы нащупать пульс. — Как минимум неделю строжайший постельный режим, а там посмотрим.
— Леля, как ты напугала, — муж схватил мою вторую руку, свободную от пальцев врача. — Но я готов просить прощения у современной женской моды, которую недооценивал — твои шиньоны, валики для волос, а главное верховая шляпка, спасли тебе жизнь, смягчив удар и Александр Матвеевич оказался на высоте.
— Внес свою лепту наравне со шляпкой, — улыбнулся Легонтов.
— Когда ты исчезла, — продолжил он, — Александр Матвеевич узнал, что ты побывала в тюрьме у Лидии, и догадался, что оттуда ты отправилась на Рождественский бульвар, где и нашел тебя в бессознательном состоянии с разбитой головой. Оказалось, там же в этот день видели и мадемуазель Эрсберг, с которой вы, вероятно, столкнулись…
— Господи, сколько бед на мою голову, — я потрогала бинты, скрывавшие мои раны, ибо беды упали на голову не только в переносном, но и в самом прямом смысле. И все из-за того, что я так и не научилась разбираться в людях.
— Да, господа, похоже, Москву ожидают тяжелые времена, — я нашла в себе силы улыбнуться. — Шпионаж свирепствует, принимая размеры эпидемии. Эрсберг тоже оказалась шпионкой, причем не рядовой, как Лидия. Когда я поняла, что Лиза и есть пресловутый Павлин, тут же получила за свою понятливость от милой барышни графином по голове. Кстати, ее удалось задержать?
— Увы, — вздохнул Легонтов. — Мадемуазель Павлин кинулась бежать, распушив все свои перья, и ухитрилась скрыться. Но вы не волнуйтесь, Елена Сергеевна, теперь-то мы ее найдем — ведь наконец, благодаря вашей догадливости, стало ясно кого именно нужно искать. Кстати, она не Лиза и не Эрсберг, документы — очень качественная подделка. Васильеву удалось узнать, что ее настоящее имя Паула Догау. Друзья звали ее Паулина.
Паулина. У нас это звучит как Павлина, оно широко распространено среди крестьянок Малороссии… Паула — Паулина — Павлина павлин — Пфау. Какая простая цепочка!
— Она прошла специальную подготовку в Германии и считается одним из лучших агентов немецкого генерального штаба, — продолжал Легонтов. — Так что вам, Елена Сергеевна, довелось схлестнуться с профессионалом. Чудо, что вы остались в живых.
— Ну не хватало мне еще погибнуть от руки любительницы — профессионалка более достойный противник.
— Да и вы тоже — противник куда! А с виду — просто-таки кисейные барышни, — не удержался от сомнительного комплимента Александр Матвеевич.
— Господа, можно с уверенностью сказать, это была не стычка кисейных барышень, а битва железных женщин, — вставил доктор, которого, вероятно, уже посвятили в историю событий. — Насколько я знаю Елену Сергеевну, это дама из стали, и ее противнице не позавидуешь, будь эта противница хоть трижды профессионалкой.
— Я до сих пор не понимаю, как вы, милая Елена Сергеевна, в приступе яростного патриотизма не убили эту германскую шпионку? — невинно осведомился Легонтов. — Что там ее жалкие профессиональные навыки? В борьбе за правое дело вы, как смерч, обычно сметаете все на своем пути.
— Но после убийства я бы чувствовала себя не совсем комфортно, — ответила я, подстраиваясь под его тон. — Ну нет у меня такой привычки — убивать людей направо-налево, даже если они занимаются шпионажем.
— В этом тоже свойство вашей натуры, — примирительно заметил доктор, состроив в сторону Легонтова строгую мину (нечего, дескать, нервировать мою пациентку). — Однако, моя милая железная женщина, не забывайте — постельный режим и еще раз постельный режим. Только этим вы продлите свое пребывание на грешной земле. Помните, друг мой, упрямство не всегда похвально — прислушайтесь к совету врача. А то, знаю я вас, завтра же побежите на новую битву с врагами отечества.
— Не знаю, насколько мне удалось принести отечеству пользу и нужны ли ему безумцы, лелеющие надежду изменить к лучшему этот пошлый и циничный мир, господа, прошу вас, оставьте меня ненадолго наедине с мужем. Я хочу сказать ему пару слов, раз уж мне довелось задержаться на нашей грешной земле.
Легонтов и Шёненберг послушно вышли из комнаты, и я приготовилась дать мужу кое-какие распоряжения бытового характера, но Михаил буквально не дал мне и рта открыть:
Леля, я много думал о тебе, о себе и о нашей жизни. Боюсь, для такой свободомыслящей женщины, как ты, семья — настоящие кандалы, ты ищешь приключений, чтобы отвлечься от домашней рутины. Не спорь, я сам понимаю — в нашей жизни мало романтики. Я скучный малый, с ленцой, к тому же от меня мало проку в практических делах. Я полеживаю на диване с книгой и праздно слоняюсь по дому в то время когда ты ожидаешь от меня помощи. К тому же у меня с годами развилась страсть всех воспитывать, и тебя — в первую очередь, ты ведь всегда под рукой… И еще я не люблю современное искусство и не разделяю твое восторженное отношение к работе нынешних мастеров. Но я готов терпеть любые шедевры вроде «Полета мысли» даже на собственной прикроватной тумбочке, лишь бы ты скорее поправилась, дорогая. Ты не представляешь, что со мной творилось при одной мысли, чад могу тебя потерять… Ради Бога, не покидай меня! Я обещаю принимать твоего Легонтова в нашем доме как родного брата, я к будущему лету дострою помещение для твоей парфюмерной фабрики, даже если придется перевернуть всех поставщиков и подрячиков вверх тормашками… Я больше никогда не посмеяю объяснять тебе, как ты должна поступить, более того, буду во всем полагаться на твою интуицию. А теперь я собираюсь кормить тебя с ложки бульоном и читать тебе Диккенса, чтобы ты не скучала, прикованная к подушке, только, пожалуйста, выздоравливай, дорогая!
— О каком бульоне ты говоришь? Сейчас ведь пост..
— Глупости, болящие и странствующие получают разрешение от поста. Кухарка уже сварила тебе свежую курочку. Чашка горячего бульона и чай с сухариком, полагаю, тебе не повредят. А то без еды ты совсем ослабеешь. И еще я спрошу у доктора, пока он не ушел, можно ли впустить к тебе кота? Мурзик почуял беду и рвется в спальню как одержимый, мне даже пришлось запереть его в ванной комнате, и он там орет диким голосом и, кажется, кидается на дверь, пытаясь ее выбить. Но силенок не хватает — двери у нас сделаны на совесть.
Кажется, все мои неотданные распоряжения — насчет еды, кота, Диккенса и прочего — Миша предугадал сам. Осталась только пара мелочей.
— Дорогой, когда ты меня покормишь, будь так добр, спустись на берег и дойди до писчебумажного магазина «Надежда» у церкви Николы в Плотниках. Там всегда хорошие рождественские открытки, так ты выбери дюжины полторы, а лучше две. Ведь скоро Рождество. Ты знаешь, я человек старомодный и люблю на праздники рассылать открытки тем немногим старым друзьям, что у меня еще остались. Я бы послала Шуру, но боюсь доверять ее художественному вкусу. Твой вкус не не всегда бывает безупречным, но так и быть на этот раз я согласна обойтись без стиля «модерн» и довольствуюсь елочками, заснеженными домиками и девочками с мишкой или кошкой. Да, и еще — принеси мне почитать пару свеженьких криминальных романов кроме Диккенса. Диккенс — замечательный писатель, но крови у него всегда маловато. Когда лежишь в постели с разбитой головой, хочется читать про убийства с морем крови…
— Извращенные вкусы. Мы только что смыли кровь с твоего собственного лба. Неужели крови тебе еще мало? Когда все вокруг в крови, это выглядит несколько неряшливо, ты не находишь?
— И этот человек только что собирался перестать меня пилить и воспитывать! Хорошо, я согласна на компромисс — пусть крови будет немного, но на двух-трех запутанных убийствах в каждом криминальном романе я настаиваю. Яд и удушения, а равно и утопления, тоже подойдут. И вообще, какие могут быть споры? Больная жена, можно сказать, несчастная страдалица, прикованная к одру, попросила принести ей интересную книжечку почитать, и что? Ты кормишь ее нотациями, оскорбляя в лучших чувствах? И кто-то камень положил в ее протянутую руку — так, да? Твой христианский долг, мой милый, — не мотать мне нервы, а бегом бежать в книжную лавку.
— Теперь стопроцентно уверен — жить ты будешь! — улыбнулся Михаил.
Интересно, а на что он рассчитывал? И жить буду и внимания к себе потребую! Да и найдется на свете женщина, которая в подобных обстоятельствах не заставила бы мужа плясать вокруг нее?
Ну вот, теперь вроде бы и все, можно немного вздремнуть, дав отдых больной голове. Тем более что на меня вдруг навалилась страшная слабость. Но, уже засыпая, я вспомнила еще одно очень важное дело.
— Да, Миша, пусть Шура соберет наконец передачу Лидии в тюрьму. Список всего необходимого у меня в ридикюле. Скажи… женская тюрьма… на Новинском… отнесите.
Кажется, я уснула, так и не успев договорить…
Наступал 1912 год. Оставалось еще два с половиной года до рокового выстрела в Сараево, оборвавшего жизнь австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда, и вступления России в Первую мировую войну. Последние два с половиной года мирной и блестящей жизни великой Российской Империи…
После того как Лидия Танненбаум была приговорена судом к пяти годам каторги с лишением прав состояния, предприятие «Франц Вренер Крюднер» было передано в казну, и работа на нем пошла спустя рукава. Только военные заказы, в изобилии посыпавшиеся осенью 1914 года, спасли его от финансового краха.
Патентные изобретения господина Крюднера так и завалялись где-то в чиновничьих кабинетах Петербурга. Лет через пять по понятным причинам о них уже никто и не вспоминал. Однако в 1914 году в Германии при производстве оружия и боеприпасов были использованы идентичные технические разработки. Нельзя исключать, что лейтенант фон Люденсдорф довел-таки свое дело до победного конца, реабилитировав себя в глазах начальства.
Агент германской разведки Паулина Догау, она же Елизавета Эрсберг, Урсула Рихтер и Магда Штакельгрубер, была арестована за шпионаж только в начале 1916 года, когда отношение к иностранным шпионам в России кардинально поменялось. В Российском Уложении о наказаниях к тому времени уже предусматривалась серьезная ответственность за шпионскую и агентурную деятельность, а по законам военного времени пойманную с поличным шпионку просто расстреляли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Райские врата. — Судьба решила предоставить мне еще один шанс. — Трое за столиком с коньяком. — Сколько бед на мою голову. — Паулина Догау, или попросту Пфау. — Битва железных женщин. — В нашей жизни мало романтики. — Извращенные вкусы.
Когда удалось вновь открыть глаза, я сквозь дымку увидела нечто белое, непонятную белизну без всяких признаков каких-то определенных предметов. Неужто святой с гостеприимным возгласом «Следующий!» уже распахнул предо мной райские врата?
Но ее величество Судьба была так бесконечно благосклонна, что решила предоставить мне еще один шанс… Постепенно мой взгляд прояснился, и я определила, что бесконечная белизна перед глазами— всего-навсего свежепобеленный потолок, причем не какой иной, как потолок моей собственной спальни.
Сделав попытку повернуть голову, я почувствовала, что мне что-то мешает, кажется, какая-то тугая повязка, стягивающая лоб и макушку и зафиксированная под подбородком. Пришлось повернуть голову вместе с плечами и лечь на бок. Тут уж перед моими глазами открылась картина весьма далекая от райских кущ.
За маленьким столиком в углу спальни сидели господин Легонтов, доктор Шёненберг, модный московский врач из обрусевших немцев, с которым довелось когда-то близко познакомиться при попытке распутать очередное преступление (и почему вокруг меня так и кишат разнообразные криминальные личности? я имею в виду, конечно, не доктора, хотя и он был кое в чем замешан…); компанию гостям составлял мой собственный супруг; на столике перед ними стоял довольно объемистый графин с коньяком, уже наполовину опустошенный, и три рюмки. Никаких особенных закусок не наблюдалось, а пить коньяк натощак чревато неприятными последствиями.
Да, следует признать, что хозяйка из меня никудышная. Факт прискорбный, но, увы, неоспоримый — слишком часто я пускаю домашние дела на самотек, и вот результат — в моем доме гостей даже не покормили. Просто позор!
— Миша! — позвала я мужа слабым голосом. — Надеюсь, ты предложил господам пообедать? И не увлекайся коньяком, друг мой, не забывай, что сейчас пост!
— Она очнулась!
Господа, бросив рюмки, сорвались со своих мест и кинулись ко мне.
— Елена Сергеевна, ради Бога не вставайте, даже не приподнимайтесь — у вас травма головы и сильнейшее сотрясение мозга. Лежать, голубушка, лежать! — зачастил доктор, уже вцепившийся в мое запястье, чтобы нащупать пульс. — Как минимум неделю строжайший постельный режим, а там посмотрим.
— Леля, как ты напугала, — муж схватил мою вторую руку, свободную от пальцев врача. — Но я готов просить прощения у современной женской моды, которую недооценивал — твои шиньоны, валики для волос, а главное верховая шляпка, спасли тебе жизнь, смягчив удар и Александр Матвеевич оказался на высоте.
— Внес свою лепту наравне со шляпкой, — улыбнулся Легонтов.
— Когда ты исчезла, — продолжил он, — Александр Матвеевич узнал, что ты побывала в тюрьме у Лидии, и догадался, что оттуда ты отправилась на Рождественский бульвар, где и нашел тебя в бессознательном состоянии с разбитой головой. Оказалось, там же в этот день видели и мадемуазель Эрсберг, с которой вы, вероятно, столкнулись…
— Господи, сколько бед на мою голову, — я потрогала бинты, скрывавшие мои раны, ибо беды упали на голову не только в переносном, но и в самом прямом смысле. И все из-за того, что я так и не научилась разбираться в людях.
— Да, господа, похоже, Москву ожидают тяжелые времена, — я нашла в себе силы улыбнуться. — Шпионаж свирепствует, принимая размеры эпидемии. Эрсберг тоже оказалась шпионкой, причем не рядовой, как Лидия. Когда я поняла, что Лиза и есть пресловутый Павлин, тут же получила за свою понятливость от милой барышни графином по голове. Кстати, ее удалось задержать?
— Увы, — вздохнул Легонтов. — Мадемуазель Павлин кинулась бежать, распушив все свои перья, и ухитрилась скрыться. Но вы не волнуйтесь, Елена Сергеевна, теперь-то мы ее найдем — ведь наконец, благодаря вашей догадливости, стало ясно кого именно нужно искать. Кстати, она не Лиза и не Эрсберг, документы — очень качественная подделка. Васильеву удалось узнать, что ее настоящее имя Паула Догау. Друзья звали ее Паулина.
Паулина. У нас это звучит как Павлина, оно широко распространено среди крестьянок Малороссии… Паула — Паулина — Павлина павлин — Пфау. Какая простая цепочка!
— Она прошла специальную подготовку в Германии и считается одним из лучших агентов немецкого генерального штаба, — продолжал Легонтов. — Так что вам, Елена Сергеевна, довелось схлестнуться с профессионалом. Чудо, что вы остались в живых.
— Ну не хватало мне еще погибнуть от руки любительницы — профессионалка более достойный противник.
— Да и вы тоже — противник куда! А с виду — просто-таки кисейные барышни, — не удержался от сомнительного комплимента Александр Матвеевич.
— Господа, можно с уверенностью сказать, это была не стычка кисейных барышень, а битва железных женщин, — вставил доктор, которого, вероятно, уже посвятили в историю событий. — Насколько я знаю Елену Сергеевну, это дама из стали, и ее противнице не позавидуешь, будь эта противница хоть трижды профессионалкой.
— Я до сих пор не понимаю, как вы, милая Елена Сергеевна, в приступе яростного патриотизма не убили эту германскую шпионку? — невинно осведомился Легонтов. — Что там ее жалкие профессиональные навыки? В борьбе за правое дело вы, как смерч, обычно сметаете все на своем пути.
— Но после убийства я бы чувствовала себя не совсем комфортно, — ответила я, подстраиваясь под его тон. — Ну нет у меня такой привычки — убивать людей направо-налево, даже если они занимаются шпионажем.
— В этом тоже свойство вашей натуры, — примирительно заметил доктор, состроив в сторону Легонтова строгую мину (нечего, дескать, нервировать мою пациентку). — Однако, моя милая железная женщина, не забывайте — постельный режим и еще раз постельный режим. Только этим вы продлите свое пребывание на грешной земле. Помните, друг мой, упрямство не всегда похвально — прислушайтесь к совету врача. А то, знаю я вас, завтра же побежите на новую битву с врагами отечества.
— Не знаю, насколько мне удалось принести отечеству пользу и нужны ли ему безумцы, лелеющие надежду изменить к лучшему этот пошлый и циничный мир, господа, прошу вас, оставьте меня ненадолго наедине с мужем. Я хочу сказать ему пару слов, раз уж мне довелось задержаться на нашей грешной земле.
Легонтов и Шёненберг послушно вышли из комнаты, и я приготовилась дать мужу кое-какие распоряжения бытового характера, но Михаил буквально не дал мне и рта открыть:
Леля, я много думал о тебе, о себе и о нашей жизни. Боюсь, для такой свободомыслящей женщины, как ты, семья — настоящие кандалы, ты ищешь приключений, чтобы отвлечься от домашней рутины. Не спорь, я сам понимаю — в нашей жизни мало романтики. Я скучный малый, с ленцой, к тому же от меня мало проку в практических делах. Я полеживаю на диване с книгой и праздно слоняюсь по дому в то время когда ты ожидаешь от меня помощи. К тому же у меня с годами развилась страсть всех воспитывать, и тебя — в первую очередь, ты ведь всегда под рукой… И еще я не люблю современное искусство и не разделяю твое восторженное отношение к работе нынешних мастеров. Но я готов терпеть любые шедевры вроде «Полета мысли» даже на собственной прикроватной тумбочке, лишь бы ты скорее поправилась, дорогая. Ты не представляешь, что со мной творилось при одной мысли, чад могу тебя потерять… Ради Бога, не покидай меня! Я обещаю принимать твоего Легонтова в нашем доме как родного брата, я к будущему лету дострою помещение для твоей парфюмерной фабрики, даже если придется перевернуть всех поставщиков и подрячиков вверх тормашками… Я больше никогда не посмеяю объяснять тебе, как ты должна поступить, более того, буду во всем полагаться на твою интуицию. А теперь я собираюсь кормить тебя с ложки бульоном и читать тебе Диккенса, чтобы ты не скучала, прикованная к подушке, только, пожалуйста, выздоравливай, дорогая!
— О каком бульоне ты говоришь? Сейчас ведь пост..
— Глупости, болящие и странствующие получают разрешение от поста. Кухарка уже сварила тебе свежую курочку. Чашка горячего бульона и чай с сухариком, полагаю, тебе не повредят. А то без еды ты совсем ослабеешь. И еще я спрошу у доктора, пока он не ушел, можно ли впустить к тебе кота? Мурзик почуял беду и рвется в спальню как одержимый, мне даже пришлось запереть его в ванной комнате, и он там орет диким голосом и, кажется, кидается на дверь, пытаясь ее выбить. Но силенок не хватает — двери у нас сделаны на совесть.
Кажется, все мои неотданные распоряжения — насчет еды, кота, Диккенса и прочего — Миша предугадал сам. Осталась только пара мелочей.
— Дорогой, когда ты меня покормишь, будь так добр, спустись на берег и дойди до писчебумажного магазина «Надежда» у церкви Николы в Плотниках. Там всегда хорошие рождественские открытки, так ты выбери дюжины полторы, а лучше две. Ведь скоро Рождество. Ты знаешь, я человек старомодный и люблю на праздники рассылать открытки тем немногим старым друзьям, что у меня еще остались. Я бы послала Шуру, но боюсь доверять ее художественному вкусу. Твой вкус не не всегда бывает безупречным, но так и быть на этот раз я согласна обойтись без стиля «модерн» и довольствуюсь елочками, заснеженными домиками и девочками с мишкой или кошкой. Да, и еще — принеси мне почитать пару свеженьких криминальных романов кроме Диккенса. Диккенс — замечательный писатель, но крови у него всегда маловато. Когда лежишь в постели с разбитой головой, хочется читать про убийства с морем крови…
— Извращенные вкусы. Мы только что смыли кровь с твоего собственного лба. Неужели крови тебе еще мало? Когда все вокруг в крови, это выглядит несколько неряшливо, ты не находишь?
— И этот человек только что собирался перестать меня пилить и воспитывать! Хорошо, я согласна на компромисс — пусть крови будет немного, но на двух-трех запутанных убийствах в каждом криминальном романе я настаиваю. Яд и удушения, а равно и утопления, тоже подойдут. И вообще, какие могут быть споры? Больная жена, можно сказать, несчастная страдалица, прикованная к одру, попросила принести ей интересную книжечку почитать, и что? Ты кормишь ее нотациями, оскорбляя в лучших чувствах? И кто-то камень положил в ее протянутую руку — так, да? Твой христианский долг, мой милый, — не мотать мне нервы, а бегом бежать в книжную лавку.
— Теперь стопроцентно уверен — жить ты будешь! — улыбнулся Михаил.
Интересно, а на что он рассчитывал? И жить буду и внимания к себе потребую! Да и найдется на свете женщина, которая в подобных обстоятельствах не заставила бы мужа плясать вокруг нее?
Ну вот, теперь вроде бы и все, можно немного вздремнуть, дав отдых больной голове. Тем более что на меня вдруг навалилась страшная слабость. Но, уже засыпая, я вспомнила еще одно очень важное дело.
— Да, Миша, пусть Шура соберет наконец передачу Лидии в тюрьму. Список всего необходимого у меня в ридикюле. Скажи… женская тюрьма… на Новинском… отнесите.
Кажется, я уснула, так и не успев договорить…
Наступал 1912 год. Оставалось еще два с половиной года до рокового выстрела в Сараево, оборвавшего жизнь австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда, и вступления России в Первую мировую войну. Последние два с половиной года мирной и блестящей жизни великой Российской Империи…
После того как Лидия Танненбаум была приговорена судом к пяти годам каторги с лишением прав состояния, предприятие «Франц Вренер Крюднер» было передано в казну, и работа на нем пошла спустя рукава. Только военные заказы, в изобилии посыпавшиеся осенью 1914 года, спасли его от финансового краха.
Патентные изобретения господина Крюднера так и завалялись где-то в чиновничьих кабинетах Петербурга. Лет через пять по понятным причинам о них уже никто и не вспоминал. Однако в 1914 году в Германии при производстве оружия и боеприпасов были использованы идентичные технические разработки. Нельзя исключать, что лейтенант фон Люденсдорф довел-таки свое дело до победного конца, реабилитировав себя в глазах начальства.
Агент германской разведки Паулина Догау, она же Елизавета Эрсберг, Урсула Рихтер и Магда Штакельгрубер, была арестована за шпионаж только в начале 1916 года, когда отношение к иностранным шпионам в России кардинально поменялось. В Российском Уложении о наказаниях к тому времени уже предусматривалась серьезная ответственность за шпионскую и агентурную деятельность, а по законам военного времени пойманную с поличным шпионку просто расстреляли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33