Но до поездки в Потсдам я, пожалуй, все же куплю себе какое-нибудь демисезонное пальто — мои меха оказались весьма утомительными. К тому же посещение знаменитого «Вертгейма» — колоссального магазина, являвшего апофеоз достижений немецкой промышленности, а также живого памятника дешевизне и удобству, — это ведь тоже в своем роде экскурсия, и не менее познавательная, чем места обитания прусских монархов.

Признаюсь откровенно, «Вертгейм» меня просто потряс. Будучи хорошо знакомой с различными торговыми рядами, гостиными дворами и пассажами двух российских столиц, я все же слегка растерялась от размеров этого магазина, напоминающего большой город с проспектами, переулками, закоулками и тупичками, каждый из которых был забит немыслимым количеством товаров.
Ошалев от пестрого мельтешения перед глазами, я долго бродила по этажам «Вертгейма», пока не набрела на отделение дамских пальто, где, почуяв во мне потенциальную покупательницу, которой можно спихнуть дорогостоящий товар, на меня предупредительно-алчно набросились две приказчицы. С их помощью мне легко удалось подобрать подходящую модель, нечто вроде дамского макинтоша, идеально отвечающего стилю «деловая женщина».
Жаль, что в Москве осень уже кончается и вот-вот ударят настоящие холода: оттенок «фейль-морт», то есть цвет опавших листьев, которым отличался мой новый макинтош, был чрезвычайно моден в этом сезоне, а я, если не застряну в теплом Берлине, так толком и не успею поносить свою обнову.
Каракулевое манто я попросила упаковать и по московской привычке хотела было распорядиться, чтобы его отправили, в мою гостиницу. Однако я вдруг осознала две вещи — во-первых, я не знаю, приняты ли подобные услуги в немецких магазинах, и во-вторых, у меня не хватает словарного запаса, чтобы все это выяснить.
Пришлось удалиться с манто подмышкой. Приветливые приказчицы провожали меня нежными улыбками и надеждами на скорую встречу.
Попасть к выходу оказалось не так-то просто, выход из подобного магазина тоже надо еще как следует поискать. Пробираясь мимо бесчисленных витрин и витринок, я невольно соблазнялась на какой-то товар и постоянно покупала то зонтик, то дюжину платков, то шелковые чулки, то помаду, то кружевной палантинчик, то сорочку с вышивкой…
В результате, в скором времени я была увешана, как ишак поклажей, свертками и сверточками (не следует забывать и о манто!), а выход как-то нигде не маячил, хотя по пути следования мне встречались таблички «Ausgang», снабженные стрелками, ведущими куда-то в бесконечность.
Уже совершенно замученная, усталая и потерявшая всякую ориентацию, я добрела до ресторана, затесавшегося среди торговых прилавков. У ресторанной витрины я невольно вспомнила, что толком не позавтракала и мне не мешало бы перекусить и отдохнуть.
Усевшись за ресторанный столик и завалив еще два стула своими покупками, я заглянула в меню. Мое внимание привлекло блюдо под названием «охотничий шницель» (наверное, нечто из дичи), и я сделала заказ.
К моему огромному изумлению, мне принесли большой кусок жирной жареной колбасы. Я замерла над тарелкой, не понимая, что теперь с этим делать, и вдруг услышала над своим ухом русскую речь:
— Мадам прибыла из России? Соотечественников повсюду узнаешь.
Подняв строгий взгляд на нахального ресторанного приставалу из числа соотечественников (на мой взгляд, русское происхождение не делало его поведение более извинительным), я обнаружила, что рядом стоит смеющийся Легонтов.
— Господи, Александр Матвеевич, вы меня когда-нибудь с ума сведете своей любовью к эффектным появлениям. Я уж не чаяла увидеть вас в Берлине!
Признаться, хоть я и сочла нужным немного поворчать, на самом деле долгожданная встреча с Легонтовым вызвала у меня такую радость, что ее оказалось невозможно скрыть. Мое лицо невольно расплылось в улыбке, да и внутреннее состояние напоминало легкую эйфорию.
— До чего же приятно смотреть на ваше безмятежное, как летнее утро, лицо, — ответил мне Легонтов изысканным комплиментом, игнорируя мои пошлые упреки.
— Я так поняла, что операция по захвату патентов увенчалась успехом? Судя по вашему довольному виду, все в порядке?
— В каком-то смысле да, — кивнул Легонтов. — Наш план пока безупречно претворяется в жизнь. Ваши чары в вагоне были потрачены не впустую, и Штайнер потерял последние остатки бдительности. Вот что значит — излишняя самоуверенность. Если бы он ожидал слежки или хоть какой-то борьбы, включилось бы его шестое чувство, и он не мог бы не почуять опасности. Но он ничего подобного не ожидал…
— И теперь документы у вас? — с надеждой спросила я.
— Не совсем. Пока они во избежание проблем спрятаны в надежном месте. Я — не Штайнер и не склонен недооценивать противника. Как говорится, подальше положишь, поближе возьмешь.
Что ж, Александр Матвеевич как обычно был прав.
— Честно сказать, меня и то удивляет, что у нас до сих пор все идет гладко, — продолжил он. — Вероятно, немецким агентам и в голову никогда не могло прийти, что им противостоят дилетанты. Они заподозрили какую-то гораздо более сложную интригу и, дай-то Бог, запутаются в собственных хитросплетениях. Но и нам нельзя терять от успеха голову. Теперь стоит подумать, как вывезти документы из Германии, чтобы не провалиться на самом последнем этапе.
— Как жаль, что не существуют таких маленьких-маленьких фотографических аппаратов, чтобы снять все документы на крошечную пленочку, спрятать ее где-нибудь в нитяных катушках дамского дорожного несессера, а потом, уже в России, увеличить изображение, — размечталась я.
— Подарите идею производителям фототехники. Но пока давайте поговорим о реальных вещах.
— А я уже успела продумать реально возможные варианты и полагаю, что разумнее всего отправить документы через наше посольство дипломатической почтой.
— А вы уверены, что никто из сотрудников посольства еще не завербован немецкой разведкой? — осторожно поинтересовался Легонтов.
— Александр Матвеевич, если подозревать всех и каждого в шпионаже — легко впасть в манию на этой почве. Даже если кто-то и завербован, уверяю вас, мы найдем и честных людей. А нечестные побоятся громкого скандала и не рискнут выкрасть наши бумаги из дипломатической почты. Относитесь к этому делу оптимистичнее! В конце концов, шпионаж — это всего лишь игра с крупными ставками. И кто сказал, что мы не сумеем переиграть своих противников?
— Ах, Елена Сергеевна, вы пока не понимаете, что это отнюдь не игра, что шпионаж — дело опасное, а в случае военных действий, которые могут развязать Россия и Германия, просто-таки смертельно опасное. И нужно быть предельно осторожным.
— Но ведь пока еще Россия не вступила в войну. Хотя, соглашусь с вами, в случае начала военных действий, особенно если Россия и Германия окажутся в противоположных лагерях, а скорее всего именно так и получится, шпионаж будет занятием опасным. А кстати, почему вы так долго не желали встретиться со мной в Берлине? Тоже опасности боялись?
— Представьте себе, да, — не стал отрицать Александр Матвеевич. — Я уже давно разыскал вас и наблюдал за вами издали, пытаясь определить, не следит ли за вами кто-то с немецкой стороны. После нашей дерзкой операции… С осторожностью, знаете ли, не пересолишь.
— Ну и как, следят за мной? — этим вопросом я не могла не заинтересоваться.
— В первый день присматривали, но формально, скорее для порядка, чем всерьез. Вероятнее всего, вас пока не подозревают в причастности к краже документов в вагоне. Сегодня слежку, как я понял, сняли, вот я и рискнул к вам подойти.
— Удивительно, какая в вас проснулась осторожность! А как же я смогу с вами связаться в случае нужды? Я сегодня попытаюсь найти выход на кого-либо из наших дипломатов…
— О! Звучит многообещающе. А каким образом вы намерены искать этот выход?
— Самым естественным путем — по знакомству. Посольство — это уголок России, а в России, если вы еще не забыли, все делается исключительно по знакомству. Надеюсь, кое-какие старые связи мне пригодятся.
— Такая женщина, как вы, — просто находка для любой шпионской сети, — расмеялся Легонтов. — Ейбогу, будь моя воля, я назначил бы вас резидентом.
— Благодарю за комплимент, но все же — как я смогу рассказать вам о результатах моих усилий, если в вашем отеле на Ноллендорфплатц мне появляться запрещено и никакой связи у меня с вами нет?
— Ну, для начала давайте назначим друг другу свидание где-нибудь в людном месте. Если я замечу слежку, я к вам не подойду. А если подойду, стало быть, все в порядке и мы можем разговаривать свободно…
— Какая все-таки у шпионов утомительная жизнь! — у меня невольно вырвался вздох. — Сколько всяких глупых условностей приходится соблюдать. Ладно, сегодня в пять, нет, лучше в шесть часов вечера буду ждать вас в людном месте. Например, у фонтана с Нептуном на Александерплатц у ратуши. Знаете, там такая коротенькая улица — Ратхаусштрассе — отходит от площади и на ней большой фонтан под названием «Нептунбрюннен»… Следить, не притащили ли мы за собой к Нептуну «хвостов», поручаю вам, у меня будут другие дела. До встречи.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Нарушение правил конспирации. — Визит к госпоже Фан-дер-Флит, урожденной графине Тотлебен. — Сплетни из дипломатических кругов. — Одна из обычных историй в моем вкусе. — На кон поставлены интересы России. — Новости из раздела криминальной хроники в позавчерашней московской газете.

Александр Матвеевич, прихватив все свертки и пакеты, а главное — порядком надоевшее мне каракулевое манто, проводил меня, нарушая все правила конспирации, к выходу из «Вертгейма» и усадил в таксомотор. Ворвавшись в гостиницу, я наскоро привела себя в порядок и отправилась выполнять обещание — в свою очередь искать выход на сотрудников русского посольства.
Собственно говоря, слишком долго блуждать в этих поисках я была не намерена, хотя из суеверных соображений не рассказала Легонтову о своих планах.
В Берлине уже несколько лет проживала моя добрая знакомая Елизавета Эдуардовна Фан-дер-Флит, урожденная графиня Тотлебен, муж которой был назначен на должность первого секретаря посольства России (в наше посольство подбирались дипломаты немецкого происхождения или хотя бы обладатели каких-то отдаленных немецких корней и немецких фамилий).
Госпожа Фан-дер-Флит слыла дамой образованной, не чуждой веяний прогресса и близкой феминистским кругам, а все феминистки в нашей необъятной стране знают друг друга почти как жители одной деревни. Попробую нанести визит Елизавете Эдуардовне и попросить у нее помощи…

Елизавета Эдуардовна встретила меня, что называется, с распростертыми объятиями и тут же в разговоре засыпала самыми разнообразными сведениями, в основном невинными сплетнями о российском дипломатическом корпусе.
Нашим послом в Берлине уже давно (настолько давно, что был удостоен упоминания в качестве посла даже у Брокгауза и Ефрона) служил граф Остен-Сакен, старец весьма почтенного возраста — ему перевалило за восемьдесят.
Возможно, политическая ситуация требовала заменить старого графа на этом посту на какого-нибудь молодого, энергичного, способного к сложным политическим интригам дипломата, но Николай Дмитриевич Остен-Сакен был любимцем вдовствующей императрицы-матери Марии Федоровны, да и кайзер Вильгельм относился к старику с большой нежностью и частенько удостаивал его личной беседы.
Граф после приемов во дворце кайзера с гордостью говаривал молодым дипломатам: «Искусству разговаривать с высочайшими особами нужно учиться!», полагая себя ловким политиком, даже если Вильгельм при встрече всего лишь советовал старику поменьше бывать на холоде и беречь здоровье. Впрочем, посол и так выезжал зимой из дому лишь в экстренных случаях, предпочитая принимать всех нужных, с дипломатической точки зрения, людей у себя.
Граф Остен-Сакен обладал огромным состоянием и представлял за рубежом Россию в традициях старого доброго времени — его приемы, балы, сервировка праздничных столов славились на всю Европу. Чтобы не ударить в грязь лицом, он содержал собственных поваров, булочника, буфетчика, кондитера и целый сонм лакеев.
Особенно торжественно Остен-Сакен обставлял Рождество и Пасху. Весь личный состав посольства с женами получал от него подарки, причем не какие-то пустяки, а драгоценности работы Фаберже. Накануне праздника приезжал в Берлин из Петербурга по вызову Остен-Сакена служащий знаменитого ювелира с целым ящиком драгоценностей; посол, знающий толк в ювелириных изделиях, уединялся с ним на целый день и в обстановке строжайшей секретности отбирал подарки для своих подчиненных. При этом ценность подарка возрастала по мере продолжительности службы каждого дипломата в Берлине. Если новички получали драгоценные запонки, то ветеранам посольства доставались роскошные подношения вроде столового сервиза из серебра.
В дни больших дипломатических приемов здание посольства на Унтер ден Линден превращалось в волшебный замок, сияющий тысячами огней и благоухающий ароматом экзотических цветов. На каждой ступеньке парадной мраморной лестницы стояли лакеи в роскошных, расшитых золотом ливреях с гербом Остен-Сакена. Лучшие артисты из России выступали в посольстве с концертами, а венцом вечера обычно был изысканный горячий ужин для нескольких сот приглашенных.
Граф Остен-Сакен старался перещеголять не только прижимистых немецких аристократов, но и двор императора Вильгельма II.
В конце февраля посол в сопровождении большинства дипломатов обычно переселялся в Монте-Карло, а в мае переезжал в Висбаден и возвращался в Берлин только к новому сезону. Но сейчас — поздняя осень и весь состав посольства на месте…

Мне стоило немалого труда прервать речь госпожи Фан-дер-Флит, струившуюся как ручеек. Возможно, если бы я и вправду прибыла в Германию с ознакомительной поездкой, светские сплетни о русском посольстве представляли бы для меня большой интерес. Но сейчас меня интересовали другие, более важные дела.
— Скажите, Елизавета Эдуардовна, а насколько хороши сейчас отношения между Германией и Россией? Я слышала, что проявляется некая напряженность…
— Да, дорогая Елена Сергеевна, этого нельзя не заметить. Отношения между нашими странами за последние годы сильно испортились, хотя посол этому не верит или просто не хочет верить. Признаки охлаждения совершенно очевидны, но граф отмахивается от них и утверждает, что убежден в нерушимости дружбы обеих империй, а если эта дружба рухнет, рухнет и мир в Европе.
— Простите, но что вы называете признаками охлаждения? Какие-то враждебные России действия, может быть, шпионаж?
— Да нет, со шпионажем нам здесь сталкиваться не доводилось, пожалуй, все эти бесконечные разговоры о разгуле шпионажа — просто досужие выдумки!
Я с трудом удержалась, чтобы не вступить с госпожой Фан-дер-Флит в спор, пришлось буквально проглотить уже вертевшиеся у меня на языке слова. Господи, ну до каких же пор мои соотечественники будут столь слепы? Впрочем, в Берлине действительно нелегко столкнуться с германскими шпионами, они все устроились в России…
Елизавета Эдуардовна тем временем говорила:
— Вы понимаете, отношение немцев к нашей стране меняется на глазах, и выражается это пока в каких-то мелочах, но не заметить их невозможно. Например, в прежние годы караул, сменяясь у Бранденбургских ворот, проходил мимо нашего посольства и всегда исполнял под окном у посла наш гимн. И господин посол, услышав первые такты «Боже, царя храни…», вставал у окна, а если позволяла погода, выходил на балкон и стоял вытянувшись, пока звуки гимна не стихнут. А потом этот обычай как-то сам собой вывелся, как вывелось и многое другое, свидетельствующее о проявлении симпатий к России.
— Елизавета Эдуардовна, когда отношения между двумя странами становятся напряженными, военные разведки неизбежно начинают испытывать взаимный интерес. Я должна попросить вас о помощи. Вернее, не столько даже вас лично, сколько кого-нибудь из аккредитованных в Берлине русских дипломатов.
— Боже, Елена Сергеевна, что с вами случилось, если вы ищете защиты в посольстве?
— Лично со мной пока ничего не случилось. Но я оказалась косвенно причастна к истории со шпионажем…
Понимая, что мои слова звучат совершенно дико, я взглянула в лицо госпожи Фан-дер-Флит. На нем застыла растерянность. Я продолжила:
— Видите ли, одна из моих многочисленных протеже, девица прогрессивных взглядов, служила в Москве на немецкой фирме. Мне сложно рассказать вам в двух словах всю предысторию дела, но ее шефа убили, чтобы похитить у него патенты важных изобретений, имеющих военное значение, да и сама она чудом избежала смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33