– Да ничего подобного. Я просто сообщил вам о том, когда именно это произошло. Сразу после землетрясения. Она работала учительницей в Вэлли, и ее школа развалилась чуть ли не до основания. Детей перевели в другую школу, и в районе Вэлли лишние учителя стали не нужны. Ей предложили оплачиваемый годичный отпуск, она согласилась и уехала из города.
– Она испугалась нового землетрясения – или, быть может, вас?
Кармен внимательно на него посмотрела.
– С чего бы это ей меня пугаться?
В его голосе прозвучал вызов, и секундой позже он это осознал.
– Не знаю. Я просто задаю вам вопросы. Скажите, у нее были основания вас бояться?
Босх заколебался. Этого вопроса он прежде никогда себе не задавал.
– Если вы имеете в виду физическое насилие, то скажу сразу: нет, в этом смысле она меня нисколько не боялась и не имела для этого никаких оснований.
Кармен Хинойос кивнула и записала чтото в своем блокноте.
– Послушайте, – возмутился Босх, – все это никак не связано с тем, что случилось на прошлой неделе.
– Так почему она от вас уехала? По какой причине?
Он почувствовал прилив злости и отвернулся. Теперь все так и пойдет, подумал он. Эта женщина будет задавать ему неприятные вопросы, норовя поглубже забраться в душу.
– Я не знаю.
– Подобный ответ в этом кабинете не принимается. Лично я считаю, что вы знаете, почему она ушла. А если не знаете, то по крайней мере догадываетесь и имеете коекакие соображения на этот счет. Должны иметь.
– Она узнала, кто я такой.
– Узнала, кто вы такой? Что вы хотите этим сказать?
– Об этом надо ее спрашивать, потому что это она так сказала. К сожалению, она сейчас в Венеции. Той, что в Италии.
– А что, повашему, она имела в виду?
– Мои соображения не имеют никакого значения. Эти слова произнесла она, она же от меня и ушла.
– Только не пытайтесь мне противодействовать, детектив Босх, очень вас прошу. Поверьте, я тоже хочу, чтобы вы вернулись к работе. Как я уже говорила, моя миссия – помогать людям. В данном случае я помогаю вам, но вы стараетесь помешать мне. Вы трудный человек.
– Может, и она пришла к такому выводу. А может, я и вправду такой.
– Сомневаюсь, что здесь все так просто.
– А я иногда именно так и думаю.
Она посмотрела на часы и наклонилась к Босху, явно недовольная результатами сеанса.
– Я понимаю, детектив, насколько неуютно вы себя здесь чувствуете. Но чтобы добиться результата, нам придется вернуться к этой теме. Поразмышляйте об этом на досуге. Самое главное – попытайтесь облечь свои чувства в слова.
Она немного подождала. Думала, что он, возможно, заговорит, вставит хоть слово. Но он промолчал.
– Давайте еще раз попробуем поговорить о случившемся на прошлой неделе. Насколько я понимаю, это происшествие было както связано с убийством проститутки, которым вы занимались.
– Да, это так.
– Убийство было жестокое?
– "Жестокое" – просто слово. Все зависит от смысла, который в него вкладывается. Иначе говоря, все зависит от точки зрения.
– Положим. Скажите в таком случае: с вашей точки зрения, это было жестокое убийство?
– Да, жестокое. Но убийства почти всегда сопряжены с жестокостью. Когда человека убивают, это уже само по себе жестоко.
– И вы, значит, арестовали подозреваемого и отвезли в отдел?
– Да. Мой напарник и я. То есть нет. Подозреваемый добровольно согласился проехать с нами, чтобы ответить на вопросы по этому делу.
– Как вы думаете, это убийство задело вас сильнее, чем, скажем, предыдущие дела такого рода?
– Возможно. Не знаю точно.
– Ну а если задело, то по какой причине?
– Вы, вероятно, хотите узнать, отчего это я вдруг проникся таким сочувствием к проститутке? Так вот, ничего подобного не было. Я сочувствовал ей ничуть не больше, чем другим жертвам. Но, начав работать в убойном отделе, я взял на вооружение одно правило.
– Какое?
– Все важны, или никто не важен.
– Объясните.
– А тут и объяснять нечего. Как я уже сказал, в таких делах все жертвы равно важны, то есть для меня не важно, кто они. Иными словами, я приложу максимум усилий, чтобы раскрыть убийство, вне зависимости от того, будет ли это проститутка или жена мэра. Вот каким правилом я руководствуюсь.
– Понятно. Теперь давайте вернемся к этому конкретному делу. Мне хотелось бы услышать, что произошло после ареста и какие у вас были основания, если они, конечно, были, для насильственных действий на территории подразделения "Голливуд".
– Мои слова записываются на пленку?
– Нет, детектив. Все, что вы здесь говорите, защищено врачебной тайной. Когда наши сеансы закончатся, я передам свои рекомендации заместителю начальника управления Ирвингу. Детали этих сеансов никогда и ни при каких обстоятельствах обнародованы не будут. Рекомендации, которые я составляю, обычно занимают не более половины страницы и выдержек из диалогов с пациентами не содержат.
– Но тем не менее эти полстранички решают людские судьбы.
Кармен не ответила. Глядя на нее, Босх думал, что этой женщине можно довериться. Однако весь его предыдущий опыт и чутье детектива говорили обратное – никому доверять нельзя. Она, казалось, поняла всю сложность дилеммы и молча ждала, когда он заговорит.
– Так вы, значит, хотите услышать мою версию этой истории?
– Хочу.
– О'кей. Я расскажу вам, что произошло.

* * *

На обратном пути Босх курил, хотя ему требовалось выпить, чтобы успокоить нервы. Но, посмотрев на часы, он решил, что для бара еще рановато, закурил вторую и покатил домой.
Свернув с шоссе на улицу Вудро Вильсона, он оставил машину на обочине за полквартала от дома, захлопнул дверцу и зашагал по тротуару. До его слуха долетали негромкие звуки фортепьянной музыки: ктото из соседей наигрывал на пианино чтото классическое, но кто играл и из какого дома доносились звуки, он так и не понял. А все потому, что плохо знал своих соседей и уж тем более не имел представления, у кого из них может быть пианино. Поднырнув под желтую запрещающую ленту, окружавшую по периметру его собственность, он проник в дом через гаражную дверь.
Оставлять машину за полквартала от дома и скрытно пробираться в свое жилище стало для него привычкой. После землетрясения госинспектор объявил его дом "опасным для проживания", обтянул желтой лентой и приговорил к сносу. Но Босх, игнорируя эти постановления, вскрыл распределительный щит и вновь подключил электричество.
Его небольшой деревянный дом, обшитый досками из розовой сосны, покоился на стальных пилонах, вмурованных в скальную породу горного хребта СантаМоника, который выступил из земной коры в мезозойскую и кайнозойскую эры в результате глубинных геологических процессов. Стальные пилоны с честью выдержали недавнее землетрясение, но часть крепежных болтов выскочила из гнезд или сломалась, в результате чего вся постройка сместилась и "сползла" вниз по склону дюйма на два. Этого хватило, чтобы нанести жилым помещениям значительные повреждения. Все внутренние деревянные конструкции перекосило, оконные и дверные рамы потеряли прямоугольную форму, стекла вылетели, а входную дверь заклинило так, что, пожелай Босх ее открыть, ему пришлось бы вызвать полицейский танк, снабженный тараном. Дверь гаража, которую перекосило меньше прочих, Босх открыл ломиком. Теперь она служила ему главным входом.
Босх заплатил подрядчику пять тысяч долларов, чтобы строители с помощью домкратов приподняли дом, передвинули его на те злосчастные два дюйма и установили на прежнее место. Потом строители должны были заново прикрепить деревянные конструкции к стальным пилонам новыми, особо прочными болтами. Вставлять стекла, ремонтировать и заменять оконные и дверные рамы Босх решил самостоятельно в свободное от работы в убойном отделе время. Он приобрел справочник по плотницкому ремеслу и руководствовался его советами в этой новой для него деятельности. Иногда ему приходилось переделывать работу по нескольку раз, но он особо не расстраивался. Более того, обнаружил, что эта деятельность доставляет ему немалое удовольствие и даже имеет терапевтический эффект. Со временем физический труд стал своего рода отдушиной, желанной передышкой на его жизненном пути детектива убойного отдела. Перекошенную входную дверь и дверную раму он ремонтировать не стал, решив оставить в качестве символического памятника могучим силам природы. В будущем он собирался пользоваться задней дверью.
Несмотря на все усилия Босха, его дом продолжал числиться среди зданий, предназначенных к сносу. Строительный инспектор Гауди, отвечавший за ту часть холма, где жил Босх, не хотел вычеркивать его жилище из черного списка. Как только Босх это понял, между ним и инспектором началась своеобразная игра в прятки. Чтобы противник не смог его обнаружить и вручить ордер о выселении, Босх приходил и уходил тайно и вел себя в собственном доме словно шпион, проникший в здание иностранного посольства. Окна на фасаде он заклеил черной, не пропускавшей свет пленкой и постоянно следил, нет ли поблизости инспектора. Гауди стал его Немезидой.
Кроме того, Босх нанял адвоката, который должен был оспорить эдикт настырного инспектора.
Из гаражной пристройки можно было пройти на кухню, куда Босх и направился. Он открыл холодильник, достал банку кокаколы и, вдыхая холодный воздух морозилки, исследовал взглядом ее содержимое, надеясь обнаружить чтонибудь съестное. Он отлично знал, что есть в холодильнике, но продолжал шарить глазами по полкам, словно надеясь неожиданно наткнуться на забытый бифштекс или куриную грудку. Это был его ежевечерний ритуал, как и у большинства мужчин, живущих в одиночестве. Об этом он тоже знал.
Усевшись за стол на открытой веранде заднего двора, он сжевал сандвич с пятидневной черствости хлебом и ломтиками мяса из разных упаковок и запил еду кокаколой. Он с удовольствием прибавил бы ко всему этому пакет картофельных чипсов, поскольку знал, что скоро снова захочет есть, но чипсов у него не было.
Поднявшись с места, он подошел к ограждению веранды и посмотрел вниз на Голливудфриуэй – машин стало гораздо меньше, как это всегда бывает в понедельник вечером. К счастью, Босху удалось выбраться из нижнего города буквально за несколько минут до часа пик. А значит, не следует засиживаться на сеансах полицейского психолога. Согласно графику, он должен был встречаться с этой женщиной в 15.30 по понедельникам, средам и пятницам. Интересно, нет ли у Кармен Хинойос привычки затягивать сеансы? Или она исполняет свою миссию строго с девяти до пяти?
Со своего высокого насеста на горе он видел почти все дороги, уходящие от шоссе в северном направлении через КауэнгаПас к СанФернандовэлли. Прокручивая в мозгу разговор с психологом, он пытался понять, осталась ли довольна проведенным сеансом Кармен Хинойос, но сконцентрироваться на этих мыслях так и не смог. Он рассеянно следил за двумя автомобилями, мчавшимися по дороге с примерно равной скоростью, прикидывая, который из них быстрее преодолеет прямой как стрела участок трассы длиной около мили. Когда одна из машин пересекла финишную линию, которую он мысленно начертил у поворота на Ланкершимский бульвар, Босх подивился, какой чепухой занята его голова.
– О Господи! – только и сказал он, отвернувшись от открывавшегося с веранды вида на шоссе.
Его отстранили от работы, и благоустройство дома вряд ли спасет его от грозящей душевной пустоты. Босх вернулся на кухню, открыл холодильник и достал бутылочку пива "Генри". Как только он ее откупорил, затренькал телефон. Звонил его напарник Джерри Эдгар, и этот звонок на время вырвал его из гнетущей тишины.
– Ну, Гарри, как дела в Чайнатауне?
Поскольку каждый коп втайне опасался, что в один прекрасный день сломается на работе и будет вынужден посещать терапевтические сеансы в поведенческой научной секции полицейского управления ЛосАнджелеса, официальное название этого подразделения в полиции почти никогда не упоминалось. По этой причине пройти курс в ПНС на сленге полицейских означало "съездить в Чайнатаун". А поскольку офис ПНС находился на Хиллстрит, обычно говорили, что у полицейского, ездившего туда на сеансы, "Хиллстритсиндром". Шестиэтажное здание банка, на верхнем этаже которого размещался офис, называли "пятьдесятодинпятьдесят". И это был не адрес и не номер дома, а кодированное полицейское обозначение психически больного человека. Нейтральные цифровые обозначения, подобные этому, копы использовали, чтобы понизить уровень бытовых фобий в обществе, да и в своей собственной среде тоже.
– В Чайнатауне все прошло просто великолепно, – с сарказмом произнес Босх. – Тебе тоже надо какнибудь попробовать. Я, к примеру, после сеанса неожиданно для себя стал пересчитывать машины на шоссе.
– Хорошо, что ты оттуда не сбежал.
– Это точно. Ну а у тебя что новенького?
– Паундс наконец сделал это.
– Что именно?
– Свел меня со своим парнем.
Босх помолчал, переваривая сказанное. Новость здорово его расстроила. Все его прежние страхи навсегда потерять работу в убойном отделе снова к нему вернулись.
– Неужели?
– Говорю тебе – сделал. Утром мне дали новое убийство. И Паундс прикрепил ко мне одного из своих сосунков. Бернса.
– Бернса? Который занимается автоугонами? Да ведь он никогда не работал в убойном отделе. Он вообще расследовал хоть одно ППЛ?
Детективы в полицейском управлении ЛосАнджелеса делились на две большие группы. Одна занималась раскрытием преступлений против собственности, а другая – против личности. Группа ППЛ специализировалась на убийствах, изнасилованиях, вооруженных грабежах и тяжких телесных повреждениях. Детективы из ППЛ считались специалистами более высокого класса, а потому посматривали на парней из ППС свысока и называли их "бумагомарателями" и "бумажными душонками". И в этом имелся известный резон, поскольку преступлений против собственности было такое множество, что детективы из ППС едва успевали составлять рапорты. Преступников они арестовывали редко, а серьезных расследований почти не проводили. У них простонапросто не было для этого времени.
– Этот парень всегда был бумагомаракой, – сказал Эдгар. – Но Паундсу на это наплевать. Ему нужен в убойном отделе тихоня, который воды не замутит, и Бернс как раз такой парень. Думаю, с благословения Паундса он закинул удочку насчет перехода в убойный, как только распространился слух о твоем временном отстранении.
– Ну и черт с ним. Рано или поздно я вернусь в отдел, а Бернс – к своим угонщикам.
Прежде чем заговорить снова, Эдгар выдержал паузу, словно Босх сморозил явную глупость.
– Ты и вправду веришь в это, Гарри? Паундс ради тебя и пальцем не шевельнет. А уж после того, что случилось, тем более. Когда он приставил ко мне Бернса, я ему сказал: "Может, не надо так спешить? Может, я всетаки дождусь возвращения Босха?" А он мне в ответ: "Боюсь, что ждать тебе придется долго. Пока не состаришься".
– Так и сказал? Пусть тогда тоже проваливает ко всем чертям. Слава Создателю, у меня есть еще в управлении двоетрое друзей.
– Ирвинг до сих пор перед тобой в долгу, не так ли?
– Возможно, не он один.
Босх не стал развивать эту мысль, решив сменить тему. Конечно, Эдгар был его партнером и все такое, но близким другом, которому доверяешь абсолютно и при всех обстоятельствах, так и не стал. Босх играл в этом боевом содружестве роль наставника и как бы снисходил до Эдгара, позволяя ему прикрывать себя со спины. Но на улице без взаимного доверия нельзя, не то быстро отправишься к праотцам. Другое дело – управление. В его стенах Босх не доверял ни единой живой душе. И было бы странным довериться кому бы то ни было сейчас.
– И какое же дело тебе досталось? – спросил Босх, переключаясь на другой предмет.
– Как раз собирался об этом рассказать. Странное какоето дело. И убийство странное, и то, что за ним последовало. Нас вызвали в один дом в СьерраБонита. Было примерно пять утра. Местный житель сообщил, что услышал звук, похожий на приглушенный выстрел. Прихватил охотничью винтовку и отправился на разведку. Кстати сказать, нам уже звонили по поводу квартала СьерраБонита, говорили, что видели там наркоманов. Ну так вот. Этот парень с винтовкой наготове направляется к своему гаражу – гараж находится на заднем дворе – и видит, что из открытой двери его машины свешиваются чьито ноги. Машина, заметь, припаркована перед гаражом...
– И что же? Домовладелец выстрелил в непрошеного гостя?
– Тото и оно, что не выстрелил, а пошел по подъездной дорожке к своей машине.
1 2 3 4 5 6 7 8