— Да, в этом году я отказываюсь кое от чего, Стенли, да не в обиду тебе или кому другому будет сказано, — ответил Лютер.
— Так, значит, это правда?
— Да, правда. Нас здесь не будет.
Стенли хмуро проглотил кусок, затем оглядел сандвич со всех сторон, прикидывая, где бы откусить следующий. Он не был боссом, всего лишь управляющим и партнером. Лютер же был полноправным партнером вот уже шесть лет. И никто, ни один сотрудник «Уайли и Бек» не мог оказать на него давления.
— Что ж, прискорбно слышать. Джейн очень расстроится.
— Я черкну ей записку, — пообещал Лютер.
Нельзя сказать, что ежегодное празднество проходило столь уж ужасно. Нет, нормальный обед в старом ресторанчике в центре города, хорошая еда, вполне приличные вина, несколько тостов, а далее оркестр и танцы допоздна. Ну и, разумеется, черный галстук. Дамы из кожи вон лезли, чтобы переплюнуть одна другую роскошью нарядов и драгоценностей. Джейн Уайли была восхитительной женщиной и, уж конечно, заслуживала лучшего мужа, чем Стенли.
— И в чем же причина? — осведомился Стенли.
— Мы в этом году вообще отказались от традиционного праздника, Стенли. Ни елки, ни подарков, ни всей этой мишуры. Сэкономили, и на эти деньги отправляемся в десятидневный круиз. Блэр все равно уехала, а нам не мешает передохнуть. Но в будущем году все наверстаем, а если не в будущем, так через год.
— Ведь Рождество наступает каждый год, верно?
— Да уж, точнее не скажешь.
— А ты похудел.
— Сбросил десять фунтов. Пляжи ждут.
— Шикарно выглядишь, Лютер. Даже загораешь, я слышал.
— Ну так, чуть-чуть. Иначе просто изжарюсь на солнце.
Стенли отхватил изрядный кусок ветчины с хлебом и листиками салата. На секунду он замер с ошметками салата на губах, затем началось пережевывание.
— Недурная идея, — пробурчал он.
Мечты Стенли об отпуске не шли дальше недели в пляжном домике, сущей развалюхе, поскольку за тридцать лет он не вложил в него ни цента. Однажды Лютер с Норой были его гостями и провели совершенно чудовищную неделю. Уайли отвели себе главную спальню, а их поместили в «гостевой» — узенькой каморке с жесткими деревянными лежаками и без кондиционера. Стенли с утра до вечера накачивался джином с тоником и даже ни разу не вышел позагорать.
И вот он наконец ушел с набитым ртом, но едва Лютер поднялся, как в кабинет зашел Янк Слейдер.
— Уже почти пять тысяч двести баксов, старина, — объявил он, — Конца и края этому не видно. Абигайль только что потратила шестьсот долларов на платье к рождественскому обеду. Не понимаю, почему нельзя надеть то же, что в прошлом году? Но спорить бесполезно. Туфли обошлись в сорок. Сумочка — еще девяносто. Шкафы забиты сумочками и туфлями, но попробуй только слово сказать! Если так пойдет и дальше, семью тысячами в этом году не обойтись. Пожалуйста, возьми меня с собой в круиз.
Вдохновленный Лютером, Янк продолжил говорит о нанесенном семейному бюджету ущербе. Окончательный результат был пока не ясен, но перспективы самые мрачные.
— Ты мой герой, — снова сказал он и ушел так же быстро и неожиданно, как пришел.
«Все они мне просто завидуют, — подумал Лютер. — До праздника еще целая неделя, а сумасшествие нарастает с каждым днем. Вот они и завидуют. Прямо лопаются от зависти. Но кое-кто вроде Стенли отказывается это признавать. А другие, подобно Янку, откровенно гордятся мной».
Идти загорать было уже поздно. Лютер подошел к окну с видом на город и холодный дождь. Серое небо, голые деревья, несколько сухих листиков отчаянно трепещут на ветру, на улицах пробки. Просто чудесно! Он самодовольно похлопал себя по плоскому животу, потом спустился в туристическое агентство и распил с Биф баночку диетической колы.
* * *
При звуке звонка Нора соскочила с «Загар-матраса» и схватила полотенце. Она не слишком любила потеть и терла себя с неукротимым пылом.
На ней было узенькое красное бикини — такой купальник выглядит просто шикарно на молоденьких стройных моделях из каталогов. Она знала: ни за что не наденет его на людях, но Лютер настоял на покупке. Просто запал на эту модель и пригрозил, что закажет сам. Купальник был не слишком дорогой, и Нора решилась.
Она взглянула в зеркало и даже немного покраснела, увидев себя в столь вызывающе открытом купальнике. Нет, конечно, она похудела. И загорела вполне прилично. Но чтобы оправдать этот наряд, надо было морить себя голодом лет пять как минимум и до седьмого пота заниматься в спортивном зале.
Она быстро оделась, натянув брюки и свитер прямо поверх бикини. Лютер клялся, что загорает нагишом, но сама она раздеваться не собирается.
Даже одетая, она чувствовала себя неловко. Купальник жал в интимных местах, и ходить в нем, надо сказать, было не слишком удобно. Ей не терпелось добраться до дома, сбросить дурацкую вещицу и залезть в ванну с горячей водой, чтобы лежать там долго-долго.
Нора благополучно выбралась из торгового центра, свернула за угол и лицом к лицу столкнулась с преподобным Дью Забриски, священником. Он был обвешан пакетами и сумками с покупками, в то время как у нее в руках не было ничего, кроме пальто. Он был так бледен, а она вся раскраснелась. Он ощущал себя вполне комфортно в старом твидовом пиджаке, пальто, черной рубашке с воротничком-стойкой. Норе же ужасно мешал купальник, а трусики вроде бы начали сползать.
Они сдержанно обнялись.
— Мне вас так не хватало в прошлую субботу, — заметил преподобный Дью с долей упрека и даже раздражения в голосе.
— Мы были очень заняты, — ответила Нора и провела ладонью по вспотевшему лбу.
— Вы в порядке, Нора?
— Да, все отлично, — ответила она.
— Похоже, у вас отдышка.
— Просто много ходила, — ответила она, солгав самому священнику.
Он почему-то взглянул на ее туфли. Интересно, что он ожидал увидеть? Неужели кроссовки?
— Мы можем поговорить? — спросил Забриски.
— Да, конечно, — кивнула Нора.
Неподалеку от лестницы пустовала скамья. Преподобный подхватил сумки и свалил их в кучу возле скамьи. Нора села, и маленький красный купальник, подарок Лютера, снова дал о себе знать. На этот раз, видимо, сползла бретелька, а трусики держались на честном слове. Последнее осложнение возникло, очевидно, потому, что она похудела и слаксы обтягивали не слишком плотно.
— Ходят разные слухи, — тихо и многозначительно начал Забриски.
У преподобного была раздражающая привычка наклоняться при разговоре к самому лицу собеседника. Нора то закидывала ногу на ногу, то поджимала их, но все эти ухищрения ни к чему хорошему не приводили.
— Какие еще слухи? — пробормотала она.
— Буду с вами предельно откровенен, Нора. — Он придвинулся еще ближе. — Из надежного источника я узнал, что вы с Лютером решили в этом году не праздновать Рождество.
— Ну, в каком-то смысле да.
— Сроду не слыхивал ничего подобного, — скорбно произнес священник. Можно было подумать, что Крэнки свершили некий новый, еще неведомый ему грех.
Нора боялась пошевелиться, но все равно создавалось впечатление, что она буквально выпадает из одежды. На лбу снова выступили капельки пота.
— Вам нехорошо, Нора? — спросил священник.
— Нет, все отлично, у нас полный порядок. И мы по-прежнему чтим Рождество. Знаем, что надо праздновать рождение Христа. И всегда его праздновали. Просто в этом году все так сложилось — Блэр уехала, а мы с Лютером решили передохнуть.
Он долго и сосредоточенно обдумывал услышанное, Нора снова заерзала на скамье.
— Немного странно все это, вам не кажется? — произнес священник, разглядывая гору пакетов у скамьи.
— Да, пожалуй. Но мы в полном порядке, Дью, честное слово. Мы счастливы и здоровы, просто решили устроить себе в этом году передышку. Вот и все.
— Слышал, вы уезжаете.
— Да, в круиз. На десять дней.
Он задумчиво погладил бороду, точно не был уверен, одобряет ли подобное решение.
— Ну а полуночную службу вы, надеюсь, не пропустите? — улыбнулся он.
— Ничего не могу обещать, Дью.
Преподобный отец покровительственно похлопал ее по коленке, и они распрощались. Нора выждала, пока он не скроется из виду, и только после этого собралась с духом встать со скамьи. И поспешила вон из этого торгового центра, проклиная Лютера и красное бикини.
* * *
Дочь двоюродной сестры жены Вика Фромейера слыла в местной католической церкви активисткой, руководила там большим детским хором, который накануне Рождества выходил на улицы петь гимны. Пара телефонных звонков — и ангажемент был получен.
С неба падали редкие снежинки, концерт начался. Хор встал полукругом у ворот, под газовым фонарем, и по сигналу затянул «О, славный город Вифлеем». Увидев Лютера, подсматривающего в щель между шторами, дети радостно замахали руками.
Вскоре позади хора собралась целая толпа: соседские ребятишки, чета Бекер и клан Трогдонов в полном составе. А потом по чьей-то наводке явился репортер из местной газеты. Понаблюдал за действом несколько минут, затем нажал кнопку звонка Крэнков.
Лютер резко распахнул дверь, готовый врезать как следует незваному гостю. Хор в этот момент затянул «Белое Рождество».
— Вы мистер Крэнк? — спросил репортер.
— Да. А вы кто?
— Брайан Браун из местной газеты. Могу я задать вам несколько вопросов?
— Это о чем?
— О том, как и почему вы отказались от Рождества.
Лютер взглянул на толпу, собравшуюся возле дома. Один из этих людей позвонил в газету. Один из его соседей донес на него. Может, Фромейер, а может, Шёль.
— Говорить с вами не буду, — заявил Лютер и захлопнул дверь у газетчика перед носом. Нора снова была в душе, Лютер спустился в подвал.
Глава 10
Лютер предложил пообедать в «Анджело», их любимом итальянском ресторанчике. Находился он на первом этаже старого здания в самом центре города, вдали от толп, ярмарок и торговых центров. И в пяти кварталах от улицы, по которой обычно проходили парады. Самое подходящее место и время немного отдохнуть от Хемлок-стрит.
Они заказали салат под легким майонезом, спагетти с томатным соусом. Ни мяса, ни вина, ни хлеба. Нора побывала уже на семи сеансах в «Вечном загаре». Лютер собирался пойти в десятый раз, и вот, потягивая через соломинки газированную воду, они наслаждались тем, что выглядят такими свежими и поздоровевшими в сравнении с другими бледнолицыми посетителями. Одна из бабушек Лютера была наполовину итальянкой, и теперь его загар вполне соответствовал средиземноморским генам. Загорел он гораздо лучше Норы, коллеги и друзья уже начали замечать и даже обсуждать это. Но ему было наплевать. Ведь уже все знали, что они отправляются в круиз.
— Начинается, — сказала Нора, взглянув на часы.
Лютер сверился со своими. Семь вечера ровно.
Каждый год от Парка ветеранов через центр города проходил рождественский парад. Всякий раз одно и то же: низкие платформы на колесах, пожарные автомобили, марширующие оркестры. Шествие всегда замыкал Санта-Клаус — он ехал в санях, подаренных клубом «Деловые люди», в сопровождении эскорта из восьми толстых храмовников на мини-мотоциклах. Шествие огибало западную часть города и проходило вблизи Хемлок-стрит. Каждый год последние восемнадцать лет Крэнки с соседями выстраивались вдоль улиц, по которым проходил парад, и делали из этого целое событие. Но и это торжество намерены были обойти вниманием в этом году Лютер с Норой.
На Хемлок-стрит будут бесноваться ребятишки, распевать хоры. Возможно, по их улице будут носиться байкеры с криками «Свободу снеговику!», а самые зловредные маленькие террористы будут втыкать перед их домом плакаты и таблички с оскорбительными надписями.
— Как пройдет рождественский обед на фирме? — поинтересовалась Нора.
— Да как обычно. Тот же ресторан, те же официанты, та же телятина, то же суфле. Слейдер сказал, что Стенли напьется как сапожник еще во время коктейлей.
— Ни разу не видела его трезвым во время коктейлей.
— И толкнет ту же речь: большие усилия, расширение и развитие — словом, та же белиберда, что и каждый год. Назовет «Уайли и Бек» большой дружной семьей, скажет спасибо всем и каждому в отдельности и все такое прочее. Рад, что нас там не будет.
— А еще кто-нибудь из ваших пропускает Рождество?
— Слейдер говорил, будто бы Мопин из аудиторской не придет.
— Интересно, в чем будет Джейн?
— Обязательно спрошу Слейдера. Уверен, он ведет дневник.
Принесли салаты, и они набросились на нежный молодой шпинат, словно оголодавшие беженцы. Потом спохватились, добавили немного майонеза, соли и перца, и ели уже медленно и небрежно, точно еда нисколько их не интересовала.
На «Принцессе острова» еду подают круглосуточно и без ограничений. Лютер уже мечтал, что будет есть там, пока не лопнет.
Неподалеку от их столика расположилась с кавалером хорошенькая молоденькая девушка с красивыми темными волосами. Увидев ее, Нора отложила вилку.
— Как думаешь, с ней все в порядке, Лютер?
Лютер покосился на соседку:
— С кем?
— С Блэр.
Он дожевал шпинат и в очередной раз задумался над вопросом, который жена задавала по три раза на дню.
— Она в полном порядке, Нора. И замечательно проводит время.
— Ей ничто не угрожает? — Еще один стандартный вопрос, точно он, Лютер, мог знать, что может угрожать его дочери в этот момент.
— За тридцать лет Корпус мира не потерял ни одного добровольца. Поверь, Нора, они очень осторожны. А теперь давай ешь.
Она повернула тарелку с зеленью, присмотрелась, взяла кусочек, затем, похоже, потеряла к блюду всякий интерес. Лютер доел свою порцию до последнего кусочка и покосился на тарелку супруги.
— Ты будешь доедать? — спросил он.
Нора придвинула к нему свою тарелку, и через секунду она опустела. Принесли спагетти. Жена придвинула к себе блюдо, поковыряла вилкой, съела немного. Потом вдруг остановилась и поднесла вилку почти к самому лицу. Внезапно она положила ее и сказала:
— Совсем забыла.
Лютер усердно жевал.
— Что забыла? — Поднял глаза. Лицо жены искажал страх. — Что такое, Нора? — повторил он.
— Скажи, разве судьи приходят не после парада?
Тут и Лютер вспомнил. Тоже отложил вилку, правда, ненадолго, отпил глоток воды и с тоской уставился в пустоту. Да, все верно, так и есть.
После парада члены Комитета парковых и рекреационных сооружений объезжали улицы города на специальной платформе, которую тащил за собой тягач, и инспектировали уровень готовности горожан к Рождеству. Они также раздавали призы — «За самый оригинальный дизайн», «За самое нарядное освещение» и так далее. А самой нарядно украшенной улице выдавался специальный приз. Хемлок-стрит выигрывала голубую ленту дважды.
Год назад их улица заняла второе место лишь по той причине, что на двух домах из сорока двух не было снеговиков. А Боксвуд-лейн, что в трех кварталах к северу, неожиданно отличилась, там выставили совершенно ослепительный ряд леденцовых тросточек. Улицу вполне можно было переименовать в Кэнди-Кейн-лейн, и награду присудили ей. Потом целый месяц Фромейер рассылал соседям памятные записки.
Обед был испорчен вконец, они лениво и без аппетита ковыряли спагетти вилками, убивая время. Затем последовали две чашки кофе без кофеина, его тоже пили медленно, как могли. Когда ресторанчик опустел, Лютер расплатился, и они не торопясь поехали домой.
Разумеется, Хемлок-стрит снова проиграла. В рассветной полутьме Лютер подобрал газету и просто окаменел от ужаса при взгляде на первую полосу. Там были перечислены победители: Черри-авеню — первое место, Боксвуд-лейн — второе, Стэнтон — третье. Особо были отмечены заслуги Трогдона, он умудрился украсить свой дом и двор более чем четырнадцатью тысячами лампочек и занял почетное четвертое место в конкурсе праздничного освещения.
В центре страницы был размещен большой цветной снимок дома Крэнков, сделанный с приличного расстояния. Лютер долго и внимательно изучал фотографию, пытаясь определить угол, под которым она была сделана. Создавалось впечатление, что съемка велась с воздуха, откуда-то сверху.
Дом ближайших соседей Бекеров приветливо светился разноцветными огнями. По другую сторону улицы лужайка и дом Керров были четко очерчены гирляндами из тысяч красных и зеленых лампочек.
А дом Крэнков был темен.
К востоку у Фромейеров, Ньюджентов и Глэдисов все сверкало и переливалось огнями, на крышах величественно восседали снеговики. На западной стороне так и сияли во всем своем рождественском великолепии дома Дентов, Слоунов и Беллингтонов.
Только дом Крэнков был мрачен и темен.
— Шёль, — еле слышно проворчал Лютер. Снимок был сделан с противоположной стороны улицы. Уолт Шёль разрешил фотографу влезть на крышу своего двухэтажного дома и сделать снимок оттуда широкоугольным объективом. Наверняка при активной поддержке всей улицы.
Под снимком была напечатана короткая заметка. Начиналась она с заголовка «БЕГСТВО ОТ РОЖДЕСТВА». Ниже следовал текст:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15