Да-да, раньше, в
«добрачный период», я почти искусственно вызывал у себя эту сладкую мае
ту, под которую так хорошо курилась сигарета и пился Smirnoff Ц мое любимое пой
ло в то время. Любимое и такое редкое, ибо Smirnoff тогда продавался только в «ва
лютах». Были такие «магазинчеги для KRUTыx»: аналог сталинских торгсинов, ка
к их описывает Булгаков. Помните, когда Бегемот и Коровьев приходят в Тор
гсин и устраивают в нем тарарам, попутно вбивая в кадушку с сельдью керче
нской отборной задницу жулика, выдающего себя за иностранца, а на самом д
еле какого-нибудь цеховика-кустаря или просто начальника вагона-ресто
рана. Интересно было бы узнать у автора, кем же на самом деле был этот «фио
летовый иностранец»?! Но не узнаем, не узнаем мы с вами об этом никогда, ибо
находится Михаил Афанасьевич «в местах столь удаленных, что вызволить е
го оттуда не представляется возможным». Я, впрочем, надеюсь, все же узнать
. Позже увидимся, может быть…
Итак, я жаждал общества, общества кого-то, кто сможет понять и принять мен
я с моим смешным горем, которое казалось тогда для меня огромным и наибол
ее значимым, чем что бы то ни было. И я направился к телефонной будке, котор
ую в то время еще не снес Кес…

Адские одноклассники и Дим
а Христос

Подмосковье, где-то недалеко от Ногинска. Зимние сумерки наступают еще р
аньше, чем обычно, потому что идет метель. Очень сильная, густая, пронзител
ьная метель, и кажется, что эти летящие со скоростью пули снежинки никогд
а не коснутся земли, а вот так и будут лететь по одной им известной траекто
рии и в конце концов вновь вернутся на небо в этом белом и бессмысленном х
ороводе. Я иду по огромному белому полю, вокруг ничего не видно, и лишь из-з
а леса изредка падают багровые отблески солнца. Потом и они уже перестаю
т появляться, и мир вокруг меня начинает стремительно погружаться во мра
к. Подсознательно не желая оставаться в этой холодной мгле, я закуриваю с
игарету, зажимаю ее в кулаке, и согревает меня эта маленькая красная точк
а и дарит иллюзию защитного круга. И, точно как в дьяволовой хрестоматии, з
а границей этого круга начинают свою инфернальную пляску бесы. Колючие с
нежные стрелы впиваются мне в лицо, я начинаю вглядываться в лики танцую
щей нежити. Неужели?! Я узнал! Конечно, это он…
Мне тридцать лет, и все эти тридцать лет меня окружали люди. Почему-то так
получалось, что все они оставили в моей душе след. С Валентином мы шли разн
ыми дорогами, но почти всегда хоть сколько-нибудь проходили рядом, на рас
стоянии рукопожатия, или удара кулака, или автоматного выстрела. Мы учил
ись с ним в одной школе с первого класса. Наше знакомство состоялось на то
ржественной линейке 1 сентября. Мы увидели друг друга первый раз в жизни и
сразу подрались. Все остальное время, вплоть до выпускного вечера, сопер
ничество между нами постоянно тлело, но я ему благодарен. Слышишь, Валек, я
благодарен тебе! Если бы не ты, то я бы остался увальнем и тюфяком, а ты меня
разозлил. Крепко разозлил, но плясать под твою дудку я так и не стал, как не
стал и одним из вас. Помнишь, как ты однажды сказал мне: «Закон семьи Бухан
цевых: борзеешь Ц получи!» Было это, кажется, тоже в первом классе. А потом
школьная десятка, которую я уже почти не помню. Я ходил в музыкальную школ
у, а вы бегали по улице допоздна. Ты, Хан, окончивший свои дни где-то на зоне
Салехарда в возрасте 25 лет. Кес, Кисель, Серега Киселев Ц лучший футболис
т района, надежда всех физруков всех времен, бездарно спившийся и сторча
вшийся. Он на каком-то ржавом угнанном корыте въехал в ту самую телефонну
ю будку, влетев во двор на полном ходу. В будке находилась женщина, мать тр
оих детей, а Кес был до того загашенный, что он даже не остановился, а, переп
ахав далее по траектории детскую площадку, на которой, к счастью, никого н
е оказалось, вырвался на шоссе, и его еще долго ловили озверевшие «гайцы»,
стреляя ему по колесам и матерясь в громкоговорители. Я впервые переступ
ил порог боксерского клуба, а вы зарабатывали свой авторитет в уличных д
раках и пробовали курить. Я впервые влюбился в Юлечку Кравцову, ту самую, к
оторая теперь замужем не то за премьер-министром, не то просто-министром
Испании или Португалии, не помню, и ездил на электричке к ней в Реутово, а в
ас вызывали повесткой в ГУВД по делу об изнасиловании. А помнишь, как мы в
последний раз буквально бились во время выпускного вечера? Лица у нас бы
ли похожи на томатные пиццы, и никто не смог нас разнять. А потом наши доро
ги разбежались. И вот как-то спустя пару лет я вышел из метро и увидел тебя,
выталкивающего свое стосорокакилограммовое тело из «шестисотого» «Mercedes
». Мы сдержанно поздоровались, и ты было начал разговаривать в этой поган
ой бандитской манере, но осекся и перешел на нормальный язык. Я сказал тог
да:
Ц Валек, ведь у тебя нет будущего!
А ты, усмехнувшись, ответил:
Ц Зато есть настоящее.
А потом ты стал правой рукой в банде Мансура, которого застрелил СОБР во в
ремя штурма его квартиры. А еще через полгода вы сидели на хазе, в девятиэт
ажке на улице Молостовых, туда ворвались рубоповцы, все твои закинули ру
ки за голову, а ты потянулся было за упавшей сигаретой и получил пулю в сер
дце. Валя, пока, Валя. Ты потанцуй со своими прозрачными корешами, а я еще по
живу.
Вот кружится в хороводе призраков тот храбрец-ополченец, который выстре
лил бабушке в глаз. А бабушка-армянка ничего плохого не сделала, она прост
о стояла в голодной очереди, в голодной сухумской очереди за хлебом, а ты,
подлец, ее убил ни за что. Зато быстро сообразил, что без суда и следствия т
ебя расстреливать не имеют права. Я твое мнение не учел, извини.
Был. Был такой эпизод в моей жизни, но пускай он так для меня эпизодом и ост
анется.
Бесы кружатся, кольцо стягивается вокруг меня все плотнее и плотнее. Я уж
е чувствую их прозрачные ледяные пальцы на своем горле.
Ц А-а-а-а-а-а-а!!!
Толчок, свет, открыл глаза, будка прямо передо мной. Тьфу ты, опять лезет в г
олову черт знает что. Рывком дверь на себя. Где «двушка»? В прорезь ее. Так, к
ому звонить-то? Диме? Да пошел он!
Дима. Дима Румянцев. Человек, который всегда останется в моей светлой пам
яти. Еще один покойник из моей юности. Дима заслуживает того, чтобы посвят
ить ему несколько строк.
Димин отец в начале девяностых годов работал в администрации Ельцина. Жи
л Дима вместе с родителями на Новом Арбате в одной из «высоток», там, где с
ейчас находится «Спортбар». В этой квартире, не слишком шикарной по ныне
шним временам, но роскошной для начала девяностых, наша университетская
компания собиралась довольно часто. Бывала там и Маргарита, которая с пр
исущей ей дурью, тактично именуемой эксцентричностью, делала вид, что се
йчас сиганет с перил общего балкона вниз, с высоты 23-го этажа Ц это был ее
любимый трюк. Она забавлялась, видя, как я буквально зеленею от страха за н
ее, да и оттого, что я всегда боялся высоты. Мой постоянный кошмар, еще с дет
ства преследующий меня во сне, Ц это короткий полет вниз, с крыши многоэт
ажного дома. Дима тоже любил заигрывать со смертью. Часто, слишком часто э
тот человек говорил о потустороннем, в глазах его постоянно жила печаль,
он читал Библию и какие-то чернокнижные манускрипты. То ли на древнехалд
ейском, то ли на санскрите. А вообще-то, он знал восемь языков, а вместе с ан
глийским, который он выучил и стал прекрасно разговаривать на нем всего
за полгода, и все девять. Человеком он был настолько неординарным, что я до
сих пор не верю всем своим воспоминаниям, считая, что что-то на моем жестк
ом диске преднамеренно приукрасило самое себя, а что-то само себя создал
о. Мы впервые встретились на последнем вступительном экзамене, и я пораз
ился тому, какое отталкивающее впечатление произвел на меня этот худой б
ледный червяк. Именно так я подумал, когда впервые увидел его. На «картошк
е» мы познакомились ближе. Я тогда был одержим околомистическими идеями
. Почитывал Гурджиева, Амфитеатрова, Блаватскую и, разумеется, Мильтона. В
каком-то разговоре я ввернул словечко «сатана» и моментально поймал его
заинтересованный, да что уж там, крайне заинтересованный взгляд. Он обра
тился ко мне с чем-то, с чем-то таким, очень интересным для меня тогда. Я, впо
лне со знанием предмета, ответил. Это ему понравилось. Мы сели на какое-то
бревно и проговорили запоем более четырех часов. Мы говорили и не могли н
адивиться на то, сколько в каждом из нас интересного друг для друга. Общие
интересы. Что может быть благодатнее этой почвы, на которой зреют семена
будущей дружбы. Я пил из этого источника моего юношеского сумасшествия,
и чем больше я пил, тем более увеличивалась моя жажда. От общения с такими
людьми наступает духовный передоз, продлить который и хочется, и страшно
оттого, что понимаешь, что можно перейти некую границу и… не вернуться на
зад. Так вот, мы постоянно находились на этой границе. Каждая наша беседа з
аканчивалась подходом вплотную к самой черте. Оба мы чувствовали это и, к
ак по команде, умолкали. Мало-помалу тема Люцифера, антихриста и прочей че
рнухи начала раздражать меня, ибо, несмотря на весь свой нигилизм, в душе я
всегда был христианином, а Димино убеждение в собственных оккультных сп
особностях вызывало у меня глухое раздражение. Причем Дима утверждал, чт
о я одарен, «ну уж никак не меньше его». В своей секте, о которой я расскажу п
озже, он отвел мне почетное второе место. Однажды я решил проверить, прост
о ради шутки, прав ли он. Для этого я просто закрыл глаза и представил силу
эт Диминого тела. На черном фоне немедленно высветились фиолетовым цвет
ом зоны в районе почек, головы и легких. Особенно ярким фиолетовое свечен
ие было в районе легких. Не ведая сам, что творю, я стал мысленно посылать в
эту область золотые лучи-стрелы и обалдел оттого, что через несколько ми
нут Дима, который до этого казался спящим, вдруг сел на соседней кровати, а
спали мы в бараках, в спальнях по шесть-семь человек, и, держась одной руко
й за голову, а другую положив на грудь, стал раскачиваться взад и вперед, т
яжело дыша.
Ц Что с тобой?
Ц Не понимаю, что это, но я с трудом отражаю какие-то желтые стрелы, которы
е грозят впиться мне в грудь, Ц сквозь зубы ответил он.
Стоит ли говорить о том, что остаток ночи я не сомкнул глаз, переживая целу
ю вереницу ощущений. Здесь было и недоумение, все еще граничащее с невери
ем в собственные силы, и воспоминания о чудесном излечении мною же на рас
стоянии Дианы Поздняковой, дочери погибшего впоследствии генерала Поз
днякова, которая была когда-то моей девушкой и однажды пожаловалась по т
елефону на серьезное недомогание, вызванное простудой, а я, любивший ее т
ак сильно, пылающий к ней такой чистой и мощной страстью, никогда более не
посещавшей меня, положил трубку, закрыл глаза, напрягся и мысленно истор
г из себя силу, которая, как мне казалось, должна была бы помочь ей, и действ
ительно, через полчаса она перезвонила и с изумлением сказала, что «все п
рошло». Под утро, когда я уже начал путать явь и забытье, я пришел к выводу, ч
то все это зашло слишком далеко, что я увяз в каком-то сатанинском промысл
е, и если я теперь же не вылезу из него, то не вылезу никогда. Утром я сказал
о своих мыслях Диме, он посерьезнел и ответил, что мне пришла пора узнать «
самое главное».
С торжественным видом Дима объявил мне, что он не кто иной, как «новый месс
ия», а я «апостол Симон, то есть Петр». Есть еще несколько «апостолов», и ко
гда нас таких наберется определенное, он не знает, какое точно, количеств
о, то мы совершим что-то очень важное и «всем нам будет очень хорошо». Приз
наться, я до сих пор надеюсь, что Дима не имел в виду необходимость предать
ся групповому анальному пороку…
Вот таким человеком был Дима. На первый взгляд Ц это, разумеется, персона
ж палаты номер шесть, но поверьте мне, человеку, который знал его близко дв
а с лишним года, Ц это был действительно великий человек. Да, в нем была тр
усость, лесть, какая-то «жалкость», но это был его «кожух», а вот внутри… И н
е надо тут стараться провести психоанализ, не поддается это психоанализ
у, уж поверьте мне! Слишком много было в этом человеке противоречий, недос
казанности, категоричности и гордости. Во мне же, вопреки моему «апостол
ьскому» предназначению, рос протест против Диминых убеждений. И вот одна
жды, во время нашей традиционной прогулки по вечерней Москве, где-то возл
е Политехнического музея я не выдержал и высказал Диме все то, что копило
сь во мне так долго. Я обвинил его в лжепророчестве и лжемессианстве, насм
еялся над его аскетизмом среди окружавшей его роскоши, поставил его пере
д некоторыми, как мне казалось, доказывающими его неправоту фактами и по
чувствовал, как возле нас что-то лопнуло с оглушительным звуком. Взгляну
в в глаза Димы, я вдруг понял, что совершил, наверное, первую непоправимую
ошибку в жизни: я потерял Диму навсегда. Без него было хуже, чем с ним. Его гл
аза выражали какую-то неподдельную скорбь, которую я с присущим мне цини
змом расценил как «театр одного актера». Он наклонил голову, вздохнул и, т
ихо проговорив: «Опять я ошибся», Ц ушел из моей жизни. Нет! Мы, разумеется
, здоровались, о чем-то говорили, даже шутили. Но что-то, что мне потом так хо
телось вернуть, ушло навсегда.
Мы сидели с Маргаритой в «Галерее» Ц дешевенькой, но милой кофейне на Лу
бянке. Она пила «Martini», а я сидел напротив, подперев руками подбородок, и слуш
ал ее рассказ о страшной Диминой смерти. Маргарита и здесь оказалась вер
на себе. Вынеся свой комплекс старой девы на первый план, она поведала мне
, что, после того, как она дважды отказала Диме стать его женой, тот женился
с горя на «какой-то бурятке» и уехал из Москвы «куда-то в сибирскую глушь
». Там Димин папа, ушедший к тому времени из администрации Ельцина и возгл
авивший то ли банк, то ли еще что-то подобное, выстроил молодым большой кр
асивый дом. Настоящее шале среди дивной прибайкальской природы. Однажды
бурятка уехала куда-то по делам. Дима остался один, а в дом залезли грабит
ели-наркоманы. Они страшно избили Диму и кинули его в подвал, где он неско
лько часов пролежал на бетонном полу. Бурятка, обнаружив его, немедленно
позвонила папе в Москву. Тот примчался на заказном самолете спустя неско
лько часов. Диму решено было везти тем же чартером опять же в Москву, но пе
релета он не перенес. Произошло все это в 2003 году.
От осознания того, что все эти годы, вспоминая Диму, я злобствовал и негодо
вал, порицал его, а его уже не было здесь, я заплакал. Искренне и без сил оста
новиться. Я вдруг понял, как много я потерял и как много я испортил тогда, у
Политехнического музея. Иногда, когда мне бывает особенно грустно, когда
я выезжаю по утрам в городскую суету, то, поднимая глаза и смотря в свинцо
вое московское небо, я вижу на нем лицо Димы. Он смотрит на меня так же, как п
осмотрел тогда, у музея, и я машу ему рукой, а он кивает мне в ответ.

Кач

Итак, Дима отпал сам собой. К тому времени сцена у Политехнического музея
уже случилась, и конструктивизма, в случае подобного звонка, ожидать не п
риходилось. Оставался Кач. Ему я и набрал.
Кач Ц это прозвище, которое дал ему другой забавный персонаж. По имени Са
ша Кайданский, а по кличке Рязве. Если поменять слоги местами, то получает
ся буквально Зверя, ну или Зверь, так он сам себя называл. Как показали впо
следствии некоторые достаточно суровые события, звери тоже бывают разн
ыми. Этот тянул разве что на шакала, но об этом опять же позже.
А Кач «в миру» звался, да и зовется поныне, Женей. И это не менее забавный, че
м Дима, субъект, но в своем роде. Еще один мой сокурсник, ставший после того
памятного звонка моим родственником. Познакомились мы там же, в единстве
нной поточной аудитории социологического факультета МГУ после вступит
ельного собеседования по математическому анализу. Я и до этого замечал в
коридорах факультета огромную треугольную фигуру с большим орлиным но
сом-клювом. Перед этой громадиной, как перед авианосцем, выводя его в откр
ытое море, семенил маленький буксир, профессор Городецкий, заводя «авиан
осец» то в бухту «История Ц вступительный экзамен», то в гавань «учебна
я часть», то в док «деканат», и, видимо, очень успешно, если мы встретились с
ним после прохождения всех вступительных экзаменов и число вступитель
ных баллов у нас было одинаковое. Как затем выяснилось, буксир «Городецк
ий» вывел в открытое море множество «судов» большого и малого тоннажа. В
том числе и Диму. Он тоже был моим сокурсником.
1 2 3 4 5 6 7