А когда это самое тело повернуто спиной к самому жаркому огню во всей Англии… Сынок, тут нет ничего нового. Такими пулями одно время пользовалась французская полиция. Они антисептические, растворяются, их не приходится извлекать с риском для жизни, подстрелив, скажем, грабителя. Но если она попадет в сердце, разит насмерть не хуже свинцовой.
Он повернулся и указующе махнул рукой:
— Имел ли оригинальный кинжал Луиса Плейга точно такой же диаметр, как пуля, выпущенная из револьвера 38-го калибра? А? Сожгите меня па костре, не поверю. Дартворт попросту заточил острие до нужных размеров, ни на миллиметр не ошибся. Сам, дурак, выпилил на токарном станке пулю из осколка той самой «соляной» скульптуры, о которой Тед совершенно невинно рассказывал Кену и Мастерсу. На резце остались следы каменной соли. Поскольку выстрела никто не слышал, он был сделан либо из пневматического оружия, — лично я так бы и сделал, — либо из обычного пистолета с глушителем. Склоняюсь к последнему — в маленькой комнатке жгли курения, чтобы не слышался запах пороха. Наконец, выстрелить можно было в большое пустое отверстие для замка, хотя, собственно, дуло оружия 38-го калибра точно соответствует переплету решеток, которыми забраны все четыре окна. Кто-нибудь наверняка вам рассказывал, что окна расположены высоко под крышей. Если — я говорю, если — кто-то сумел забраться на крышу…
Во дворе раздался чей-то крик, визг. Голос Мастерса рявкнул: «Смотри!» Громко прозвучали два выстрела, и в тот же момент Г.М. оттолкнул столик и тяжело зашагал к двери.
— Вот каков был план Дартворта, — проворчал он. — Но стрелявший шутник стал убийцей. Открой дверь, Кен. Боюсь, убийца улизнул…
Я поднял шпингалет, отодвинул щеколду и распахнул дверь. Во дворе мельтешили лучи фонарей. Мимо нас в лунном свете прошмыгнул пригнувшийся силуэт, бросился к нашей двери, мы шарахнулись в сторону, фигура развернулась, мелькнула игольчато-тонкая вспышка, потом что-то ударило чуть ли не прямо в лицо. В клубах порохового дыма мы разглядели Мастерса с большим фонарем в руке, гнавшегося за бежавшей, петлявшей по двору фигурой. Г.М. взревел, перекричав остальных:
— Ох, проклятый дурак, неужели вы не обыскали…
— Вы не сказали, что надо арестовать, — задыхаясь, прокричал в ответ Мастерс. — Ничего не сказали… Ребята, вперед! Окружайте! Теперь он со двора не уйдет… Не выберется…
Другие фигуры, мигая длинными лучами, помчались вокруг дома.
— Взяли дьявола! — крикнул кто-то из темноты. — Загнали в угол…
— Нет, не взяли, — возразил высокий, чистый голос.
Клянусь, по сей день вижу во вспышке выстрела женское лицо, победно и презрительно открытый рот, когда она пустила последнюю пулю себе в лоб и беспомощно рухнула у стены, за кривым деревом, над закопанным Луисом Плейгом… Во дворе воцарилось полное молчание, клубился белый дым в лунном свете, слышались медленные шаги подходивших мужчин.
— Дайте-ка мне фонарь, — попросил Г.М. инспектора. — Джентльмены, — произнес он с каким-то горьким удовлетворением, — подойдите взгляните на самую блистательную злодейку, которая долго будет являться в кошмарах старому ветерану. Не бойтесь, Холлидей, возьмите фонарь.
Яркий фонарь, трясущийся в руках Дина, осветил бледное лицо у стены, до сих пор сохранившее ироническую усмешку…
Он пригляделся, широко тараща глаза.
— Но… кто это? — удивился Дин. — Клянусь, я эту женщину никогда не видел…
— Видел, сынок, — заявил Г.М.
Я вспомнил снимок в газете, моментальный, нечеткий, расплывчатый, и сам едва расслышал свой голос:
— Это… Гленда Дартворт. Вторая жена… Но Холлидей прав — он никогда ее не видел…
— Да нет, все ее видели, — возразил Г.М. и громко добавил: — Просто не узнали в облике Джозефа.
Глава 20
— Меня больше всего угнетает, — проворчал Г.М., кипятя воду на газовой плитке в умывальной комнате при своем кабинете, что было категорически запрещено, — больше всего меня огорчает, что я не увидел полной картины днем раньше… Вы, болваны, естественно, не рассказали мне все, что знали. Только прошлым вечером и нынешним — верней, вчерашним — утром я получил возможность толком проанализировать с Мастерсом все детали, после чего мне захотелось дать себе хорошего пинка. М-м-м. Всемогущего Бога из себя разыгрывал…
Было около двух часов ночи. Мы вернулись в кабинет Г.М., разбудив ночного дежурного и с большим трудом преодолев четыре лестничных пролета до Гнезда Филина. Дежурный растопил камин, а Г.М. решил приготовить горячий пунш с виски, чтобы отпраздновать окончание дела. Мы с Холлидеем и Фезертоном сидели за письменным столом в ветхих креслах, когда он пришел с кипятком.
— Раз ты ухватился за основную нить, что Джозеф — это и есть Гленда Дартворт, остальное легко распутать. Вокруг этой истории было столько всего накручено, что я просто начал спотыкаться… Была и еще одна проблема. Теперь я понимаю…
— Ну, погоди, — проворчал майор, пытаясь раскурить сигару. — Как это может быть? Мне хотелось бы знать…
— Узнаешь, — оборвал его Г.М., — как только удобно усядемся. По мнению ирландцев, надо взять крутой кипяток — минуточку, — потом сахар… готово!
— А еще, — добавил Холлидей, — как же она попала во двор пару часов назад, кто выстрелил в окно и, прежде всего, как убийца забрался на крышу…
— Сперва выпьем! — приказал Г.М.
Когда пунш был отведан, получив высокую оценку за качество, Г.М. стал более разговорчивым. Устроившись так, чтобы настольная лампа не светила в глаза, он со вздохом облегчения забросил на стол ноги и принялся бубнить в свой стакан:
— Забавно, что Кен со стариной Дюраном из Парижа случайно наткнулись на разгадку, которая сразу бы решила все дело, если б им хватило ума правильно вычислить женщину. Однако они набросились на бедную миссис Суини… На мой взгляд, вполне естественно, ибо обугленный труп Джозефа лежал на столе в морге с кинжалом в спине.
Сынок, в принципе твоя теория абсолютно верна. Гленда Дартворт была очень умной, целеустремленной дамой, она стояла за спиной Дартворта, сделав его тем, кем он стал, и, будь это необходимо для успеха их игр, преобразилась бы в индейца-чероки. К сожалению, вы остановились па миссис Суини и дальше не пошли. А это непременно следовало сделать. Почему? Потому что миссис Суини никогда особой сообразительностью не отличалась, никогда не имела возможности наблюдать за всеми действующими лицами, незаметно совершая стратегические ходы. Она просто сидела дома, занималась хозяйством, оставаясь для слабоумного малого уважаемой домовладелицей. Но Джозеф — если вы согласны считать его подозреваемым — постоянно был на виду, постоянно находился в центре событий, поскольку считался медиумом. Он был необходимым и незаменимым, ему все было известно, ничто от него не ускользало. Ты получил решающий ответ, Кен, когда твоя подруга перечислила пьесы, в которых блистала Гленда Дартворт. Помнишь?
— «Двенадцатая ночь» Шекспира, — кивнул я, — и «Прямодушный» Уичерли.
— Виола! — присвистнул Холлидей. — Минуточку! Ведь это Виола в «Двенадцатой ночи» переодевается в парня и сопровождает героя…
— Угу. Вдобавок я заглянул в «Прямодушного», — фыркнул Г.М., — поджидая вас нынче вечером в каменном домике. Куда делась книжка? — Он выудил ее из кармана. — Героиня этой пьесы, Фиделия, делает то же самое. Вещь на редкость забавная и увлекательная. Сожгите меня на костре, в шестьсот семьдесят пятом году автор основывался на зубодробительных шотландских анекдотах… Вдовушку Блэкакр прозвали «шотландской грелкой». Хе-хе-хе. Ну ладно… Никак нельзя считать случайным совпадением, что в этих пьесах Гленда играла именно такие роли. Если бы вы, тупицы, были хоть чуточку образованнее, то гораздо быстрее обратили бы на нее внимание. Однако…
— Давай ближе к делу, — прохрипел майор.
— Хорошо. Ну, признаюсь, мы слишком поздно об этом узнали. Поэтому начну сначала, изложив историю, которая давным-давно была бы разгадана, наткнись я сразу на Джозефа. Допустим пока, будто нам неизвестно, что Гленда Дартворт изображала Джозефа, вообще ничего не известно; просто сидим размышляем над фактами…
Итак, выясняется, что у Дартворта был сообщник, которому предстояло помочь ему инсценировать нападение призрака Луиса Плейга. Этот самый помощник украл из музея кинжал. Маленький фокус с вертевшейся и дергавшейся головой — так, предполагалось, вертел ею заболевший чумой Луис Плейг — должен был привлечь внимание охранника. Дартворт знал, что газеты ухватятся за такую деталь, и его идея получит широкую огласку. Мы выяснили даже, как было совершено настоящее убийство: с помощью пули из каменной соли, пущенной кем-то с крыши через одно из зарешеченных окон. Если бы Дартворт вытер резец токарного станка, если бы Тед совершенно случайно не упомянул о соляной скульптуре, мы потерпели бы поражение. Господи! — покаянно охнул Г.М., поспешно хлебнув пунша. — Сожгите меня на костре, я боялся, что вы догадаетесь сами… Боялся! — Он бросил па нас пылающий взгляд. — Если бы кто-нибудь испортил эффектное выступление, пускай меня повесят, я бросил бы это дело. Я охотно согласился помочь, но позвольте ветерану действовать по-своему, иначе он не станет играть. М-м-м. Я велел Мастерсу не пробовать пулю на вкус, чтобы он не распознал соль, после чего даже его мозги, может быть, заработали бы. Фу… Ах… Да.
Ну, это все, что на тот момент было известно. На этих основаниях предстояло искать убийцу.
Присмотримся и увидим то, что бросается прямо в глаза: наиболее вероятный сообщник, а может быть, и не только сообщник, — Джозеф. Почему бы не заподозрить его и не вытащить за ушко на солнышко?
Во-первых, потому, что парень, по-видимому, слабоумный, употребляет наркотики, находится полностью под влиянием Дартворта, определенно накачан по уши морфием после совершенного убийства.
Во-вторых, нам рассказывали, будто Дартворт держал его для прикрытия своей деятельности, о которой сам Джозеф ничего не знал и не ведал.
В-третьих, у него было идеальное алиби — он все время сидел и играл с Макдоннелом в карты.
Г.М. усмехнулся, с невероятным трудом раскурил свою трубку, вдохнул утешительный дым и снова рассеянным взглядом уставился вдаль.
— Слушайте, парни, план был гениальный. Изначально очевидная картина скрылась за многочисленными намеками, домыслами и фактами. Люди говорили: «Бедный Джозеф, его, несомненно, подставили». Ох, знаю. Какое-то время я и сам так думал. А потом задумался. Забавно, но, перечитав показания, я увидел, что ни один из членов кружка, знавших Джозефа почти год, до того вечера ни разу не заподозрил его в наркомании. Это открытие буквально всех ошеломило. Допустим, Дартворту с Джозефом удавалось успешно скрывать порочное пристрастие последнего, хотя это не так-то легко, по суть в том, что, в принципе, не было необходимости постоянно накачивать медиума наркотиками. Зачем перед каждым сеансом вводить ему морфий, ведь это очень дорогостоящий, рискованный и сложный способ погружения в сон, что можно сделать гораздо дешевле и проще с помощью обычных лекарств из аптеки, не опасаясь тяжелых последствий? Зачем это было нужно? В результате Дартворт получил наркомана, который в любую минуту может проболтаться и выдать секреты. Почему он просто не гипнотизировал Джозефа, если парень такой восприимчивый? Меня удивил столь нелепый, ненужный, бессмысленный способ достижения вполне легкой цели. Дартворт просто мог посадить парня в кабинку медиума, приказав сидеть тихо, пока хозяин дергает за ниточки. Для этого даже не требуется погружать полудурка в сон.
Поэтому я спросил себя: слушай, кто первый сказал, будто он наркоман? Впервые об этом рассказал сержант Макдоннел, который расследовал дело, и больше никто, пока свидетельство не подтвердил сам Джозеф, явно невменяемый и бормочущий всякую чепуху.
И тут я подумал, ребята, что из всех фантастических, сомнительных, подозрительных деталей, выяснявшихся в деле, случай Джозефа хуже всего. Во-первых, он признался, будто стащил тайком у Дартворта шприц для подкожных инъекций и морфий и вколол себе дозу. Согласитесь, дьявольски не правдоподобно…
— Будь я проклят, Генри, — вставил майор Фезертон, поглаживая седые усы, — ты же сам говорил в этом вот кабинете, что он кололся с ведома Дартворта…
— И вас не поразила сразу же ошибочность моего утверждения? — язвительно спросил Г.М., который терпеть не мог, когда ему указывали на ошибки. — Хорошо, хорошо, признаю, я сначала не разобрался, но разве это не бросается в глаза всем и каждому? По словам Джозефа, Дартворт боялся кого-то из присутствовавших в доме и посадил его следить за ними. Это Джозеф сказал Кену и Мастерсу, такова была его легенда. Ну можно ли себе представить большую глупость, чем позволить своему охраннику по уши накачаться морфием? Как ни крути, полная чушь. Вообще не похоже на правду… Впрочем, есть другое объяснение, настолько очевидное и простое, что не сразу пришло мне в голову. Предположим, старина Джозеф вовсе не наркоман, предположим, остальные правы, тогда у нас остается только его собственное признание, которому мы слишком легко поверили. Предположим, он выдумал такое оправдание, чтобы отвести от себя подозрения. Может быть, позже ввел себе дозу морфия, ибо подлинные физические симптомы нельзя симулировать, хотя хороший актер способен изобразить внешние признаки наркомании: трясущиеся руки, блуждающий взгляд, судороги, бессвязный лепет… К тому же все инстинктивно считают, что, кроме настоящего наркомана, никто себя таковым никогда не признает. Чистая психология, и очень неплохая.
Так вот, я сидел и думал, как уже было сказано…
И говорю себе: слушай, примем это за рабочую гипотезу, поищем подтверждение. Если она окажется правильной, то, к примеру, докажет, что Джозеф далеко не такой идиот, как прикидывается, и тогда сей персонаж предстанет перед нами в довольно зловещем свете.
Снова посмотрим на его легенду. Он сказал, будто Дартворт нервничал, опасаясь нападения одного из членов кружка. По всем прочим свидетельствам, Дартворт ничуть не боялся идти в домик… если вообще чего-то боялся, он не думал, что именно там его подстерегает опасность… Ну ладно. Я разгадал его план, как уже говорил: разыграть нападение при помощи сообщника. Но если сообщником был один из членов кружка, собравшихся в передней комнате, разве стал бы Дартворт специально приказывать Джозефу за ними следить? Господи помилуй, джентльмены, ведь сторож мог увидеть сообщника, поднять шум — словом, спутать карты! Как ни рассматривай показания Джозефа, они весьма сомнительны. Но именно такая история его выгораживала, если тем самым сообщником был он сам, если он убил Дартворта вместо того, чтобы подыгрывать ему, а после убийства вколол себе морфий, чтобы обеспечить алиби.
Рассматривая сейчас эту весьма опасную личность, исследуем вторую причину, по которой мы его не подозревали, — утверждение, будто он лишь прикрывал Дартворта, принимая на себя вину за ошибки. И вновь, кто его высказал? Один Макдоннел, который вел расследование, а Джозеф подтвердил. Мы поверили, чтоб мне провалиться, покорно поверили! Поверили, будто Джозеф в полузабытьи вертелся вокруг, все дела прокручивал Дартворт, а парень ничего об этом не знал.
Потом я вспомнил каменную цветочницу…
Дым наших сигар и курительных трубок смешивался с паром, поднимавшимся от миски с пуншем. В сумерках за горевшей настольной лампой лицо Г.М. приобрело сардоническое выражение. Ночное такси резко просигналило на тихой набережной. Холлидей подался вперед:
— Вот что мне хочется знать! Проклятая цветочница сорвалась с верхнего этажа или еще откуда-то и едва не разбила мне голову, черт побери. Мастерс весьма легкомысленно и снисходительно объявил это старым, избитым трюком. Правильно. Однако старый трюк чуть меня не прикончил, и если его проделал мерзавец Джозеф… или Гленда Дартворт… если она это сделала…
— Ну конечно, сынок, — тяжело махнул рукой Г.М. — Плесните мне еще микстуры отца Флаэрти. М-м-м. Ха. Спасибо. Давай вспомним тот момент. Ты с Кеном и Мастерсом стоял рядом с лестницей, да? Фактически спиной к ней. Верно. А мимо проходили майор, Тед Латимер и немного отставший Джозеф. Так? Скажи, какой там пол?
— Пол? Каменный. Каменный или кирпичный… По-моему, каменный.
— Угу. Но вы ведь в тот момент стояли в конце прихожей, где остался еще старый пол. Из прочных досок, да? Они совсем расшатались, лестница тряслась, так?
— Да, — подтвердил я, — помню, как скрипел пол под ногами у Мастерса.
— А лестничная площадка находилась прямо над головой молодого Холлидея. А перила там были? Да-да. Старый трюк Энн Робинсон. Знаете, как бывает в старых прихожих с шаткими лестницами: наступишь случайно на самую ненадежную доску — и лестница дрогнет, на площадке задрожат перила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27