Г.М. высунулся в окно и презрительно фыркнул. Он не любил автобусы, особенно когда они набирают скорость, срезая углы, и именно поэтому демонстрировал свое презрение. В случайном просвете между машинами он зловеще зыркнул на полицейского, дежурившего на площади Ватерлоо, что совсем не понравилось Мастерсу. Мы ехали в полицейской машине, и он заявил, что ему совершенно не хочется, чтобы люди подумали, будто уголовный розыск взял город в кольцо и патрульные переглядываются между собой. Поднимаясь по Джеймс-стрит, проезжая по шумной Пикадилли, двигаясь к северу мимо покосившихся тихих домов, мы молчали. Возле Беркли я мысленно представил майора Фезертона на высоком табурете, за стойкой бара, снисходительно посмеивающегося над юной леди, которой поправилось, как он танцует, а за спиной каждого персонажа, причастного к трагедии, постоянно маячила фантастическая укоризненная физиономия леди Беннинг. «Чувствую, скоро что-то случится…» Озабоченные слова инспектора плохо вязались даже со зловещей тишиной на Чарлз-стрит. Тем не менее…
Кто-то стучал в двери дома под номером 25, нажимая в промежутках на кнопку электрического звонка. Завидев нашу машину, неизвестный сбежал с лестницы, выскочил под уличный фонарь, и мы узнали сержанта Макдоннела, мокнувшего под дождем.
— Дверь никто не открывает, сэр, — доложил он. — Дворецкий, видно, принял меня за очередного газетного репортера. Сегодня они его целый день караулят.
— Где мисс Латимер? — рявкнул Мастерс. — Что случилось: она не пришла или ты из чрезмерной любезности не потребовал, чтобы она пришла? — Меня поразило, что инспектор обращается со своим подчиненным совершенно иначе, чем с нами. — Сэр Генри особенно хотел видеть ее. В чем дело?
— Ее дома не было. Пошла куда-то разыскивать Теда и до сих пор не вернулась. Прошу прощения, сэр… я сам ее прождал полчаса, вернувшись с Юстонского вокзала. Сейчас все расскажу. Нас с ней обоих сильно встревожил телефонный звонок…
Г.М., по-черепашьи вытянув шею, выглянул в окно машины, слегка сбив при этом набок цилиндр и сделав несколько недружелюбных замечаний. Когда обстоятельства разъяснились, он проворчал:
— Ну и что? — Г.М. с трудом выбрался из машины, заковылял по лестнице, взревел так, что наверняка было слышно на Беркли-сквер: — Откройте дверь, черт возьми! — И с размаху всей тушей ударил в нее.
Эффективно. Где-то зажегся свет, дверь открыл довольно бледный мужчина среднего возраста, который нервно объяснил, что репортеры выдают себя за представителей закона.
— Ладно, сынок, — проговорил Г.М. неожиданно скучным и равнодушным тоном. — Принеси-ка стул.
— Сэр?
— Стул. На котором сидят. А! Вот.
Прихожая была высокой и узкой, с натертым до блеска полом из твердого дерева, с парой небольших, тонких ковриков, вроде травяных лужаек-препятствий на поле для гольфа. Стало ясно, почему Мастерс сравнил дом с музеем — чистым, нежилым, застывшим, с чересчур многочисленными тенями, располагавшимися не менее аккуратно, чем немногочисленные предметы обстановки. Неяркие лампы, спрятанные за карнизом, освещали белую скульптуру причудливой формы, стоявшую за креслами с черной обивкой. Дартворт отлично знал, как важна атмосфера. Прихожая, открывавшая путь в сверхъестественный мир, производила фантастическое впечатление. На всех, кроме Г.М., который расселся, пыхтя, в черном кресле. Мастерс немедленно взялся за дело:
— Сэр Генри, это сержант Макдоннел. Находится в моем подчинении на время расследования. Берт мне нравится, у него есть амбиции. Теперь расскажи сэру Генри…
— Эй! — воскликнул Г.М., изо всех сил напрягая память. — А ведь я тебя знаю. Собственно, не тебя самого, а твоего отца. Старина Гросбик был моим конкурентом на парламентских выборах, которые я проиграл, слава богу. Видите, я всех знаю. В последний раз встречал тебя, сынок…
— Докладывай, сержант, — коротко приказал Мастерс.
— Слушаюсь, сэр, — отчеканил Макдоннел и сосредоточился. — Начну с того, как вы меня послали к мисс Латимер, после чего я по вашему вызову поехал в Уайтхолл.
Латимерам принадлежит большой дом на Гайд-Парк-Гарденз. Собственно, слишком большой для них, но они там живут после смерти старого капитана Латимера и отъезда их матери к родным в Шотландию. — Сержант слегка замешкался. — Понимаете, мать, миссис Латимер… не совсем психически здорова. Не знаю, может, этим объясняется чудаковатое поведение Теда. Я бывал у них раньше, хотя, как ни странно, до прошлой недели никогда не встречал Мэрион.
Мастерс велел ему не отклоняться от темы, и сержант продолжал.
— Сегодня она меня встретила очень сердито, обозвала грязным шпиком, вполне справедливо, — сокрушенно признался Макдоннел. — Впрочем, сразу об этом забыла, обращаясь со мной как с приятелем Теда. Она обязательно поговорит с вами, сэр… после следующего телефонного звонка…
— От кого?
— Предположительно от Теда. По ее словам, голос вроде бы не был похож на его голос, а может, она просто не поняла. И теперь не знает, что думать. Он сказал, что звонит с Юстонского вокзала, велел не беспокоиться — он должен что-то выяснить, утром вернется. Мэрион хотела предупредить, что его разыскивает полиция, но говоривший сразу же повесил трубку. Поэтому она, естественно, попросила меня немедленно отправиться на вокзал, разузнать, действительно ли Тед сел в поезд, постараться его отыскать и вернуть домой, пока он не наделал глупостей. Было примерно двадцать минут четвертого. Если бы сведения не подтвердились, сестра собиралась отправиться к его друзьям…
Г.М. в сдвинутом на затылок цилиндре, с полузакрытыми глазами, почесывая квадратный подбородок, перебил:
— Обожди-ка минутку, сынок. Юный Латимер сообщил, что садится в поезд?
— Так поняла его сестра, сэр. Понимаете, утром он ушел с саквояжем, потом звонил с вокзала…
— Еще одно скоропалительное заключение, — кисло заметил Г.М. — Прямо какой-то излюбленный спорт. Ладно. Что дальше?
— Я со всех ног помчался на вокзал, около часа все вокруг прочесывал. След горячий, Мэрион мне вручила хорошую фотографию, но — никаких результатов. Только расплывчатое свидетельство патрульного на платформе — будто бы он уехал в три сорок пять в эдинбургском экспрессе, хотя в билетной кассе этого не подтвердили, а поезд ушел. Не знаю, что и думать. Может, звонок был ложный.
— Ты связался с эдинбургской полицией? — спросил Мастерс.
— Да, сэр. И послал телеграмму… — Сержант прикусил язык.
— Какую?
— Личную. Их мать живет в Эдинбурге. Слушайте, сэр, я давно знаю Теда, понятия не имею, зачем он туда отправился, если отправился, но решил ради Господа Бога умолять парня вернуться в Лондон, пока его не схватили на перроне… Потом снова возвратился в дом Латимеров и снова услышал нечто странное и непонятное.
Макдоннел быстрым взглядом окинул темный вестибюль.
— Нынче перед самым рассветом прислуга слышала, как кто-то разговаривал с Тедом. Голос, говорят, высокий, неестественный, очень быстрый. Доносился либо из его спальни, либо снаружи, с балкона.
Холодный дом вновь наполнился страхом, который чувствовал не только Макдоннел, но даже и Мастерс, перед которым вновь замаячили бесформенные и безликие образы. Г.М. сидел сложа руки, равнодушно сощурившись, хотя,; по-моему, в любой момент был готов вскочить.
— Чей же это был голос? — спросил Мастерс.
— Неизвестно, сэр… Невозможно узнать. Когда я впервые явился, Мэрион упомянула, что люди утром что-то слышали, просила разобраться. А я отложил разбирательство до возвращения с вокзала. К тому времени она ушла, я собрал прислугу и начал расспрашивать.
Как вы помните, Тед прошлой ночью покинул Плейг-Корт сильно расстроенный и взволнованный. Около половины пятого утра дворецкий Латимеров, рассудительный, уравновешенный малый по фамилии Сарк, проснулся оттого, что кто-то бросал камешки в его окно. Дом, надо сказать, отступает от улицы, окружен садом и высокой стеной. Ну, Сарк выглянул в окно (было еще совсем темно) и услышал, что Тед просит его спуститься, открыть дверь — он потерял ключ.
Когда дворецкий отпер парадное, Тед буквально ворвался в дом, что-то бормоча про себя. Сарк заметил, что он грязный, как трубочист, весь закапан свечным воском, глаза безумные, в руке распятие…
Последняя деталь была столь фантастической, что Макдоннел невольно прервался, как бы ожидая комментариев. И дождался.
— Распятие? — повторил Г.М., резко дернувшись. — Вот это что-то новенькое. Он очень религиозный?
— Парень чокнутый, сэр, вот и все, — спокойно ответил Мастерс. — Точно вам говорю. Религиозный? Как раз наоборот. Когда я спросил, молился ли он, юный Латимер бросил на меня такой взгляд, словно услышал жестокое оскорбление. А потом с негодованием выкрикнул: «Разве я похож на благочестивого методиста?» — или еще какую-то чушь. Дальше, Берт. Что еще?
— Ничего. Тед объяснил Сарку, что шел пешком почти всю дорогу, только на Оксфорд-стрит поймал такси. Велел не дожидаться Мэрион — она придет не скоро, налил себе добрую порцию бренди и поднялся к себе в спальню.
Дальнейшее произошло часов в шесть. Девушка поднялась растапливать камины и, спускаясь с третьего этажа, проходила мимо комнаты Теда. В доме было тихо и темно, в саду стоял туман. Она услышала, как Тед в спальне тихо бормочет, и решила, что он говорит во сне. Но тут раздался другой голос… Девушка поклялась, что никогда его раньше не слышала. Женский, очень неприятный голос быстро что-то тараторил… Она до смерти перепугалась, но, придя в себя, кое-что припомнила. Как-то вечером, приблизительно год назад, Тед, сильно выпив, вернулся домой с подружкой, тоже крепко выпившей, — втащил ее в спальню через балкон, который тянется вокруг всего дома, хотя можно было подняться по наружной лестнице.
Макдоннел махнул рукой.
— Вывод напрашивался очень простой, но когда девушка услыхала об убийстве, вспомнила, в котором часу вернулся Тед и все остальное, то пришла в ужас. И рассказала об этом Сарку. Повторяла одно: никогда в жизни не слышала такого голоса, он сводил с ума, дрожь нагонял…
— Слова какие-нибудь разобрала? — перебил его Мастерс.
— Когда я с ней разговаривал, она была до того перепугана, что от нее ничего нельзя было добиться. Только сказала Сарку, который уже мне передал… Причем это либо удивительный вымысел, либо полная чушь, черт возьми, как хотите. Сказала — если бы обезьяна могла говорить, у нее был бы как раз такой голос. Запомнила лишь несколько слов: «Ты даже никогда не догадывался…»
Последовало долгое молчание. Мастерс вспомнил о присутствии дворецкого Дартворта и, чтобы тот не понял, о чем идет речь, твердо приказал ему выйти.
— Женский голос… — задумчиво пробормотал инспектор.
— Это еще ничего не значит, черт побери! — заявил Г.М., разминая пальцы… — Возьмите любого неврастеника, доведенного до предела, — его голос зазвучит фальцетом. М-м-м. Очень любопытное, интересное замечание насчет обезьяны — намекает на нечто большее… не знаю, па что. И все-таки почему Тед так поспешно удрал с саквояжем?… М-м-м. — Он задумался, окидывая помещение сонным взглядом. — В данный момент, Мастерс, могу согласиться с вами — все это мне очень не нравится, по городу разгуливает убийца, с которым мне не хотелось бы встретиться темной ночью. Вы когда-нибудь читали де Куинси? Помните, как в одном доме прятался бедняга, на глазах у которого убийца перерезал всех вокруг? Он попытался тихонько спуститься по лестнице, выбраться из дома и тут заметил, что преступник тоже крадется к парадному. В диком ужасе он скорчился на ступенях, слыша только скрипучие шаги убийцы в передней, который кружил и кружил там, топтался взад-вперед… Только шаги…
— И мы все тоже слышали только шаги…
— Вот что интересно… Ха. — Г.М. на секунду уронил голову на руки, постучал пальцем по лбу и с раздраженным видом выпрямился. — Нет-нет, не годится. За работу! Возьмемся за дело. Мастерс!
— Слушаю, сэр.
— Я больше не собираюсь топать по лестницам, слышите? Я и так по ним ежедневно хожу. Спуститесь с Кеном в мастерскую Дартворта. Принесите мне упомянутый клочок бумаги с цифрами, соскребите белый порошок с резца, ссыпьте в конверт. — Он помолчал, теребя себя за нос. — Кстати, сынок, я бы на вашем месте не стал пробовать его па вкус. Просто предупреждаю.
— Вы хотите сказать, сэр…
— Ступайте, — проворчал Г.М. — О чем это я думал? Ах да. Шаги. Ну кто может дать мне объяснение?… Пелэм? Вряд ли — он специалист по глазам и ушам. Лошадиная Морда? Возможно. Где тут телефон, черт возьми? От меня вечно прячут телефоны… Где он?
Возникший как по мановению волшебной палочки дворецкий Дартворта поспешно открыл шкафчик в дальнем конце прихожей, а Г.М. посмотрел на часы:
— Гм. Едва ли он сейчас у себя в кабинете. Скорее всего, дома. Макдоннел! Ах вот ты где. Беги вон к тому телефону, набери номер Мейфэр-6004, попроси Лошадиную Морду, скажи, мне надо с ним поговорить.
К счастью, я случайно вспомнил, кто носит прозвище Лошадиная Морда, и шепнул словечко Макдоннелу, направляясь вместе с Мастерсом в дальний конец прихожей. Г.М. не видел в своих указаниях ничего необычного. Ему попросту в голову не приходило, что сержанту Макдоннелу, впрочем, как и самому Г.М., неприлично звонить домой доктору Рональду Мелдрам-Киту, пожалуй, самому лучшему на Харли-стрит специалисту по костным заболеваниям, и просить к телефону Лошадиную Морду. Дело вовсе не в его презрении к напыщенному величию, свойственному окружающим, — он просто не обращал па это никакого внимания. Зачем ему понадобился врач с Харли-стрит, я понятия не имел.
Когда Мастерс открыл дверь в конце коридора, я определенно заметил — в данный момент ему совершенно не хочется, чтобы кто-нибудь путался у него под ногами. Поднявшись, он тяжело прошагал к занавешенной двери слева, потом начал спускаться по лестнице, прошел через подвал, заставленный всякой всячиной, включая по пути свет, и очень ловко открыл замок на следующей дверце.
Войдя следом за ним, я слегка вздрогнул. Под потолком горела тусклая лампочка в зеленом абажуре, стоял застарелый запах печного мазута, краски, дерева, клея, сырости. Помещение походило па мастерскую кукольника, только тут изготавливались игрушечные привидения. На меня смотрели устрашающе живые маски, которые сохли на стенах над верстаками, стойками с инструментами, банками с краской, листами фанеры, вставленными в рамки. Одна, голубоватого цвета прокисшего молока, пристально всматривалась сквозь подобие очков с толстыми стеклами, с полузакрытым глазом, приподнятой бровью… Не просто живая, но, клянусь, знакомая. Где-то я видел эти усы, кривую, нервную ухмылку…
— Вот тот самый токарный станок, — указал Мастерс, завистливо прикоснувшись к нему. — Этот самый… — Он схватил с нижней стальной полочки клочок бумаги, соскреб в конверт с резца беловатые гранулы, рассуждая о достоинствах станка. Похоже, это в какой-то мере уводило его от мыслей о загадочном деле. — Любуетесь масками? Да, они хороши. Очень хороши. Однажды я вылепил Наполеона, чтоб посмотреть, как он выглядел, но этот малый, Дартворт… гений.
— Могу только сказать — восхитительные, — согласился я. — Вон та, например…
— Ах! Хорошо, что вы ее заметили. Это Джеймс Холлидей.
Инспектор резко обернулся, спрашивая, видел ли я когда-нибудь марлевую эктоплазму, раскрашенную люминесцентными красками.
— Марлю можно втиснуть в упаковку размером с почтовую марку, сэр, которую медиум сует за пояс. Например, одна женщина в Белэме даже позволяла себя обыскивать. Оставаясь в лифчике и панталонах, она так быстро передвигала пакетик, что любой присягнул бы…
Наверху раздался звонок в дверь. Я пристально разглядывал маску Джеймса, холщовый рабочий фартук Дартворта, аккуратно висевший на спинке стула. Присутствие хозяина так живо чувствовалось в мастерской, что я мысленно видел его, стоящего у верстака, с шелковистой темной бородкой, в очках, с невозмутимой улыбкой. Оккультные обманки выглядели еще безобразнее оттого, что были обманками. А после Дартворта осталось наследие пострашнее — убийца.
В моем воображении четко нарисовалась картина: на рассвете служанка стоит перед закрытой дверью спальни Теда Латимера и слышит, как незнакомый голос произносит: «Ты даже не догадывался…»
— Мастерс, — сказал я, по-прежнему глядя па маску, — кто же, господи помилуй… Кто проник утром в спальню юного Латимера? И почему?
— Вы когда-нибудь видели фокус с грифельной доской? — невозмутимо осведомился Мастерс. — Слушайте… хотелось бы мне прихватить что-нибудь из этого барахла! В магазинах подобные вещи ужасно дорого стоят, гораздо дороже, чем я могу себе позволить… — Он повернулся ко мне и горько спросил: — Вы спрашиваете кто? Хотелось бы мне знать, сэр. Хотелось бы знать… Я все больше тревожусь, помогите мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Кто-то стучал в двери дома под номером 25, нажимая в промежутках на кнопку электрического звонка. Завидев нашу машину, неизвестный сбежал с лестницы, выскочил под уличный фонарь, и мы узнали сержанта Макдоннела, мокнувшего под дождем.
— Дверь никто не открывает, сэр, — доложил он. — Дворецкий, видно, принял меня за очередного газетного репортера. Сегодня они его целый день караулят.
— Где мисс Латимер? — рявкнул Мастерс. — Что случилось: она не пришла или ты из чрезмерной любезности не потребовал, чтобы она пришла? — Меня поразило, что инспектор обращается со своим подчиненным совершенно иначе, чем с нами. — Сэр Генри особенно хотел видеть ее. В чем дело?
— Ее дома не было. Пошла куда-то разыскивать Теда и до сих пор не вернулась. Прошу прощения, сэр… я сам ее прождал полчаса, вернувшись с Юстонского вокзала. Сейчас все расскажу. Нас с ней обоих сильно встревожил телефонный звонок…
Г.М., по-черепашьи вытянув шею, выглянул в окно машины, слегка сбив при этом набок цилиндр и сделав несколько недружелюбных замечаний. Когда обстоятельства разъяснились, он проворчал:
— Ну и что? — Г.М. с трудом выбрался из машины, заковылял по лестнице, взревел так, что наверняка было слышно на Беркли-сквер: — Откройте дверь, черт возьми! — И с размаху всей тушей ударил в нее.
Эффективно. Где-то зажегся свет, дверь открыл довольно бледный мужчина среднего возраста, который нервно объяснил, что репортеры выдают себя за представителей закона.
— Ладно, сынок, — проговорил Г.М. неожиданно скучным и равнодушным тоном. — Принеси-ка стул.
— Сэр?
— Стул. На котором сидят. А! Вот.
Прихожая была высокой и узкой, с натертым до блеска полом из твердого дерева, с парой небольших, тонких ковриков, вроде травяных лужаек-препятствий на поле для гольфа. Стало ясно, почему Мастерс сравнил дом с музеем — чистым, нежилым, застывшим, с чересчур многочисленными тенями, располагавшимися не менее аккуратно, чем немногочисленные предметы обстановки. Неяркие лампы, спрятанные за карнизом, освещали белую скульптуру причудливой формы, стоявшую за креслами с черной обивкой. Дартворт отлично знал, как важна атмосфера. Прихожая, открывавшая путь в сверхъестественный мир, производила фантастическое впечатление. На всех, кроме Г.М., который расселся, пыхтя, в черном кресле. Мастерс немедленно взялся за дело:
— Сэр Генри, это сержант Макдоннел. Находится в моем подчинении на время расследования. Берт мне нравится, у него есть амбиции. Теперь расскажи сэру Генри…
— Эй! — воскликнул Г.М., изо всех сил напрягая память. — А ведь я тебя знаю. Собственно, не тебя самого, а твоего отца. Старина Гросбик был моим конкурентом на парламентских выборах, которые я проиграл, слава богу. Видите, я всех знаю. В последний раз встречал тебя, сынок…
— Докладывай, сержант, — коротко приказал Мастерс.
— Слушаюсь, сэр, — отчеканил Макдоннел и сосредоточился. — Начну с того, как вы меня послали к мисс Латимер, после чего я по вашему вызову поехал в Уайтхолл.
Латимерам принадлежит большой дом на Гайд-Парк-Гарденз. Собственно, слишком большой для них, но они там живут после смерти старого капитана Латимера и отъезда их матери к родным в Шотландию. — Сержант слегка замешкался. — Понимаете, мать, миссис Латимер… не совсем психически здорова. Не знаю, может, этим объясняется чудаковатое поведение Теда. Я бывал у них раньше, хотя, как ни странно, до прошлой недели никогда не встречал Мэрион.
Мастерс велел ему не отклоняться от темы, и сержант продолжал.
— Сегодня она меня встретила очень сердито, обозвала грязным шпиком, вполне справедливо, — сокрушенно признался Макдоннел. — Впрочем, сразу об этом забыла, обращаясь со мной как с приятелем Теда. Она обязательно поговорит с вами, сэр… после следующего телефонного звонка…
— От кого?
— Предположительно от Теда. По ее словам, голос вроде бы не был похож на его голос, а может, она просто не поняла. И теперь не знает, что думать. Он сказал, что звонит с Юстонского вокзала, велел не беспокоиться — он должен что-то выяснить, утром вернется. Мэрион хотела предупредить, что его разыскивает полиция, но говоривший сразу же повесил трубку. Поэтому она, естественно, попросила меня немедленно отправиться на вокзал, разузнать, действительно ли Тед сел в поезд, постараться его отыскать и вернуть домой, пока он не наделал глупостей. Было примерно двадцать минут четвертого. Если бы сведения не подтвердились, сестра собиралась отправиться к его друзьям…
Г.М. в сдвинутом на затылок цилиндре, с полузакрытыми глазами, почесывая квадратный подбородок, перебил:
— Обожди-ка минутку, сынок. Юный Латимер сообщил, что садится в поезд?
— Так поняла его сестра, сэр. Понимаете, утром он ушел с саквояжем, потом звонил с вокзала…
— Еще одно скоропалительное заключение, — кисло заметил Г.М. — Прямо какой-то излюбленный спорт. Ладно. Что дальше?
— Я со всех ног помчался на вокзал, около часа все вокруг прочесывал. След горячий, Мэрион мне вручила хорошую фотографию, но — никаких результатов. Только расплывчатое свидетельство патрульного на платформе — будто бы он уехал в три сорок пять в эдинбургском экспрессе, хотя в билетной кассе этого не подтвердили, а поезд ушел. Не знаю, что и думать. Может, звонок был ложный.
— Ты связался с эдинбургской полицией? — спросил Мастерс.
— Да, сэр. И послал телеграмму… — Сержант прикусил язык.
— Какую?
— Личную. Их мать живет в Эдинбурге. Слушайте, сэр, я давно знаю Теда, понятия не имею, зачем он туда отправился, если отправился, но решил ради Господа Бога умолять парня вернуться в Лондон, пока его не схватили на перроне… Потом снова возвратился в дом Латимеров и снова услышал нечто странное и непонятное.
Макдоннел быстрым взглядом окинул темный вестибюль.
— Нынче перед самым рассветом прислуга слышала, как кто-то разговаривал с Тедом. Голос, говорят, высокий, неестественный, очень быстрый. Доносился либо из его спальни, либо снаружи, с балкона.
Холодный дом вновь наполнился страхом, который чувствовал не только Макдоннел, но даже и Мастерс, перед которым вновь замаячили бесформенные и безликие образы. Г.М. сидел сложа руки, равнодушно сощурившись, хотя,; по-моему, в любой момент был готов вскочить.
— Чей же это был голос? — спросил Мастерс.
— Неизвестно, сэр… Невозможно узнать. Когда я впервые явился, Мэрион упомянула, что люди утром что-то слышали, просила разобраться. А я отложил разбирательство до возвращения с вокзала. К тому времени она ушла, я собрал прислугу и начал расспрашивать.
Как вы помните, Тед прошлой ночью покинул Плейг-Корт сильно расстроенный и взволнованный. Около половины пятого утра дворецкий Латимеров, рассудительный, уравновешенный малый по фамилии Сарк, проснулся оттого, что кто-то бросал камешки в его окно. Дом, надо сказать, отступает от улицы, окружен садом и высокой стеной. Ну, Сарк выглянул в окно (было еще совсем темно) и услышал, что Тед просит его спуститься, открыть дверь — он потерял ключ.
Когда дворецкий отпер парадное, Тед буквально ворвался в дом, что-то бормоча про себя. Сарк заметил, что он грязный, как трубочист, весь закапан свечным воском, глаза безумные, в руке распятие…
Последняя деталь была столь фантастической, что Макдоннел невольно прервался, как бы ожидая комментариев. И дождался.
— Распятие? — повторил Г.М., резко дернувшись. — Вот это что-то новенькое. Он очень религиозный?
— Парень чокнутый, сэр, вот и все, — спокойно ответил Мастерс. — Точно вам говорю. Религиозный? Как раз наоборот. Когда я спросил, молился ли он, юный Латимер бросил на меня такой взгляд, словно услышал жестокое оскорбление. А потом с негодованием выкрикнул: «Разве я похож на благочестивого методиста?» — или еще какую-то чушь. Дальше, Берт. Что еще?
— Ничего. Тед объяснил Сарку, что шел пешком почти всю дорогу, только на Оксфорд-стрит поймал такси. Велел не дожидаться Мэрион — она придет не скоро, налил себе добрую порцию бренди и поднялся к себе в спальню.
Дальнейшее произошло часов в шесть. Девушка поднялась растапливать камины и, спускаясь с третьего этажа, проходила мимо комнаты Теда. В доме было тихо и темно, в саду стоял туман. Она услышала, как Тед в спальне тихо бормочет, и решила, что он говорит во сне. Но тут раздался другой голос… Девушка поклялась, что никогда его раньше не слышала. Женский, очень неприятный голос быстро что-то тараторил… Она до смерти перепугалась, но, придя в себя, кое-что припомнила. Как-то вечером, приблизительно год назад, Тед, сильно выпив, вернулся домой с подружкой, тоже крепко выпившей, — втащил ее в спальню через балкон, который тянется вокруг всего дома, хотя можно было подняться по наружной лестнице.
Макдоннел махнул рукой.
— Вывод напрашивался очень простой, но когда девушка услыхала об убийстве, вспомнила, в котором часу вернулся Тед и все остальное, то пришла в ужас. И рассказала об этом Сарку. Повторяла одно: никогда в жизни не слышала такого голоса, он сводил с ума, дрожь нагонял…
— Слова какие-нибудь разобрала? — перебил его Мастерс.
— Когда я с ней разговаривал, она была до того перепугана, что от нее ничего нельзя было добиться. Только сказала Сарку, который уже мне передал… Причем это либо удивительный вымысел, либо полная чушь, черт возьми, как хотите. Сказала — если бы обезьяна могла говорить, у нее был бы как раз такой голос. Запомнила лишь несколько слов: «Ты даже никогда не догадывался…»
Последовало долгое молчание. Мастерс вспомнил о присутствии дворецкого Дартворта и, чтобы тот не понял, о чем идет речь, твердо приказал ему выйти.
— Женский голос… — задумчиво пробормотал инспектор.
— Это еще ничего не значит, черт побери! — заявил Г.М., разминая пальцы… — Возьмите любого неврастеника, доведенного до предела, — его голос зазвучит фальцетом. М-м-м. Очень любопытное, интересное замечание насчет обезьяны — намекает на нечто большее… не знаю, па что. И все-таки почему Тед так поспешно удрал с саквояжем?… М-м-м. — Он задумался, окидывая помещение сонным взглядом. — В данный момент, Мастерс, могу согласиться с вами — все это мне очень не нравится, по городу разгуливает убийца, с которым мне не хотелось бы встретиться темной ночью. Вы когда-нибудь читали де Куинси? Помните, как в одном доме прятался бедняга, на глазах у которого убийца перерезал всех вокруг? Он попытался тихонько спуститься по лестнице, выбраться из дома и тут заметил, что преступник тоже крадется к парадному. В диком ужасе он скорчился на ступенях, слыша только скрипучие шаги убийцы в передней, который кружил и кружил там, топтался взад-вперед… Только шаги…
— И мы все тоже слышали только шаги…
— Вот что интересно… Ха. — Г.М. на секунду уронил голову на руки, постучал пальцем по лбу и с раздраженным видом выпрямился. — Нет-нет, не годится. За работу! Возьмемся за дело. Мастерс!
— Слушаю, сэр.
— Я больше не собираюсь топать по лестницам, слышите? Я и так по ним ежедневно хожу. Спуститесь с Кеном в мастерскую Дартворта. Принесите мне упомянутый клочок бумаги с цифрами, соскребите белый порошок с резца, ссыпьте в конверт. — Он помолчал, теребя себя за нос. — Кстати, сынок, я бы на вашем месте не стал пробовать его па вкус. Просто предупреждаю.
— Вы хотите сказать, сэр…
— Ступайте, — проворчал Г.М. — О чем это я думал? Ах да. Шаги. Ну кто может дать мне объяснение?… Пелэм? Вряд ли — он специалист по глазам и ушам. Лошадиная Морда? Возможно. Где тут телефон, черт возьми? От меня вечно прячут телефоны… Где он?
Возникший как по мановению волшебной палочки дворецкий Дартворта поспешно открыл шкафчик в дальнем конце прихожей, а Г.М. посмотрел на часы:
— Гм. Едва ли он сейчас у себя в кабинете. Скорее всего, дома. Макдоннел! Ах вот ты где. Беги вон к тому телефону, набери номер Мейфэр-6004, попроси Лошадиную Морду, скажи, мне надо с ним поговорить.
К счастью, я случайно вспомнил, кто носит прозвище Лошадиная Морда, и шепнул словечко Макдоннелу, направляясь вместе с Мастерсом в дальний конец прихожей. Г.М. не видел в своих указаниях ничего необычного. Ему попросту в голову не приходило, что сержанту Макдоннелу, впрочем, как и самому Г.М., неприлично звонить домой доктору Рональду Мелдрам-Киту, пожалуй, самому лучшему на Харли-стрит специалисту по костным заболеваниям, и просить к телефону Лошадиную Морду. Дело вовсе не в его презрении к напыщенному величию, свойственному окружающим, — он просто не обращал па это никакого внимания. Зачем ему понадобился врач с Харли-стрит, я понятия не имел.
Когда Мастерс открыл дверь в конце коридора, я определенно заметил — в данный момент ему совершенно не хочется, чтобы кто-нибудь путался у него под ногами. Поднявшись, он тяжело прошагал к занавешенной двери слева, потом начал спускаться по лестнице, прошел через подвал, заставленный всякой всячиной, включая по пути свет, и очень ловко открыл замок на следующей дверце.
Войдя следом за ним, я слегка вздрогнул. Под потолком горела тусклая лампочка в зеленом абажуре, стоял застарелый запах печного мазута, краски, дерева, клея, сырости. Помещение походило па мастерскую кукольника, только тут изготавливались игрушечные привидения. На меня смотрели устрашающе живые маски, которые сохли на стенах над верстаками, стойками с инструментами, банками с краской, листами фанеры, вставленными в рамки. Одна, голубоватого цвета прокисшего молока, пристально всматривалась сквозь подобие очков с толстыми стеклами, с полузакрытым глазом, приподнятой бровью… Не просто живая, но, клянусь, знакомая. Где-то я видел эти усы, кривую, нервную ухмылку…
— Вот тот самый токарный станок, — указал Мастерс, завистливо прикоснувшись к нему. — Этот самый… — Он схватил с нижней стальной полочки клочок бумаги, соскреб в конверт с резца беловатые гранулы, рассуждая о достоинствах станка. Похоже, это в какой-то мере уводило его от мыслей о загадочном деле. — Любуетесь масками? Да, они хороши. Очень хороши. Однажды я вылепил Наполеона, чтоб посмотреть, как он выглядел, но этот малый, Дартворт… гений.
— Могу только сказать — восхитительные, — согласился я. — Вон та, например…
— Ах! Хорошо, что вы ее заметили. Это Джеймс Холлидей.
Инспектор резко обернулся, спрашивая, видел ли я когда-нибудь марлевую эктоплазму, раскрашенную люминесцентными красками.
— Марлю можно втиснуть в упаковку размером с почтовую марку, сэр, которую медиум сует за пояс. Например, одна женщина в Белэме даже позволяла себя обыскивать. Оставаясь в лифчике и панталонах, она так быстро передвигала пакетик, что любой присягнул бы…
Наверху раздался звонок в дверь. Я пристально разглядывал маску Джеймса, холщовый рабочий фартук Дартворта, аккуратно висевший на спинке стула. Присутствие хозяина так живо чувствовалось в мастерской, что я мысленно видел его, стоящего у верстака, с шелковистой темной бородкой, в очках, с невозмутимой улыбкой. Оккультные обманки выглядели еще безобразнее оттого, что были обманками. А после Дартворта осталось наследие пострашнее — убийца.
В моем воображении четко нарисовалась картина: на рассвете служанка стоит перед закрытой дверью спальни Теда Латимера и слышит, как незнакомый голос произносит: «Ты даже не догадывался…»
— Мастерс, — сказал я, по-прежнему глядя па маску, — кто же, господи помилуй… Кто проник утром в спальню юного Латимера? И почему?
— Вы когда-нибудь видели фокус с грифельной доской? — невозмутимо осведомился Мастерс. — Слушайте… хотелось бы мне прихватить что-нибудь из этого барахла! В магазинах подобные вещи ужасно дорого стоят, гораздо дороже, чем я могу себе позволить… — Он повернулся ко мне и горько спросил: — Вы спрашиваете кто? Хотелось бы мне знать, сэр. Хотелось бы знать… Я все больше тревожусь, помогите мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27