Наверняка, наша «Gempico».
Я пожала плечами. Достала из холодильника еще одну банку. Открыла и дала один помидор Терминатору.
— Не знаю… Рит, но они же тебя ценят?
— Ценят. — Рита довольно кивнула. — Но завтра появится новое молодое дарование — и…
— А Костя что говорит?
— Костя хочет, чтобы я дома сидела и щи варила.
— И что ты решишь?
— Не знаю, Даш… Но работу терять не хочу. Там такие люди… Одна француженка эта, Жоэль Плео, эта чего стоит!
— Красиво звучит.
— Под ее эскизами Лагерфельд подписывается!
— И что, Лагерфельд тебе важнее, чем Костя?
— Думаешь, бросить?
— Думаю, да. Рит, у тебя семья, понимаешь?
— Ты бы сама ни за что не бросила. А у меня еще не семья — предложение он мне до сих пор не сделал. Вот когда сделает, тогда и посмотрим.
Рита продемонстрировала мне салатовые ползунки с кошечкой. Сказала, что оставит их у меня. Потому что ей Костя не разрешает ничего покупать, говорит — примета плохая. Мы убрали их на антресоли. За то время, что Терминатор жила у нас, это было единственное место, куда ей ни разу не удалось добраться. Мы аккуратно положили туда ползунки и зайца, который раньше сидел в Ритиной комнате.
10
Влад не звонил.
Я слонялась по квартире, читала книги.
Ни разу не открыла диссертацию.
Много смотрела в окно.
Невозможно быть счастливой в этом мире. Даже в Международный день театра.
Невозможно удержать снежинку на ладони. Невозможно положить в карман солнечного зайчика.
Невозможно быть счастливой в этом мире. Даже в День защиты Земли.
В День смеха, объединенный почему-то с Международным днем птиц, я решила, что возможно. Я стерла в телефоне имя «Тот, кто лучше» и записала новое: «Забудь».
В квартиру ворвалась Рита и закричала с порога:
— Даша! У меня тройня!
Я вскочила с кровати, протирая глаза.
— Да ты что? А Костя знает?
Рита смотрела на меня и хохотала.
— Первое апреля — никому не верю!
— А я замуж за Влада выхожу. — Я обняла Риту и спрятала в ней лицо, чтобы она не видела моих смеющихся глаз.
— Да ты что? — повторила Рита с моей интонацией. — А он знает?
Мы смеялись и бросали друг в друга подушкой, пока Терминатор не перехватила ее и не превратила в миллион растерзанных поролоновых кусочков.
Среди всего этого веселья позвонил Влад. А я только недавно дала себе слово не ждать его звонка!
— Привет!
Как же я соскучилась по этому голосу! Завтра будет очень важное правительственное мероприятие. В честь чего, я прослушала. В программе — певцы, лучшие иностранные группы, какое-то шоу… Все это было мне не важно. «На президентском уровне», — сказал Влад. Как будто меня надо было уговаривать!
Влад хотел, чтобы я поехала с ним.
Мероприятие будут транслировать по всем каналам. И вся страна увидит, с кем приехал будущий депутат. С ней, с Дашей. То есть со мной.
— Ты должна быть у меня ровно в два, окей?
— Окей.
— Даш, я не смогу опоздать даже на минуту, понимаешь? Это личное приглашение президента.
— Он тебя сегодня пригласил?
— Нет, а что?
— Просто сегодня — первое апреля!
— Даш, посерьезней, пожалуйста, отнесись к правительственным мероприятиям. И скажи мне…
— Что?
— Соскучилась?
— Нет.
— Правильно. Я тоже. Поэтому и звоню.
— А два дня…
— А «крокодильчика»?
— Соскучилась.
— Соскучился.
В честь Дня смеха Рита устроила в Костиной квартире праздничный обед. Были я, Рита, Костя, Костин друг и его девушка. У нее были такие трогательно тонкие руки, что сразу хотелось похудеть килограммов на десять. Костин друг был француз. Именно он производил и продавал те пельмени и вареники, которые я так люблю.
— Странно, что русские пельмени делает иностранец, — удивилась я.
— Ничего странного. Зачем заставлять вас любить жареных лягушек, если можно продавать то, что вам и так нравится?
— Логично, — согласилась Рита.
— Все гениальное просто, — подытожил КБУ. Вернее, Костя.
На десерт был медовый торт. Я съела три огромных куска.
— Ну ты даешь, — похвалила я Риту.
Когда Рита жила со мной, даже яичница была для нее кулинарным шедевром.
— С ума сошла? — шепнула мне в ухо моя подруга. — Я готовый купила. Самодельный. Мне место одно подсказали, я водителя отправила.
— А я-то решила, что любовь творит чудеса.
— Какие чудеса, Даш? Я эту плиту до сих пор включать не умею. Посмотри, там даже конфорок нет! Двадцать первый век. Чудеса творит не любовь, а новые технологии.
На плите КБУ действительно не было конфорок. Сам виноват. Купил бы обычную кухню и не выпендривался. Тогда не пришлось бы готовые тортики есть. Знает ведь, что «все гениальное — просто».
Меня отвез Ритин водитель. Я так быстро привыкла к этому словосочетанию, что произносила его почти без запинки.
Я легла спать в приятном предвкушении завтрашнего дня.
Я люблю просыпаться от телефонного звонка. Сразу слышать чей-то голос. В такое утро никогда не забываешь, что тебе снилось. Разговор по телефону становится продолжением сна.
Не помню, снились ли мне кошмары в ту ночь. Наверное. Потому что с телефонным звонком они продолжились.
Рита. Она только что была у врача. Пришли результаты анализов, и врач диагностировал аномалии в развитии ребенка.
Предложил делать аборт. На решение у Риты было два дня. Через два дня заканчивался срок, когда беременность можно прервать.
— Он может быть дауном… — рыдала Рита в трубку, и слезы катились по моим щекам, солеными каплями падая мне на губы.
— Где ты? Я сейчас приеду.
Я надела спортивный костюм, кроссовки. Села на пол в прихожей, прислонившись к стене. Склизкое чувство беспомощности. Одна на огромной земле. Все остальное — придумано и неправда. Единственное, чем я могу помочь подруге, — быть рядом с ней.
Я поймала такси.
Рита сидела на бордюре клумбы, спрятав лицо в ладони.
Я обняла ее за плечи.
Я не знаю, сколько прошло времени. У нас было два дня. Мы должны были принять решение, и я чувствовала на себе ответственность за это.
Ничего не произойдет за два дня. Ребенок не станет нормальным. Просто будет решено: жить ему или умереть.
Я думала об этом, и у меня кружилась голова.
Невозможно всю жизнь быть мячиком, который отскакивает от стены. Стена — это реальность. Когда-нибудь обязательно в нее провалишься.
— Тебе надо сделать аборт, — говорю я.
— Я купила салатовую распашонку.
— Ты наденешь ее на своего следующего ребенка.
— У твоей Лады следующего ребенка никогда не будет.
— Рита! Ты представляешь, что это такое?
— Я представляю! — кричит Рита. — Знаешь, как представляю! У меня в животе — урод!
Она рыдает. Я обнимаю ее. Звонит Влад.
— Не говори ему, — просит Рита шепотом.
— Влад, я не смогу приехать.
Он кричит на другом конце трубки.
— Я все равно уже опоздаю, я не дома.
Он первый раз кричит на меня.
Или мне это кажется?
— Я в спортивном костюме.
Он догадался спросить, что случилось.
— Случилось. Я не приеду. Извини.
Он говорит, что решит все мои проблемы. Что мне для этого только надо приехать!
— Не решишь.
Я вешаю трубку.
У Риты никогда не кончатся слезы. Интересно, существует определенный запас слез на всю жизнь? Надеюсь, что да. Значит, чем больше плачешь в юности, тем меньше будешь в старости. А еще есть некоторые младенцы, которые плачут постоянно. Есть надежда, что они выплачут слезы на всю жизнь вперед.
Наступил вечер. Ребенок все еще жил.
— Может, с Костей поговорить? — предложила Рита.
Так хочется переложить решение на других людей! Костя ведь умный. И взрослый.
— Нет. Ты должна сама сначала решить. Для себя. Понимаешь?
Рита осталась ночевать со мной. Костя звонил каждые полчаса и спрашивал, что происходит. И интересовался, не нужна ли мне помощь. Мне? Нужна. Но еще Рите. И тебе. Всем.
Я укрыла подругу одеялом и не ушла, пока лицо ее во сне не разгладилось и дыхание не стало ровным. Как у ребенка. У ее ребенка.
Я не могла заснуть. Я приняла теплую ванну и не могла заснуть все равно. Я выпила чай с мятой и лежала в темноте, рассматривая невидимый потолок.
Попробовала читать.
Пошла на цыпочках, проведала Риту.
Включила телевизор.
Не поверила своим глазам. Подумала, что разучилась понимать смысл слов. Как будто вдруг оступилась… Провалилась в кошмар. Случайно. Но — навсегда.
Это были новости. Репортаж со вчерашних празднований. И — как главное событие — покушение на Влада. Его машина обстреляна по пути следования. Он не пострадал, убита девушка, которая сидела рядом. Двумя выстрелами. Я чувствовала их почти физически. Один — в плечо, другой — в голову. Работа профессионалов.
— Предвыборная кампания началась, — бодро объявил диктор. — Конкуренты пытаются ликвидировать наиболее сильные фигуры политической игры.
В правом углу экрана — фотография девушки. Я запомнила имя: Лена.
Я должна чувствовать себя виноватой перед ней?
Или я виновата перед кем-то другим? Почему? Почему все это происходит со мной?
Я накрылась одеялом с головой. Не верилось, что весь остальной город сейчас спал.
Конечно, спал. Он объединился против меня и теперь спокойно набирался сил. Чтобы проснуться и нанести очередной удар. И я снова буду к нему не готова.
Я решила ничего не говорить Рите. Про покушение, про то, что я могла быть на месте Лены.
Мне спасло жизнь то, что ребенок Риты оказался больным. И теперь я должна уговорить подругу убить человечка, благодаря которому я сама живу.
Я повезла Риту в детский дом.
Я взяла с нее слово ни в коем случае не плакать. А даже наоборот — шутить и смеяться.
Она заглядывала в глаза каждому ребенку. Она честно старалась улыбаться.
В каждом мальчике она видела своего сына. И чем заметнее была задержка в развитии ребенка, тем крепче она его обнимала. И тем громче смеялась, жонглируя двумя маленькими резиновыми мячиками.
Рита почему-то была уверена в том, что у нее — мальчик. Потому что мальчики сильнее. А ее мальчику сила очень потребуется.
Маленький Миша проводил нас до самой двери. Он рассказал нам историю своего появления на свет. На острове жила пальма. На пальме распустился цветочек. Из цветочка выплыло облачко. На облачке была кожица. Кожица росла-росла, и получился Миша.
Рита не сказала ни слова, пока мы не вышли на улицу.
Я взяла ее за руку и готова была говорить и говорить о том, что жизнь длинная и не может быть все время плохо, что…
— Где мой «мерседес»? — спросила Рита и мягко убрала свою руку из моей. После ободранных стульев детского дома кожаное сиденье Ритиной машины казалось ненастоящим.
— Я буду рожать этого ребенка, — сказала Рита очень просто.
Она не смотрела на меня.
Она повернула голову к окну и улыбалась себе улыбкой, похожей на молитву.
Снег таял на лобовом стекле и был похож на дождь. А весна была совсем на весну не похожа.
Она отвезла меня домой и поехала к Косте. Я забралась в кровать, держа в руке телефонную трубку. Терминатор прыгнула мне на колени и сделала вид, что заснула. Кончик моего ремня она крепко зажала в своей пасти.
Телефон долго не отвечал.
— Влад… — выдохнула я в трубку, услышав его «алло».
— Мы, наверное, пока не сможем заниматься, — сказал Влад.
— Заниматься? — переспросила я.
— Ну да. Ты ведь знаешь, что произошло.
— Знаю. А ты как? — Трудно было представить, как чувствует себя человек, в которого недавно стреляли.
— Я? Плохо. Из-за меня погибла девушка. Уж лучше бы это был я.
Нет. Это невозможно даже представить себе.
— Сколько ей было лет?
— Девятнадцать.
Я всего на несколько лет ее старше.
— Влад, давай увидимся?
Я задержала дыхание, пока он не ответил.
— Я не могу сейчас, Даш. Но мы обязательно увидимся. Ладно? Ты не скучай.
— Ты сам, главное, не скучай.
Он рассмеялся:
— А вот я как раз буду.
— Ладно. Только не сильно.
— Ты все такая же вредина.
И ты все такой же. И твой голос. И ничего не изменилось. Только то, что мне хочется к тебе еще больше. И больше мне не хочется ничего.
— Ну, пока.
— Пока, Даш. Будет скучно — звони.
— А ты звони мне не когда скучно, а когда захочется мне позвонить.
11
Я решила заняться диссертацией. Невозможно было думать о том, что Влад отказался встретиться со мной. Я жалела, что ему это предложила. Неужели нельзя было удержаться?
Почему он не хочет меня видеть?
Конечно, ему не до меня. Его хотели убить. И у него предвыборная кампания. А вдруг он станет президентом? И я вот так запросто предложу ему: «Давай увидимся?» Или, когда он станет президентом, я буду звонить ему и сообщать о том, что ужин у нас сегодня в девять. А наш сын получил тройку. Интересно, а где учатся дети президентов? И почему это мой сын должен быть троечником?
Я писала диссертацию целый день и целую ночь.
В записной книжке моего телефона я дала Владу новое имя: «Моя любовь».
Я заснула в семь утра.
В час позвонила Рита. Из роддома. Она только что очнулась после наркоза. Ей сделали аборт.
— Знаешь, как называется это место? — спросила она слабым голосом. — Думаешь, роддом? Нет. Это называется абортарий. Представляешь? Я когда прочитала, чуть с ума не сошла.
— Как ты себя чувствуешь?
— Он принес мне цветы. — Рита проговорила это шепотом, очень тихо.
— Кто? — не поняла я.
— Костя. Представляешь? Цветы приносят женам, когда они рожают, а он принес их мне. В абортарий.
Я поняла, почему она шептала. Так проще сдерживать рыдания. Так почти не дрожит голос.
— Рит, он хотел как лучше.
— Кому? Нашему ребенку?
— Это уже случилось. Давай без истерик. Просто возьми себя в руки.
Костя не хотел и слышать о том, чтобы родить неполноценного ребенка. Они спорили целую ночь. Рита сдалась после того, как Костя начал собирать ее вещи. Чтобы вернуть их в нашу квартиру. Вместе с Ритой. На метро. И он обещал, что она больше никогда его не увидит. Костя производил впечатление человека, которому можно верить. Рита поверила.
Он забрал ее из роддома вечером. Цветы она оставила в палате.
Они поехали в церковь. Поставили свечки за упокой. Рита хотела написать записку, чтобы по ребенку отслужили панихиду. В записке надо было писать имя. Рита назвала своего сына Петей.
У Кости она открыла бутылку шампанского. И позвонила мне.
— Даша, будь другом — загляни в календарь. Сегодня какой праздник?
В этот день император Павел издал указ о престолонаследии. Трон наследовал старший сын.
— Ты удивишься, но сегодня нет никакого праздника. — Я постаралась ответить максимально бодро.
Рита, наоборот, помрачнела.
— А в честь чего тогда шампанское? И цветы?
— Завтра — Вербное воскресенье.
— Ну, слава богу. А то я без праздников долго не могу.
Я писала диссертацию еще два дня. На третий я позвонила Владу.
— Мне скучно, и я звоню.
— А правильно «скучно» или «скушно»?
— Правильно не бросать девушек на несколько дней.
— И много их, девушек?
— Думаю, что много. Но меня интересует одна-единственная.
— Меня она тоже интересует. Ты о Юльке из соседнего подъезда?
— Нет, я о Кольке из квартиры напротив.
— Ты, Даш, ветреная какая-то!
У него было явно хорошее настроение. Может, предложить пойти поужинать? Или пригласить в гости? Накрыть стол, зажечь свечи?
— Ну, что ты будешь делать сегодня вечером? — спросила я, медленно начиная себя ненавидеть.
— Скучать по тебе. На тысяче дурацких встреч, которые мне предстоят.
Все равно хорошо, что позвонила. Так здорово поболтали. И посмеялись. Просто надо было первой закончить разговор. Сказать, что у меня молоко убежало. Или что-нибудь в этом роде.
Вечером за мной заехала Рита. Она хорошо выглядела, была отлично одета, и синяки под глазами почти не были заметны.
— Как диссертация? — поинтересовалась она, обходя всю квартиру и дотрагиваясь пальцами до вещей. Словно, давно их не видев, хотела удостовериться в том, что они не изменились на ощупь. Стены, комоды, рамки с фотографиями.
— Нормально. Скоро допишу.
— А хочешь, я Терминатора заберу?
— Нет! — Я даже испугалась.
— А вдруг она сожрет твою диссертацию?
— А я ее убираю, когда ухожу. К тому же в последнее время она уничтожает исключительно твои вещи.
— Вредительница.
— Просто она по тебе скучает.
— Ладно, куплю ей комбинезончик.
Терминатор положила морду в пустую миску и улыбалась, глядя на нас.
Рита повезла меня в ресторан. В один из тех, где мы бывали с Владом.
Она заказала столик заранее, и нас встретили широкими радостными улыбками. Я давно поняла, что не стоит даже пытаться так же улыбаться в ответ.
Я, как всегда, заказала дыню с ветчиной, Рита — каре ягненка. И вино.
— А что такое «каре»? — поинтересовалась я.
— Самой интересно. Сейчас посмотрим.
За соседним столом девушка с молодым человеком кивнули Рите. Она улыбнулась им в ответ.
— Знакомые. Костины, — пояснила она небрежно.
Официант с сережкой в ухе принес наш заказ. Каре ягненка ничем не отличалось от куска ягненка.
На улице погас фонарь.
Прохожие заглядывали в окна ресторана с одинаковым равнодушием.
Вино было кислым.
— Надо на курсы пойти, — вздохнула моя подруга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17