Разумеется, в ходе выполнения этой функции индивиды действуют
вполне по законам расчетливого, осознанного эгоизма (кстати заметить, анализ
нравов в научной среде стал одним из живых источников пессимистических
социальных и антропологических обобщений Зиновьева) и поэтому здесь наряду
со знаниями производится и огромная масса предрассудков. Но тем не менее
знания тоже производятся.
Оба обозначенных мной момента связаны между собой. Законы социальности
предполагают в небольшом количестве индивидов, выключенных из борьбы, для
которых сама эта выключенность оказывается своего рода социальной позицией.
Это необходимо для эффективности социального организма.
Типичный пример: безработица как условие эффективного хозяйствования в
рамках рыночной экономики. Конкретные причины выпадения могут быть разными,
одна из типичных и в рамках нашего рассуждения самых важных состоит в том,
что механизм социальности вытесняет часто наиболее продвинутых, выделяющихся
в сторону превышения нормы (так, например, в иных странах и в иные периоды
процент безработных инженеров и профессоров может быть больше, чем доля
безработных слесарей или посудомоек). Остракизм как изгнание наилучших не
является специфическим фактом афинской демократии, он органичен всякой
человеческой коммунальности, только проявляется в разных формах и масштабах;
в последующей истории он осуществляется чаще всего в прикрытом виде. Занятия
самих выпавших (изгнанных), как правило, определяются родом деятельности в
той сфере, из которой их выдавили. К производству знаний более всего
приспособлены те индивиды, которые выбиты из социальной борьбы, уклонились
от нее в рамках науки: они занимаются наукой, потому что это их дело и чаще
всего ни на что другое они не способны, и занимаются ею успешно, так как у
них нет привходящих (социальных) интересов, искажающих истину. Для них
умение понимать реальность лучше, чем другие, становится источником
человеческой гордости и своего рода социальной позицией. В этом смысле
вполне понятно, почему Зиновьев настойчиво подчеркивает, что он -
исследователь и так отчаянно борется за собственный "государственный
суверенитет", дающий ему возможность говорить правду, как он ее понимает.
IV
"Дело не в том, чтобы открыть правду о себе. На это много ума не нужно.
Дело в том, как после этого жить", - читаем мы в "Зияющих высотах" (т. 1, с.
296). Одна из парадоксальных особенностей социологии Зиновьева состоит в
том, что она отвлекается от внутренней жизни человека, обходится без понятия
личности, а в сознательном характере деятельности видит лишь фактор,
усиливающий социальную детерминированность поведения. Тут-то и возникает
вопрос, как же жить после этого? Куда девать идеалы? Ответ на него, который
объективно вытекает из всей логической социологии, Зиновьев формулирует сам.
Жизнь в идеале вовсе не лишена смысла. Она и есть истинно человеческая
жизнь. Но возможна она за пределами социальности. Внутри человейника, но не
по его правилам Она возможна как исключение, редкий случай и всегда как
индивидуальный героизм. Где-то у Зиновьева есть фразы: когда хотят плюнуть
на законы тяготения, тогда строят самолеты. Эту формулу можно считать
типовой для его нравственной позиции.
Вот цельное рассуждение А.А Зиновьева на эту тему: "У меня нет никакой
позитивной программы социальных преобразований. Но не потому, что я не
способен что-то выдумать на этот счет, а в принципе. Любые положительные
программы социальных преобразований имеют целью и отчасти даже результатом
построение некоего земного рая. Но опыт построения земных раев всякого рода
показывает, что они не устраняют жизненных проблем, драм и трагедий.
Наблюдая жизнь и изучая историю, я убедился в том, что самые устойчивые и
скверные недостатки общества порождаются его самыми лучшими достоинствами,
что самые большие жестокости делаются во имя самых гуманных идеалов. Нельзя
устранить недостатки того или иного общественного строя, не устранив его
достоинства...
А раз так, то главным в моей жизни должна быть не борьба за
преобразование общества в духе каких-то идеалов, а создание идеального
общества в себе самом, самосовершенствование в духе моего идеала человека.
По этому пути я фактически и шел до сих пор" (Русский эксперимент. М., 1995,
с. 122).
А.А. Гусейнов
ПРЕДИСЛОВИЕ
Интерес к социальным проблемам у меня возник еще в ранней юности. Но
обстоятельства сложились так, что моей профессией стала логика и методология
науки. В течение нескольких десятилетий я разрабатывал свою логическую
теорию. Результаты моих исследований я опубликовал в многочисленных работах,
в том числе - в книгах "Основы логической теории научных знаний" (1967),
"Логика науки" (1971) и "Логическая физика" (1972). Одной из особенностей
моей логической теории является то, что она охватывает логические проблемы
эмпирических наук, к числу которых относятся и науки социальные.
Мой интерес к социальным проблемам не ослаб. Но я стал их рассматривать
как профессиональный логик, интересующийся социальными проблемами просто из
личного любопытства, а не как профессиональный социолог, каковым я не был.
Разумеется, мне пришлось знакомиться с сочинениями философов, социологов,
историков и экономистов, имеющими отношение к интересовавшим меня социальным
проблемам. Не буду перечислять их имена с целью демонстрации эрудиции, - я
на это не претендую ни в какой мере. Читатель может найти имена этих авторов
и справку о их вкладе в познание социальных явлений в бесчисленных
справочниках и обзорных монографиях. Скажу здесь лишь то, что их сочинения,
будучи любопытны в отдельных деталях, в целом ни в какой мере не отвечали
моим потребностям. Даже в тех случаях, когда они казались мне приемлемыми в
формулировках общих идей, они разочаровывали меня, когда авторы переходили к
конкретным разъяснениям и применениям своих идей. А главное - все эти
учения, на мой взгляд, совершенно не годились для научного понимания
важнейших социальных феноменов современности - реального коммунизма,
реального западнизма и величайшего перелома в социальной эволюции
человечества, который произошел во второй половине нашего века.
Результаты моих размышлений об упомянутых социальных явлениях я начал
публиковать в 1976 году и в последующие годы в контексте литературных и
публицистических сочинений, а также в форме социологических эссе, в их числе
- в книгах "Зияющие высоты" (1976), "Светлое будущее" (1978), "В преддверии
рая" (1979), "Желтый дом" (1980), "Коммунизм как реальность" (1981), "Кризис
коммунизма" (1990), "Гибель империи зла" (1994), "Русский эксперимент"
(1995), "Запад" (1996) и "Глобальный человейник" (1997). В этой книге дается
более или менее систематическое изложение социологических идей автора,
рассчитанное на широкий круг читателей, интересующихся социальными
проблемами нашего времени.
Мюнхен, 1999
А. Зиновьев
Часть первая
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ
В этой книге с самого начала речь пойдет о социальных явлениях. Но в
первой части мы будем рассматривать правила и средства их познания. Причем
не любые, а только такие, о которых полезно знать исследователю-одиночке
(скажем - теоретику), обладающему лишь своим природным мозгом, некоторым
образованием, общедоступной печатной информацией и возможностью самому
наблюдать какие-то явления человеческой жизни. Это не значит, что знание
таких правил и средств не нужно прочим людям, интересующимся социальными
проблемами. Это не значит также, что исследователям-одиночкам не нужны
другие правила и средства познания. На этот счет никаких ограничений нет.
Это значит лишь то, что без таких средств и без соблюдения таких правил
никакой исследователь-одиночка достичь научного понимания интересующих его
явлений не сможет. В этом очерке сообщается, разумеется, не вся методология
теоретических исследований социальных явлений, а лишь минимум из нее,
необходимый для более или менее адекватного понимания последующего
изложения. Должен предупредить читателя, что излагаемые в этом очерке
методологические мысли не являются общепринятыми, так что я не могу
порекомендовать никакие другие сочинения по логике и методологии науки,
кроме моих работ, упомянутых в предисловии.
СОСТОЯНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
Социальные объекты (явления, предметы, феномены) суть объединения людей и
люди как члены этих объединений. О социальных объектах думают, говорят,
пишут и читают фактически все нормальные взрослые люди. Причем даже самая
примитивная мысль человека о каком-то социальном объекте есть либо его
собственное открытие, либо заимствована у других людей, сделавших это
открытие. Так что всякий человек - в какой-то мере исследователь социальных
объектов. Говоря о социальных исследованиях, я буду иметь в виду всю сферу
думания о социальных объектах, а не только профессиональные исследования.
Оказавшись в числе исследователей социальных объектов в таком широком
смысле слова, я был поражен следующим фактом. Коммунистический социальный
строй просуществовал в Советском Союзе и других европейских странах
несколько десятков лет, изучением его занималось огромное множество
специалистов, а за все эти годы о нем не было напечатано ни строчки,
заслуживающей звания науки. Это можно вроде бы объяснить тем, что советские
правители и идеологи препятствовали поиску и правде о реальном социальном
строе страны. Но многие советологи на Западе насочиняли тонны всякого вздора
о реальном коммунизме, в котором найти зерно истины еще труднее, чем найти
жемчужину в куче навоза. А сколько разоблачительных страниц насочиняли
советские диссиденты, и ни одно слово в них не соответствует критериям
научного понимания реальности. А уж они-то вроде бы должны были стремиться к
истине!
И уж совсем не укладывается в рамки здравого смысла тот факт, что все
известные мне теории и концепции западного общества оказались так же
далекими от реальности социального строя западных стран, как сочинения
советских авторов - от советской реальности. А ведь западные авторы вроде бы
не испытывали ограничений свободы творчества, какие имели место в
коммунистических странах для их коллег. В чем, спрашивается, тут дело?
Особенность социальных объектов состоит прежде всего в том, что люди сами
суть объекты такого рода, постоянно живут среди них и в них, постоянно имеют
с ними дело. Они должны уметь жить в качестве социальных объектов и в их
среде. Для этого они должны как-то познавать их, что-то знать о них. Они
приобретают свои знания в ходе воспитания, обучения и образования, от
общения с другими людьми, на личном опыте, из средств информации, из
литературы и фильмов. Таким путем у них складываются свои представления о
социальных объектах, можно сказать - житейские или обывательские
представления. В слово "обывательские" я здесь не вкладываю никакого
негативного смысла. На этом уровне о социальных объектах думает подавляющее
большинство представителей рода человеческого. Причем степень развитости
таких представлений у различных людей различна. У большинства она
примитивна, у многих высока. Но эти различия суть различия в рамках одного
типа.
Что-то знать о социальных объектах и научно понимать их - это далеко не
одно и то же. Можно много знать, но при этом мало что понимать, тем более -
понимать на научном уровне. Обывательские представления о социальных
объектах имеют ничтожно мало общего с их научным пониманием. Тем не менее
гигантское число дилетантов высказывается о них, сочиняет бесчисленные книги
и статьи. В наше время положение в этом отношении приняло поистине
гротескные формы и катастрофические размеры. Интеллектуальный аспект
человечества оказался не в меньшей мере загаженным словесным мусором и
помоями, чем природная среда продуктами и отходами современной
промышленности. Чуть ли не каждый мало-мальски образованный человек считает
себя специалистом в понимании явлений своего общества только на том
основании, что он имеет какой-то опыт жизни в нем и кое-что знает о нем.
Такие дилетанты воображают, будто нет ничего проще, чем понимание явлений,
которые они видят своими глазами, среди которых они живут, в которых
принимают участие и которые сами творят. А те из них, кто занимает высокое
положение в обществе, известен и имеет возможность публичных выступлений,
считают себя и признаются другими за высших экспертов в сфере социальных
явлений. Люди верят президентам, министрам, королям, знаменитым актерам и
даже спортсменам больше, чем профессионалам в исследовании социальных
явлений, хотя эти высокопоставленные личности и знаменитости обычно несут
несусветный вздор, а он больше соответствует обывательским представлениям,
чем суждения профессионалов. Последним верят тогда, когда они занимают
высокое положение, признаются и поощряются власть имущими и погружают свои
профессиональные достижения в трясину обывательского сознания и идеологии.
{Таково первое серьезное препятствие на пути научного познания социальных
явлений.}
Для самосохранения человеческих объединений, для упорядочивания
совместной жизни больших масс людей и для управления ими жизненно важно то,
что и как люди думают о социальных явлениях. Суждения о последних неизмеримо
сильнее затрагивают интересы различных категорий людей, чем суждения о
других явлениях бытия. Потому эта сфера изначально находилась и находится
теперь под неусыпным контролем идеологии, включая идеологию религиозную.
Идеология характеризуется определенной целью относительно человеческих
объединений и определенными средствами ее достижения. Ее цель - формирование
сознания людей в соответствии с требованиями самосохранения объединения и
манипулирование поведением людей путем воздействия на их сознание, а не
познание реальности. Она использует данные познания и опирается на них, но
лишь как средство. Она отбирает в них то, что отвечает ее цели, и подвергает
такой обработке, какая требуется для более эффективного воздействия на умы и
чувства людей в желаемом духе. В результате создаваемая идеологией картина
социальных явлений оказывается искаженным отражением реальности или вообще
вымыслом.
Идеология навязывается членам человеческих объединений и так или иначе
препятствует познанию социальных явлений. Эта роль идеологии была очевидна в
коммунистических странах, в которых имела место канонизированная
государственная идеология. Если бы марксизм был научным пониманием
коммунизма, он должен был бы утверждать неизбежность и в коммунистическом
обществе социального и экономического неравенства, необходимость государства
и денег, неизбежность классов и других явлений, считавшихся язвами
капитализма, и тогда он не имел бы массового успеха. И в западных странах, и
в современной России, которые считаются неидеологическими, на самом деле
засилие идеологии не только не уступает таковому в Советском Союзе, но
значительно превосходит его. Конечно, идеология в них имеет другие формы и
средства воздействия на людей. Однако и в них она выполняет функцию
оболванивания людей. В частности, она прививает людям идеализированные
представления о западном социальном строе и всячески очерняет
коммунистический строй.
Вот так и получилось, что защитники коммунизма создавали ненаучную
картину коммунистического общества, раздувая то, что они считали его
достоинствами, и затушевывая то, что считалось недостатками
"антагонистических" обществ, а критики коммунизма создавали и ныне создают
тоже ненаучную картину коммунизма, изображая его как воплощение зла и
умалчивая о его достоинствах или искажая их. То же самое имело место в
отношении социального строя западных стран (западнизма) и имеет место
теперь, причем в гораздо более изощренных формах и в более грандиозных
масштабах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
вполне по законам расчетливого, осознанного эгоизма (кстати заметить, анализ
нравов в научной среде стал одним из живых источников пессимистических
социальных и антропологических обобщений Зиновьева) и поэтому здесь наряду
со знаниями производится и огромная масса предрассудков. Но тем не менее
знания тоже производятся.
Оба обозначенных мной момента связаны между собой. Законы социальности
предполагают в небольшом количестве индивидов, выключенных из борьбы, для
которых сама эта выключенность оказывается своего рода социальной позицией.
Это необходимо для эффективности социального организма.
Типичный пример: безработица как условие эффективного хозяйствования в
рамках рыночной экономики. Конкретные причины выпадения могут быть разными,
одна из типичных и в рамках нашего рассуждения самых важных состоит в том,
что механизм социальности вытесняет часто наиболее продвинутых, выделяющихся
в сторону превышения нормы (так, например, в иных странах и в иные периоды
процент безработных инженеров и профессоров может быть больше, чем доля
безработных слесарей или посудомоек). Остракизм как изгнание наилучших не
является специфическим фактом афинской демократии, он органичен всякой
человеческой коммунальности, только проявляется в разных формах и масштабах;
в последующей истории он осуществляется чаще всего в прикрытом виде. Занятия
самих выпавших (изгнанных), как правило, определяются родом деятельности в
той сфере, из которой их выдавили. К производству знаний более всего
приспособлены те индивиды, которые выбиты из социальной борьбы, уклонились
от нее в рамках науки: они занимаются наукой, потому что это их дело и чаще
всего ни на что другое они не способны, и занимаются ею успешно, так как у
них нет привходящих (социальных) интересов, искажающих истину. Для них
умение понимать реальность лучше, чем другие, становится источником
человеческой гордости и своего рода социальной позицией. В этом смысле
вполне понятно, почему Зиновьев настойчиво подчеркивает, что он -
исследователь и так отчаянно борется за собственный "государственный
суверенитет", дающий ему возможность говорить правду, как он ее понимает.
IV
"Дело не в том, чтобы открыть правду о себе. На это много ума не нужно.
Дело в том, как после этого жить", - читаем мы в "Зияющих высотах" (т. 1, с.
296). Одна из парадоксальных особенностей социологии Зиновьева состоит в
том, что она отвлекается от внутренней жизни человека, обходится без понятия
личности, а в сознательном характере деятельности видит лишь фактор,
усиливающий социальную детерминированность поведения. Тут-то и возникает
вопрос, как же жить после этого? Куда девать идеалы? Ответ на него, который
объективно вытекает из всей логической социологии, Зиновьев формулирует сам.
Жизнь в идеале вовсе не лишена смысла. Она и есть истинно человеческая
жизнь. Но возможна она за пределами социальности. Внутри человейника, но не
по его правилам Она возможна как исключение, редкий случай и всегда как
индивидуальный героизм. Где-то у Зиновьева есть фразы: когда хотят плюнуть
на законы тяготения, тогда строят самолеты. Эту формулу можно считать
типовой для его нравственной позиции.
Вот цельное рассуждение А.А Зиновьева на эту тему: "У меня нет никакой
позитивной программы социальных преобразований. Но не потому, что я не
способен что-то выдумать на этот счет, а в принципе. Любые положительные
программы социальных преобразований имеют целью и отчасти даже результатом
построение некоего земного рая. Но опыт построения земных раев всякого рода
показывает, что они не устраняют жизненных проблем, драм и трагедий.
Наблюдая жизнь и изучая историю, я убедился в том, что самые устойчивые и
скверные недостатки общества порождаются его самыми лучшими достоинствами,
что самые большие жестокости делаются во имя самых гуманных идеалов. Нельзя
устранить недостатки того или иного общественного строя, не устранив его
достоинства...
А раз так, то главным в моей жизни должна быть не борьба за
преобразование общества в духе каких-то идеалов, а создание идеального
общества в себе самом, самосовершенствование в духе моего идеала человека.
По этому пути я фактически и шел до сих пор" (Русский эксперимент. М., 1995,
с. 122).
А.А. Гусейнов
ПРЕДИСЛОВИЕ
Интерес к социальным проблемам у меня возник еще в ранней юности. Но
обстоятельства сложились так, что моей профессией стала логика и методология
науки. В течение нескольких десятилетий я разрабатывал свою логическую
теорию. Результаты моих исследований я опубликовал в многочисленных работах,
в том числе - в книгах "Основы логической теории научных знаний" (1967),
"Логика науки" (1971) и "Логическая физика" (1972). Одной из особенностей
моей логической теории является то, что она охватывает логические проблемы
эмпирических наук, к числу которых относятся и науки социальные.
Мой интерес к социальным проблемам не ослаб. Но я стал их рассматривать
как профессиональный логик, интересующийся социальными проблемами просто из
личного любопытства, а не как профессиональный социолог, каковым я не был.
Разумеется, мне пришлось знакомиться с сочинениями философов, социологов,
историков и экономистов, имеющими отношение к интересовавшим меня социальным
проблемам. Не буду перечислять их имена с целью демонстрации эрудиции, - я
на это не претендую ни в какой мере. Читатель может найти имена этих авторов
и справку о их вкладе в познание социальных явлений в бесчисленных
справочниках и обзорных монографиях. Скажу здесь лишь то, что их сочинения,
будучи любопытны в отдельных деталях, в целом ни в какой мере не отвечали
моим потребностям. Даже в тех случаях, когда они казались мне приемлемыми в
формулировках общих идей, они разочаровывали меня, когда авторы переходили к
конкретным разъяснениям и применениям своих идей. А главное - все эти
учения, на мой взгляд, совершенно не годились для научного понимания
важнейших социальных феноменов современности - реального коммунизма,
реального западнизма и величайшего перелома в социальной эволюции
человечества, который произошел во второй половине нашего века.
Результаты моих размышлений об упомянутых социальных явлениях я начал
публиковать в 1976 году и в последующие годы в контексте литературных и
публицистических сочинений, а также в форме социологических эссе, в их числе
- в книгах "Зияющие высоты" (1976), "Светлое будущее" (1978), "В преддверии
рая" (1979), "Желтый дом" (1980), "Коммунизм как реальность" (1981), "Кризис
коммунизма" (1990), "Гибель империи зла" (1994), "Русский эксперимент"
(1995), "Запад" (1996) и "Глобальный человейник" (1997). В этой книге дается
более или менее систематическое изложение социологических идей автора,
рассчитанное на широкий круг читателей, интересующихся социальными
проблемами нашего времени.
Мюнхен, 1999
А. Зиновьев
Часть первая
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ
В этой книге с самого начала речь пойдет о социальных явлениях. Но в
первой части мы будем рассматривать правила и средства их познания. Причем
не любые, а только такие, о которых полезно знать исследователю-одиночке
(скажем - теоретику), обладающему лишь своим природным мозгом, некоторым
образованием, общедоступной печатной информацией и возможностью самому
наблюдать какие-то явления человеческой жизни. Это не значит, что знание
таких правил и средств не нужно прочим людям, интересующимся социальными
проблемами. Это не значит также, что исследователям-одиночкам не нужны
другие правила и средства познания. На этот счет никаких ограничений нет.
Это значит лишь то, что без таких средств и без соблюдения таких правил
никакой исследователь-одиночка достичь научного понимания интересующих его
явлений не сможет. В этом очерке сообщается, разумеется, не вся методология
теоретических исследований социальных явлений, а лишь минимум из нее,
необходимый для более или менее адекватного понимания последующего
изложения. Должен предупредить читателя, что излагаемые в этом очерке
методологические мысли не являются общепринятыми, так что я не могу
порекомендовать никакие другие сочинения по логике и методологии науки,
кроме моих работ, упомянутых в предисловии.
СОСТОЯНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
Социальные объекты (явления, предметы, феномены) суть объединения людей и
люди как члены этих объединений. О социальных объектах думают, говорят,
пишут и читают фактически все нормальные взрослые люди. Причем даже самая
примитивная мысль человека о каком-то социальном объекте есть либо его
собственное открытие, либо заимствована у других людей, сделавших это
открытие. Так что всякий человек - в какой-то мере исследователь социальных
объектов. Говоря о социальных исследованиях, я буду иметь в виду всю сферу
думания о социальных объектах, а не только профессиональные исследования.
Оказавшись в числе исследователей социальных объектов в таком широком
смысле слова, я был поражен следующим фактом. Коммунистический социальный
строй просуществовал в Советском Союзе и других европейских странах
несколько десятков лет, изучением его занималось огромное множество
специалистов, а за все эти годы о нем не было напечатано ни строчки,
заслуживающей звания науки. Это можно вроде бы объяснить тем, что советские
правители и идеологи препятствовали поиску и правде о реальном социальном
строе страны. Но многие советологи на Западе насочиняли тонны всякого вздора
о реальном коммунизме, в котором найти зерно истины еще труднее, чем найти
жемчужину в куче навоза. А сколько разоблачительных страниц насочиняли
советские диссиденты, и ни одно слово в них не соответствует критериям
научного понимания реальности. А уж они-то вроде бы должны были стремиться к
истине!
И уж совсем не укладывается в рамки здравого смысла тот факт, что все
известные мне теории и концепции западного общества оказались так же
далекими от реальности социального строя западных стран, как сочинения
советских авторов - от советской реальности. А ведь западные авторы вроде бы
не испытывали ограничений свободы творчества, какие имели место в
коммунистических странах для их коллег. В чем, спрашивается, тут дело?
Особенность социальных объектов состоит прежде всего в том, что люди сами
суть объекты такого рода, постоянно живут среди них и в них, постоянно имеют
с ними дело. Они должны уметь жить в качестве социальных объектов и в их
среде. Для этого они должны как-то познавать их, что-то знать о них. Они
приобретают свои знания в ходе воспитания, обучения и образования, от
общения с другими людьми, на личном опыте, из средств информации, из
литературы и фильмов. Таким путем у них складываются свои представления о
социальных объектах, можно сказать - житейские или обывательские
представления. В слово "обывательские" я здесь не вкладываю никакого
негативного смысла. На этом уровне о социальных объектах думает подавляющее
большинство представителей рода человеческого. Причем степень развитости
таких представлений у различных людей различна. У большинства она
примитивна, у многих высока. Но эти различия суть различия в рамках одного
типа.
Что-то знать о социальных объектах и научно понимать их - это далеко не
одно и то же. Можно много знать, но при этом мало что понимать, тем более -
понимать на научном уровне. Обывательские представления о социальных
объектах имеют ничтожно мало общего с их научным пониманием. Тем не менее
гигантское число дилетантов высказывается о них, сочиняет бесчисленные книги
и статьи. В наше время положение в этом отношении приняло поистине
гротескные формы и катастрофические размеры. Интеллектуальный аспект
человечества оказался не в меньшей мере загаженным словесным мусором и
помоями, чем природная среда продуктами и отходами современной
промышленности. Чуть ли не каждый мало-мальски образованный человек считает
себя специалистом в понимании явлений своего общества только на том
основании, что он имеет какой-то опыт жизни в нем и кое-что знает о нем.
Такие дилетанты воображают, будто нет ничего проще, чем понимание явлений,
которые они видят своими глазами, среди которых они живут, в которых
принимают участие и которые сами творят. А те из них, кто занимает высокое
положение в обществе, известен и имеет возможность публичных выступлений,
считают себя и признаются другими за высших экспертов в сфере социальных
явлений. Люди верят президентам, министрам, королям, знаменитым актерам и
даже спортсменам больше, чем профессионалам в исследовании социальных
явлений, хотя эти высокопоставленные личности и знаменитости обычно несут
несусветный вздор, а он больше соответствует обывательским представлениям,
чем суждения профессионалов. Последним верят тогда, когда они занимают
высокое положение, признаются и поощряются власть имущими и погружают свои
профессиональные достижения в трясину обывательского сознания и идеологии.
{Таково первое серьезное препятствие на пути научного познания социальных
явлений.}
Для самосохранения человеческих объединений, для упорядочивания
совместной жизни больших масс людей и для управления ими жизненно важно то,
что и как люди думают о социальных явлениях. Суждения о последних неизмеримо
сильнее затрагивают интересы различных категорий людей, чем суждения о
других явлениях бытия. Потому эта сфера изначально находилась и находится
теперь под неусыпным контролем идеологии, включая идеологию религиозную.
Идеология характеризуется определенной целью относительно человеческих
объединений и определенными средствами ее достижения. Ее цель - формирование
сознания людей в соответствии с требованиями самосохранения объединения и
манипулирование поведением людей путем воздействия на их сознание, а не
познание реальности. Она использует данные познания и опирается на них, но
лишь как средство. Она отбирает в них то, что отвечает ее цели, и подвергает
такой обработке, какая требуется для более эффективного воздействия на умы и
чувства людей в желаемом духе. В результате создаваемая идеологией картина
социальных явлений оказывается искаженным отражением реальности или вообще
вымыслом.
Идеология навязывается членам человеческих объединений и так или иначе
препятствует познанию социальных явлений. Эта роль идеологии была очевидна в
коммунистических странах, в которых имела место канонизированная
государственная идеология. Если бы марксизм был научным пониманием
коммунизма, он должен был бы утверждать неизбежность и в коммунистическом
обществе социального и экономического неравенства, необходимость государства
и денег, неизбежность классов и других явлений, считавшихся язвами
капитализма, и тогда он не имел бы массового успеха. И в западных странах, и
в современной России, которые считаются неидеологическими, на самом деле
засилие идеологии не только не уступает таковому в Советском Союзе, но
значительно превосходит его. Конечно, идеология в них имеет другие формы и
средства воздействия на людей. Однако и в них она выполняет функцию
оболванивания людей. В частности, она прививает людям идеализированные
представления о западном социальном строе и всячески очерняет
коммунистический строй.
Вот так и получилось, что защитники коммунизма создавали ненаучную
картину коммунистического общества, раздувая то, что они считали его
достоинствами, и затушевывая то, что считалось недостатками
"антагонистических" обществ, а критики коммунизма создавали и ныне создают
тоже ненаучную картину коммунизма, изображая его как воплощение зла и
умалчивая о его достоинствах или искажая их. То же самое имело место в
отношении социального строя западных стран (западнизма) и имеет место
теперь, причем в гораздо более изощренных формах и в более грандиозных
масштабах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13