Битону хотелось стряхнуть с себя колючую руку-ветвь.
— Так и сделаю, — пообещал он.
— Я был в раю, — сказал Мойссак.
— Расскажи, что я там увижу? — попросил Битон.
— Вам туда не попасть: это рай растений. У людей свой рай.
— Каково там? — спросил Битон.
Мойссак выгнулся назад, потом в его корнях зародилась дрожь. Она, как ветер, прошла по ветвям членов и погасила сознание. Еле видный дымок выполз из глазниц, но слова «Вот так» еще успели коснуться запястья Битона.
Он вытащил нож и разрезал плети руки Мойссака. Пальцы все еще сжимали его запястье, как плетенный из лозы браслет. Пришлось повозиться, чтобы срезать тонкие побеги, не порезавшись самому. Высвободив руку, Битон вонзил нож в путаницу ветвей груди. Разрубая и обламывая сучки, он проделал дыру, просунул в нее руку и нашел там обещанное семя.
В ту ночь так резко похолодало, что Иве уже не мог удержать в руках ружье. Ледяной поток совсем застыл, и Битон понял, что река встала. Пока не взошло солнце, у них был шанс добраться к берегу.
— Придется бежать, — сказал он Ивсу.
— А демоны? — спросил юноша.
— Демонов нет, — сказал Битон.
Я скатал страницы и перевязал их бечевкой. Был уже вечер, когда я продолжил путь, отыскивая тропу среди дюн. Я помахивал тростью, зажатой в левой руке, помогая себе удержать размашистый шаг по сыпучему песку. Мысль, что Маттер выследит меня, отступила. Теперь мне казалось, что, соблюдая осторожность, я легко сумею скрыться. Избив его, я вспомнил иные из жестоких подвигов физиономиста первого класса Клэя и уверился, что не утратил навыков грязной драки. Я не сомневался, что в схватке один на один окажусь победителем.
Дюны Доралиса казались бесконечными. Когда стемнело, я выполз на один из самых высоких гребней и улегся там среди травяного моря. Звезды были великолепны: так ярки, что можно было видеть простиравшуюся за ними вселенную. Я играл с лежащей у меня на груди обезьяньей головкой и думал, как прошел этот день в копях, кто теперь превращается там в соль и что об этом думает капрал Маттер.
Все это было очень мило, пока я не услышал первого завывания. После пятого стало ясно, что ко мне со всех сторон подбираются собаки. Я зажал листки под мышкой и поднял трость как оружие, но спустя минуту увидел, словно со стороны, нелепость своей позы. Надо было спускаться с дюны, ставшей для меня ловушкой.
Я съехал по песку и мягко приземлился внизу. Вскочил на ноги и тут же побежал. Лощина между дюнами гудела от лая диких собак, и я совершенно не представлял, куда направляюсь. В голове застряло воспоминание о схватке с демонами, и вопли настигающих бестий приводили меня в ужас.
Каждый миг я ожидал, что за новым поворотом навстречу мне из травы взметнется зверь. Мышцы ног горели, я с хрипом втягивал в себя воздух, но бежал и бежал, пока, споткнувшись, не ткнулся лицом в песок. Ничего не видя, я услышал над собой торжествующий собачий хор.
Вскочив, я замахал палкой, разгоняя зверей. Они с рычанием огрызались. Смахнув с глаз песок, я увидел сотню пар светящихся в темноте желтых глаз. Я разглядел изогнутые верхние клыки, скорее кабаньи, чем собачьи, и острые кончики ушей. Псы рванулись ко мне. Я закричал и взмахнул тростью. Они отскочили. Я вертелся в их кругу, стараясь не выпускать из виду всю стаю.
Скоро стало ясно, что они ждут, пока страх обессилит меня. Спасения не было. В довершение всего несколько тварей принялись носиться кругами за цепью нападающих, так что от стараний уследить за ними у меня разболелась голова.
Я много часов вертелся то вправо то влево, а потом обернулся внутрь, заметив мелькнувшую среди собак фигурку Арлы. Я моргнул, и девушка исчезла, зато появился молодой Иве, проваливающийся под лед. Я видел, что стая почуяла мое замешательство и вдруг затихла. Пытаясь сохранить остатки здравого смысла, я тростью рассек на куски призрак мэра с черной дырой посреди лба, тянувший ко мне из темноты руки.
Она прыгнула на меня сзади и свалила наземь. Я слышал щелканье зубов над ухом. Тварь пыталась добраться до горла. Закрыв лицо локтем, я перекатился на спину и ткнул в нее тростью так, что затрещали ребра. Зверь с визгом отскочил, но другой был уже в воздухе.
Я успел взмахнуть палкой. Головка обезьяны вцепилась собаке в глаз, а удар ноги снизу попал в челюсть. Я был весь в укусах и царапинах, и немало собак тоже поплатились ранами, когда перед рассветом с вершины дюны прозвучал выстрел, спугнувший стаю. Сперва я принял спускавшихся ко мне Маттера с Молчальником за новые видения. Капрал был без парика, и под коротко стрижеными волосами я видел круглый шрам, разделивший его голову на полушария. В каждой руке он держал пистолет, и оба целились мне в сердце. Молчальник держался у него за спиной. Он нес веревку.
— Много тебе придется нарубить серы, Клэй, — сказал Маттер и, обращаясь к Молчальнику, прибавил:
— Свяжи его.
Коварная обезьяна связала мне руки за спиной и трижды обвила конец веревки вокруг шеи, оставив длинный поводок, чтобы вести меня. Покончив с этим делом, она захлопала в ладоши и перекувырнулась. Маттер послал ее за тростью, вымазанной собачьей кровью. Молчальник, натянув веревку, подал капралу палку. При виде изуродованной трости тот едва не расплакался.
— Много бы я отдал, чтобы избить тебя на этом самом месте, Клэй, да только тебя ждет кое-что поинтереснее, — процедил он, сдерживая ярость. Он пошел следом за мной, уперев ствол одного пистолета мне в затылок. Молчальник шел впереди, перекинув конец поводка через плечо.
— Обезьян выследил тебя за ящик трех пальцев, — сказал мне в спину капрал. — Ему пригодится — утешаться на твоих поминках.
19
— Зачем это представление с париком, дневной и ночной вахтой? — спросил я. Терять мне было нечего. Мы тащились вдоль берега к лабиринту дюн, скрывавших копи. Молчальник указал на море, и я заметил извивающееся в волнах щупальце кракена.
— Я тебе покажу представление, — отозвался Маттер, тыча мне в ухо пистолетом.
— Ваша голова — шутка Создателя? — спросил я.
— Если считать фунт железа, впихнутый под череп, шуткой, — ответил он. — Скажешь, тебе он не обработал мозги?
— Не скажу, — бросил я через плечо.
— У моего братца в башке те же винтики, только крутятся в обратную сторону, — сказал он.
— У какого братца? — спросил я. Он ударил меня палкой по голове.
— Не умничай, Клэй. Моя башка слопает тебя живьем, — сказал он и снова ударил.
Молчальник, отыскивая только ему известные тропы среди дюн, меньше чем за час вывел нас к копям.
— Ну, Клэй, — проговорил Маттер, дыша мне в затылок, — мне снились кошмары про демонов и ледяную реку, и я не собираюсь смотреть их второй раз. К закату ты превратишься в жаркое.
Я собирался умолять о пощаде, но, не дав открыть рта, он разбил мне затылок дулом пистолета, и меня не стало. Скорчившись в темной дали, я следил, как мое тело волокут по земле и его окутывает невыносимый жар шахты.
Я очнулся от собственного крика и обнаружил, что руки и ноги мои притянуты к колышкам, вбитым в раскаленную серу тропы. Я лежал перед своим жалким тоннелем, головой вниз по склону, и видел над собой стену и верхний край ямы. На середине тропы двигалась кукольная фигурка капрала. Остановившись, он обернулся ко мне и, приложив руки ко рту, прокричал что-то. Я ожидал услышать: «Шахта — это башка», но фраза оказалась длиннее, хотя ко мне донеслось только неразборчивое злобное бормотание. Звук затих, только когда капрал скрылся за кромкой обрыва.
Для лишенного возможности двигаться копи превращались в печь. Жар внутри меня быстро нарастал, и вскоре я почувствовал, как вздувается пузырями кожа, прижатая к горячим камням. Пот скапливался в лужицы, от которых непрестанно валил пар. Язык и горло высохли, как пергамент.
Я пытался придумать план спасения, но мысли скоро растворились в непреодолимой усталости. Боль достигла той точки, за которой уже ничего не чувствуешь. Копи укачивали меня в своей жаркой колыбели, но я боролся с дремотой, силясь прочесть надпись над тоннелями на дальней стене. Найдя имя Барло, я перевел взгляд к следующему.
Потом мне почудился далекий звук голосов. Я долго шарил взглядом вокруг себя, прежде чем перевести его вверх. На краю обрыва приплясывал Молчальник. Он вопил и размахивал лапами, пытаясь докричаться до меня. «Проклятая скотина еще безумнее Маттера», — подумалось мне, и я не удержался от смеха, вдохнув в себя густое облако мутного тумана.
Крошечный Молчальник подобрался к самому краю пропасти и вдруг взмахнул рукой, словно швыряя что-то в шахту. Перед глазами мелькнул предмет, похожий на белое полено, а потом восходящий ток воздуха ударил в него и разбил на сотни белых птиц, которые, кружась, запорхали над шахтой.
Не знаю, сколько времени я зачарованно смотрел, как серный ветер играет белой стаей, вздымая и роняя ее. К самому моему лицу метнулось белое пятно, кружащееся в адском вихре, и тогда я понял, что Молчальник выбросил в шахту пачку «Отрывков». Обезьяна все еще разглядывала меня, склонившись над кромкой обрыва. Наконец она потерла руки, словно смывая с них что-то, и исчезла.
Когда я потерял из виду страницы, боль вернулась и сразу стала непереносимой. Больно было дышать, и я не мог удержать глаза открытыми. Волоски на руках и спине сворачивались от жара. Чтобы спрятаться от боли, я ушел в себя, отчаянно стремясь к Раю, и вскоре поймал мысленным взглядом фигуру Битона.
Тот шел один по пересохшему руслу, вившемуся среди ивняка. После смерти Мойссака и Ивса в снежной стране у него не осталось надежды добраться до Рая или вернуться домой. Он нес ружье, из которого все целился, но так и не решился выстрелить юноша. С ним он мог протянуть еще пару недель.
Битон отупел от чудес и приключений. Он уже не удивлялся. Чудеса Запределья превратили его в лихорадочно верующего. Он уверовал в невидимую силу, связывающую все живое и растущее в глуши. Теперь, оставшись один, он различал тихий шепот в ветвях, гудевших на ветру. Сила была здесь, она окружала его, но для себя он не видел в ней ничего. Он был для нее чужаком, и она отторгала его, стремясь уничтожить.
В тот день он сидел на гнилом пне у сухого русла и ел мясо оленя, убитого два дня назад. Он пил из кожаной фляги и думал, что сегодня надо бы поохотиться. Покончив с едой, он оставил у пня одеяла и провизию, шлем и кирку, и ушел, прихватив с собой только ружье.
Он вошел в заросли ивняка, раздвинув тонкие ветки. Под кочками сухой листвы лежали холодные тени, и кругом слышались шорохи — жизнь мелких зверюшек и птах. Битон хотел добыть кролика, пусть даже в Запределье у них были тупые розовые поросячьи мордочки. А на вкус они были непривычны — землистое, похожее на птичье, мясо. Он до сих пор не мог разобрать, нравится ли ему такая еда, но всегда испытывал счастье, сдирая с добычи шкурку и насаживая ее на вертел. Очень скоро он приметил куропаток, выклевывавших что-то у подножия большой ивы шагах в двадцати шагах от него. Выстрел мог оказаться неверным из-за множества тонких лоз, свисавших между ними. Он целился тщательно, прикидывая направление ветра и расположение птичьего сердца. И тут на его плечо легла легкая рука.
— Ты ищешь Вено? — спросил голос из-за спины.
Он развернулся рывком и оказался перед Странником, полным жизни, таким, каким я видел его в Анамасобии.
— Нечего бояться, — сказал Странник, вскидывая кверху ладонь с перепончатыми пальцами.
— Ты говоришь? — спросил Битон.
— Я слышал, как ты идешь сквозь чащу. Я видел в зеркале воды, как умирали твои друзья. Ночью, во сне, ты плачешь как ребенок, и ни один зверь Запределья не подходит к тебе, — сказал тот.
— Но откуда ты знаешь мой язык? — спросил шахтер, не решаясь опустить ружье.
— Язык был во мне: я открыл его, услышав ваши речи в раковине, — был ответ.
Битон передернул плечами.
— Почему бы мне и не поверить, — сказал он и опустил ружье.
Странник шагнул ближе и подал шахтеру кусок дерева с вырезанной на одной стороне картинкой. Это был портрет девушки с длинными волосами. Битон никогда не видел этого лица, но я, заглянув ему через плечо, узнал Арлу.
Было в этом странном человеке что-то сразу понравившееся Битону. Ощущение исходившего от него покоя, что-то в его глазах и улыбке. Шахтер порылся в карманах, желая найти ответный подарок. Первым делом он наткнулся на семя, но когда шип уколол его в палец, он вспомнил: Мойссак просил, чтобы он посадил его сам. Под семенем оказалась монета, которую на его глазах обронил в тоннеле Йозеф. Вкладывая свой дар в большую коричневую руку, шахтер спрашивал себя, почему он так и не вернул монетку Батальдо.
— Цветок и змея, — сказал Странник.
— Ты был в Палишизе? — спросил Битон.
— Люди вышли из моря и построили город, — был ответ. — Они поклонялись цветку, желтому цветку дерева, который плакал, когда его срезали. Это был знак возможного. Свернувшаяся змея была — вечность. Палишиз опустел раньше, чем начали расти деревья Запределья.
— Что такое Вено? — спросил Битон. — Это Земной Рай?
Странник кивнул.
— Там смерть? — спросил Битон.
— Нет смерти, — сказал Странник. — Я отведу тебя.
Он опустил монету в мешочек, который носил на полоске кожи, обвязанной вокруг пояса. Потом поднял руку к большой косточке неизвестного плода, висевшей как талисман у него на шее. Косточка чудесным образом раскрылась на крошечных петлях. Внутри оказались два красных листа, сложенных во много раз, чтобы уместиться в крошечном медальоне. Когда Странник развернул их, каждый лист оказался с ладонь человека и тонким, как паутина.
Странник съел один лист и протянул второй Битону.
— Съешь, — сказал он.
— И что будет? — спросил шахтер.
— Станешь отважным, — был ответ. Потом он вытащил из-за пояса обоюдоострый нож и пошел вперед.
Битон, сжевавший сладковатый красный лист, начал засыпать на ходу. Ему открывались вещи, которых он не замечал прежде. Яркие разноцветные огоньки пролетали над тропой и проходили насквозь их тела. Искры сыпались с конца посоха и с прядей волос Странника. Призрачные создания высовывали головы из зарослей, провожая их взглядом. Я спрятался за деревом в страхе, что он заметит и меня.
— Мы нашли тебя в горе Гронус, — хотел рассказать своему провожатому Битон, но тот сделал ему знак молчать.
В тот же миг Битон заметил, что Странник схватился в смертельном единоборстве с призрачной белой змеей. Он снова и снова погружал клинок своего ножа в чешуйчатую спину. Белая кровь вытекала из ран, но чудовище только крепче сжимало кольца. Все произошло так внезапно, что Битону едва не показалось, будто это сражение длится вечно.
Наконец, опомнившись, шахтер поднял ружье. Он выстрелил всего раз, прямо сквозь пасть, в мозг чудовищу. Оно тут же исчезло, растворившись как забытое воспоминание, и они снова спокойно шли вперед. Странник улыбался. Убрав нож, он закурил длинную пустотелую ветку. Битон не заметил, когда он зажег ее. Он передал ветку шахтеру, и тот затянулся.
В тот день они переходили вброд ручьи и речушки, пересекали широкие полосы ледяной пустыни, карабкались по горам и шли по берегу еще одного внутреннего моря. К закату солнца они вышли к деревне на лесной поляне. Она стояла между двух рек, словно на острове. — Вено, — сказал Странник. Люди высыпали из скромных жилищ и потянулись через мост навстречу им. Там были женщины, дети и старики, все похожие на Странника. Битона провели в деревню и накормили плодами и вареным зерном. Звучали рассказы, некоторые на ином языке, пока остальные обитатели Вено не открыли в себе язык незнакомца. Битону сказали, что ему рады, и помогли выстроить для себя жилье. Скоро он перезнакомился со всеми. Он часто бродил по островку между реками, собирая мириады незнакомых растений и цветов. В Вено всегда пахло весной. Все дни были ясными, теплыми и мирными. Однажды ночью, гуляя за околицей, он посадил семя Мойссака среди цветущих деревьев.
Он замечал течение времени в Вено по росту деревца, проросшего из колючего семени. Оно росло быстро и через несколько недель сравнялось в росте со Странником. Однажды шахтер привел своего друга, чтобы показать ему потомка Мойссака. К тому времени на одной ветви появился белый плод, похожий на тот, что лежал на алтаре в Анамасобии.
— Райский плод, — сказал Битон спутнику.
— Где ты взял это семя? — спросил тот.
Битон рассказал историю древесного человека, и Странник покачал головой.
— Но ведь это плод бессмертия! — сказал шахтер.
— Идем со мной, — сказал Странник.
Битон вернулся за ним в деревню, в одну из хижин. Там на полу в жилой комнате лежала, ловя ртом воздух, старая дряхлая женщина. Две молодые сидели по сторонам, держа истончившиеся руки с сухими потрескавшимися перепонками.
— Она умирает! — сказал Битон Страннику.
— Нет, изменяется, — ответил тот. — Белый плод, выросший из семени твоего друга, не дает совершиться изменению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22