Посредственный, режиссёр, дамский угодник, готовый с кем угодно выпить и при случае мне изменить — но мой!
Теперь, спустя столько лет, я понимаю, что чувство презрения родилось не внезапно, оно давно дремала во мне и ждало своего часа, но тогда оно поразило меня, как молния.
Я знала и верила, что Дима сделает все, что возможно, но, разбираясь немножко в пожарных делах — с кем поведёшься, от того и наберёшься, видела, что наши дела плохи. С седьмого этажа, где работают с тридцатиметровки, на штурмовках к нам не пробиться — из окон восьмого и девятого рвётся огонь; по той же причине я не могу, обвязав Бублика шторой, спустить его вниз, к тридцатиметровке, а туда, откуда спускался Валерий, мне уже не пройти… Значит, надеяться можно на два чуда: либо протушат огонь на восьмом и девятом и успеют подняться к нам на штурмовках, либо прорвутся на десятый этаж по коридору.
Бедный Дед! Как раз в эти минуты он спасал картины…
Бублик кричал, бился в моих руках, его рвало и меня тоже, стоять у окна было очень холодно, а отойди от него — задохнёшься; я догадалась сорвать штору, на сей раз осторожно, закуталась в неё с Бубликом и решила, что воспаление лёгких — наименьшая из возможных бед, успеют спасти — вылечат. Бублику стало теплее, он обвил меня ручонками, прижался, шёпотом спросил: «Тётя Оля, а где папа?» — и тут меня поразила вторая мысль.
Бублик, которого я знала и любила с пелёнок, мог быть моим сыном!
От этой мысли я снова заплакала. Я вообще в тот вечер много плакала, на пожаре и потом, так уж получилось, это только ребята считают, что я волевая и сильная, на самом же деле — обыкновенная баба, у которой глаза вечно на мокром месте.
И третья мысль, от которой перехватило дыхание: он будет моим сыном!
И я дала себе клятву: если нам суждено остаться жить, я скажу Васе, сама скажу, потому что он давно говорит мне это только глазами, что хочу стать Бублику мамой.
И коридоре, как в трубе, гудел огонь, за спиной начала прогорать дверь, лицо обжигал студёный ветер, ноги горели огнём, а я стояла, прижав к груди тёплого Бублика, плакала, и сердце моё рвалось от нежности, от предвкушения будущего счастья…
Я и сейчас, сию минуту, вспоминаю об этом и плачу. Больше о себе рассказывать ие могу.
А впереди целая ночь, скорее бы за мной приехали!
ДМИТРИЙ РАГОЗИН, НАЧАЛЬНИК ШТАБА
Писанину я люблю так же, как в жаркое лето пить тёплое пиво. Вася — другое дело, он в школе у литераторши любимчиком был, он, если хотите, почти что писатель — в каждой стенгазете заметка, в рубрике «Из прошлого пожарной охраны». Я тоже лихо сочиняю — отчёты о проверках караулов, описания всякого рода загорании и тому подобную большую литературу. Но ту же самую заметку в стенгазету я могу сочинять часами, осыпая проклятьями каждую строчку. Поэтому Ольгин приказ написать про Польшей Пожар поднял меня на дыбы.
— Не буду!
— Будешь как миленький, — сказала Ольга. — Я на всякий случай заручилась поддержкой Кожухова. Можешь сам у него спросить, а можешь и мне поверить: если откажешься писать, будешь с завтрашнего дня откомандирован на вещевой склад для инвентаризации портянок.
— Ведьма ты рыжая!
— Да, я ведьма, — охотно согласилась Ольга, — и могу отлупить тебя метлой. Садись и пиши: случаи, фрагменты, детали — все, что бог на душу положит. Но если предпочитаешь пересчитывать портянки…
— Разве что фрагменты… — трусливо отступил я.
— Конечно, фрагменты, — обрадовалась Ольга.
Уже потом, когда я закончил, эта ведьма призналась, что ни о чем с Кожуховым не договаривалась — взяла на пушку!
Мы, пожарные, любим вспоминать про чудеса. Пожар, в ходе тушения которого не произошло ничего необычного, мы быстро забываем, а если о нем спрашивают, не знаем, о чем и говорить — обыкновенный пожар. А вот когда случается чудо — у всех глаза горят и языки развязываются: один только Дед может полдня подряд рассказывать самые невероятные, но — хотите верьте, хотите проверьте — имевшие место истории.
Я бы дал такое определение: чудо есть сказочно необыкновенное событие, которое произошло с тобой только потому, что ты родился под счастливой звездой. Или так: чудо есть такая штука, в которую никто не верит, но о которой каждый мечтает.
Когда человеку бывает хорошо, он и без чудес обойдётся. Нам же хорошо бывает редко — разве что в отпуске, когда плещешься в море за тысячу километров от родной управы (так мы называем УПО), а вот плохо бывает часто, иной раз так, что только о чуде и мечтаешь. Подполковник Чепурин любит говорить: «Потерял надежду — верь в чудо». А раз начальник приказывает, мы и верим.
В нашей компании чудеса обычно случаются с Васей и Лёшей. Приезжаем как-то на пожар, выскакиваем из машины, и Вася указует перстом: «Штаб будет здесь!» И тут же в сантиметре от Васиной каски проносится и врезается в землю ведёрный самовар. «Штаба здесь не будет!» — мгновенно реагирует Вася.
А совсем недавно горел огромный склад. Вася и Лёша со звеном забрались на крышу, а кровля под Лёшей провалилась и он полетел в самый очаг. Снимать каску, склонять голову и шептать «прощай, друг» у нас в таких случаях не принято: друга нужно спасать. Вася опустил вниз трехколенку, велел себя поливать, полез в пекло — нет Лёши! Вот тут уже не выдержал, с рёвом наверх поднялся, с кровавым стоном: «Лёша, Лёша…» А Лёша тут как тут: «Звали? Случилось чего?» Пока Вася стоял с разинутой пастью, Лёша доложил, что упал он не на бетонный пол, а на мешки с удобрениями, выпрыгнул из огня, как пингвин из воды, проскочил через пролом в стене и поднялся на крышу. Думаете, Вася бросился другу на шею и омочил ему грудь горячей братской слезой? Ничего подобного! Рявкнул, да так, что за два километра вороны с деревьев посыпались: «Какого черта, тамтам, там, проваливаешься без разрешения?!» И смех и грех…
Таких чудес я могу вам поведать с добрый десяток, но все они случались на разных пожарах, даже два чуда на одном — не припомню. А вот Большой Пожар потому и вкипел в намять, что чудес там было навалом. И одно из главных, самых необыкновенных — как это Ольге удалось, во-первых, пробежать из выставочного зала в киностудию, и, во-вторых, сделать это буквально за минуту до загорания фильмотеки.
Потом, когда мы как следует изучили и воссоздали мысленно обстановку — пламя в лифтовом холле и коридоре, дым, температуру — по всем канонам получалось, что выйти живой из этого ада Ольга не могла. Огонь, что ли, перед ней расступился, ядовитый дым в озонированный воздух превратился? Ну, такие чудеса бывают только в сказке. Облилась водой? Так та испарилась в две-три секунды. Быстро бежала? Так огонь ещё быстрее. Одним словом, в живых Ольга осталась не по правилам, «жульнически», как булгаковский кот Бегемот. Если бы свидетели не подтвердили, что Ольга находилась вместе с ними в выставочном зале, никто бы в такое приключение не поверил: сказали бы, как судья Деду, что причудилось. Лично я твёрдо уверен, что лифтовой холл и коридор Ольга пролетела на метле, как это на её месте сделала бы любая другая ведьма.
Ну, и второе: буквально через минуту после того, как она проскочила в студию, полыхнула фильмотека (это сотни три фильмов!) и в коридор вырвалось такое пламя, какое увидишь разве что при нефтяном пожаре.
Кто скажет, что не чудо?
Наверное, нет такого неудачника, которому не позавидовал бы другой, ещё больший неудачник. Я знаю людей, которые даже мне завидуют, мне — феноменальному неудачнику! Это тольке Лиза считает меня везунчиком — потому, что я на ней женился. Лизу, в самом деле, я заполучил не без труда, что даёт ей законное право напоминать о дарованном ею счастье и упрекать за недостаточиоо внимание к её особе — участь всех без исключения мужей. Зато у Лизы есть одно отличнейшее качество: она так любит читать, что стоит ей подсунуть интересную книжку — и я снободен как воробей. Тому, что я больше месяца безвылазно торчу у Нестеровых, мы обязаны Ольге, которая раздобыла для Лизы всю серию «Проклятые короли». У Славы, к примеру, дела обстоят куда хуже: живёт он вместе с тёщей, которая немалую свою энергию тратит на то, чтобы по десять раз на дню уточнять местопребывание зятя во времени и пространстве. Вечера не проходит, чтобы тёща не позвонила Нестеровым и металлическим голосом не напомнила Славе, что если ему некогда общаться со своей женой, то у других мужчин такое время найдётся. И Слава, терзаясь, метется домой. Зато, в отличие от меня, ои ухожен, кормлен и выглядит довольным — как может быть довольной потерявшая свободу, но любимая хозяйкой собака.
Теперь о том, почему я феноменальный неудачник.
Я — НШ, начальник штаба оперативной группы пожаротушения. Как только мы прибываем на пожар и Вася начинает руководить, я развёртываю штаб и принимаю на себя следующие обязанности: получаю от РТП задания на расстановку сил, организую непрерывную разведку, осуществляю связь между РТП и начальниками боевых участков, докладываю кому положено обстановку, самостоятельно, когда сочту необходимым, принимаю решения, обеспечиваю контроль, веду документацию и так далее — всего около тысячи обязанностей.
Штаб — это мой складной стол, к которому я прикован на все время пожара. Летом я изнываю от жары, зимой мёрзну, как последняя бездомная дворняга. На пожарах с повышенным номером я постоянно окружён городским начальством, которое изводит меня вопросами и заваливает советами: известно, что в пожарах, как и в футболе, понимают все.
Кого начальство активное всего критикует? Того, кто на виду, меня по этажам искать не надо — вот я стою. Если пожар потушен плохо, кто виноват? Начальник штаба. Если хорошо, кого хвалить? Молодцы, пожарные!
И ещё: ребята выходят из пожара с волдырями и шишками, я — без единой царапины; они работают стволами, топорами и ломами, я — карандашом и горлом; они спасают людей, я — самоспасаюсь от начальства. А ведь и у меня есть руки, и они чешутся!
Да, я жалуюсь: НШ — плохая должность, и я торчу на ней уже целых семь лет. Даже не верится, что когдато я лазал по штурмовке, как обезьяна, давил огонь и выносил людей — может, приснилось? Единственное утешение, что через должность НШ, как через чистилище, прошли все, и, следовательно, у меня есть шансы когданибудь от неё избавиться. Рано или поздно, когда Васю уволят из пожарной охраны за строптивость (он, чудак, надеется, что повысят в должности!), я стану дежурным по городу, а моё место займёт Слава. Он пока что НТ, начальника тыла, «над цистернами начальник, и гидрантов командир».
«Суеверие в период научно-технической революциинедостойное и позорное явление» — так было справедливо указано в нашей стенгазете. Мы боремся с суевериями на собраниях, клеймим в заметках и искореняем в личной жизни. Даже странно видеть, как человек, знающий назубок устав и читающий «Литературную газету», меняется в лице, когда дорогу перебегает чёрный кот. Не далее как позавчера он прошмыгнул перед самым бампером нашей «Волги» — и что же? Иные на нашем месте поехали бы другой дорогой, а мы только посмеялись. Правда, Коля, наш водитель, тут же рванул на красный свет, но было бы смешно думать, что здесь имеется какая-то связь с пресловутым котом, с которого Коля, между прочим, пообещал в следующий раз содрать шкуру.
Другое дело — приметы, в них мы верим. Ну, не то что верим, что было бы крайне глупо в период научнотехнической революции, а некоторым образом считаемся. Судите сами: утром, в день Большого Пожара, Слава явился на дежурство в новой форменной рубашке. Наивернейшая и тревожная примета! Но ещё не успели мы как следует чертыхнуться, как вошёл Чепурин — в исключительно аккуратно выглаженных брюках. Здесь уже и сомнений быть не могло: день предстоит плохой. Но если Слава чего-то мычал и вяло отбивался, то подполковник и не пытался оправдываться: да, недосмотрел, установил, что жена выгладила брюки, уже сидя в машине, когда бежать домой и переодеваться было поздно.
Предвижу, что кое-кто может заикнуться, будто я сам грубо противоречу и что пожарные, мол, суеверны. Да ничего подобного! Просто научно доказано и тысячу раз проверено, что на дежурство следует выходить в старой и неутюженной форме — закон! Хорошо, помню, как все мы — Вася, Слава, Лёша и я утром получили новые сапоги и тут же их обули. Обрадовались, ослы! Через пятнадцать минут мы выехали тушить бензоколонку и вернулись обратно без подмёток. В другой раз Лёша гордый, как павлин, явился в новых брюках, которые после пожара в подвале уважающий себя работяга не взял бы и на ветошь. А киоск с пингвином? Куда бы мы ни направлялись, Коля старается прокладывать маршрут таким образом, чтобы остановиться у «Пингвина». Здесь Лёша собирает по двадцать копеек с носа и покупает мороженое, которое мы потребляем во все времена года, даже в мороз. А что? Говорят, сам Черчилль, будучи в Москве, заявил: «Народ, который зимой ест мороженое, победить нельзя!» Может, и не заявлял он такого, или как-то по-другому, но вопрос в принципе поставлен правильно. Так о «Пингвине»: если он открыт — ура, братва, день будет спокойный, а вот если закрыт, — жди пакости, научно доказано и проверено. В тот день, 13 февраля, «Пингвин» был закрыт на учёт. Но пойму, что там можно учитывать — фанерные палочки?
И последняя примета: когда мы утром выехали, Слава прикурил, подпалил левый ус и минут десять по этому поводу сквернословил. А ругать вслух огонь нельзя, можно только про себя, причём, постукивая пальцем по дереву или по лбу, если дерева нет.
Так что от примет, ребята, так просто не отмахнёшься: даже Кожухов, который нещадно нас за них ругает, сокрушался, что именно в то утро черт дёрнул его надеть новую папаху.
К первым впечатлениям Гулина и Васи я ничего особо нового не прибавлю. Скажу только, что увидев висящих на шторах людей и услышав гул, как на стадионе, я подумал: слава богу, что силы уже работают! Это не потому, что кто-то перехватил ответственность — с нас её до конца пожара все равно никто не снимет, а потому, что оперативные дежурные безоружны. Если мы прибываем к объекту первыми, до пожарных машин, то оказываемся в самом гнусном положении. Дом горит, вокруг все бегают, жильцы кричат, видят нас — всеобщая радость, пожарные приехали, а мы-то ничего не можем, стволов у нас в «Волге» нет, а без ствола и разведку и как следует не произведёшь, И тогда по нашему адресу раздаются такие проклятья, что не знаешь, куда и деться. В таких случаях мы, генералы без армии, предпочитаем переждать где-то в переулке, пока не прибудут силы.
Но Гулин уже работал, и работал отлично! Это для нас крайне важно — правильно развернуться и начать атаку. По военным меркам, в атаку пока что пошёл взвод, Но в образованную им брешь в обороне противника скоро ворвутся главные силы нашего гарнизона.
И ещё я подумал: с вами наши молитвы, Нина Ивановна! Да не обрушатся в эти часы на 01 новые вызовы на пожары с повышенными номерами, А если уж они суждены, то хотя бы завтра: для того чтобы прихлопнуть этот пожар, нам будут нужны, совершенно необходимы, все наличные силы гарнизона.
Итак, поблагодарив в душе Гулина и Нину Ивановну, я больше ни о чем постороннем не думал. Вася и Лёша побежали в разведку, Слава — встречать силы и ставить автонасосы на гидранты, а я положил на стол лист пластика и быстро расчертил на нем поэтажный план Дворца.
Я этот пластик сохранил на память, он и сейчас передо мной. Пластик здорово потёрт, в грязных пятнах — не документ, а кошачья подстилка. Не посвящённый в наши пожарные дела ничего в моих каракулях не поймёт: цифры и стрелки, крючки и закорючки, штрихи и иероглифы… Это — номера подразделений, направления боевых действий, количество людей и стволов иа этажах, трехколенки, штурмовки и автолестницы, участки, где пожар локализован, и так далее. Хорошая домохозяйка, увидев у мужа на столе такой лист, брезгливо взяла бы его палльчиками и потащила выбрасывать (так оно и было — еле спас), я же, заполучив его через шесть лет, даже разволновался. Для меня сей лист — говорящий, одного взгляда достаточно, чтобы припомнить, как проходил бой.
Если кто думает, что тушение пожара происходит по заранее намеченному, чёткому и отработанному плану, то он глубоко заблуждается.
Конечно, такие планы у нас имеются, но их главный недостаток в том, что они предусматривают пожар теоретический, то есть такой, каким он мыслится автору плана, в этом тщательно продуманном документе (он всегда лежал у меня в планшете наряду с другими) имелась схема водоснабжения, указывались подходы к объекту, пути развёртывания сил в боевые порядки. Но будь его составитель хоть семи пядей во лбу, он никак не мог бы предусмотреть осложнений, созданных чрезвычайно быстрым распространением огня. Крупный пожар — это уравнение со многими неизвестными, которое с ходу и со шпаргалкой не решишь. Ну как, например, можно предвидеть, что какой-то лопух в кладовке с вещами оставит канистры с бензином?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33