Только одного не учли: императоры, когда начинается шевеление, что-то с яйцами проделывают, кажется, дырочки сверлят, а в медицинском институте наши эскулапы этого не проходили. И в один прекрасный день несколько яиц дружно взорвались, облепив стены, потолки и все находившееся в комнате оборудование невообразимо вонючей массой. Хохоту было — до конца зимовки. А оба врача неделю скитались по другим домам, потому что в медпункте больше десяти минут подряд находиться было невозможно.Входит Миша Полосатов и хватается за голову: на его машину Сахаров положил чемоданчик с инструментами. Сева извиняется, снимает чемоданчик, но Миша ещё долго ворчит и с подозрением на нас поглядывает, не без оснований считая, что чемоданчик был положен нарочно.Эта машина создана Мишей для изучения психики полярников, их работоспособности, сна и прочих явлений, связанных с высшей нервной деятельностью. Миша защищал свою диссертацию в Ленинградском институте экспериментальной хирургии, том самом, где возникла первая лаборатория Ивана Петровича Павлова и где была проведены первые опыты на собаках. Кстати говоря, именно на территории этого института воздвигнут один из немногих в мире памятник собаке.— При помощи этой машины изучаются биотоки собачьего мозга, — разъясняет Юл посетителям. — Но Миша Полосатов докажет, я в этом уверен, что наши с вами мозги работают не менее продуктивно!На машине множество лампочек. Миша нажимает на ключ, лампочки по очереди загораются, и испытуемый должен как-то на это реагировать. Юл комментирует:— Загорается одна лампочка — выделяется слюна. Загорается вторая — нужно лаять!Миша обижается и бурно протестует.— Разве я смеюсь? — оправдывается Юл. — Наоборот, я сознаю, что это очень, очень нужно. Только ты скажи, можно ли при помощи твоих лампочек решить, когда кончать клиента?Миша непрерывно экспериментирует, на высоком техническом уровне. Недавно он подложил под матрасы нескольких ребят резиновые трубки с какими-то хитрыми датчиками. Ребята ночью ворочаются, встревоженные сновидениями, а датчики реагируют и дают Мише бесценный научный материал: кто как спит в условиях зимовки в изолированном от женщин коллективе. Но ещё большей популярностью в Мирном пользуется другой Мишин эксперимент: операция «Извилина». Биотоки мозга Миша изучает тоже при помощи датчиков. Выбрав себе жертву, он прилепляет датчики к её голове какой-то замазкой. Несколько дней назад такой жертвой оказался Рюрик Максимович Галкин, человек лысеющий и, естественно небезразличный к остаткам своей причёски. Но Миша так переусердствовал с замазкой, что она буквально прикипела к волосам Галкина, и теперь её никак нельзя отодрать. И разъярённый Рюрик Максимович пообещал при первой же встрече стереть Полосатова с лица земли.Улучив момент, Миша хитроумным манёвром переключает общее внимание на Рустама. Кандидат медицинских наук, представитель советской школы микробиологов, Рустам Ташпулатов вот уже полтора месяца решает научную проблему ликвидации существенных различий между умственным и физическим трудом.— Я забыл, как выглядит микроскоп! — яростно восклицает Рустам. — Весь запас своих жизненных сил я трачу на погрузочно-разгрузочные работы и на борьбу со Шкарупиным!Наголо остриженный, бородатый и обросший мускулами Рустам вызывает всеобщее сочувствие.— Не переживай. Рустам, — успокаивает друга Юл. — Стране нужны не только учёные, но и грузчики. А если уж очень соскучишься по науке, можешь вымыть пол в медпункте.Над несчастным Рустамом смеются, а он считает дни: наверное через неделю все продовольствие будет отгружено и он сможет вылететь на Восток. Рустам ещё не знает, что и на Востоке до середины марта он будет заниматься не столько микробами, сколько досками и гвоздями.Понимая состояние Ташпулатова, Владислав Иосифович Гербович попросил его прочесть полярникам лекцию по микробиологии. Нужно было посмотреть, как радостно засверкали чёрные глаза Рустама! И вечером в кают-компании он страстно ораторствовал:— Человек без микробов существовать не может! Без книг, без стадионов и без мороженого — пожалуйста, но без микробов — ни единого дня! У каждого из нас, как отпечатки пальцев, имеется присущая только ему микрофлора. Мы рождаемся стерильными, но с первым же вздохом обретаем свои первые микробы. Однако Антарктида — безмикробный континент, здесь только мы с вами носители микробов! И вот мои организм должен привыкнуть к вашим микробам, а ваши организмы — к моим. В процессе зимовки часть микробов погибает, но со снижением их общего количества снижается и иммунитет. Порочный круг! Ведь снижение иммунитета создаёт благоприятные условия для развития эндогенных инфекций! Вот почему полярники по окончании зимовки, заходя в первый же порт, часто заболевают гриппами и ангинами. Моя тема: «Исследование микрофлоры и иммунитета человека в условиях Антарктиды». Я попытаюсь доказать, что мы за короткое время уже обменялись своими микробами. У нас есть методы, которыми мы определяем микробы каждого человека по определённым генетическим меткам, так что по микробу можно определить человека. Мы можем даже организовать бюро находок микробов!Темпераментный доклад был награждён аплодисментами, и умиротворённый оратор благодушно отнёсся к дружескому шаржу: «Рустам Ташпулатов с арканом гоняется по Антарктиде за микробом».В медпункт на обследование вваливается очередная группа «снежных людей». Миша загоняет их в тамбур — чиститься. Чаепитие окончено, врачи приступают к работе. Чтобы не мешать, я уединяюсь в комнате Юла и читаю книгу. Но сосредоточиться не так-то просто. Из кабинета доносится:— Голова болит? Вылечим. Завещание написал?— Так точно, Юлий Львович, написал.— Меня не забыл?— Что вы, док, как можно. Завещал вам остаток моего долга за кооперативную квартиру.— Миша, этот клиент должен жить вечно, не вздумай снимать с него скальп!Я люблю Юла, и это не оригинально: Юла любят все. Так уж его скомпоновала природа, что одним своим видом он вызывает доверие и симпатию. Почему это так получается — один бог знает. Остроумный? Так остряками на полярных станциях хоть пруд пруди. Добрый, ласковый? Не добрее и не ласковее других. Честный? И остальные полярники не мошенники. Сильный, красивый? Не думаю, чтобы Юл успешно выжал двухпудовую гирю, а уж на конкурсе красоты, будь таковой проведён в Мирном, главный врач экспедиции мог бы и не занять первое место.Наверное, дело в другом. Юл сотворён, выращен и пущен в жизнь человеком на редкость гармоничным. Гармоничный — этот термин в данном случае точнее, чем цельный. Я, честно говоря, уж очень цельных людей побаиваюсь. В исключительно цельном человеке нет недостатков; согласитесь, что это ужасно — быть совершенством, не иметь ни одного недостатка. Ведь такой человек и другим ничего прощать не будет!Гармоничные люди мне как-то симпатичнее. Если бы королю Христофору из «Рубашки» Анатоля Франса знаменитый доктор Родриго прописал носить рубашку симпатичного человека, то именно Юл мог бы оказать ему эту маленькую услугу. Уверен, что даже служащий ломбарда, сделавший недоверие своей профессией, и тот дал бы Юлу крупную ссуду под залог простой улыбки.Внешне Юл — типичный интеллигент, правда, без очков и традиционной лысины. Рост средний, высокий лоб, лицо удлинённое, глаза серые. Особые приметы: заразительный смех и пламенная любовь к вымирающему млекопитающему — лошади. Вот краткое жизнеописание современного типичного интеллигента: пастух башкирского коневодческого колхоза (отсюда любовь к лошадям), курсант аэроклуба (пятнадцать прыжков с парашютом), сельский врач (от одной деревни к другой — верхом на лошади), врач на подводной лодке (спал на узенькой коечке между трубами с ледяной и горячей водой), детский хирург (обожающий детей вообще и своего Андрюшку в частности).Насмотревшись на своём поприще страданий и избавив от них множество детей и взрослых, Юл приобрёл право на лёгкую ироничность в рассказах об отдельных «клиентах» — только взрослых, дети для него священны! Он может часами рассказывать о прелестных переломах и резекциях, о психотерапии, при помощи которой обретали несокрушимое здоровье страдавшие неизлечимой мнительностью, и о всем том, что скрыто от глаза простого смертного. Рассказчик Юл превосходный, что у полярников не редкость, и великолепный слушатель, что редкость везде.Юл одинаково предупредителен со всеми, кто нуждается в его помощи. Правда, если оказывается, что помощь не нужна, мобилизуй своё чувство юмора и отбивайся от саркастических советов, которые Юл даёт со свойственной ему щедростью.— Счастливец! — вздыхал Валерий Ельсиновский, когда я покидал Восток.— Вы сегодня увидите Юла!— Юл — это поэма! — пылко восклицал Арнаутов. — Правда, Алик?— Никакие стихи, — возражал Миклишанский, — не могут заменить человеку Юла!— При-вет Ю-лу! — скандировали восточники, когда я поднимался по трапу в самолёт.А Владислав Иосифович Гербович, немногословный и скупой на похвалы, как-то сказал:— Ничего не скажешь, с главным врачом нам повезло. Надёжный человек.…Когда в Мирном начиналась пурга, я шёл к Юлу. Бывалые полярники ГРИГОРИИ МЕЛЕНТЬЕВИЧ СИЛИН Заместителю начальника экспедиции пятьдесят семь лет. В таком возрасте полярники обычно прощаются с высокими широтами; так подумывал и Григорий Мелентьевич. Но Гербович уговорил, а врачи разрешили, и Силин в третий раз пошёл в Антарктиду.И все в выигрыше. Доволен начальник экспедиции: заполучил в замы одного из опытнейших полярных асов! Довольны подчинённые: работать вместе с Григорием Мелентьевичем — значит многому научиться. Доволен и сам Силин: всё-таки ещё разок прозимовал в милой его сердцу Антарктиде.Полярники зачастую выглядят моложе своих лет: свежий, да ещё без микробов воздух, физический труд, хорошее питание, размеренная жизнь без повседневной нервотрёпки большого города — таковы компоненты «полярной косметики». Но опасности, подстерегающие полярника на каждом шагу, огромное напряжение в критические минуты, полярные ночи с их психологической встряской — все это не может пройти бесследно.И на лице Григория Мелентьевича — все его пятьдесят семь. Он ещё крепок физически, плечи его не согнулись, но волосы поседели, а глаза попали в сеть морщин. Держится он ровно, говорит спокойно и уверенно, потому что в полярном деле знает все.Тридцать пять лет назад Арктика встретила его, тогда ещё зелёного метеоролога, не очень приветливо. Корабль, на котором Силин шёл зимовать на остров Котельный, попал в ледовую переделку. Началось сжатие, льды полезли друг на друга, и стальные борта затрещали по швам. Люди вышли на палубу, заняли места повыше и, бессильные, смотрели, как у борта вырастают горы торосов. Помятый, со сломанным винтом, беспомощный корабль потащило в море Лаптевых. Там помогли лётчики, сняли потерпевших крушение и вывезли в бухту Кожевникова.Потом зимовки в устье Хатанги, на мысе Нордвик, на Диксоне и, наконец, на Земле Франца-Иосифа, в бухте Тихой — той самой, где снимался первый и лучший советский кинофильм о полярниках «Семеро смелых». Там Григория Мелентьевича и его товарищей застала война.Небольшая группа полярников на четыре долгих года оказалась оторванной от Большой земли. Не прекращая вести научные наблюдения, полярники днём и ночью готовились к обороне: перенесли в скалы запасы продовольствия и боеприпасы, оборудовали три пулемётных гнезда. К счастью, немцы не заинтересовались бухтой, иначе полярникам пришлось бы плохо: шансов отбить нападение десанта с военного корабля у них было немного.Через два года кончились продукты: за это время один лишь небольшой бот, ускользнув от немецких подводных лодок, доставил немного продовольствия. Кто-то вспомнил, что на острове Рудольфа, том самом, где похоронен Георгий Седов, Иван Дмитриевич Папанин перед дрейфом на станции Северный полюс-1 устроил запасной склад. Добравшись до острова, полярники действительно обнаружили шоколад и сгущённое молоко, изрядно подпорченное, но в войну и не такое ели.Главной пищей была медвежатина.— 28 февраля, — вспоминал Силин, — на Землю Франца-Иосифа проник первый луч солнца, мы всем коллективом вышли полюбоваться им. Кончилась ещё одна полярная ночь, наступал долгожданный день. Я запомнил эту дату — 28 февраля 1944 года. Утром пошёл смотреть припай, как положено по программе метеоролога. В последнее время медведи нас не посещали, и я проявил беспечность — взял с собой не винтовку, а наган. Взял так, на всякий случай, не думал, что пригодится. Отошёл на три километра от посёлка — медведь! В жизни, кажется, никогда так себя не проклинал. Ситуация скверная: вместо того чтобы обеспечить пищей товарищей, как бы самому не накормить медведя. За мной широкая трещина, слева и справа торосы, отступать некуда. А медведь рычит и идёт на меня, огромный, злой. Выстрелил в него три раза — промахнулся. Бросил одну рукавицу, вторую, чтобы выиграть время, пока он будет их обнюхивать, — нет, не на такого напал! Тогда я быстро вскарабкался на торос, подождал, когда медведь начал подниматься, и дважды выстрелил в упор. Видимо, тяжело его ранил: он взревел, ушёл за торос и притих. Несколько минут я стоял и ждал, на раненого зверя нападать опасно. И хорошо сделал, потому что медведь с рёвом вышел из-за тороса и вновь полез на меня, оставляя за собой кровавый след. К счастью, мои выстрелы услышали в посёлке, и вскоре прибежали товарищи с собаками. Одну собаку медведь убил, но и сам, потерял много крови, ослабел и провалился в трещину. Мы больше всего жалели об этом, охота в последнее время была никудышная… Второй случай со мной произошёл трагикомический. Всю ночь свистела пурга, еле дверь открыл — так намело. Раннее утро, посветил фонариком — вокруг сплошные сугробы. Сделал два шага и почувствовал, что меня кто-то поднимает. Сначала подумал, что наступил на Битку, нашего здоровенного пса, который любил спать на снегу. Но уж очень он вырос за ночь, этот Битка! Я скатился с него, встал, включил фонарик — следы медведя! Закричал, выбежали ребята и в погоню. Видимо, берег того медведя его медвежий бог — ушёл… А что делал он у нашего крыльца, спал или подкарауливал растяпу, мы так и не узнали. К вечеру, впрочем, добыли одного медведя, но не уверен, что того, которого я оседлал.— В сорок пятом за нами пришёл корабль, и мы возвратились на Большую землю. Стряхнул я с себя кошмары этих четырех лет, отдохнул, женился… И опять в Арктику…Григорий Мелентьевич рассказал, что произошло однажды во время дрейфа на станции Северный полюс-4.— Льдина лопалась, мы не раз бежали от вала торосов, спасая оборудование и самих себя, — всякое бывало, льдина есть льдина. В те годы к дрейфующим станциям пресса ещё не привыкла, в памяти были свежи героические будни легендарного папанинского дрейфа, и к нам настойчиво рвались журналисты и киношники. И вот прилетел кинооператор Л., искренне убеждённый, что мы дрейфуем исключительно для того, чтобы он заснял о нас фильм. Л. так замучил нас своими съёмками, что мы решили ограничить его активность. Спускаюсь я как-то с обзорной вышки, подходит Л.— Ну, какие новости?— Скверные. Начались подвижки, вот-вот льдина лопнет.— Как же быть? — забеспокоился Л.— Ваше дело. Я уже неделю не раздеваюсь, сплю в унтах и одежде. Нет желания, знаете ли, выскакивать из домика на мороз в чём мать родила. Но вы не беспокойтесь, может быть, это случится и не сегодня ночью.А тут начальник станции Евгений Иванович Толстиков решил ночью осмотреть домики. Заходит к метеорологу Овчинникову, у которого жил кинооператор, и видит неприглядную картину: Л. спит в шапке, верхней одежде и унтах. Удивлённый Толстиков потряс его за плечо.— Что случилось? — испугался Л. — Льдина лопнула?— Льдина в порядке. Почему вы в одежде?— Как почему? Все спят в одежде. Например, Силин.Толстикол повёл Л. на очную ставку. Я, разумеется, спал в одном бельё, и Л. поклялся мне отомстить. Но я был начеку, и вместо меня досталось на орехи нашему повару Тихонову. Он почему-то постыдился признаться своему тестю, что идёт в дрейф поваром, сочинил себе какую-то должность и жил спокойно. И вдруг от тестя радиограмма: «Смотрели киножурнал сообщи кем ты работаешь а то на экране ты жаришь котлеты». После этого случая действительно начались подвижки льда — думаю, что от нашего хохота…Продрейфовав ещё на станции СП-5, Григорий Мелентьевич простился с Севером и отправился на Юг — в Антарктиду.В Мирном его встречал начальник Второй антарктической экспедиции Трёшников.— Вам досталась Пионерская, — сказал Алексей Фёдорович. — Станция трудная, вся под снегом и с климатом, несколько худшим, чем в Сочи. Летите и решайте, сможете работать — оставайтесь, нет — будем её закрывать.— Да уж если сам Трёшников говорит, что станция трудная, значит, жизнь предстоит весёлая… — вспоминал Григорий Мелентьович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44