«Никакой это не случай...»?
— Помню, помню... А почему он так уверен? Он должен был отработать сначала все версии, в том числе и несчастный случай.
— Значит, он их отработал, — сказала Морозова.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Шеф и тут же понял, что имелось. Он снял трубку внутренней связи. — Алё... Шеф говорит. Нужно сделать сводку за пятницу, субботу и воскресенье. Заявления в милицию о пропаже людей. Чтобы было указано место работы и фамилия заявителя. Ага... Жду...
Минут через сорок запищал монитор на столе Шефа, а потом из принтера полез длинный список имен и фамилий... Морозова никак не проявляла своих эмоций. Чем бы это ни закончилось, налегке из кабинета ей не выйти — обязательно подкинут какую-нибудь работенку.
— Есть, — прошептал Шеф, плотоядно ухмыляясь. — Есть, черт побери... Они подстраховались, подключили ментов... И вот читаем: «Романов Б. И., место работы — „Рослав-банк“, должность — операционист». Так я и поверил... Домашний адрес... С заявлением обратились в семнадцать часов сорок пять минут, в пятницу. Имя заявителя — какой-то Бурмистров, коллега по работе... — Шеф снова заухмылялся. — Обычно о пропаже человека заявляет жена или еще кто-то из родственников. А уж чтобы товарищи по работе так беспокоились... Это что-то невероятное! Это просто какие-то удивительные отношения у них там в «Рославе»! Просто сплошная любовь и дружба! Жить друг" без друга не могут! — Шеф смеялся, но телефонная трубка уже снова была в его руке. На миг Шеф задержал палец над кнопками. Он посмотрел на Морозову:
— Ты соображаешь, на что мы сейчас вышли? Ты соображаешь, во что это может вылиться? Ты соображаешь, как теперь все может повернуться?! — И Шеф яростно махнул свободной рукой, что, вероятно, должно было означать переворот всего сущего с ног на голову.
Морозова равнодушно пожала плечами. Она не ощущала грядущего переворота мироздания. Для нее это была еще одна работа. Очередная работа, не хуже и не лучше других.
Черт бы побрал эту работу.
Борис Романов: мысли о географии (2)
Это было потрясающее чтение. Никогда в своей жизни Борис не читал ничего более захватывающего и более актуального — к тому же изложенного в столь краткой форме.
Электронные часы на холодильнике показывали второй час ночи, а Борис все листал страницы «Справочника делового человека», раздел, содержавший телефонные коды зарубежных стран и городов. Палец медленно скользил по листу сверху вниз, а губы тихо повторяли:
— Австралия... Австрия... Азорские острова... Албания... Алжир... Ангилья... Ангола... Андорра... Антигуа и Барбуда...
В мире было полно свободного пространства. Свободного от безумия, воцарившегося в последнее время в корпорации «Рослав».
— Аргентина... Аруба... Багамские острова... Бангладеш... Барбадос... Бахрейн... Бельгия...
Борис сделал очередной глоток из бутылки — он пил ее уже целый день и никак не мог допить — и зажевал виски лимоном. Странно, но голова оставалась ясной, лишь ноги оказались скованы теплой вяжущей пеленой. Впрочем, ноги не были сейчас нужны Борису, достаточно было глаз, чтобы читать слова, и пальцев, чтобы листать страницы. А внутри головы все вставало на места само собой — вставало так определенно и недвусмысленно, что оставалось только диву даваться, как же Борис не врубился раньше.
— Бенин... Болгария... Боливия... Босния... Ботсвана... Бразилия... Бруней... Буркина-Фасо... Бурунди...
Как там сказала сгоряча Марина? Клетка за триста тысяч баксов? Жалко, что эту клетку не утащишь с собой. И вообще — очень мало что утащишь. Уходить придется налегке. Уходить... Хм. Забавно, а вот если он просто пришел бы в понедельник к Дарчиеву и положил бы на стол заявление об уходе. Об уходе по собственному желанию. Что бы сделал Дарчиев? Покрутил бы пальцем у виска? Разорвал бы бумагу на мелкие кусочки и сжег бы остатки в пепельнице? Попросил бы объясниться? Ну что ж... Борис мог сделать краткий доклад на тему: «Как меня здесь достали». И про просмотр жутковатой хроники на шестнадцатом этаже главного корпуса, и про собеседование в СБ с предложением стучать на всех подряд, и про нежелание жены жить по правилам, которые устанавливала СБ, и про немолодого вице-президента, ставшего после просмотра той хроники налегать на спиртное... И то ли спиртное заставило его выпрыгнуть из окна на еще не совсем прогревшийся асфальт, то ли кто-то еще... Подозрение — так это называлось. СБ по долгу службы подозревала всех, и трюк заключался в том, что СБ заставила подозреваемых почувствовать это. Они восприняли это по-разному: кто-то грыз ногти, кто-то сходил с ума, кто-то раскрывал оконную раму и с трудом заносил колено на подоконник.
Это если дело ограничивалось простым подозрением. А если подозрения подтверждались? Или если СБ КАЗАЛОСЬ, что подозрения подтверждаются? Тогда появлялся материал для съемки еще одного шокирующего документального фильма, где наряду с покаянием виновного — или считаемого виновным — на заднем плане фигурируют похожие на свертки тела членов семьи...
Думать об этом на трезвую голову было невозможно. Борис снова глотнул виски. За стеной спала Марина. В другой комнате Олеська сбила коленками с кровати медведя-панду. Панда недоуменно смотрела черными круглыми глазами в потолок, а Борис недоуменно разглядывал интерьер кухни: ну итальянская, ну по индивидуальному проекту, ну со встроенной посудомоечной машиной... Куплено на деньги, заработанные в «Рославе». Как и почти все в этой квартире. Так что, эти деньги теперь Борис должен будет отрабатывать вечным страхом?! Страхом за себя и за свою семью?! Он должен будет жить так, как будто идет длинная, бесконечная проверка?! Деньги не могут стоить так дорого.
Вануату... Ватикан... Великобритания... Венгрия... Венесуэла... Вьетнам... Габон... Гавайские острова...
Он не пойдет к Дарчиеву с заявлением об уходе. Потому что вопрос о возможности ухода из корпорации уже обсуждался ими — однажды, два года назад.
— В моем отделе у тебя будет хорошая работа, — сказал тогда ухоженный седовласый мужчина Борису. — Не сложнее, чем сейчас, а денег больше.
— В чем фокус? — спросил Борис.
— Фокус в том, что ты будешь как академик Сахаров.
— У меня зарплата будет как Нобелевская премия? — усмехнулся Борис.
— У тебя будет нормальная зарплата. У тебя будет квартира в «Славянке». Тебе дадут ссуду под машину. У тебя будет банковский счет с процентами выше обычных. Учебу твоей дочери оплатят. Ты будешь отдыхать в пансионате фирмы, платя за это копейки. А в обмен только одно — помалкивай.
— Не понял?
— Помалкивай. Ты делаешь то, что я тебе говорю. Ты обсуждаешь эту работу со мной или с человеком, с которым я разрешу ее обсуждать. И все. Ты станешь обладателем секретной информации. От этой информации зависит безопасность нашей корпорации. И если тебя допускают к этой информации, то пути назад быть не может. Ты поднимаешься на такую ступень, откуда уже не спускаются.
И тогда Борис спросил:
— И что, я уже не смогу перевестись на другую работу? Или вообще уйти?
— А зачем уходить с такой хорошей работы? — улыбнулся Дарчиев. — Когда ты поймешь, насколько хороша эта работа, ты перестанешь задавать такие вопросы.
Два года Борис не задавал никаких вопросов. Два года эта работа была так хороша, как это только возможно. Дарчиев ни в чем не обманул — деньги, квартира, машина, отпуск в Турции, ссуда...
Ошейник — вот как это называется. Он сам посадил себя, загнал себя в этот ошейник. Он сам посадил себя на цепь. А когда сидишь на цепи, очень трудно убежать от поднесенной к горлу руки с ножом.
Значит, придется рвать эту цепь. Значит, придется жечь мосты. Значит, придется уносить ноги.
Борис усмехнулся. Думаете, что прикормили, приручили? Думаете, можно теперь делать со мной, что захотите? Думаете, купили меня с потрохами? А вот я как колобок — уйду от бабушки, уйду от дедушки... Сейчас вот посижу, подумаю — и придумаю, как уйти. Мир большой. Где-нибудь найдется место для меня, Марины и Олеськи. Место, чистое от безумия.
И даже после всего выпитого Борис отдавал себе отчет, что уйти из «Рослава» будет дьявольски трудно. Почти невозможно. А неудача будет равняться смерти — причем не только для него самого.
Никогда прежде Борис не ощущал себя таким уязвимым. И никогда прежде не было в нем такой стальной решимости — встать, сцепить зубы и оставить в дураках всю огромную свирепую машину, которая имела наглость считать его своим мелким винтиком.
Никогда прежде он столь остро не чувствовал себя человеком. И этот человек готовился сжечь за собой все мосты.
Боярыня Морозова: проклятая работа
Морозова решила быть умнее Дровосека и сделала примирительный жест. Она взяла в буфете четыре банки пива и поставила на стол перед своей командой — по банке на каждого, включая саму Морозову. Но Дровосек был настолько туп, что жеста не понял. Он решил, что Морозовой просто захотелось побаловаться пивком.
— Мне дали указание, — сказала Морозова, постукивая жестянкой о поверхность стола. — Я должна исправить моральный климат внутри нашего трудового коллектива.
— Ну тогда извинись, — криво усмехнулся Дровосек. Встречаться с Морозовой взглядами он все же не решался.
— В ответ на твое извинение, — холодно ответила Морозова.
— Это же тебе нужно, а не мне... — продолжал кривиться Дровосек. — Тебя снимут, если ты не уладишь ситуацию. Я знаю, я слышал. Да и задание последнее ты завалила. Программу-то в «Рославе» не запустили, напугались того, что вы там наделали в поезде.
— А ты уже на «Рослав» работаешь? — опередил взрывную реакцию Морозовой спокойный Монгол. — Ты говоришь про нас «вы». Тебя там не было, в поезде? Ты не участвовал?
Морозова кивнула Монголу, что означало признательность. Пока он давал отповедь Дровосеку, Морозова собралась, выкинула лишний гнев из головы и сказала с ледяной самоуверенностью:
— Дровосек, это надо тебе так же, как и мне. Если мы не уладим дело, меня просто переведут в другую команду. А тебя выкинут на улицу, потому что никакая другая команда тебя не возьмет. Таких разговоров разве до тебя не доходило?
Судя по лицу Дровосека — не доходило. Морозова внутренне поизумлялась, что в такой структуре, как Служба безопасности, бродит совершенно невообразимое количество слухов, сплетен и домыслов, приличное разве что для восседающих на лавочке возле дома пенсионерок. Она изумлялась и следила за выражением лица Дровосека, а на лице этом отражались умственные процессы, и их результатом стало неуклюжее негромкое:
— Ну ладно...
— Нет претензий? — быстро уточнила Морозова.
— Нет...
— У меня к тебе тоже.
— Ну, слава богу, — облегченно вздохнул Карабас, которого явно тяготили все эти выяснения отношений. Монгол ничего не сказал, он просто одобрительно кивнул Дровосеку, зная, как тяжело давалось ему это «ну ладно».
— Движемся дальше... — деловито произнесла Морозова. — Кстати, что это за треп про незапущенные программы? Откуда ты узнал? — Она вопросительно посмотрела на Дровосека. — Шеф сказал?
— Шеф сказал...
— Это еще ничего не значит. Они не обязаны ставить программу всего через неделю после ее получения. К тому же ее могут поставить на какие-нибудь региональные системы, а не на московские. Главное, что мы ее добыли, эту программу.
— А программиста грохнули, — проворчал Дровосек.
— Его должны были грохнуть. Поэтому для «Рослава» ничего неожиданного не произошло. И разозлиться по поводу тех парней, что положил Монгол, они тоже не должны — это не их люди.
— Я тоже одного упокоил, — напомнил о своих боевых заслугах Дровосек.
— Твой тоже не их человек. «Рослав» нанял людей со стороны, вроде бы из подольских бандитов. Наши закамуфлировали все так, будто при налете на программиста погибли двое, а третий ушел вместе с деньгами.
— Двадцать тысяч баксов, — мечтательно вздохнул Дровосек. — Чтоб я так жил... Нам никакой премии за тот чемодан не будет?
— Не будет, — сказала Морозова.
— Вопрос, — вдруг нарушил молчание Монгол. — Двое погибли в поезде. А кто их убил? Я имею в виду — согласно камуфляжу? Что, тот программист? Но это как-то не очень...
— Неизвестно. Может, программист, а может, эти трое денег не поделили.
— Лучше бы камуфляж был почетче, — высказал пожелание Монгол. — Нам было бы лучше. Не было бы лишних проблем.
— Все, хватит про поезда болтать, — Морозова вдруг поняла, что так и не открыла свою банку с пивом. Подумав, она перебросила ее Дровосеку. Дровосек подарок принял, сразу же дернул пальцем за кольцо. Морозова смотрела, как льется пиво, и думала, что укрепление морального климата в команде обошлось ей в сущие копейки — цену четырех банок пива. Если только все это не было обманом и если за Дровосековым «ну ладно» не стояли какие-то хитрые и злые мысли.
— Хватит про поезда... Если это и проблема для кого-то, то разве что для «Рослава» и подольских бандитов. У нас другое дело. Слушайте...
И они стали слушать. В каком-то смысле это был момент истины, поскольку именно сейчас чувствовалось — сидящие вокруг мужчины знают свое дело, они серьезно к нему относятся, они тащат это дело на своих плечах... Пожалуй, на них можно положиться.
Дровосек забыл про свои обиды, по крайней мере так казалось Морозовой, когда она смотрела в его лицо, сосредоточенное, насколько Дровосек вообще мог сосредотачиваться. Лишь чуть приоткрытый рот создавал слегка недоверчивую гримасу: «Да неужели? А это точно? Это не болтовня?» Впрочем, это была лишь гримаса.
Монгол не строил никаких гримас, он был сосредоточен абсолютно, будто медитировал, а не выслушивал очередную схему грядущих действий, очередной план секретной операции, на которую посылала их родина... В смысле, корпорация «Интерспектр». Через посредничество Морозовой.
Лицо Карабаса было ни скучающим, ни скептическим, а могло бы — все же опыта ему не занимать, и подобных вводных он наверняка вдоволь наслушался за годы, проведенные в «Интерспектре». Но он сидел и слушал не перебивая.
— Вот что нам поручили сделать, — начала Морозова. — «Рослав» в прошлую пятницу потерял одного своего человека. Потерял — в том смысле, что не могут его найти.
Она внезапно замолчала. Три пары глаз выжидающе смотрели на нее. Они терпеливо ждали, ничем не выдавая своих эмоций.
— Я начну с другого, — вновь заговорила Морозова. — Шеф просил вам сказать, хотя сама я не уверена — стоит ли об этом...
— Не говори, — предложил Монгол.
— Я скажу, — она машинально махнула рукой с выставленными буквой V пальцами: на счастье, на победу. — Шеф считает, что это очень важное дело. Важное для всей корпорации. Если мы сможем его правильно раскрутить, то тогда все изменится.
— Что — изменится? — осторожно уточнил Карабас.
— Шеф считает, что таким образом мы сможем вытащить в Москву Лавровского. Мы поставим «Рославу» ультиматум, они продавят Генеральную прокуратуру и МВД, все обвинения будут сняты, и Лавровский вернется домой.
— Ух ты, — качнул головой Дровосек, а Карабас даже вздрогнул, будто бы от нарисованной Морозовой перспективы ему стало немного страшновато.
Борис Романов: задолго до часа X (7)
Он им ничего не сказал. Он ничем не выдач истинную причину своего столь жалкого похмельного состояния. Марина с презрением подобрала с пола пустую бутылку и выбросила ее в мусорное ведро. Потом вернулась в комнату и встала у постели мужа, который лежал неподвижно, закрыв глаза и скрестив руки на животе.
— Ты еще долго будешь валяться?
— Ах-хм, — сказал в ответ Борис.
— Мы с Олеськой через полчаса едем в зоопарк. Поторопись, если хочешь успеть.
Он не хотел успеть, и он не успел. Марина не без раздражения хлопнула дверью — Борис тут же открыл глаза, встал и подошел к окну. Это был один из первых по-настоящему теплых дней, и было приятно смотреть на женщин без пальто и мешковатых курток, тем более если эти две женщины — твоя жена и твоя дочь.
Но он им ничего не сказал. Он просто решил все взять на себя, так было проще и одновременно сложнее.
Борис залез под душ и, тихо подвывая от ужаса, включил холодную воду. За считаные секунды его пробрало до костей, до коры головного мозга — по крайней мере ощущение было именно такое.
Зато мысли потом пошли четкие и ясные, и от этой ясности тоже могло пробрать до костей.
Во-первых, было понятно, что сейчас уходить нельзя. Сейчас — это слишком рано. Слишком мало времени прошло после демонстрации того фильма в главном корпусе. Проверка наверняка еще не закончилась, а если кто-то из СБ дознается о разговоре — если это можно назвать разговором — между Романовым и ныне покойным вице-президентом, то колпак продержится еще какое-то время. Это время нужно будет переждать. Нужно будет стиснуть зубы, обхватить голову руками, чтобы не пухла, и переждать.
Во-вторых, уходить во время отпуска из Турции тоже нельзя. Если у СБ есть хоть малейшие подозрения, то именно в Турции они и будут ожидать от Бориса каких-то резких движений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Помню, помню... А почему он так уверен? Он должен был отработать сначала все версии, в том числе и несчастный случай.
— Значит, он их отработал, — сказала Морозова.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Шеф и тут же понял, что имелось. Он снял трубку внутренней связи. — Алё... Шеф говорит. Нужно сделать сводку за пятницу, субботу и воскресенье. Заявления в милицию о пропаже людей. Чтобы было указано место работы и фамилия заявителя. Ага... Жду...
Минут через сорок запищал монитор на столе Шефа, а потом из принтера полез длинный список имен и фамилий... Морозова никак не проявляла своих эмоций. Чем бы это ни закончилось, налегке из кабинета ей не выйти — обязательно подкинут какую-нибудь работенку.
— Есть, — прошептал Шеф, плотоядно ухмыляясь. — Есть, черт побери... Они подстраховались, подключили ментов... И вот читаем: «Романов Б. И., место работы — „Рослав-банк“, должность — операционист». Так я и поверил... Домашний адрес... С заявлением обратились в семнадцать часов сорок пять минут, в пятницу. Имя заявителя — какой-то Бурмистров, коллега по работе... — Шеф снова заухмылялся. — Обычно о пропаже человека заявляет жена или еще кто-то из родственников. А уж чтобы товарищи по работе так беспокоились... Это что-то невероятное! Это просто какие-то удивительные отношения у них там в «Рославе»! Просто сплошная любовь и дружба! Жить друг" без друга не могут! — Шеф смеялся, но телефонная трубка уже снова была в его руке. На миг Шеф задержал палец над кнопками. Он посмотрел на Морозову:
— Ты соображаешь, на что мы сейчас вышли? Ты соображаешь, во что это может вылиться? Ты соображаешь, как теперь все может повернуться?! — И Шеф яростно махнул свободной рукой, что, вероятно, должно было означать переворот всего сущего с ног на голову.
Морозова равнодушно пожала плечами. Она не ощущала грядущего переворота мироздания. Для нее это была еще одна работа. Очередная работа, не хуже и не лучше других.
Черт бы побрал эту работу.
Борис Романов: мысли о географии (2)
Это было потрясающее чтение. Никогда в своей жизни Борис не читал ничего более захватывающего и более актуального — к тому же изложенного в столь краткой форме.
Электронные часы на холодильнике показывали второй час ночи, а Борис все листал страницы «Справочника делового человека», раздел, содержавший телефонные коды зарубежных стран и городов. Палец медленно скользил по листу сверху вниз, а губы тихо повторяли:
— Австралия... Австрия... Азорские острова... Албания... Алжир... Ангилья... Ангола... Андорра... Антигуа и Барбуда...
В мире было полно свободного пространства. Свободного от безумия, воцарившегося в последнее время в корпорации «Рослав».
— Аргентина... Аруба... Багамские острова... Бангладеш... Барбадос... Бахрейн... Бельгия...
Борис сделал очередной глоток из бутылки — он пил ее уже целый день и никак не мог допить — и зажевал виски лимоном. Странно, но голова оставалась ясной, лишь ноги оказались скованы теплой вяжущей пеленой. Впрочем, ноги не были сейчас нужны Борису, достаточно было глаз, чтобы читать слова, и пальцев, чтобы листать страницы. А внутри головы все вставало на места само собой — вставало так определенно и недвусмысленно, что оставалось только диву даваться, как же Борис не врубился раньше.
— Бенин... Болгария... Боливия... Босния... Ботсвана... Бразилия... Бруней... Буркина-Фасо... Бурунди...
Как там сказала сгоряча Марина? Клетка за триста тысяч баксов? Жалко, что эту клетку не утащишь с собой. И вообще — очень мало что утащишь. Уходить придется налегке. Уходить... Хм. Забавно, а вот если он просто пришел бы в понедельник к Дарчиеву и положил бы на стол заявление об уходе. Об уходе по собственному желанию. Что бы сделал Дарчиев? Покрутил бы пальцем у виска? Разорвал бы бумагу на мелкие кусочки и сжег бы остатки в пепельнице? Попросил бы объясниться? Ну что ж... Борис мог сделать краткий доклад на тему: «Как меня здесь достали». И про просмотр жутковатой хроники на шестнадцатом этаже главного корпуса, и про собеседование в СБ с предложением стучать на всех подряд, и про нежелание жены жить по правилам, которые устанавливала СБ, и про немолодого вице-президента, ставшего после просмотра той хроники налегать на спиртное... И то ли спиртное заставило его выпрыгнуть из окна на еще не совсем прогревшийся асфальт, то ли кто-то еще... Подозрение — так это называлось. СБ по долгу службы подозревала всех, и трюк заключался в том, что СБ заставила подозреваемых почувствовать это. Они восприняли это по-разному: кто-то грыз ногти, кто-то сходил с ума, кто-то раскрывал оконную раму и с трудом заносил колено на подоконник.
Это если дело ограничивалось простым подозрением. А если подозрения подтверждались? Или если СБ КАЗАЛОСЬ, что подозрения подтверждаются? Тогда появлялся материал для съемки еще одного шокирующего документального фильма, где наряду с покаянием виновного — или считаемого виновным — на заднем плане фигурируют похожие на свертки тела членов семьи...
Думать об этом на трезвую голову было невозможно. Борис снова глотнул виски. За стеной спала Марина. В другой комнате Олеська сбила коленками с кровати медведя-панду. Панда недоуменно смотрела черными круглыми глазами в потолок, а Борис недоуменно разглядывал интерьер кухни: ну итальянская, ну по индивидуальному проекту, ну со встроенной посудомоечной машиной... Куплено на деньги, заработанные в «Рославе». Как и почти все в этой квартире. Так что, эти деньги теперь Борис должен будет отрабатывать вечным страхом?! Страхом за себя и за свою семью?! Он должен будет жить так, как будто идет длинная, бесконечная проверка?! Деньги не могут стоить так дорого.
Вануату... Ватикан... Великобритания... Венгрия... Венесуэла... Вьетнам... Габон... Гавайские острова...
Он не пойдет к Дарчиеву с заявлением об уходе. Потому что вопрос о возможности ухода из корпорации уже обсуждался ими — однажды, два года назад.
— В моем отделе у тебя будет хорошая работа, — сказал тогда ухоженный седовласый мужчина Борису. — Не сложнее, чем сейчас, а денег больше.
— В чем фокус? — спросил Борис.
— Фокус в том, что ты будешь как академик Сахаров.
— У меня зарплата будет как Нобелевская премия? — усмехнулся Борис.
— У тебя будет нормальная зарплата. У тебя будет квартира в «Славянке». Тебе дадут ссуду под машину. У тебя будет банковский счет с процентами выше обычных. Учебу твоей дочери оплатят. Ты будешь отдыхать в пансионате фирмы, платя за это копейки. А в обмен только одно — помалкивай.
— Не понял?
— Помалкивай. Ты делаешь то, что я тебе говорю. Ты обсуждаешь эту работу со мной или с человеком, с которым я разрешу ее обсуждать. И все. Ты станешь обладателем секретной информации. От этой информации зависит безопасность нашей корпорации. И если тебя допускают к этой информации, то пути назад быть не может. Ты поднимаешься на такую ступень, откуда уже не спускаются.
И тогда Борис спросил:
— И что, я уже не смогу перевестись на другую работу? Или вообще уйти?
— А зачем уходить с такой хорошей работы? — улыбнулся Дарчиев. — Когда ты поймешь, насколько хороша эта работа, ты перестанешь задавать такие вопросы.
Два года Борис не задавал никаких вопросов. Два года эта работа была так хороша, как это только возможно. Дарчиев ни в чем не обманул — деньги, квартира, машина, отпуск в Турции, ссуда...
Ошейник — вот как это называется. Он сам посадил себя, загнал себя в этот ошейник. Он сам посадил себя на цепь. А когда сидишь на цепи, очень трудно убежать от поднесенной к горлу руки с ножом.
Значит, придется рвать эту цепь. Значит, придется жечь мосты. Значит, придется уносить ноги.
Борис усмехнулся. Думаете, что прикормили, приручили? Думаете, можно теперь делать со мной, что захотите? Думаете, купили меня с потрохами? А вот я как колобок — уйду от бабушки, уйду от дедушки... Сейчас вот посижу, подумаю — и придумаю, как уйти. Мир большой. Где-нибудь найдется место для меня, Марины и Олеськи. Место, чистое от безумия.
И даже после всего выпитого Борис отдавал себе отчет, что уйти из «Рослава» будет дьявольски трудно. Почти невозможно. А неудача будет равняться смерти — причем не только для него самого.
Никогда прежде Борис не ощущал себя таким уязвимым. И никогда прежде не было в нем такой стальной решимости — встать, сцепить зубы и оставить в дураках всю огромную свирепую машину, которая имела наглость считать его своим мелким винтиком.
Никогда прежде он столь остро не чувствовал себя человеком. И этот человек готовился сжечь за собой все мосты.
Боярыня Морозова: проклятая работа
Морозова решила быть умнее Дровосека и сделала примирительный жест. Она взяла в буфете четыре банки пива и поставила на стол перед своей командой — по банке на каждого, включая саму Морозову. Но Дровосек был настолько туп, что жеста не понял. Он решил, что Морозовой просто захотелось побаловаться пивком.
— Мне дали указание, — сказала Морозова, постукивая жестянкой о поверхность стола. — Я должна исправить моральный климат внутри нашего трудового коллектива.
— Ну тогда извинись, — криво усмехнулся Дровосек. Встречаться с Морозовой взглядами он все же не решался.
— В ответ на твое извинение, — холодно ответила Морозова.
— Это же тебе нужно, а не мне... — продолжал кривиться Дровосек. — Тебя снимут, если ты не уладишь ситуацию. Я знаю, я слышал. Да и задание последнее ты завалила. Программу-то в «Рославе» не запустили, напугались того, что вы там наделали в поезде.
— А ты уже на «Рослав» работаешь? — опередил взрывную реакцию Морозовой спокойный Монгол. — Ты говоришь про нас «вы». Тебя там не было, в поезде? Ты не участвовал?
Морозова кивнула Монголу, что означало признательность. Пока он давал отповедь Дровосеку, Морозова собралась, выкинула лишний гнев из головы и сказала с ледяной самоуверенностью:
— Дровосек, это надо тебе так же, как и мне. Если мы не уладим дело, меня просто переведут в другую команду. А тебя выкинут на улицу, потому что никакая другая команда тебя не возьмет. Таких разговоров разве до тебя не доходило?
Судя по лицу Дровосека — не доходило. Морозова внутренне поизумлялась, что в такой структуре, как Служба безопасности, бродит совершенно невообразимое количество слухов, сплетен и домыслов, приличное разве что для восседающих на лавочке возле дома пенсионерок. Она изумлялась и следила за выражением лица Дровосека, а на лице этом отражались умственные процессы, и их результатом стало неуклюжее негромкое:
— Ну ладно...
— Нет претензий? — быстро уточнила Морозова.
— Нет...
— У меня к тебе тоже.
— Ну, слава богу, — облегченно вздохнул Карабас, которого явно тяготили все эти выяснения отношений. Монгол ничего не сказал, он просто одобрительно кивнул Дровосеку, зная, как тяжело давалось ему это «ну ладно».
— Движемся дальше... — деловито произнесла Морозова. — Кстати, что это за треп про незапущенные программы? Откуда ты узнал? — Она вопросительно посмотрела на Дровосека. — Шеф сказал?
— Шеф сказал...
— Это еще ничего не значит. Они не обязаны ставить программу всего через неделю после ее получения. К тому же ее могут поставить на какие-нибудь региональные системы, а не на московские. Главное, что мы ее добыли, эту программу.
— А программиста грохнули, — проворчал Дровосек.
— Его должны были грохнуть. Поэтому для «Рослава» ничего неожиданного не произошло. И разозлиться по поводу тех парней, что положил Монгол, они тоже не должны — это не их люди.
— Я тоже одного упокоил, — напомнил о своих боевых заслугах Дровосек.
— Твой тоже не их человек. «Рослав» нанял людей со стороны, вроде бы из подольских бандитов. Наши закамуфлировали все так, будто при налете на программиста погибли двое, а третий ушел вместе с деньгами.
— Двадцать тысяч баксов, — мечтательно вздохнул Дровосек. — Чтоб я так жил... Нам никакой премии за тот чемодан не будет?
— Не будет, — сказала Морозова.
— Вопрос, — вдруг нарушил молчание Монгол. — Двое погибли в поезде. А кто их убил? Я имею в виду — согласно камуфляжу? Что, тот программист? Но это как-то не очень...
— Неизвестно. Может, программист, а может, эти трое денег не поделили.
— Лучше бы камуфляж был почетче, — высказал пожелание Монгол. — Нам было бы лучше. Не было бы лишних проблем.
— Все, хватит про поезда болтать, — Морозова вдруг поняла, что так и не открыла свою банку с пивом. Подумав, она перебросила ее Дровосеку. Дровосек подарок принял, сразу же дернул пальцем за кольцо. Морозова смотрела, как льется пиво, и думала, что укрепление морального климата в команде обошлось ей в сущие копейки — цену четырех банок пива. Если только все это не было обманом и если за Дровосековым «ну ладно» не стояли какие-то хитрые и злые мысли.
— Хватит про поезда... Если это и проблема для кого-то, то разве что для «Рослава» и подольских бандитов. У нас другое дело. Слушайте...
И они стали слушать. В каком-то смысле это был момент истины, поскольку именно сейчас чувствовалось — сидящие вокруг мужчины знают свое дело, они серьезно к нему относятся, они тащат это дело на своих плечах... Пожалуй, на них можно положиться.
Дровосек забыл про свои обиды, по крайней мере так казалось Морозовой, когда она смотрела в его лицо, сосредоточенное, насколько Дровосек вообще мог сосредотачиваться. Лишь чуть приоткрытый рот создавал слегка недоверчивую гримасу: «Да неужели? А это точно? Это не болтовня?» Впрочем, это была лишь гримаса.
Монгол не строил никаких гримас, он был сосредоточен абсолютно, будто медитировал, а не выслушивал очередную схему грядущих действий, очередной план секретной операции, на которую посылала их родина... В смысле, корпорация «Интерспектр». Через посредничество Морозовой.
Лицо Карабаса было ни скучающим, ни скептическим, а могло бы — все же опыта ему не занимать, и подобных вводных он наверняка вдоволь наслушался за годы, проведенные в «Интерспектре». Но он сидел и слушал не перебивая.
— Вот что нам поручили сделать, — начала Морозова. — «Рослав» в прошлую пятницу потерял одного своего человека. Потерял — в том смысле, что не могут его найти.
Она внезапно замолчала. Три пары глаз выжидающе смотрели на нее. Они терпеливо ждали, ничем не выдавая своих эмоций.
— Я начну с другого, — вновь заговорила Морозова. — Шеф просил вам сказать, хотя сама я не уверена — стоит ли об этом...
— Не говори, — предложил Монгол.
— Я скажу, — она машинально махнула рукой с выставленными буквой V пальцами: на счастье, на победу. — Шеф считает, что это очень важное дело. Важное для всей корпорации. Если мы сможем его правильно раскрутить, то тогда все изменится.
— Что — изменится? — осторожно уточнил Карабас.
— Шеф считает, что таким образом мы сможем вытащить в Москву Лавровского. Мы поставим «Рославу» ультиматум, они продавят Генеральную прокуратуру и МВД, все обвинения будут сняты, и Лавровский вернется домой.
— Ух ты, — качнул головой Дровосек, а Карабас даже вздрогнул, будто бы от нарисованной Морозовой перспективы ему стало немного страшновато.
Борис Романов: задолго до часа X (7)
Он им ничего не сказал. Он ничем не выдач истинную причину своего столь жалкого похмельного состояния. Марина с презрением подобрала с пола пустую бутылку и выбросила ее в мусорное ведро. Потом вернулась в комнату и встала у постели мужа, который лежал неподвижно, закрыв глаза и скрестив руки на животе.
— Ты еще долго будешь валяться?
— Ах-хм, — сказал в ответ Борис.
— Мы с Олеськой через полчаса едем в зоопарк. Поторопись, если хочешь успеть.
Он не хотел успеть, и он не успел. Марина не без раздражения хлопнула дверью — Борис тут же открыл глаза, встал и подошел к окну. Это был один из первых по-настоящему теплых дней, и было приятно смотреть на женщин без пальто и мешковатых курток, тем более если эти две женщины — твоя жена и твоя дочь.
Но он им ничего не сказал. Он просто решил все взять на себя, так было проще и одновременно сложнее.
Борис залез под душ и, тихо подвывая от ужаса, включил холодную воду. За считаные секунды его пробрало до костей, до коры головного мозга — по крайней мере ощущение было именно такое.
Зато мысли потом пошли четкие и ясные, и от этой ясности тоже могло пробрать до костей.
Во-первых, было понятно, что сейчас уходить нельзя. Сейчас — это слишком рано. Слишком мало времени прошло после демонстрации того фильма в главном корпусе. Проверка наверняка еще не закончилась, а если кто-то из СБ дознается о разговоре — если это можно назвать разговором — между Романовым и ныне покойным вице-президентом, то колпак продержится еще какое-то время. Это время нужно будет переждать. Нужно будет стиснуть зубы, обхватить голову руками, чтобы не пухла, и переждать.
Во-вторых, уходить во время отпуска из Турции тоже нельзя. Если у СБ есть хоть малейшие подозрения, то именно в Турции они и будут ожидать от Бориса каких-то резких движений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38