Никогда нельзя быть уверенным, что за большие деньги или под угрозами он не раскроется. Как мне обезопасить себя и не потерять отличный пакет защитных программ? Я бы ликвидировала программиста.
— Жаль, что тебя не осенило пораньше... Но это так, пожелание, — поспешно добавил Шеф.
— Меня сбило, что Дровосек не засек сопровождающих из «Рослава», — повторила Морозова, хмуро глядя перед собой. — Я все-таки не считаю Дровосека полным кретином... К тому же там был Монгол. Они оба никого не заметили. И я до сих пор не знаю, откуда взялись те трое. Я только знаю, что они прошли в наш вагон с той стороны, которую прикрывал Дровосек.
— За это ты ему и врезала, — подытожил Шеф, вздохнул, привстал со стула и на мгновение скрылся в соседней комнате. Вернулся он с кипой газет под мышкой. Шеф бросил газеты на постель, выбрал из них одну, развернул перед Морозовой первую страницу. Вверху сияли какие-то губернаторские лысины, а чуть пониже заголовок кричал: «Кровавое путешествие: трое не добрались до северной столицы». Еще ниже размещались три небольшие фотографии, в одной из которых Морозова узнала улыбающегося Тёму. Что-то неприятное кольнуло ее в районе желудка — возможно, легкие угрызения совести, а возможно, она просто хотела есть.
— Знаешь, кто это? — Палец Шефа неласково потыкал в хари на двух остальных фотографиях. — Они не имеют к «Рославу» никакого отношения. Мы прошлись по информационным базам МВД, так вот, там обе эти хари имеются. Это — Слоник, это — Валера Рыжий. Проходили по делам подольской преступной группировки. Третий, кстати, оттуда же. Куцый его звали. В газеты он не попал, потому что его тело мы утащили из поезда. Едва успели. Теперь все выглядит так, будто на твоего программиста напали трое, убили его, деньги забрали. Но ушел из троих только один, этот самый Куцый. Пусть заказчики мероприятия теперь его поищут — время потеряют, да авось и засветятся. А мы пока успеем попользоваться теми сведениями, что Кирсан вытянул из программиста...
— Как он? — спросила Морозова. — Кирсан, я имею в виду...
— А я уж думал, ты не спросишь, — без укоризны в голосе произнес Шеф. Он знал и за собой тот же самый грех — относиться к людям как к носителям определенной функции и интересоваться в первую очередь выполнением функции, а не самочувствием людей. Ему сложно было винить в том же самом Морозову. — С Кирсаном нормально... Но неделю-другую он проваляется. Слава богу, на диктофоне и на тех листках все более-менее разборчиво. Так что можешь себя особенно не терзать — дело-то сделано. Не так гладко, как хотелось бы, но, думаю, на пару суток мы задурили всем головы — выглядит так, будто все сошло по их плану. Программиста замочили, деньги у него взяли, осталось только найти Куцего с чемоданом. А он, может, со страха залег на дно. Пережидает, — усмехнулся Шеф. — И найти его будет нелегко. Тебя в том поезде не было — всю информацию из компьютеров МПС мы стерли.
— Получается, что «Рослав» убрал Тёму руками наемных бандитов? Почему не сам?
— Хороший вопрос. Ответа я не знаю. Хотя... Дровосек ведь отслеживал прикрытие со стороны «Рослава» — и не нашел его. А на подольских бандитов его никто не ориентировал — вот они и прошли мимо него без проблем. Трюк сработал, — признал Шеф. — Но трюк был очень рискованный... Хотел бы я знать, кто там в «Рославе» принимает такие решения. Надо же — связаться с бандитами и сказать им: «Ребята, завалите одного парня в поезде. При нем бабки, это и есть ваш гонорар». Ребята вопросов задавать не будут... И «Рослав» к убийству потом за уши не притянешь.
— Раньше они так не работали, — сказала Морозова.
— Раньше не работали, — согласился Шеф. — Но ведь все меняется, разве нет? И не всегда это перемены к лучшему.
Борис Романов: под колпаком (2)
На следующий день его не потащили в СБ для разбирательств и не вышибли с работы. Отсюда можно было делать взаимоисключающие выводы: то ли никаких микрофонов в лифте не было и в помине, то ли в СБ решили дать Борису с Монстром еще немного порезвиться. Борис не стал ломать над этим голову, он просто поехал на работу, отпахал там положенное количество часов, стараясь общаться только с монитором и не думать ни о чем, кроме длинных строчек с цифрами... А потом он поехал домой, чтобы успеть перекинуться парой фраз с дочерью, прежде чем она пойдет спать, и посидеть минут двадцать с женой у телевизора, прежде чем в сон потянет его самого... А утром снова в машину и снова на работу. А потом — снова вечер. А потом — снова утро. Чрезвычайно интересная и насыщенная жизнь. Борис был бесконечно счастлив, вспоминая похожие одна на одну недели — от января до мая. Потом становилось легче, потому что наступала весна, ощутимая, яркая, палящая радостным солнцем. В мае становилось окончательно ясно, что прожит еще один годичный цикл, и стало быть, скоро будет отпуск, и можно будет на две недели вырваться из утомительной до смерти круговерти...
— Я думала об отпуске... — сказала Марина, поймав тот краткий промежуток времени, когда Борис уже приехал с работы, но еще не завалился спать.
— Знала бы ты, как часто я о нем думаю, — пожаловался Борис. — Иногда мне кажется, что я просто не доживу до июля...
— Случайно зашла в турагентство... Там неплохие туры по Европе. Как ты на это смотришь?
— Мы поедем в Турцию, — сказал Борис, на ощупь отыскивая чашку с кофе. Странно, но его уже не спасали и тонизирующие напитки. То ли он слишком утомился, то ли все дело было в нервах.
— Мы уже были в Турции, — напомнила Марина, и Борис услышал в ее голосе легкое неудовольствие. — Мы там два раза были. Мне кажется, достаточно. Почему бы не съездить в Европу?
— Потому что у нас пансионат в Турции, — пояснил Борис. — А в Европе у нас нет пансионата. Говорят, будто в Испании что-то там затевается, но это все еще вилами на воде писано...
— То есть тебе на работе опять дают путевку в Турцию?
— Угу...
— Ну так откажись.
Борис нахмурился и отлепил спину от мягкой спинки дивана.
— Я не могу отказаться.
— Как это?
— Потому что мне ее не предлагают. Мне ее дают. В данном случае это все равно что командировка. От этого не отказываются.
— Это бред какой-то... Это отпуск, а не командировка!
— Это отпуск с ограничением свободы передвижения. Или мы едем в Турцию, или мы вообще никуда не едем.
— Да кто это придумал?!
— Большие люди, — Борис потыкал пальцем в потолок. — Не переживай, это не только меня касается...
— Я вчера разговаривала с женой Бондаренко, так они едут на Мальту! Они не едут в Турцию!
— Бондаренко? — Борис наморщил лоб. — Ну, значит, у того отдела, где работает Бондаренко, пансионат на Мальте.
— Они сами так решили! Они сами решили поехать на Мальту — и они едут! Почему мы не можем сами решить?!
— Это жена Бондаренко так думает — будто она сама решила... На самом деле за нее все уже давно было спланировано. Или... Это тот Бондаренко, что на третьем этаже? У которого собака?
— Да, это он...
— Ну, — снисходительно усмехнулся Борис. — Его могут отпустить куда угодно. Хоть в Израиль, хоть в Штаты. Потому что он ноль. Потому что он не представляет никакой ценности. О нем не беспокоятся, как обо мне.
— А ты, получается, очень ценный?
— Получается, так.
— Из-за твоей ценности мы будем до конца жизни ездить в один и тот же пансионат?!
— Я же сказал, будет еще в Испании...
— А может, из-за твоей ценности нам с Олеськой скажут сидеть дома и на улице не показываться?! Что это за дурацкие правила?! Кто им дал такое право — лишать людей свободы выбора...
— Фирма обеспечивает нашу безопасность, — скороговоркой, как само собой разумеющееся, проговорил Борис. — В обмен на это мы жертвуем частью своих свобод. Мне кажется, это разумный обмен. В том турецком пансионе ты можешь быть полностью спокойной за Олеську, за себя, за меня...
— То есть для тебя — это нормально?
— Это для меня приемлемо.
— Ты стал просто как зверек какой-то дрессированный... Тебя приручили, раскормили, вот ты больше и не замечаешь, что сидишь в клетке.
— Ты тоже сидишь со мной в клетке, — напомнил Борис. — Эта клетка стоит не меньше трехсот тысяч долларов...
— Квартиры из жилого комплекса не продаются на свободном рынке, — напомнила Марина. — Так что цена ей не триста тысяч баксов. Ее цена — это твоя и моя свобода...
— Ты не в настроении сегодня, — заметил Борис. — Это странно. Ты же специально ушла с работы, чтобы не дергаться, не нервничать...
— Вероятно, я ошиблась. Источник моих стрессов — не в работе, а в доме. Точнее, в осознании того, что я по-прежнему не могу делать то, чего хочу.
— Лично я хочу спать, — признался Борис. — И ты можешь обижаться сколько вздумается, но когда я приползаю с работы, а ты мне начинаешь жаловаться на свои трудности, выдуманные за день... Как-то мне не очень все это нравится. У меня и на работе хватает головной боли.
Только он это сказал, как головная боль действительно пришла. Только он это сказал, Марина и вправду обиделась. И никак не отреагировала на просьбу мужа поискать растворимый аспирин. Борис поворчал и сам пустился на поиски, которые закончились ничем. Борис поворчал чуть погромче, но потом все же накинул куртку, вышел из квартиры, спустился на лифте вниз и двинулся в сторону круглосуточного супермаркета, где работал и аптечный киоск. Идти было всего ничего, к тому же Борис надеялся, что свежий воздух подействует благотворно и изгонит головную боль еще до дверей магазина.
Ему и вправду полегчало, но не настолько, чтобы он забыл о лекарстве. Под мирное тявканье выгуливаемых собак Борис добрел до супермаркета, толкнул дверь и оказался в радостном разноцветном мире сотен совершенно необходимых товаров, замерших на длинных полках в ожидании покупателей. Борис скорым шагом миновал продовольственную секцию, преодолел залежи хозяйственных товаров и уперся в стену — аптечного киоска на прежнем месте не было. Озабоченный, он развернулся и стал прочесывать супермаркет ряд за рядом — как назло, ни одна из болтливых продавщиц-консультантов на пути ему не попадалась: они словно попрятались и ждали, когда перестанут быть Борису нужными.
Наконец Борис вспомнил о существовании подвешенных к потолку указателей — задрав голову, он стал высматривать нужную ему надпись и вроде бы уже высмотрел в дальнем конце торгового зала...
— Здравствуйте.
— А? — Борис оглянулся и не сразу понял, от кого исходит негромкое приветственное слово. Высокорослый прыщавый парень стоял у полки с мужскими дезодорантами, слева от него призывно улыбалась картонная девица с новым шампунем в руках, а еще левее стоял, чуть ссутулившись, немолодой мужчина в расстегнутом длинном плаще, под которым виднелся дорогой костюм. По костюму Борис его и узнал — это был сосед по просмотровому залу. Шестнадцатый этаж главного корпуса, сектор "Д". Мужчина смотрел на Бориса немного смущенно, будто просил о каком-то одолжении.
— Здравствуйте, — сказал Борис. Высокий парень обернулся, убедился, что обращаются не к нему, и удалился в недра парфюмерного отдела.
— Мы виделись, — не очень уверенно сказал немолодой мужчина и сделал шаг навстречу Борису. Это движение пояснило многое — в кейсе, который мужчина держал, зазвенели, столкнувшись, бутылки. От самого держателя кейса повеяло алкоголем, а небольшая коробка, которая была у мужчины в другой руке, судя по надписи, гарантировала избавление от запаха спиртного изо рта.
— Я помню, — ответил Борис, не двигаясь с места и пытаясь сообразить — не допускает ли он ошибки. Должен ли он признавать факт того просмотра? Должен ли он обсуждать тот просмотр, если мужчина начнет такой разговор? Не ошибся ли он, когда сказал человеку с кейсом: «Помню»? И не провокация ли это? Не продолжение ли это проверки со стороны СБ?
Борису захотелось убежать куда-нибудь в сторонку минут на пятнадцать, все хорошо обдумать, а уже затем снова подойти к мужчине, решившему прикинуться трезвенником.
Но бежать было поздно — мужчина сделал еще один шаг и оказался рядом с Борисом. Теперь можно было совершенно точно утверждать, что исходит от человека с кейсом не просто запах спиртного, а запах насыщенный, прочный, стойкий. Немало нужно принять разных напитков, чтобы заработать такой запах. И это тем более было странно, что по всем приметам мужчина занимал высокое положение в корпорации. Такие люди если и пьют, то за плотно закрытыми дверями, чтобы потом личные водители транспортировали тело точно в квартиру — и опять-таки плотно закрыли дверь. Что-то должно было случиться, если люди высокого ранга начинают бегать в супермаркет за бутылками. И Борис, кажется, знал, что случилось.
— Как у тебя со сном? — не слишком внятно выговорил мужчина. Его помятое временем и стрессами лицо сохраняло то же смущенно-растерянное выражение.
— Нормально, — сказал Борис, фиксируя боковым зрением наличие рядом аж двух видеокамер. Они висели абсолютно открыто и предназначались вроде бы не для слежки за сотрудниками «Рослава», а для предотвращения воровства... Но так или иначе факт беседы Бориса с безымянным мужчиной сейчас фиксировался на пленку. Самообладания и хладнокровия Борису это обстоятельство не добавило.
— Хорошо спишь? — с завистью спросил мужчина. — А я — нет...
Борис не знал, что нужно сказать в ответ. Посочувствовать? Пожаловаться на свою головную боль?
— Я нажрусь таблеток, чтобы уснуть, — продолжал негромко говорить мужчина. — А потом все равно просыпаюсь — в три часа, в четыре... Когда темно. Смотрю в потолок. И вижу там того парня... Ну, который тогда в телевизоре...
— Извините, — Борис сделал попытку отойти в сторону, но понял, что мужчина вцепился ему в рукав двумя пальцами, вцепился крепко. Вцепился, чтобы договорить свое до конца. Бориса от его слов прошиб холодный пот.
— Я его вижу на потолке... Вижу весь тот фильм от начала и до конца... Как он говорит... И как его — ножом... И жену его вижу...
— Я не понимаю, о чем вы говорите! — вдруг вырвалось у Бориса. Мужчина недоверчиво посмотрел Борису в глаза, как бы спрашивая — ну и зачем ты мне врешь, парень? «Затем, что я хочу пройти проверку! И я не хочу стать новой жертвой в новом фильме, который будут потом показывать другим людям, чтобы запугать их до полусмерти... Чтобы устроить им проверку...»
Мужчина выпустил рукав Борисовой куртки и отшатнулся, словно увидел в глазах Романова нечто отталкивающее. Нечто столь же страшное, что и картины, появлявшиеся посреди ночи на потолке и превращавшие дорогую, недавно отремонтированную квартиру в ад.
— Это все неправильно, — жалобно сморщившись, сказал мужчина. — Так не надо было делать... Человек же работал, отдавал силы, время... Ну, ошибся, ну наказать его нужно было, но ведь не так же! И жену — зачем жену-то?! Я вот тоже сколько лет уже... И мне — такое показывают! Не надо было так делать... Если предупредить хотели — мол, смотрите у нас... Можно было по-другому, не так...
Борис осторожно качнул головой, что можно было воспринять и как знак согласия, и как просто выражение сочувствия к расстроенному и подавленному человеку. К тому же слегка выпившему.
— И зачем же было того мужика сразу — так... — мужчина говорил все тише, но Борис различал каждое слово, потому что слова эти были о том, что не давало покоя и ему самому. — Ведь и по суду бывают ошибки, когда смертный приговор выносят. Сначала расстреляют, а уже потом выяснят, что не виновен... Так ведь тут тем более может случиться... Выяснят — не виноват был мужик, ошибка вышла... Про жену я не говорю, само собой, не стоило ее... А уже поздно... А уже и не исправишь... А-а-а-а... — он махнул рукой, пошатнулся, вспомнил про оброненный пару минут назад аэрозоль против алкогольного запаха изо рта, нагнулся за ним, снова пошатнулся и едва не упал. Борис инстинктивно протянул руку, чтобы поддержать его, но мужчина устоял, выпрямился, снова посмотрел на Бориса и устало сказал, подводя всему неутешительный итог:
— Вот так...
— Осторожнее... — с запозданием вырвалось у Бориса по поводу опасных наклонов за аэрозолем. Мужчина же понял произнесенное слово как-то по-своему и изменился в лице. Не в лучшую сторону.
— Осторожнее? Так ты... Ха! — выдохнул мужчина, как будто только что совершил крупную и непоправимую ошибку. — Так ты — оттуда...
— Откуда?
— Тогда все понятно. Понятно, почему ты так на меня смотришь. Но я же пьяный. Я просто пьяный. Так что забудь все, что я наболтал, ладно? Ладно?
Борис не мог сопротивляться умоляющему выражению в его глазах и сказал:
— Ладно.
— Вы молодцы, ребята, — сказал мужчина уже громче. — Все правильно вы делаете. Так и надо. Главное — чтобы порядок и дисциплина. А то пораспускаются все... Я полностью поддерживаю... И одобряю. Так Челюсти и скажи...
— Кому?
— Челюсти, — повторил мужчина. — Это ведь наверняка его идея. Это он у вас главный массовик-затейник...
Вот тут она и возникла как из-под земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Жаль, что тебя не осенило пораньше... Но это так, пожелание, — поспешно добавил Шеф.
— Меня сбило, что Дровосек не засек сопровождающих из «Рослава», — повторила Морозова, хмуро глядя перед собой. — Я все-таки не считаю Дровосека полным кретином... К тому же там был Монгол. Они оба никого не заметили. И я до сих пор не знаю, откуда взялись те трое. Я только знаю, что они прошли в наш вагон с той стороны, которую прикрывал Дровосек.
— За это ты ему и врезала, — подытожил Шеф, вздохнул, привстал со стула и на мгновение скрылся в соседней комнате. Вернулся он с кипой газет под мышкой. Шеф бросил газеты на постель, выбрал из них одну, развернул перед Морозовой первую страницу. Вверху сияли какие-то губернаторские лысины, а чуть пониже заголовок кричал: «Кровавое путешествие: трое не добрались до северной столицы». Еще ниже размещались три небольшие фотографии, в одной из которых Морозова узнала улыбающегося Тёму. Что-то неприятное кольнуло ее в районе желудка — возможно, легкие угрызения совести, а возможно, она просто хотела есть.
— Знаешь, кто это? — Палец Шефа неласково потыкал в хари на двух остальных фотографиях. — Они не имеют к «Рославу» никакого отношения. Мы прошлись по информационным базам МВД, так вот, там обе эти хари имеются. Это — Слоник, это — Валера Рыжий. Проходили по делам подольской преступной группировки. Третий, кстати, оттуда же. Куцый его звали. В газеты он не попал, потому что его тело мы утащили из поезда. Едва успели. Теперь все выглядит так, будто на твоего программиста напали трое, убили его, деньги забрали. Но ушел из троих только один, этот самый Куцый. Пусть заказчики мероприятия теперь его поищут — время потеряют, да авось и засветятся. А мы пока успеем попользоваться теми сведениями, что Кирсан вытянул из программиста...
— Как он? — спросила Морозова. — Кирсан, я имею в виду...
— А я уж думал, ты не спросишь, — без укоризны в голосе произнес Шеф. Он знал и за собой тот же самый грех — относиться к людям как к носителям определенной функции и интересоваться в первую очередь выполнением функции, а не самочувствием людей. Ему сложно было винить в том же самом Морозову. — С Кирсаном нормально... Но неделю-другую он проваляется. Слава богу, на диктофоне и на тех листках все более-менее разборчиво. Так что можешь себя особенно не терзать — дело-то сделано. Не так гладко, как хотелось бы, но, думаю, на пару суток мы задурили всем головы — выглядит так, будто все сошло по их плану. Программиста замочили, деньги у него взяли, осталось только найти Куцего с чемоданом. А он, может, со страха залег на дно. Пережидает, — усмехнулся Шеф. — И найти его будет нелегко. Тебя в том поезде не было — всю информацию из компьютеров МПС мы стерли.
— Получается, что «Рослав» убрал Тёму руками наемных бандитов? Почему не сам?
— Хороший вопрос. Ответа я не знаю. Хотя... Дровосек ведь отслеживал прикрытие со стороны «Рослава» — и не нашел его. А на подольских бандитов его никто не ориентировал — вот они и прошли мимо него без проблем. Трюк сработал, — признал Шеф. — Но трюк был очень рискованный... Хотел бы я знать, кто там в «Рославе» принимает такие решения. Надо же — связаться с бандитами и сказать им: «Ребята, завалите одного парня в поезде. При нем бабки, это и есть ваш гонорар». Ребята вопросов задавать не будут... И «Рослав» к убийству потом за уши не притянешь.
— Раньше они так не работали, — сказала Морозова.
— Раньше не работали, — согласился Шеф. — Но ведь все меняется, разве нет? И не всегда это перемены к лучшему.
Борис Романов: под колпаком (2)
На следующий день его не потащили в СБ для разбирательств и не вышибли с работы. Отсюда можно было делать взаимоисключающие выводы: то ли никаких микрофонов в лифте не было и в помине, то ли в СБ решили дать Борису с Монстром еще немного порезвиться. Борис не стал ломать над этим голову, он просто поехал на работу, отпахал там положенное количество часов, стараясь общаться только с монитором и не думать ни о чем, кроме длинных строчек с цифрами... А потом он поехал домой, чтобы успеть перекинуться парой фраз с дочерью, прежде чем она пойдет спать, и посидеть минут двадцать с женой у телевизора, прежде чем в сон потянет его самого... А утром снова в машину и снова на работу. А потом — снова вечер. А потом — снова утро. Чрезвычайно интересная и насыщенная жизнь. Борис был бесконечно счастлив, вспоминая похожие одна на одну недели — от января до мая. Потом становилось легче, потому что наступала весна, ощутимая, яркая, палящая радостным солнцем. В мае становилось окончательно ясно, что прожит еще один годичный цикл, и стало быть, скоро будет отпуск, и можно будет на две недели вырваться из утомительной до смерти круговерти...
— Я думала об отпуске... — сказала Марина, поймав тот краткий промежуток времени, когда Борис уже приехал с работы, но еще не завалился спать.
— Знала бы ты, как часто я о нем думаю, — пожаловался Борис. — Иногда мне кажется, что я просто не доживу до июля...
— Случайно зашла в турагентство... Там неплохие туры по Европе. Как ты на это смотришь?
— Мы поедем в Турцию, — сказал Борис, на ощупь отыскивая чашку с кофе. Странно, но его уже не спасали и тонизирующие напитки. То ли он слишком утомился, то ли все дело было в нервах.
— Мы уже были в Турции, — напомнила Марина, и Борис услышал в ее голосе легкое неудовольствие. — Мы там два раза были. Мне кажется, достаточно. Почему бы не съездить в Европу?
— Потому что у нас пансионат в Турции, — пояснил Борис. — А в Европе у нас нет пансионата. Говорят, будто в Испании что-то там затевается, но это все еще вилами на воде писано...
— То есть тебе на работе опять дают путевку в Турцию?
— Угу...
— Ну так откажись.
Борис нахмурился и отлепил спину от мягкой спинки дивана.
— Я не могу отказаться.
— Как это?
— Потому что мне ее не предлагают. Мне ее дают. В данном случае это все равно что командировка. От этого не отказываются.
— Это бред какой-то... Это отпуск, а не командировка!
— Это отпуск с ограничением свободы передвижения. Или мы едем в Турцию, или мы вообще никуда не едем.
— Да кто это придумал?!
— Большие люди, — Борис потыкал пальцем в потолок. — Не переживай, это не только меня касается...
— Я вчера разговаривала с женой Бондаренко, так они едут на Мальту! Они не едут в Турцию!
— Бондаренко? — Борис наморщил лоб. — Ну, значит, у того отдела, где работает Бондаренко, пансионат на Мальте.
— Они сами так решили! Они сами решили поехать на Мальту — и они едут! Почему мы не можем сами решить?!
— Это жена Бондаренко так думает — будто она сама решила... На самом деле за нее все уже давно было спланировано. Или... Это тот Бондаренко, что на третьем этаже? У которого собака?
— Да, это он...
— Ну, — снисходительно усмехнулся Борис. — Его могут отпустить куда угодно. Хоть в Израиль, хоть в Штаты. Потому что он ноль. Потому что он не представляет никакой ценности. О нем не беспокоятся, как обо мне.
— А ты, получается, очень ценный?
— Получается, так.
— Из-за твоей ценности мы будем до конца жизни ездить в один и тот же пансионат?!
— Я же сказал, будет еще в Испании...
— А может, из-за твоей ценности нам с Олеськой скажут сидеть дома и на улице не показываться?! Что это за дурацкие правила?! Кто им дал такое право — лишать людей свободы выбора...
— Фирма обеспечивает нашу безопасность, — скороговоркой, как само собой разумеющееся, проговорил Борис. — В обмен на это мы жертвуем частью своих свобод. Мне кажется, это разумный обмен. В том турецком пансионе ты можешь быть полностью спокойной за Олеську, за себя, за меня...
— То есть для тебя — это нормально?
— Это для меня приемлемо.
— Ты стал просто как зверек какой-то дрессированный... Тебя приручили, раскормили, вот ты больше и не замечаешь, что сидишь в клетке.
— Ты тоже сидишь со мной в клетке, — напомнил Борис. — Эта клетка стоит не меньше трехсот тысяч долларов...
— Квартиры из жилого комплекса не продаются на свободном рынке, — напомнила Марина. — Так что цена ей не триста тысяч баксов. Ее цена — это твоя и моя свобода...
— Ты не в настроении сегодня, — заметил Борис. — Это странно. Ты же специально ушла с работы, чтобы не дергаться, не нервничать...
— Вероятно, я ошиблась. Источник моих стрессов — не в работе, а в доме. Точнее, в осознании того, что я по-прежнему не могу делать то, чего хочу.
— Лично я хочу спать, — признался Борис. — И ты можешь обижаться сколько вздумается, но когда я приползаю с работы, а ты мне начинаешь жаловаться на свои трудности, выдуманные за день... Как-то мне не очень все это нравится. У меня и на работе хватает головной боли.
Только он это сказал, как головная боль действительно пришла. Только он это сказал, Марина и вправду обиделась. И никак не отреагировала на просьбу мужа поискать растворимый аспирин. Борис поворчал и сам пустился на поиски, которые закончились ничем. Борис поворчал чуть погромче, но потом все же накинул куртку, вышел из квартиры, спустился на лифте вниз и двинулся в сторону круглосуточного супермаркета, где работал и аптечный киоск. Идти было всего ничего, к тому же Борис надеялся, что свежий воздух подействует благотворно и изгонит головную боль еще до дверей магазина.
Ему и вправду полегчало, но не настолько, чтобы он забыл о лекарстве. Под мирное тявканье выгуливаемых собак Борис добрел до супермаркета, толкнул дверь и оказался в радостном разноцветном мире сотен совершенно необходимых товаров, замерших на длинных полках в ожидании покупателей. Борис скорым шагом миновал продовольственную секцию, преодолел залежи хозяйственных товаров и уперся в стену — аптечного киоска на прежнем месте не было. Озабоченный, он развернулся и стал прочесывать супермаркет ряд за рядом — как назло, ни одна из болтливых продавщиц-консультантов на пути ему не попадалась: они словно попрятались и ждали, когда перестанут быть Борису нужными.
Наконец Борис вспомнил о существовании подвешенных к потолку указателей — задрав голову, он стал высматривать нужную ему надпись и вроде бы уже высмотрел в дальнем конце торгового зала...
— Здравствуйте.
— А? — Борис оглянулся и не сразу понял, от кого исходит негромкое приветственное слово. Высокорослый прыщавый парень стоял у полки с мужскими дезодорантами, слева от него призывно улыбалась картонная девица с новым шампунем в руках, а еще левее стоял, чуть ссутулившись, немолодой мужчина в расстегнутом длинном плаще, под которым виднелся дорогой костюм. По костюму Борис его и узнал — это был сосед по просмотровому залу. Шестнадцатый этаж главного корпуса, сектор "Д". Мужчина смотрел на Бориса немного смущенно, будто просил о каком-то одолжении.
— Здравствуйте, — сказал Борис. Высокий парень обернулся, убедился, что обращаются не к нему, и удалился в недра парфюмерного отдела.
— Мы виделись, — не очень уверенно сказал немолодой мужчина и сделал шаг навстречу Борису. Это движение пояснило многое — в кейсе, который мужчина держал, зазвенели, столкнувшись, бутылки. От самого держателя кейса повеяло алкоголем, а небольшая коробка, которая была у мужчины в другой руке, судя по надписи, гарантировала избавление от запаха спиртного изо рта.
— Я помню, — ответил Борис, не двигаясь с места и пытаясь сообразить — не допускает ли он ошибки. Должен ли он признавать факт того просмотра? Должен ли он обсуждать тот просмотр, если мужчина начнет такой разговор? Не ошибся ли он, когда сказал человеку с кейсом: «Помню»? И не провокация ли это? Не продолжение ли это проверки со стороны СБ?
Борису захотелось убежать куда-нибудь в сторонку минут на пятнадцать, все хорошо обдумать, а уже затем снова подойти к мужчине, решившему прикинуться трезвенником.
Но бежать было поздно — мужчина сделал еще один шаг и оказался рядом с Борисом. Теперь можно было совершенно точно утверждать, что исходит от человека с кейсом не просто запах спиртного, а запах насыщенный, прочный, стойкий. Немало нужно принять разных напитков, чтобы заработать такой запах. И это тем более было странно, что по всем приметам мужчина занимал высокое положение в корпорации. Такие люди если и пьют, то за плотно закрытыми дверями, чтобы потом личные водители транспортировали тело точно в квартиру — и опять-таки плотно закрыли дверь. Что-то должно было случиться, если люди высокого ранга начинают бегать в супермаркет за бутылками. И Борис, кажется, знал, что случилось.
— Как у тебя со сном? — не слишком внятно выговорил мужчина. Его помятое временем и стрессами лицо сохраняло то же смущенно-растерянное выражение.
— Нормально, — сказал Борис, фиксируя боковым зрением наличие рядом аж двух видеокамер. Они висели абсолютно открыто и предназначались вроде бы не для слежки за сотрудниками «Рослава», а для предотвращения воровства... Но так или иначе факт беседы Бориса с безымянным мужчиной сейчас фиксировался на пленку. Самообладания и хладнокровия Борису это обстоятельство не добавило.
— Хорошо спишь? — с завистью спросил мужчина. — А я — нет...
Борис не знал, что нужно сказать в ответ. Посочувствовать? Пожаловаться на свою головную боль?
— Я нажрусь таблеток, чтобы уснуть, — продолжал негромко говорить мужчина. — А потом все равно просыпаюсь — в три часа, в четыре... Когда темно. Смотрю в потолок. И вижу там того парня... Ну, который тогда в телевизоре...
— Извините, — Борис сделал попытку отойти в сторону, но понял, что мужчина вцепился ему в рукав двумя пальцами, вцепился крепко. Вцепился, чтобы договорить свое до конца. Бориса от его слов прошиб холодный пот.
— Я его вижу на потолке... Вижу весь тот фильм от начала и до конца... Как он говорит... И как его — ножом... И жену его вижу...
— Я не понимаю, о чем вы говорите! — вдруг вырвалось у Бориса. Мужчина недоверчиво посмотрел Борису в глаза, как бы спрашивая — ну и зачем ты мне врешь, парень? «Затем, что я хочу пройти проверку! И я не хочу стать новой жертвой в новом фильме, который будут потом показывать другим людям, чтобы запугать их до полусмерти... Чтобы устроить им проверку...»
Мужчина выпустил рукав Борисовой куртки и отшатнулся, словно увидел в глазах Романова нечто отталкивающее. Нечто столь же страшное, что и картины, появлявшиеся посреди ночи на потолке и превращавшие дорогую, недавно отремонтированную квартиру в ад.
— Это все неправильно, — жалобно сморщившись, сказал мужчина. — Так не надо было делать... Человек же работал, отдавал силы, время... Ну, ошибся, ну наказать его нужно было, но ведь не так же! И жену — зачем жену-то?! Я вот тоже сколько лет уже... И мне — такое показывают! Не надо было так делать... Если предупредить хотели — мол, смотрите у нас... Можно было по-другому, не так...
Борис осторожно качнул головой, что можно было воспринять и как знак согласия, и как просто выражение сочувствия к расстроенному и подавленному человеку. К тому же слегка выпившему.
— И зачем же было того мужика сразу — так... — мужчина говорил все тише, но Борис различал каждое слово, потому что слова эти были о том, что не давало покоя и ему самому. — Ведь и по суду бывают ошибки, когда смертный приговор выносят. Сначала расстреляют, а уже потом выяснят, что не виновен... Так ведь тут тем более может случиться... Выяснят — не виноват был мужик, ошибка вышла... Про жену я не говорю, само собой, не стоило ее... А уже поздно... А уже и не исправишь... А-а-а-а... — он махнул рукой, пошатнулся, вспомнил про оброненный пару минут назад аэрозоль против алкогольного запаха изо рта, нагнулся за ним, снова пошатнулся и едва не упал. Борис инстинктивно протянул руку, чтобы поддержать его, но мужчина устоял, выпрямился, снова посмотрел на Бориса и устало сказал, подводя всему неутешительный итог:
— Вот так...
— Осторожнее... — с запозданием вырвалось у Бориса по поводу опасных наклонов за аэрозолем. Мужчина же понял произнесенное слово как-то по-своему и изменился в лице. Не в лучшую сторону.
— Осторожнее? Так ты... Ха! — выдохнул мужчина, как будто только что совершил крупную и непоправимую ошибку. — Так ты — оттуда...
— Откуда?
— Тогда все понятно. Понятно, почему ты так на меня смотришь. Но я же пьяный. Я просто пьяный. Так что забудь все, что я наболтал, ладно? Ладно?
Борис не мог сопротивляться умоляющему выражению в его глазах и сказал:
— Ладно.
— Вы молодцы, ребята, — сказал мужчина уже громче. — Все правильно вы делаете. Так и надо. Главное — чтобы порядок и дисциплина. А то пораспускаются все... Я полностью поддерживаю... И одобряю. Так Челюсти и скажи...
— Кому?
— Челюсти, — повторил мужчина. — Это ведь наверняка его идея. Это он у вас главный массовик-затейник...
Вот тут она и возникла как из-под земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38