VadikV
29
Александр Дюма-сын: «Дам
а с камелиями»
Александр Дюма-сын
Дама с камелиями
«Дюма Александр, Дама с камелиями»: «Ман
сарда», СП «СМАРТ»; Ленинград; 1991
ISBN 5-7078-0074-3
Аннотация
Самый известный роман француз
ского писателя Александра Дюма-сына (перевод С. Антик) о любви, жизни и гиб
ели знаменитой парижской куртизанки. Предваряют роман страницы из книг
и Андре Моруа «Три Дюма» (перевод Л. Беспаловой) и воспоминания Жюля Жанен
а, театрального критика, писателя, члена Французской академии, о встреча
х с Мари Дюплесси Ч прототипом героини романа (перевод С. Антик).
Александр Дюма-сын
Дама с камелиями
Андре Моруа
Из книги „Три Дюма"
Под роскошными камелиями я у
видел скромный голубой цветок.
Эмиль Анрио
<…>Дюма-отец сказал однажды Дюма-сыну: «Когда у тебя родится сын, люби его,
как я люблю тебя, но не воспитывай его так, как я тебя воспитал». В конце кон
цов Дюма-сын стал принимать Дюма-отца таким, каким его создала природа: т
алантливым писателем, отличным товарищем и безответственным отцом. Мол
одой Александр твердо решил добиться успеха самостоятельно. Он, конечно
, будет писать, но совсем не так, как Дюма-отец. Нельзя сказать, чтобы он не в
осхищался своим отцом, но он любил скорее отцовской, нежели сыновней люб
овью.
«Мой отец, Ч говорил он, Ч это большое дитя, которым я обзавелся, когда бы
л еще совсем маленьким». Таким вставал перед ним отец из рассказов его ма
тери, мудрой Катрины Лабе, которая, чтобы зарабатывать на жизнь, содержал
а теперь небольшой читальный зал на улице Мишодьер. Она не затаила обиды
на своего ветреного любовника, но и не питала на его счет никаких иллюзий.
У сыновей часто вырабатывается обратная реакция на недостатки отцов. Дю
ма-сын ценит ум и талант Дюма-отца, но его оскорбляют некоторые смешные ч
ерты отца. Он страдает, слушая его наивно-хвастливые рассказы. Образ жизн
и в отцовском доме, где вечно мечутся в поисках ста франков, внушает ему не
осознанное стремление к материальной обеспеченности. Да и потом старик
овское донжуанство всегда раздражает молодежь. «Я выступаю в роли привр
атника твоей славы, Ч сказал однажды Александр Дюма-сын Александру Дюм
а-отцу, Ч обязанности которого заключаются в том, чтобы впускать к тебе
посетителей. Стоит мне подать руку женщине, как она просит познакомить е
е с тобой».
К этому времени, чтобы не путать, их уже начали называть Александр Дюма-от
ец и Александр Дюма-сын, что очень возмущало старшего.
«Вместо того чтобы подписы
ваться Алекс[андр] Дюма, как я, Ч что в один прекрасный день может стать пр
ичиной большого неудобства для нас обоих, так как мы подписываемся одина
ково, Ч тебе следует подписываться Дюма-Дави. Мое имя, как ты понимаешь, с
лишком хорошо известно, чтобы тут могло быть два мнения, Ч и я не могу при
бавлять к своей фамилии „отец“: для этого я еще слишком молод…»
В двадцать лет Дюма-сын был красивым молодым человеком, с гордой осанкой,
полным сил и здоровья. В высоком, широкоплечем, с правильными чертами лиц
а юноше ничто, кроме мечтательного взгляда и слегка курчавой светло-каш
тановой шевелюры, не выдавало правнука черной рабыни из Сан-Доминго. Он о
девался как денди или как «лев», по тогдашнему выражению: суконный сюрту
к с большими отворотами, белый галстук, жилет из английского пике, трость
с золотым набалдашником. Счета портного оставались неоплаченными, но мо
лодой человек держался высокомерно и сыпал остротами направо и налево. О
днако под маской пресыщенности угадывался серьезный и чувствительный
характер, унаследованный им от Катрины Лабе; Дюма-сын скрывал эту сторон
у своей натуры.
В сентябре 1844 года отец и сын поселились на вилле «Медичи» в Сен-Жермен-ан-
Лэ. Там оба работали и оказывали самое радушное гостеприимство друзьям.
Дюма-сын приглашал их любезными посланиями в стихах:
Коль ветер северный не очень
вас пугает,
То знайте, вас прием горячий ожидает
Здесь, в Сен-Жермен-ан-Лэ, где, право же, давно
Хотели б видеть вас отец и сын его.
Однажды по дороге в Сен-Жермен Дюма-сын встретил Эжена Дежазе, сына знаме
нитой актрисы. Молодые люди взяли напрокат лошадей и совершили прогулку
по лесу, затем вернулись в Париж и отправились в театр «Варьете». Стояла р
анняя осень. Париж был пуст. В «Комеди-Франсез» «молодые, еще никому не из
вестные дебютанты играли перед актерами в отставке старые, давно забыты
е пьесы», Ч писала Дельфина де Жирарден. В залах Пале-Рояля и «Варьете» м
ожно было встретить красивых и доступных женщин.
Эжен Дежазе питал так же мало уважения к общепринятой морали, как и Дюма-с
ын. Баловень матери, он был гораздо менее стеснен в средствах, чем его друг
. Молодые люди в поисках приключений лорнировали прелестных девиц, заним
авших авансцену и ложи «Варьете». Красавицы держались с простотой, прису
щей хорошему тону, носили роскошные драгоценности, и их с успехом можно б
ыло принять за светских женщин. Их было немного Ч знаменитые, известные
всему Парижу, эти «высокопоставленные кокотки» образовывали галантную
аристократию, которая резко отличалась от прослойки лореток и гризеток.
Хотя все они и были содержанками богатых людей (а на что же жить?), они мечта
ли о чистой любви. Романтизм наложил на них свой отпечаток. Виктор Гюго ре
абилитировал Марион Делорм и Жюльетту Друэ. Общественное мнение охотно
оправдывало куртизанку, если причиной ее падения была преступная страс
ть или крайняя бедность. Куртизанки и сами были не чужды сентиментальнос
ти. Большинство из них начинало жизнь простыми работницами: чтобы стать
честными женщинами, им не хватило одного Ч встретить на своем пути хоро
шего мужа. Достаточно было прогулки в Тиволи, посещения зарешеченной лож
и в Амбигю, кашемировой шали и драгоценной безделушки, чтобы перейти в ра
зряд содержанок. Но, даже став продажными женщинами, они сохраняли тоску
по настоящей любви. Жорж Санд умножила число непонятных женщин, мечтающи
х о «вечном экстазе». Все это объясняет, почему два юных циника в «Варьете
» смотрели не только на соблазнительные белоснежные плечи куртизанок, н
о и вглядывались в их глаза, светящиеся нежностью и грустью.
В этот вечер в одной из лож авансцены сидела женщина, в то время славившая
ся красотой, вкусом и теми состояниями, которые она пожирала. Звали ее Аль
фонснна Плесси, но она предпочитала именовать себя Мари Дюплесси. «Она б
ыла, Ч пишет Дюма-сын, Ч высокой, очень изящной брюнеткой с бело-розовой
кожей. Головка у нее была маленькая, продолговатые глаза казались нарис
ованными, эмалью, как глаза японок, но только смотрели они живо и гордо; у н
ее были красные, словно вишни, губы и самые прелестные зубки на свете. Вся
она напоминала статуэтку из саксонского фарфора…» Узкая талия, лебедин
ая шея, выражение чистоты и невинности, байроническая бледность, длинные
локоны, ниспадавшие на плечи на английский манер, декольтированное плат
ье из белого атласа, бриллиантовое колье, золотые браслеты Ч все это дел
ало ее царственно прекрасной. Дюма был ослеплен, поражен в самое сердце и
покорен.
Ни одна женщина в театре не могла соперничать с ней в благородстве наруж
ности, и тем не менее предки Мари Дюплесси, кроме одной из ее бабок, Анны дю
Мениль, происходившей из дворянского нормандского рода и совершившей м
езальянс, были лакеями и крестьянами. Ее отец, Марен Плесси, человек мрачн
ый и злобный, считался в деревнэ колдуном. Он женился на Мари Дезайес, доче
ри Анны дю Мениль, которая родила ему двух дочерей, а потом сбежала от него
. Альфонсина родилась в 1824 году; она была одних лет с Дюма. Она не получила ни
какого образования и до пятнадцати-шестнадцати лет свободно бегала по п
олям. Потом отец Ч во всяком случае так рассказывают Ч продал Мари цыга
нам, которые увезли ее в Париж и отдали в обучение к модистке. Гризетка, за
читывавшаяся романами Поля де Кока, она танцевала со студентами во всех
злачных уголках Парижа, а по воскресеньям в Монморенси охотно позволяла
увлекать себя в темные аллеи. Ресторатор Пале-Рояля, который однажды сво
зил ее в Сен-Клу, меблировал для нее небольшую квартирку на улице Аркад, н
о почти сразу же вынужден был уступить Мари герцогу Аженору де Гишу, элег
антному студенту политехнической школы, который в 1840 году ушел из армии д
ля того, чтобы стать одним из предводителей «модных львов» Итальянского
бульвара и «Антиноем 1840 года». Через неделю у «Итальянцев» и в знаменитой
«инфернальной ложе» авансцены № 1 Оперы, своего рода филиале Жокей-клуба,
только и говорили что о новой любовнице молодого герцога.
Молодой красавицей увлекались самые блестящие мужчины Парижа: Фернан д
е Монгион, Анри де Контад, Эдуард Делессер и десятки других. Знатные любов
ники привили ей изящные манеры и культуру, хоть и поверхностную, но весьм
а приятную. Под руководством лучших наставников одаренная и чувствител
ьная девушка расцвела. В 1844 году, когда Дюма-сын с ней познакомился, в ее биб
лиотеке были Рабле, Сервантес, Мольер, Вальтер Скотт, Дюма-отец, Гюго, Лама
ртин и Мюссе. Она превосходно знала произведения этих авторов, любила по
эзию. Ее обучали музыке, и она с чувством играла на пианино баркаролы и вал
ьсы.
Короче говоря, она с головокружительной быстротой шла в гору, окруженная
все более изысканной роскошью. В 1844 году она считалась самой элегантной ж
енщиной Парижа и соперничала с Алисой Ози, Лолой Монтес и Аталой Бошен. У н
ее можно было встретить не только «львов» Жокей-клуба, но и Эжена Сю, Роже
де Бовуара, Альфреда де Мюссе. Все испытывали к ней восхищение, смешанное
с уважением и жалостью, потому что она была явно выше своей постыдной про
фессии. Почему она ею занималась? Во-первых, потому, что привыкла тратить
сто тысяч франков золотом в год, а во-вторых, потому, что, больная, лихорадо
чно-возбужденная, вечно недовольная собой, она могла забыться лишь в нас
лаждении.
В тот вечер в ложе «Варьете» с Мари сидел дряхлый старик граф Штакельбер
г, бывший русский посол. Позже она рассказала Дюма, что этот выживший из ум
а старик взял ее на содержание потому, что она напоминала ему умершую доч
ь. Выдумка чистой воды. «Граф, несмотря на свой преклонный возраст, искал в
Мари Дюплесси не Антигону, как Эдип, а Вирсавию, как Давид». Он поселил ее в
доме № 11 по бульвару Мадлен, подарил ей двухместную голубую карету и двух
чистокровных лошадей. Благодаря ему и другим поклонникам квартира Мари
Дюплесси была всегда украшена цветами, и не только камелиями, а всеми цве
тами, какие только можно было достать в это время года. Она, однако, боялас
ь роз, от запаха которых у нее кружилась голова; больше всего она любила ка
мелии, эти цветы без запаха. «Ее заточили, Ч писал Арсен Гуссе, Ч в крепос
ть из камелий…»
Мари Дюплесси старалась жестами привлечь внимание толстой женщины, с ко
торой Дюма был слегка знаком, Ч немного модистки, а преимущественно сво
дни, по имени Клеманс Пра. Эжен Дежазе хорошо знал эту особу, которая тоже
жила на бульваре Мадлен и была соседкой Мари Дюплесси. Мари села в свою ка
рету и покинула «Варьете», не дожидаясь конца спектакля. Немного погодя
фиакр высадил Дюма, Дежазе и Клеманс Пра у дверей дома Клеманс, где они дол
жны были ждать дальнейшего развития событий. В романе «Дама с камелиями»
Дюма рассказывает об этой сцене, но там он превратил Штакельберга в «ста
рого герцога», а Клеманс Пра назвал Прюданс Дювернуа.
«Ч Старый герцог сейчас у в
ашей соседки? Ч спросил я Прюданс.
Ч Нет, она должна быть одна.
Ч Но ей, наверное, ужасно скучно!
Ч Мы часто проводим вечера вместе. Когда она возвращается, она зовет мен
я к себе. Она обычно не ложится до двух часов ночи. Она не может раньше засн
уть.
Ч Почему?
Ч Потому что у нее больные легкие и ее почти всегда лихорадит».
Вскоре Мари крикнула из своего окна Клеманс, чтобы та пришла и освободил
а ее от докучливого гостя, графа N, который до смерти ей надоел.
Ч Никак не могу, Ч сказала Клеменс Пра. Ч У меня сидят два молодых челов
ека: сын Дежазе и сын Дюма.
Ч Берите их с собой. Я буду рада кому угодно, лишь бы избавиться от графа. П
риходите скорее!
Все трое поспешили на ее зов и застали в гостиной соседнего дома Мари за ф
ортепьяно и графа, прислонившегося к камину.
Она любезно приняла молодых людей, а с графом обращалась так грубо, что он
вскоре откланялся. Мари сразу развеселилась. За ужином все много смеялис
ь, но Дюма было грустно. Он восхищался бескорыстием этой женщины, которая
прогнала богатого поклонника, готового ради нее разориться; он страдал,
видя, как это возвышенное существо пьет без удержу, «ругается, как грузчи
к, и тем охотнее смеется, чем непристойнее шутки». От шампанского ее щеки п
олыхали лихорадочным румянцем. К концу ужина она зашлась в кашле и убежа
ла.
Ч Что с ней? Ч спросил Эжен Дежазе.
Ч Она слишком много смеялась, и у нее началось кровохарканье, Ч ответил
а Клеманс Пра.
Дюма пошел к больной. Она лежала, уткнувшись лицом в софу. Серебряный таз,
в котором виднелись сгустки крови, стоял на столе.
«Я приблизился к ней, но она
не обратила на меня никакого внимания; я сел и взял ее руку, лежавшую на ди
ване.
Ч Ах, это вы? Ч сказала она с улыбкой. Ч Разве вы тоже больны?
Ч Нет, но вы… вам все еще плохо?
Ч Ничего, я уже к этому привыкла.
Ч Вы себя убиваете, Ч сказал я ей взволнованным голосом, Ч мне хо
телось бы быть вашим другом, вашим родственником, чтобы помешать вам губ
ить себя.
Ч Чем объяснить такую преданность моей особе?
Ч Той непреодолимой симпатией, которую я питаю к вам.
Ч Значит, вы в меня влюблены? Так скажите об этом прямо, это проще.
Ч Если я и признаюсь вам в любви, то не сегодня.
Ч Лучше будет, если вы этого никогда не сделаете.
Ч Почему?
Ч Потому что это может привести только к двум вещам.
Ч К каким?
Ч Либо я вас отвергну, и тогда вы на меня рассердитесь, либо сойдус
ь с вами, и тогда у вас будет незавидная любовница: женщина нервная, больна
я, грустная, а если веселая, то печальным весельем. Подумайте только, женщи
на, которая харкает кровью и тратит сто тысяч франков в год! Это хорошо для
богатого старика, но очень скучно для такого молодого человека, как вы… В
се молодые любовники покидали меня.
Я ничего не ответил, я слушал. Эта ужасная жизнь, от которой бедная д
евушка бежала в распутство, в пьянство и в бессонницу, произвела на меня т
акое впечатление, что я не находил слов.
Ч Однако, Ч продолжала она, Ч мы говорим глупости. Дайте мне руку
, и вернемся в столовую».
Почему она стала его любовницей? Он был беден, а страстные признания в люб
ви ей доводилось выслушивать не меньше десяти раз на дню. Но он продолжал
свои атаки с пламенным упорством. «Эта смесь веселости, печали, искренно
сти, продажности и даже болезнь, которая развила в ней не только повышенн
ую раздражительность, но и повышенную чувственность, возбуждали страст
ное желание обладать ею…» В ней жила трогательная непосредственность, «
временами она страстно рвалась к более спокойной жизни… Пылкая, она легк
о поддавалась искушению и была падка на наслаждения, но при этом не терял
а гордости и сохраняла достоинство даже в падении».
Молодому Дюма не были чужды благородные порывы: любовь к матери научила
его жалеть всех женщин, несправедливо выброшенных из общества. Чистосер
дечный, несмотря на всю свою пресыщенность, он сочувствовал их горестям,
умел вызывать их на откровенность и угадывал слезы под маской притворно
го веселья. К куртизанкам он был бесконечно снисходителен. Он считал их н
е преступницами, а жертвами. Они были благодарны ему за то уважение, котор
ое он им выказывал в их унижении. И нет никакого сомнения, что именно это п
ривлекало к нему Мари Дюплесси. Однажды она сказала ему: «Если вы пообеща
ете беспрекословно выполнять все мои желания, не делать мне никаких заме
чаний, не задавать никаких вопросов, то, быть может, в один прекрасный день
я соглашусь вас полюбить…»
Какой юноша в двадцать лет откажется дать такое невыполнимое обещание? И
на время Мари бросила почти всех своих богатых покровителей ради этого
серьезного и красивого «пажа». Ей доставляло удовольствие, вновь превра
тившись в гризетку, гулять с ним по лесу или по Елисейским полям. В ее комн
ате, «где на возвышении стояла великолепная кровать работы Буля, ножки к
оторой изображали фавнов и вакханок», она давала ему упоительные «празд
нества плоти».
1 2 3 4
29
Александр Дюма-сын: «Дам
а с камелиями»
Александр Дюма-сын
Дама с камелиями
«Дюма Александр, Дама с камелиями»: «Ман
сарда», СП «СМАРТ»; Ленинград; 1991
ISBN 5-7078-0074-3
Аннотация
Самый известный роман француз
ского писателя Александра Дюма-сына (перевод С. Антик) о любви, жизни и гиб
ели знаменитой парижской куртизанки. Предваряют роман страницы из книг
и Андре Моруа «Три Дюма» (перевод Л. Беспаловой) и воспоминания Жюля Жанен
а, театрального критика, писателя, члена Французской академии, о встреча
х с Мари Дюплесси Ч прототипом героини романа (перевод С. Антик).
Александр Дюма-сын
Дама с камелиями
Андре Моруа
Из книги „Три Дюма"
Под роскошными камелиями я у
видел скромный голубой цветок.
Эмиль Анрио
<…>Дюма-отец сказал однажды Дюма-сыну: «Когда у тебя родится сын, люби его,
как я люблю тебя, но не воспитывай его так, как я тебя воспитал». В конце кон
цов Дюма-сын стал принимать Дюма-отца таким, каким его создала природа: т
алантливым писателем, отличным товарищем и безответственным отцом. Мол
одой Александр твердо решил добиться успеха самостоятельно. Он, конечно
, будет писать, но совсем не так, как Дюма-отец. Нельзя сказать, чтобы он не в
осхищался своим отцом, но он любил скорее отцовской, нежели сыновней люб
овью.
«Мой отец, Ч говорил он, Ч это большое дитя, которым я обзавелся, когда бы
л еще совсем маленьким». Таким вставал перед ним отец из рассказов его ма
тери, мудрой Катрины Лабе, которая, чтобы зарабатывать на жизнь, содержал
а теперь небольшой читальный зал на улице Мишодьер. Она не затаила обиды
на своего ветреного любовника, но и не питала на его счет никаких иллюзий.
У сыновей часто вырабатывается обратная реакция на недостатки отцов. Дю
ма-сын ценит ум и талант Дюма-отца, но его оскорбляют некоторые смешные ч
ерты отца. Он страдает, слушая его наивно-хвастливые рассказы. Образ жизн
и в отцовском доме, где вечно мечутся в поисках ста франков, внушает ему не
осознанное стремление к материальной обеспеченности. Да и потом старик
овское донжуанство всегда раздражает молодежь. «Я выступаю в роли привр
атника твоей славы, Ч сказал однажды Александр Дюма-сын Александру Дюм
а-отцу, Ч обязанности которого заключаются в том, чтобы впускать к тебе
посетителей. Стоит мне подать руку женщине, как она просит познакомить е
е с тобой».
К этому времени, чтобы не путать, их уже начали называть Александр Дюма-от
ец и Александр Дюма-сын, что очень возмущало старшего.
«Вместо того чтобы подписы
ваться Алекс[андр] Дюма, как я, Ч что в один прекрасный день может стать пр
ичиной большого неудобства для нас обоих, так как мы подписываемся одина
ково, Ч тебе следует подписываться Дюма-Дави. Мое имя, как ты понимаешь, с
лишком хорошо известно, чтобы тут могло быть два мнения, Ч и я не могу при
бавлять к своей фамилии „отец“: для этого я еще слишком молод…»
В двадцать лет Дюма-сын был красивым молодым человеком, с гордой осанкой,
полным сил и здоровья. В высоком, широкоплечем, с правильными чертами лиц
а юноше ничто, кроме мечтательного взгляда и слегка курчавой светло-каш
тановой шевелюры, не выдавало правнука черной рабыни из Сан-Доминго. Он о
девался как денди или как «лев», по тогдашнему выражению: суконный сюрту
к с большими отворотами, белый галстук, жилет из английского пике, трость
с золотым набалдашником. Счета портного оставались неоплаченными, но мо
лодой человек держался высокомерно и сыпал остротами направо и налево. О
днако под маской пресыщенности угадывался серьезный и чувствительный
характер, унаследованный им от Катрины Лабе; Дюма-сын скрывал эту сторон
у своей натуры.
В сентябре 1844 года отец и сын поселились на вилле «Медичи» в Сен-Жермен-ан-
Лэ. Там оба работали и оказывали самое радушное гостеприимство друзьям.
Дюма-сын приглашал их любезными посланиями в стихах:
Коль ветер северный не очень
вас пугает,
То знайте, вас прием горячий ожидает
Здесь, в Сен-Жермен-ан-Лэ, где, право же, давно
Хотели б видеть вас отец и сын его.
Однажды по дороге в Сен-Жермен Дюма-сын встретил Эжена Дежазе, сына знаме
нитой актрисы. Молодые люди взяли напрокат лошадей и совершили прогулку
по лесу, затем вернулись в Париж и отправились в театр «Варьете». Стояла р
анняя осень. Париж был пуст. В «Комеди-Франсез» «молодые, еще никому не из
вестные дебютанты играли перед актерами в отставке старые, давно забыты
е пьесы», Ч писала Дельфина де Жирарден. В залах Пале-Рояля и «Варьете» м
ожно было встретить красивых и доступных женщин.
Эжен Дежазе питал так же мало уважения к общепринятой морали, как и Дюма-с
ын. Баловень матери, он был гораздо менее стеснен в средствах, чем его друг
. Молодые люди в поисках приключений лорнировали прелестных девиц, заним
авших авансцену и ложи «Варьете». Красавицы держались с простотой, прису
щей хорошему тону, носили роскошные драгоценности, и их с успехом можно б
ыло принять за светских женщин. Их было немного Ч знаменитые, известные
всему Парижу, эти «высокопоставленные кокотки» образовывали галантную
аристократию, которая резко отличалась от прослойки лореток и гризеток.
Хотя все они и были содержанками богатых людей (а на что же жить?), они мечта
ли о чистой любви. Романтизм наложил на них свой отпечаток. Виктор Гюго ре
абилитировал Марион Делорм и Жюльетту Друэ. Общественное мнение охотно
оправдывало куртизанку, если причиной ее падения была преступная страс
ть или крайняя бедность. Куртизанки и сами были не чужды сентиментальнос
ти. Большинство из них начинало жизнь простыми работницами: чтобы стать
честными женщинами, им не хватило одного Ч встретить на своем пути хоро
шего мужа. Достаточно было прогулки в Тиволи, посещения зарешеченной лож
и в Амбигю, кашемировой шали и драгоценной безделушки, чтобы перейти в ра
зряд содержанок. Но, даже став продажными женщинами, они сохраняли тоску
по настоящей любви. Жорж Санд умножила число непонятных женщин, мечтающи
х о «вечном экстазе». Все это объясняет, почему два юных циника в «Варьете
» смотрели не только на соблазнительные белоснежные плечи куртизанок, н
о и вглядывались в их глаза, светящиеся нежностью и грустью.
В этот вечер в одной из лож авансцены сидела женщина, в то время славившая
ся красотой, вкусом и теми состояниями, которые она пожирала. Звали ее Аль
фонснна Плесси, но она предпочитала именовать себя Мари Дюплесси. «Она б
ыла, Ч пишет Дюма-сын, Ч высокой, очень изящной брюнеткой с бело-розовой
кожей. Головка у нее была маленькая, продолговатые глаза казались нарис
ованными, эмалью, как глаза японок, но только смотрели они живо и гордо; у н
ее были красные, словно вишни, губы и самые прелестные зубки на свете. Вся
она напоминала статуэтку из саксонского фарфора…» Узкая талия, лебедин
ая шея, выражение чистоты и невинности, байроническая бледность, длинные
локоны, ниспадавшие на плечи на английский манер, декольтированное плат
ье из белого атласа, бриллиантовое колье, золотые браслеты Ч все это дел
ало ее царственно прекрасной. Дюма был ослеплен, поражен в самое сердце и
покорен.
Ни одна женщина в театре не могла соперничать с ней в благородстве наруж
ности, и тем не менее предки Мари Дюплесси, кроме одной из ее бабок, Анны дю
Мениль, происходившей из дворянского нормандского рода и совершившей м
езальянс, были лакеями и крестьянами. Ее отец, Марен Плесси, человек мрачн
ый и злобный, считался в деревнэ колдуном. Он женился на Мари Дезайес, доче
ри Анны дю Мениль, которая родила ему двух дочерей, а потом сбежала от него
. Альфонсина родилась в 1824 году; она была одних лет с Дюма. Она не получила ни
какого образования и до пятнадцати-шестнадцати лет свободно бегала по п
олям. Потом отец Ч во всяком случае так рассказывают Ч продал Мари цыга
нам, которые увезли ее в Париж и отдали в обучение к модистке. Гризетка, за
читывавшаяся романами Поля де Кока, она танцевала со студентами во всех
злачных уголках Парижа, а по воскресеньям в Монморенси охотно позволяла
увлекать себя в темные аллеи. Ресторатор Пале-Рояля, который однажды сво
зил ее в Сен-Клу, меблировал для нее небольшую квартирку на улице Аркад, н
о почти сразу же вынужден был уступить Мари герцогу Аженору де Гишу, элег
антному студенту политехнической школы, который в 1840 году ушел из армии д
ля того, чтобы стать одним из предводителей «модных львов» Итальянского
бульвара и «Антиноем 1840 года». Через неделю у «Итальянцев» и в знаменитой
«инфернальной ложе» авансцены № 1 Оперы, своего рода филиале Жокей-клуба,
только и говорили что о новой любовнице молодого герцога.
Молодой красавицей увлекались самые блестящие мужчины Парижа: Фернан д
е Монгион, Анри де Контад, Эдуард Делессер и десятки других. Знатные любов
ники привили ей изящные манеры и культуру, хоть и поверхностную, но весьм
а приятную. Под руководством лучших наставников одаренная и чувствител
ьная девушка расцвела. В 1844 году, когда Дюма-сын с ней познакомился, в ее биб
лиотеке были Рабле, Сервантес, Мольер, Вальтер Скотт, Дюма-отец, Гюго, Лама
ртин и Мюссе. Она превосходно знала произведения этих авторов, любила по
эзию. Ее обучали музыке, и она с чувством играла на пианино баркаролы и вал
ьсы.
Короче говоря, она с головокружительной быстротой шла в гору, окруженная
все более изысканной роскошью. В 1844 году она считалась самой элегантной ж
енщиной Парижа и соперничала с Алисой Ози, Лолой Монтес и Аталой Бошен. У н
ее можно было встретить не только «львов» Жокей-клуба, но и Эжена Сю, Роже
де Бовуара, Альфреда де Мюссе. Все испытывали к ней восхищение, смешанное
с уважением и жалостью, потому что она была явно выше своей постыдной про
фессии. Почему она ею занималась? Во-первых, потому, что привыкла тратить
сто тысяч франков золотом в год, а во-вторых, потому, что, больная, лихорадо
чно-возбужденная, вечно недовольная собой, она могла забыться лишь в нас
лаждении.
В тот вечер в ложе «Варьете» с Мари сидел дряхлый старик граф Штакельбер
г, бывший русский посол. Позже она рассказала Дюма, что этот выживший из ум
а старик взял ее на содержание потому, что она напоминала ему умершую доч
ь. Выдумка чистой воды. «Граф, несмотря на свой преклонный возраст, искал в
Мари Дюплесси не Антигону, как Эдип, а Вирсавию, как Давид». Он поселил ее в
доме № 11 по бульвару Мадлен, подарил ей двухместную голубую карету и двух
чистокровных лошадей. Благодаря ему и другим поклонникам квартира Мари
Дюплесси была всегда украшена цветами, и не только камелиями, а всеми цве
тами, какие только можно было достать в это время года. Она, однако, боялас
ь роз, от запаха которых у нее кружилась голова; больше всего она любила ка
мелии, эти цветы без запаха. «Ее заточили, Ч писал Арсен Гуссе, Ч в крепос
ть из камелий…»
Мари Дюплесси старалась жестами привлечь внимание толстой женщины, с ко
торой Дюма был слегка знаком, Ч немного модистки, а преимущественно сво
дни, по имени Клеманс Пра. Эжен Дежазе хорошо знал эту особу, которая тоже
жила на бульваре Мадлен и была соседкой Мари Дюплесси. Мари села в свою ка
рету и покинула «Варьете», не дожидаясь конца спектакля. Немного погодя
фиакр высадил Дюма, Дежазе и Клеманс Пра у дверей дома Клеманс, где они дол
жны были ждать дальнейшего развития событий. В романе «Дама с камелиями»
Дюма рассказывает об этой сцене, но там он превратил Штакельберга в «ста
рого герцога», а Клеманс Пра назвал Прюданс Дювернуа.
«Ч Старый герцог сейчас у в
ашей соседки? Ч спросил я Прюданс.
Ч Нет, она должна быть одна.
Ч Но ей, наверное, ужасно скучно!
Ч Мы часто проводим вечера вместе. Когда она возвращается, она зовет мен
я к себе. Она обычно не ложится до двух часов ночи. Она не может раньше засн
уть.
Ч Почему?
Ч Потому что у нее больные легкие и ее почти всегда лихорадит».
Вскоре Мари крикнула из своего окна Клеманс, чтобы та пришла и освободил
а ее от докучливого гостя, графа N, который до смерти ей надоел.
Ч Никак не могу, Ч сказала Клеменс Пра. Ч У меня сидят два молодых челов
ека: сын Дежазе и сын Дюма.
Ч Берите их с собой. Я буду рада кому угодно, лишь бы избавиться от графа. П
риходите скорее!
Все трое поспешили на ее зов и застали в гостиной соседнего дома Мари за ф
ортепьяно и графа, прислонившегося к камину.
Она любезно приняла молодых людей, а с графом обращалась так грубо, что он
вскоре откланялся. Мари сразу развеселилась. За ужином все много смеялис
ь, но Дюма было грустно. Он восхищался бескорыстием этой женщины, которая
прогнала богатого поклонника, готового ради нее разориться; он страдал,
видя, как это возвышенное существо пьет без удержу, «ругается, как грузчи
к, и тем охотнее смеется, чем непристойнее шутки». От шампанского ее щеки п
олыхали лихорадочным румянцем. К концу ужина она зашлась в кашле и убежа
ла.
Ч Что с ней? Ч спросил Эжен Дежазе.
Ч Она слишком много смеялась, и у нее началось кровохарканье, Ч ответил
а Клеманс Пра.
Дюма пошел к больной. Она лежала, уткнувшись лицом в софу. Серебряный таз,
в котором виднелись сгустки крови, стоял на столе.
«Я приблизился к ней, но она
не обратила на меня никакого внимания; я сел и взял ее руку, лежавшую на ди
ване.
Ч Ах, это вы? Ч сказала она с улыбкой. Ч Разве вы тоже больны?
Ч Нет, но вы… вам все еще плохо?
Ч Ничего, я уже к этому привыкла.
Ч Вы себя убиваете, Ч сказал я ей взволнованным голосом, Ч мне хо
телось бы быть вашим другом, вашим родственником, чтобы помешать вам губ
ить себя.
Ч Чем объяснить такую преданность моей особе?
Ч Той непреодолимой симпатией, которую я питаю к вам.
Ч Значит, вы в меня влюблены? Так скажите об этом прямо, это проще.
Ч Если я и признаюсь вам в любви, то не сегодня.
Ч Лучше будет, если вы этого никогда не сделаете.
Ч Почему?
Ч Потому что это может привести только к двум вещам.
Ч К каким?
Ч Либо я вас отвергну, и тогда вы на меня рассердитесь, либо сойдус
ь с вами, и тогда у вас будет незавидная любовница: женщина нервная, больна
я, грустная, а если веселая, то печальным весельем. Подумайте только, женщи
на, которая харкает кровью и тратит сто тысяч франков в год! Это хорошо для
богатого старика, но очень скучно для такого молодого человека, как вы… В
се молодые любовники покидали меня.
Я ничего не ответил, я слушал. Эта ужасная жизнь, от которой бедная д
евушка бежала в распутство, в пьянство и в бессонницу, произвела на меня т
акое впечатление, что я не находил слов.
Ч Однако, Ч продолжала она, Ч мы говорим глупости. Дайте мне руку
, и вернемся в столовую».
Почему она стала его любовницей? Он был беден, а страстные признания в люб
ви ей доводилось выслушивать не меньше десяти раз на дню. Но он продолжал
свои атаки с пламенным упорством. «Эта смесь веселости, печали, искренно
сти, продажности и даже болезнь, которая развила в ней не только повышенн
ую раздражительность, но и повышенную чувственность, возбуждали страст
ное желание обладать ею…» В ней жила трогательная непосредственность, «
временами она страстно рвалась к более спокойной жизни… Пылкая, она легк
о поддавалась искушению и была падка на наслаждения, но при этом не терял
а гордости и сохраняла достоинство даже в падении».
Молодому Дюма не были чужды благородные порывы: любовь к матери научила
его жалеть всех женщин, несправедливо выброшенных из общества. Чистосер
дечный, несмотря на всю свою пресыщенность, он сочувствовал их горестям,
умел вызывать их на откровенность и угадывал слезы под маской притворно
го веселья. К куртизанкам он был бесконечно снисходителен. Он считал их н
е преступницами, а жертвами. Они были благодарны ему за то уважение, котор
ое он им выказывал в их унижении. И нет никакого сомнения, что именно это п
ривлекало к нему Мари Дюплесси. Однажды она сказала ему: «Если вы пообеща
ете беспрекословно выполнять все мои желания, не делать мне никаких заме
чаний, не задавать никаких вопросов, то, быть может, в один прекрасный день
я соглашусь вас полюбить…»
Какой юноша в двадцать лет откажется дать такое невыполнимое обещание? И
на время Мари бросила почти всех своих богатых покровителей ради этого
серьезного и красивого «пажа». Ей доставляло удовольствие, вновь превра
тившись в гризетку, гулять с ним по лесу или по Елисейским полям. В ее комн
ате, «где на возвышении стояла великолепная кровать работы Буля, ножки к
оторой изображали фавнов и вакханок», она давала ему упоительные «празд
нества плоти».
1 2 3 4