Знаешь зачем?
- Ну?
- Чтобы я отказался. Или выступил на него. Пришить меня хочет, не понял еще?
- Чего там не понял. Сам слышал, как он Скелету шептал...
Расписной обернул распухшую руку цыгана листьями и травой, сверху обмотал лоскутом арестантской робы, рывком совместил обломки костей и зафиксировал шиной из прочных веток.
- Что... шептал?.. - Челюсть стойко перенес болезненную процедуру, только на лице выступили крупные капли пота.
- Что надо тебя завалить. На хер нам обуза с одной клешней... Только тихо, чтоб никто не видел. Так что Держись ближе ко мне... Готово. Теперь вставляй в перевязь, пусть висит на шее - быстрей заживет.
Все это Расписной придумал. Но в жестоком уголовном мире любое семя подозрения находит благоприятную почву.
- Ну паскуда... Я его первый сделаю!
Цыган недобро ощерился, обнажив большие неровные зубы.
Темнота сгустилась окончательно, и красноватые блики разгоревшегося костра придавали зловещий вид лицам окружавших его людей. Осматривающий растертые ноги Груша наклонил голову, пухлые щеки лоснились, как у насосавшегося упыря. Привалившийся к дереву Скелет напоминал истлевшего мертвеца. Изломанные тенями Зубач, Утконос и Катала казались вынырнувшими из преисподней чертями с тлеющими угольками в черных глазницах.
- Надо бы порыскать вокруг, жратву поискать, - сказал Груша.
- Тут вокруг волки рыщут, как бы ты сам жратвой не оказался, - реготнул Утконос.
- Так часто бывает - пошел за харевом, а самого отхарили. - Зубач длинно плюнул в костер.
- Мы раз рванули с пересылки и "корову" прихватили. Здоровый такой фраер, молодой, из деревни. Забили баки: мол, нам сила твоя в пути нужна, потом всю жизнь в авторитете ходить будешь...
- И что? - заинтересовался Катала.
- Через плечо. Двести километров по тундре, три дня он сам шел, а потом мы его разделали. Тем и продержались всю дорогу.
- И как она, человечинка? - не унимался Катала.
- Ништяк. Сладковатая, сытная...
- Тихо! - Утконос привстал, вглядываясь в темноту.- Слышьте, кажись, ходит кто-то...
У костра наступила настороженная тишина. Вокруг шелестел ночной лес, но в обычном шумовом фоне Расписной разобрал лишний звук.
- Чего хипешишься, - процедил Зубач. - Вроде без кайфа, а глюки ловишь!
- Кому здесь ходить... Только зверям, - поддержал его Катала.
- Сука буду, слышал...
- Я вкуса не разобрал, - сказал Катала.
-Чего?
- Раз дрался с одним рогометом, ухо ему и отгрыз. Только сразу выплюнул, не распробовал. Соленое вроде...
- Ша! - вскинул ладонь Расписной.
Снова все смолкли, и вновь донесся запоздавший хруст. Расписной понял, что к ним подбирается человек и сейчас он замер на месте с поднятой ногой.
- У кого пушка? Быстро!
Зубач заерзал, сунул под себя руку и суетливо достал пистолет, неловко поворачивая ствол то в одну, то в другую сторону. Он явно ничего подозрительного не слышал.
- Ну?! Чо волну гонишь?
- Ха-ха-ха! - раздался из кустов визгливый, какой-то нечеловеческий смех.
Что-то темное, с хвостом, пролетело над костром и упало Груше на колени. Тот истошно заорал, рванулся в сторону и повалился на Скелета. Охваченные ужасом беглецы вскочили на ноги, шарахаясь в разные стороны. Зубач выстрелил наугад - раз, другой, третий... С другой стороны костра дважды пальнул Катала.
- Обосрались, ха-ха-ха, все обосрались! - Прямотам, куда ушли пули, материализовался криво усмехающийся Хорек с топором в руке. - А я вам хавку принес. Тут деревня близко...
Рядом с костром лежала крупная беспородная собака с разрубленной головой.
- Уф... - Зубач перевел дух. - Пришили бы тебя, узнал бы, кто обосрался... Ну ладно, давай, жрать охота!
Собаку разделали, зажарили и съели. Хорек держался героем и косноязычно рассказывал о своих приключениях.
- Секу в окно, гля - баба раздевается, сиськи - во, до пупа... Белые... И ляжки белые, мягкие...
- Ну?! Чего ж ты не бабу, а кобеля приволок? - спросил Груша, обсасывая красную то ли от бликов костра, то ли от крови косточку.
- Он мне, паскуда, чуть яйца не отгрыз! И выл потом... Шухер поднялся, мужики набежали... Еле сделал ноги. Ну да можно завтра пойти...
- Завтра, завтра! - Груша швырнул кость в огонь, сноп искр брызнул на ногу Утконосу, тот выругался.
- Ты чо? Или крыша едет от суходрочки?
- Баба небось слаще кобеля? - поддразнил Катала. - Чего ее не притащил?
- Тяжелая... Я б ее лучше там отхарил, а сюда ляжку на хавку...
- А Расписной бабий фляш(1) хавать бы не стал, - внезапно сказал Зубач. Точняк не стал бы?
- Нет. - Расписной качнул головой.
- В падлу, да? Пса голимого(2) жрать не в падлу, а бабу чистую - в падлу? Как так выходит?
- Вот если мы с тобой недели две в пустыне прокантуемся, тогда узнаешь, как выходит!
1 Фляш - мясо (блатной жаргон). 2 Голимый - презираемый, противный.
- Так ты меня что, за пса держишь? - Зубач угрожающе скривился и наклонился вперед, шаря ладонью за поясом.
- Ты сам себя за хобот держишь. - Расписной рассмеялся, показал пальцем. Сейчас кайф словишь?
Усмехнулся Катала, прыснул Скелет, визгливо хихикнул Утконос, в открытую захохотали Челюсть и Хорек. Зубач поспешно вынул руку из штанов.
- Пушка провалилась, - буркнул он. - Ну ладно, метла у тебя чисто метет(1). А шухер ты в цвет поднял, вертухаи поучиться могут! И лепила (2) классный - вон как Челюсти руку подвесил. И где тебя этому учили?
Улыбка у него была нехорошая: подозревающая, даже того хуже догадывающаяся. Именно такой улыбкой он встретил Расписного при первом знакомстве.
1 Метла чисто метет -язык хорошо подвешен. 2 Лепила - врач.
Глава 2 ПО КРУГАМ АДА
Камера Бутырки напоминала преисподнюю: густо затянутое проволочной сеткой и вдобавок закрытое ржавым намордником окно под потолком, шконки в три яруса, развешанные на просушку простыни, белье, носки, непереносимая духота и влажность, специфическая вонь немытых тел, параши и карболки.
За спиной резко хлопнула обитая железом, обшарпанная дверь с кривыми цифрами 76, грубо намалеванными серой масляной краской. Со скрипом провернулся огромный вертухайский ключ, противно лязгнул засов. О специальной миссии Вольфа не знал ни начальник учреждения, ни его заместители, ни оперативный состав. Он вошел в общую камеру как обычный зэк, и только от него самого зависело, как его встретят в этом мире и как сложится здесь его жизнь.
- Кто - это - к нам - заехал? - На корточках напротив двери сидели двое, один из них резко поднялся навстречу - высокий стройный парень в красных плавках, резко контрастировавших со смуглой гладкой кожей, обильно покрытой потом. Он многозначительно кривил губы и по-блатному растягивал слова. - В гостинице "Бутюр"(1) свободных мест нет!
1 Бутюр - сокращение от "Бутырская тюрьма". Такой штамп раньше ставили на постельном белье.
Развязной походкой парень направился к Вольфу, явно намереваясь подойти вплотную и гипнотизируя намеченную жертву большими, широко поставленными глазами.
- Ну ладно, так и быть... Пущу спать под свою шконку... Только вначале заплатишь мне за прописку...
Гипноз не удался. То ли что-то во взгляде Вольфа сыграло свою роль, то ли виднеющийся в расстегнутом вороте многокупольный храм, то ли исходящее от могучей фигуры ощущение уверенности и силы, но планы гладкого красавчика мгновенно изменились: вошедший перестал для него существовать.
- Санаторий "Незабудка" - побываешь, не забудешь! - сообщил он, уже ни к кому конкретно не обращаясь, и, пританцовывая, направился к облупленной раковине, открыл кран и принялся плескать воду в лицо и на безволосую грудь.
Больше на Вольфа никто не обращал внимания. Арестанты безучастно переговаривались, за простынями стучали костяшки домино, кто-то заунывно повторял неразборчивые фразы - то ли молился, то ли пел. Справа от двери на железном толчке орлом сидел человек с мятой газетой в руке. Тусклые глаза ничего не выражали, как у мертвеца.
- Здорово, бродяги, привет, мужики! - громко произнес Расписной. И так же громко спросил:- Люди есть?
В камере, которую никто из арестантов так не называет, а называет исключительно хатой, томилось не менее сорока полуголых потных людей. Но и приветствие, и вопрос Расписного не показались странными, напротив, они демонстрировали, что вошедший далеко не новичок и прекрасно знает о делении обитателей тюремного мира на две категории - блатных, то есть собственно людей, и остальное камерное быдло.
- Иди сюда, корефан! - раздалось откуда-то из глубины преисподней, и Расписной двинулся на голос, причем местные черти сноровисто освобождали ему дорогу.
Торцом к окну стоял длинный, разрисованный неприличными картинками дощатый стол. На ближнем к двери конце несколько мужиков азартно припечатывали костяшки домино. На дальнем четверо блатных играли в карты. Хотя камера была переполнена, вокруг них было свободно, как будто существовала линия, пересекать которую посторонним запрещалось. Расписной перешагнул невидимую границу и, не дожидаясь особого приглашения, подсел к играющим.
Казалось, на подошедшего не обратили внимания, но Вольф почувствовал, как мелькнули в прищуренных глазах восемь быстрых зрачков, мгновенно "срисовав" облик чужака. Так мелькали в белых песках Рохи-Сафед стремительные, смертельно ядовитые скорпионы.
Играли двое, и двое наблюдали за игрой. Все были обнажены по пояс, татуированные тела покрывал клейкий пот.
- Еще, - бесстрастно сказал высохший урка с перевитыми венами жилистыми руками. Шишковатую голову неряшливо покрывала редкая седая щетина. На плечах выколоты синие эполеты - символ высокого положения в зоне. На груди орел с плохо расправленными крыльями нес в когтях безвольно обвисшую голую женщину. Держался урка властно и уверенно, как хозяин.
- На! - Небольшого роста, дерганый, будто собранный из пружинок, банкир ловко бросил очередную карту. Не какую-то склеенную из газеты стиру, а настоящую, атласную, из новой, не успевшей истрепаться колоды. На тыльной стороне ладони у него красовалась стрела, на которую как на шампур были нанизаны несколько карт - знак профессионального игрока. - Еще?
- Хорош, Катала, себе. - Седой перекатил папиросу из одного угла большого рта в другой и постучал ребром сложенных карт по кривобокой русалке с. гипертрофированным половым органом. Черты его лица оставались твердыми и холодными, будто складки и трещины в сером булыжнике.
На круглой физиономии Каталы, напротив, отражалось кипение азарта.
- Посмотрим, как повезет...
Приподнятые домиком брови придавали ему вид простоватый и наивный. Расписной знал, что впечатление обманчиво: на строгом режиме наивных простаков не бывает - только те, кто уже прошел зону или залетел впервые, но по особо тяжкой статье. Двое наблюдающих за игрой угрюмых коренастых малых - явные душегубы. И татуировки на мускулистых телах - оскаленные тигры, кинжалы, топоры, могилы - говорили о насильственных наклонностях.
- Раз! - Рука Каталы дернулась, будто на шарнире, и на стол упала бубновая десятка.
- Два! - Сверху шлепнулась еще десятка - пиковая.
- Две доски! - перевел дух банкир и озабоченно спросил: - А у тебя, Калик, сколько?
Расписной усмехнулся. Катала играл спектакль и явно переигрывал. Он набрал двадцать очков, если бы У Калика было двадцать одно, тот бы объявил сразу. При одинаковой же сумме всегда выигрывает банкир. Тогда к чему эта деланая озабоченность?
- Восемнадцать.
Седой бросил карты. Девятка, шестерка и дама веером рассыпались поверх выигрышных десяток.
- Выходит, повезло тебе? - Тяжелый взгляд пригвоздил банкира к лавке.
- Выходит так, - кивнул тот и демонстративно положил перед Каликом колоду: мол, если хочешь - проверяй.
- Если я тебя на вольтах или зехере (1) заловлю - клешню отрублю, спокойно произнес Калик, даже не посмотрев на колоду.
1 Вольты, зехер -шулерские приемы.
Угрюмые переглянулись. Они были похожи, только у одного правая бровь разделялась надвое белым рубцом и на щеке багровел длинный шрам, а глаз между ними почти не открывался.
Приподнятые брови опали, будто в домиках подпилили стропила.
- Да что я - волчара позорный, дьявол зачуханный? - обиделся Катала. - Не врубаюсь, с кем финтами шпилить?
- Ладно. Я сказал, ты слышал. Ероха!
У невидимой границы тут же появился толстый мужик в черных сатиновых трусах до колена. Вид у него был обреченный, мокрая грудь тяжело вздымалась.
- Жарко? - вроде как сочувственно спросил Калик.
- Дышать... нечем... - с трудом проговорил тот, глядя в пол.
- Ты свой костюм спортивный Катале-то отдай. Куда он тебе в такую жару?
- Зачем зайцу жилетка, он ее о кусты порвет! - хохотнул Катала. - Не бзди, Ероха, до зимы снова шерстью обрастешь...
- Я не доживу до зимы. У меня сердце выскакивает...
Калик недобро прищурил глаза.
- А как ты думал народное добро разграблять? Тащи костюм, хищник! И не коси, тут твои мастырки не канают! (1)
Вор повернулся к Расписному:
- Икряной (2) нас жалобить хочет! Мы шкурой рискуем за пару соток, а он, гумозник, в кабинете сидел и без напряга тыщи тырил!
1 Не притворяйся, тут симуляция не проходит. 2 Икряной - богатый человек.
- А тут и впрямь жарковато! - Расписной стянул через голову взопревшую рубаху, стащил брюки, оставшись в белых облегающих плавках.
Калик и Катала переглянулись, угрюмые впились взглядами в открывшуюся картинную галерею на могучем теле культуриста.
Трехкупольный храм во всю грудь говорил о трех судимостях, а размер и расположение татуировки вкупе с витыми погонами на плечах и звездами вокруг сосков свидетельствовали, что по рангу он не уступает Калику. Под ключицами вытатуированы широко открытые глаза, жестокий и беспощадный взгляд которых постоянно ищет сук и стукачей. На левом плече скалил зубы кот в цилиндре и бабочке - символ фарта и воровской удачи. На правом одноглазый пират в косынке и с серьгой, зажимал в зубах финку с надписью: "ИРА" - иду резать актив. На животе массивный воровской крест с распятой голой женщиной - глумление над христианской символикой и знак служения воровской идее. На левом предплечье сидящий на полумесяце черт с гитарой, под ним надпись: "Ах, почему нет водки на Луне", рядом - непристойного вида русалка - показатели любви к красивой жизни. На правом предплечье обвитый змеей кинжал сообщал, что его носитель судим за разбой, убийство или бандитизм, чуть ниже разорванные цепи выдавали стремление к свободе. Парусник под локтевым сгибом тоже отражал желание любым путем вырваться на волю. На бедре перечеркнутая колючей проволокой роза показывала, что совершеннолетие он встретил за решеткой. Восьмиконечные звезды на коленях знак несгибаемости: "Никогда не стану на колени".
Крепыш с полузакрытым глазом поднялся и будто невзначай обошел нового обитателя хаты.
На треугольной спине упитанный монах в развевающейся рясе усердно бил в большой и маленький колокола, показывая, что его хозяин не отмалчивается, когда надо восстановить справедливость. На левой лопатке скалился свирепый тигр. Это означало, что новичок свиреп, агрессивен, никого не боится и может дать отпор кому угодно. На правой был изображен рыцарь на коне с копьем и щитом - в обычном варианте символ борьбы за жизнь, но на щите красовалась фашистская свастика - знак анархиста, плюющего на всех и вся. Только отпетый сорвиголова мог наколоть себе такую штуку, наверняка провоцирующую оперов и надзирателей на палки, карцер и пониженную норму питания.
Покрутив головой, полутораглазый вернулся на место.
- Я Расписной, - представился Вольф. - Как жизнь в хате?
Возникло секундное замешательство. Новичок, нулевик, так себя не ведет. Он сидит смирненько и ждет, пока его расспросят, определят - кто он есть такой, и укажут, где спать и кем жить. А татуированный здоровяк сразу по-хозяйски брал быка за рога, так может поступать только привыкший командовать авторитет, уверенный в том, что его погремуха(1) хорошо известна всему арестантскому миру.
- Я Калик, - после некоторой заминки назвался вор. - Это Катала, это Меченый, а это Зубач. Я смотрю за хатой, пацаны мне помогают, у нас все в порядке.
- Дорога(2), я гляжу, у вас протоптана. - Расписной кивнул на новую колоду. - Грев(3) идет нормальный?
- Все есть, - кивнул Калик. - Я нарочно тормознулся, на этап не иду, чтоб порядок был. Хочешь - кайфа подгоним, хочешь - малевку передадим.
- Да нет, мне ничего не надо, все есть. - Вольф полез в свой тощий мешок, вытащил плитку прессованного чая, кусок колбасы, пачку порезанных пополам сигарет "Прима" и упаковку анальгина.- Это мой взнос на общество.
Он подвинул немалое по камерным меркам богатство смотрящему.
- За душевную щедрость братский поклон, - кивнул Калик. - Сейчас поужинаем.
И; не поворачивая головы, бросил в сторону:
- Савка, ужин. И чифир на всех.
1 Погремуха, погоняло - прозвище. 2 Дорога-связьс волей. 3 Грев материальная поддержка заключенных деньгами, продуктами, наркотиками, лекарствами.
- Хорошо бы литр водки приговорить, - мечтательно сказал Меченый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13