– Легко быть отважным, когда ты крутой парень и у тебя в руках меч. Наверное, поэтому у тебя плохо получается быть храбрецом в других обстоятельствах!
Рука Воина сама потянулась к мечу.
– Вот-вот, тащи его, – съехидничал Маг. – Ну, что ты такое без этой тыкалки?
– Хватит! – рявкнул Император. – Маг, ты вступил на опасный путь! Согласен, добро и зло – относительные понятия. Мы обвиняем тебя не в том, что твой поступок повлек зло, – любой поступок, даже самый добрый, может повлечь за собой что угодно. Мы обвиняем тебя не в том, что ты нарушил закон Единого, – все мы небезупречны, и подобные ошибки и промахи не раз случались в прошлом. Мы обвиняем тебя в том, что ты сознательно противостоишь общему решению Властей. У тебя еще есть возможность одуматься и начать сотрудничество с остальными, вместо того чтобы мешать им. Я очень надеюсь на это.
– Напрасно. – Маг понимал, что этими словами отрезает все, но не мог поступить иначе. – Я никогда не смирюсь с этим решением. Это неправильно – лишать людей возможности стать творцами.
– Стать творцами могут единицы, – попробовал уговорить его Император, – а остальные – это действительно стадо, которое нужно пасти, и очень опасное стадо. Риск слишком велик, мы не можем позволить его себе. Подумай об этом, Маг.
– Даже люди могут идти наперекор опасности, – покачал головой тот. – С каких это пор ее стали бояться мы, творцы?
– Это разумная осторожность, – продолжил убеждения Император, – Люди все равно смертны, они знают, что рано или поздно расстанутся с жизнью. В них есть подсознательное понимание того, что божественная искра в них бессмертна. Мы же, творцы, рискуем бессмертием.
– Что вы знаете о людях? – горько усмехнулся Маг. – Разве легче рисковать жизнью оттого, что она рано или поздно оборвется? Ваша осторожность заставляет меня стыдиться перед людьми. За нас, творцов.
– Тогда ты оставляешь нам единственное решение, – с сожалением сказал Император. – Мы отстраняем тебя от работы с людьми.
– Как это – отстраняете?
– Мы запрещаем тебе появляться в человеческом мире. Собственно, мы пришли к такому решению еще до того, как пригласить тебя сюда, но я хотел дать тебе возможность одуматься. Но ты, я вижу, неисправим. Жаль, конечно. – Император вздохнул. – Ты хорошо знал людей и мог бы оказаться очень полезным, если бы работал в избранном нами направлении. Но теперь… – он сделал выразительный жест Посохом Силы, – тебе придется оставить людей. И хорошенько запомнить, чем ты рискуешь в случае нарушения запрета.
– Я не согласен!
– Сколько угодно, – невозмутимо ответил Император. – Только не вздумай возвращаться к людям.
* * *
Здесь, в Аалане, не считали время. Точно так же, как там, у людей, не считали ни воздух, ни солнечный свет. Зачем считать то, что неисчерпаемо? Здесь не замечали дни и ночи, не делили бытие ни на недели, ни на месяцы. Зачем?
Там, у людей, время было тщательно поделено не только на недели и месяцы, но даже на часы и минуты. Люди тряслись над ними, словно скупцы над медяками, считали и пересчитывали, теряли, экономили и транжирили. Это была ценность, невозвратная ценность, и люди стремились использовать каждую ее частичку.
Здесь, в Аалане, восприятие времени было совершенно иным. Даже бесконечно длинное людское время не казалось длинным никому из творцов. Оно отматывало десятилетия и столетия, но что такое столетие для творца, привыкшего к вечности?
Поэтому Мага неприятно удивило, что ааланское время стало казаться ему невыносимо медленным – так мало событий в единицу времени совершалось здесь. Раньше это было естественным, но теперь… неужели в нем и вправду появилось слишком много человеческого?
Он привык к непрерывному мельканию событий, происходивших одновременно во всех уголках человеческого мира. Привык следить за ними, выбирать самые интересные, а при желании и участвовать в них, хотя бы как наблюдатель. А теперь – тишина.
Было невыносимо тошно чувствовать себя не при деле, вдали от этого пестрого, суетливого мира, где в последнее время протекала вся его жизнь. А где-то там, на маленьком голубом шарике, люди спешили жить, спешили использовать крохотные частицы отпущенного им времени: добывали пищу, создавали жилье и вещи, искали способы удовлетворить свои неугомонные желания и стремления, ненавидели и любили.
Маг не однажды был одним из них. Он ходил по их дорогам, ел их пищу, выслушивал их истории и мечты. Теперь ему оставались воспоминания, только воспоминания о частицах проведенного среди людей времени. Одно из них, самое неотвязное, вертелось перед Магом, пока он наконец не сдался и не вспомнил его до конца.
Тогда он был бродягой и жил по установленным для себя правилам – не использовать ничего, что превышало бы человеческие возможности. В тот холодный вечер шел такой ужасный ливень, что Маг чуть было не сдался и не воспользовался силой творца, чтобы развести костер. Наконец ему хватило человеческих сил, а еще огнива и спрятанной на груди растопки, и под высоким деревом на берегу реки запылал костерок.
Здесь, неподалеку, была деревня, но его не пустили на ночлег. Маг не раз замечал, что люди добрее в хорошую погоду, чем в плохую. Он развязал отсыревшую кожаную котомку и поставил на огонь котелок, чтобы съесть с горячей водой единственный оставшийся у него кусок хлеба. Вода уже закипала, когда из темноты выскользнула небольшая тень и в нерешительности остановилась поодаль.
Это была девчонка-подросток, такая же бродяжка, как он. Тощая, невзрачная, в оборванной одежде и дырявых башмаках на босу ногу, с поношенной котомкой через плечо. Каждое ее движение говорило о том, что в случае чего она мгновенно была готова убежать во тьму, но он сидел не шевелясь, и она понемногу приближалась к соблазнительному теплу. Наконец она остановилась по другую сторону костра, настороженно следя за каждым движением Мага.
– Садись, – кивнул он на место у костра. – Сейчас вода закипит.
Она присела у огня, не сводя настороженного взгляда с Мага, – зеленоватые глаза, короткий вздернутый носик и мокрые сосульки волос вокруг лица, – и протянула к язычкам пламени посиневшие, в мурашках руки. Чувствовалось, ей известно, что от людей можно ждать и опасности, и помощи. Оба молча разглядывали друг друга, пока не закипела вода. Когда котелок забурлил, Маг полез в мешок за кружкой.
– Доставай свою, – сказал он.
Она стащила с плеча котомку, развязала ее и вытащила жестяную кружку, поставила рядом с посудиной Мага и отодвинулась подальше, пока он наливал кипяток. Когда он сел на место, девчонка взяла ее в ладони и стала прихлебывать воду. Она так озябла, что кружка не жгла ей руки.
Догадавшись, что у нее нет еды, Маг разломил вожделенный кусок хлеба и перебросил ей половину через костер. Девчонка схватила хлеб и сгрызла его быстро и тихо, словно голодный зверек. Маг подсел поближе к костру, готовясь провести у него всю ночь – он не нуждался в сне, но его человеческое тело мерзло точно так же, как и у других людей. Девчонка сидела напротив, подкидывая ветки в костер: она была ближе к куче хвороста, собранной Магом еще засветло. Вскоре она начала клевать носом и незаметно для себя уснула, свернувшись у огня в клубочек.
Можно было бы заглянуть в хроники и узнать там ее предысторию, но Маг не стал этого делать. Он строго придерживался установленных для себя правил, и, кроме того, ему нравилась неизвестность. Ему нравилось строить события только по тому, что было доступно его человеческим чувствам. Когда рассвело, он подбросил в костер остаток дров и снова вскипятил воду. Они с девчонкой попили кипятка, затем он сложил свое небогатое имущество в котомку и продолжил путь. Между ними не было сказано ни слова.
Маг не сразу догадался, что девчонка увязалась за ним. Сначала он думал, что им просто по пути, но прошло полдня, а расстояние между ними не менялось. Он дошел до следующего селения, где нарубил старухе дров за краюшку хлеба, обеспечив себе дневное пропитание. Выйдя за ворота, он нетерпеливо отломил от краюхи кусок и начал жевать. Но вдруг заметил поблизости эту девчонку, глядевшую на него голодными глазами. В конце концов, краюшка хлеба – не так уж мало, можно и поделиться. Он оторвал кусок и для нее.
Следующий вечер был сухим, и Маг не стал искать ночлега у людей. Выбрав подходящее место, он начал собирать дрова. Девчонка, убедившаяся, что он ее не гонит и не обижает, тоже стала подтаскивать ветки. Затем она подсовывала щепочки, пока он чиркал огнивом. Они доели хлеб, и она сразу же устроилась у костра спать, не страшась своего попутчика. Возможно даже, она чувствовала себя с ним в безопасности.
Хотя Маг предпочитал бродяжить один, он не стал прогонять ее. Может быть, это был ее шанс выжить в этом недобром мире. Девчонка оказалась воровкой, она добывала себе еду, таская ее с лотков на рынках, хотя не гнушалась и попрошайничеством. В первом же городишке она стащила большую, еще теплую булку и с гордостью поделилась ею с Магом. Сам Маг добывал на жизнь, выполняя по пути случайные работы: он был крепким парнем и старался жить честно, насколько это было возможно бродяге. Еды едва хватало на двоих, но они всегда делились друг с другом.
Сколько же он пробродил с ней – полгода или больше? Маг не мог вспомнить этого, он не привык измерять время. Зато он хорошо помнил последний день, когда они были вместе. Приближалась ночь, но подходящего места для ночлега не встречалось, и они продолжали путь. За поворотом их подстерегла засада – кучка таких же нищих, как и они, головорезов, готовых убить за кусок хлеба. Первый из них, надеясь на внезапность, кинулся на Мага с ножом. Маг вздрогнул от неожиданности, замахиваясь в ответ посохом. Их обоих опередила девчонка. Взвизгнув, она кинулась Магу на грудь, и предназначенный для него удар пришелся ей в спину. На мгновение все остолбенели, глядя, как она медленно сползает на землю. До последнего она смотрела Магу в лицо. Он и сейчас помнил удивление, стоявшее в ее глазах, из которых уходила жизнь.
В следующее мгновение Маг с неистовой яростью кинулся на бандитов. Он плохо помнил, что же он делал, как ему удалось одним посохом уложить насмерть несколько вооруженных людей. Может быть, он все-таки нарушил собственные правила, применив против них нечеловеческую силу? Маг этого не помнил.
Зато ему никогда не забыть, как эта тощая, невзрачная девчонка не задумываясь отдала свою смертную жизнь, чтобы спасти его, бессмертного. Возможно, он еще успел бы вернуть ее к жизни, но стоило ли? Тогда Маг уже хорошо знал, как умирают бродяги. Он не сделал этого, но с тех пор в нем засело странное чувство, не имевшее названия. Понемногу затихшее, ушедшее внутрь, оно и сейчас оставалось там.
Теперь у Мага хватало досуга, чтобы покопаться в себе. Он нашел наконец название этому безымянному чувству – он чувствовал себя должником. И перед этой девчонкой, сделавшей ради него то, чего не сделал бы никто из бессмертных, и перед всеми людьми, среди которых были такие девчонки, перед каждым из них, кто мог бы и кто не мог бы решиться на подобный поступок. Это был отсчет, неизвестный бессмертным.
Он не мог оставаться равнодушным к их участи. К расчетливому, благоразумному приговору Властей. При одной мысли об этом приговоре в нем все переворачивалось от ненависти.
Может быть, права была эта скверная, никчемная, болтливая веревка?
Он ненавидел – и он любил.
Он перенесся в Литанию, к сильфидам. Его малышки мгновенно слетелись к нему, уселись на его плечи, на протянутые руки, повисли перед ним в воздухе.
– Создатель явился, Создатель! – наперебой запищали они.
– Как поживаете, мои дорогие? – спросил он.
– Хорошо! Хорошо! – ответили они хором. – Нас больше никто не обижает. Мы подружились с дриадами и вместе гоняем этих гномов. Немножко, чтобы они не задавались. Дриады выучили нас плести венки – показать их тебе, Создатель?
– Покажите, – ответил Маг, не слишком задумываясь, что же они притащат – дриад или венки. Сильфиды притащили и то и другое. Несколько из них ненадолго исчезли, а затем прилетели снова с венками в руках и в сопровождении дриад верхом на дракончиках. Дриады пересели на Мага вместо повисших в воздухе сильфид – они не умели летать, – а дракончики унеслись за оставшимися.
Осторожно, чтобы случайно не стряхнуть сидевших на нем дриад, Маг принял венки и стал рассматривать тонкое плетение. Еще в прошлых пробуждениях он выучился хвалить произведения своих малышек не как попало, а за подлинные достоинства – сильфиды прекрасно чувствовали фальшь и обижались, если он недостаточно оценивал их искусство. Он и на этот раз отметил и перечислил каждое из достоинств, и даже угадал, кто из его девочек сплел тот или иной венок.
– У вас хороший Создатель, – позавидовали дриады. – А наша не заходит к нам в гости.
– Хороший! – радостно запищали сильфиды. – Сейчас мы сделаем ему прическу!
Магу было известно, что дриад создавала сама Императрица. Конечно, эта пышная, безупречно красивая женщина не занималась такими мелочами, как посещение своих творений, которых было бесчисленное множество по различным мирам. По сравнению с ней Маг был лентяем, он предпочитал создавать понемногу, а затем уделять внимание всем своим творениям. Правда, он тоже забросил их с тех пор, как появились люди.
– Создатель, мы споем? – затеребили его малышки. – Создатель, а почему ты такой грустный?
– Разве? – удивился он. Неужели это было так заметно?
– Да! Ты расскажи нам почему, а мы тебя развеселим.
– А вы меня просто так развеселите, – предложил он.
– Так нельзя, Создатель, – зашумели они. – Ведь ты же не хвалишь наши венки, если их не видишь!
До чего ж сообразительными были его девочки! Им совсем немного не хватало до совершенства – божественной искры. Маг снова подумал о людях, которым было очень далеко до совершенства, но которые тем не менее обладали божественной искрой. И эта искра заставляла их стремиться к совершенству.
– Давайте я расскажу вам об одном мире, – сказал он. – О мире, очень не похожем на ваш.
– Говори, Создатель! – обрадовались они. – Мы очень любим слушать!
– Есть один такой мир, очень большой, – начал рассказывать Маг. – Там есть растения, животные – все, как у вас, – но там живут существа, которые называются людьми. Десятки, сотни тысяч людей.
– Так много?! – ахнули слушательницы. – А кто их создал?
– Не важно. Дело в том, что они отличаются от других творений. Они – носители божественной искры.
– Божественная искра? – перебили его девочки. – А это хорошо?
– Нет, – вздохнул Маг. – Из-за этой искры они не являются законченными творениями. Каждая искра стремится вырасти в творца, такого же, как я или другой создатель, и поэтому она не дает покоя своему носителю. Она толкает его на непонятные, непредсказуемые поступки, заставляет жаждать власти над миром и над себе подобными, вызывает в нем вечную неуспокоенность, недовольство достигнутым. От этого мир людей полон страданий, крови и боли, войн. Это мир, где каждый вольно или невольно мучает каждого.
– Ой, страшно! – ужаснулись они.
– Но этот мир не остается неизменным, как другие наши творения, – продолжил он. – Он меняется, он развивается и, несмотря на засилье боли и мук, становится совершеннее. Этот мир творит себя сам.
– И все из-за божественной искры? – догадались шустрые сильфиды.
– Да, – подтвердил Маг. – Но не только этот мир – каждый из людей творит себя сам. Каждый из них идет к себе через бесчисленные трудности и препятствия, поставленные перед ним собой и другими. И когда наступит ночь Единого, самые неукротимые сотворят себя настолько, что в следующем пробуждении проснутся творцами.
– Мы поняли! – хором запищали они. – Такими же, как ты, Создатель! Мы тоже хотим божественную искру!
– Милые девочки, – печально вздохнул Маг. – Знаете ли вы, чего вы хотите?
– Знаем! Знаем! Мы не глупые, Создатель! Мы поняли, что это очень больно! Но мы храбрые – мы потерпим!
Маг заметил, что дриады молчат. Искру требовали только его малышки.
– Посмотрите на дриад, – сказал он. – Они не просят себе несчастий – благоразумные девочки. Берите пример с них, будьте благоразумными.
– Мы не можем, – откликнулись сильфиды, – и не хотим! Мы не умеем быть благоразумными – ты не создавал нас такими!
– Нет, и не просите, – остановил их пререкания Маг. – Так и быть, в следующем пробужении я создам вас благоразумнее.
– Мы не хотим! – надулись они. – Хотим искру!
– Перестаньте, девочки, – попросил их Маг. В его голосе промелькнуло нечто такое, от чего они сразу замолчали.
– Ладно, тогда споем? – пискнула Люцина.
– Споем! Споем! – подхватили остальные.
– Споем, – согласился Маг.
* * *
Покинув Литанию, он облетел еще несколько миров, где обитали другие его творения. Можно было бы попробовать сотворить что-нибудь еще, но у Мага не было интересных задумок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Рука Воина сама потянулась к мечу.
– Вот-вот, тащи его, – съехидничал Маг. – Ну, что ты такое без этой тыкалки?
– Хватит! – рявкнул Император. – Маг, ты вступил на опасный путь! Согласен, добро и зло – относительные понятия. Мы обвиняем тебя не в том, что твой поступок повлек зло, – любой поступок, даже самый добрый, может повлечь за собой что угодно. Мы обвиняем тебя не в том, что ты нарушил закон Единого, – все мы небезупречны, и подобные ошибки и промахи не раз случались в прошлом. Мы обвиняем тебя в том, что ты сознательно противостоишь общему решению Властей. У тебя еще есть возможность одуматься и начать сотрудничество с остальными, вместо того чтобы мешать им. Я очень надеюсь на это.
– Напрасно. – Маг понимал, что этими словами отрезает все, но не мог поступить иначе. – Я никогда не смирюсь с этим решением. Это неправильно – лишать людей возможности стать творцами.
– Стать творцами могут единицы, – попробовал уговорить его Император, – а остальные – это действительно стадо, которое нужно пасти, и очень опасное стадо. Риск слишком велик, мы не можем позволить его себе. Подумай об этом, Маг.
– Даже люди могут идти наперекор опасности, – покачал головой тот. – С каких это пор ее стали бояться мы, творцы?
– Это разумная осторожность, – продолжил убеждения Император, – Люди все равно смертны, они знают, что рано или поздно расстанутся с жизнью. В них есть подсознательное понимание того, что божественная искра в них бессмертна. Мы же, творцы, рискуем бессмертием.
– Что вы знаете о людях? – горько усмехнулся Маг. – Разве легче рисковать жизнью оттого, что она рано или поздно оборвется? Ваша осторожность заставляет меня стыдиться перед людьми. За нас, творцов.
– Тогда ты оставляешь нам единственное решение, – с сожалением сказал Император. – Мы отстраняем тебя от работы с людьми.
– Как это – отстраняете?
– Мы запрещаем тебе появляться в человеческом мире. Собственно, мы пришли к такому решению еще до того, как пригласить тебя сюда, но я хотел дать тебе возможность одуматься. Но ты, я вижу, неисправим. Жаль, конечно. – Император вздохнул. – Ты хорошо знал людей и мог бы оказаться очень полезным, если бы работал в избранном нами направлении. Но теперь… – он сделал выразительный жест Посохом Силы, – тебе придется оставить людей. И хорошенько запомнить, чем ты рискуешь в случае нарушения запрета.
– Я не согласен!
– Сколько угодно, – невозмутимо ответил Император. – Только не вздумай возвращаться к людям.
* * *
Здесь, в Аалане, не считали время. Точно так же, как там, у людей, не считали ни воздух, ни солнечный свет. Зачем считать то, что неисчерпаемо? Здесь не замечали дни и ночи, не делили бытие ни на недели, ни на месяцы. Зачем?
Там, у людей, время было тщательно поделено не только на недели и месяцы, но даже на часы и минуты. Люди тряслись над ними, словно скупцы над медяками, считали и пересчитывали, теряли, экономили и транжирили. Это была ценность, невозвратная ценность, и люди стремились использовать каждую ее частичку.
Здесь, в Аалане, восприятие времени было совершенно иным. Даже бесконечно длинное людское время не казалось длинным никому из творцов. Оно отматывало десятилетия и столетия, но что такое столетие для творца, привыкшего к вечности?
Поэтому Мага неприятно удивило, что ааланское время стало казаться ему невыносимо медленным – так мало событий в единицу времени совершалось здесь. Раньше это было естественным, но теперь… неужели в нем и вправду появилось слишком много человеческого?
Он привык к непрерывному мельканию событий, происходивших одновременно во всех уголках человеческого мира. Привык следить за ними, выбирать самые интересные, а при желании и участвовать в них, хотя бы как наблюдатель. А теперь – тишина.
Было невыносимо тошно чувствовать себя не при деле, вдали от этого пестрого, суетливого мира, где в последнее время протекала вся его жизнь. А где-то там, на маленьком голубом шарике, люди спешили жить, спешили использовать крохотные частицы отпущенного им времени: добывали пищу, создавали жилье и вещи, искали способы удовлетворить свои неугомонные желания и стремления, ненавидели и любили.
Маг не однажды был одним из них. Он ходил по их дорогам, ел их пищу, выслушивал их истории и мечты. Теперь ему оставались воспоминания, только воспоминания о частицах проведенного среди людей времени. Одно из них, самое неотвязное, вертелось перед Магом, пока он наконец не сдался и не вспомнил его до конца.
Тогда он был бродягой и жил по установленным для себя правилам – не использовать ничего, что превышало бы человеческие возможности. В тот холодный вечер шел такой ужасный ливень, что Маг чуть было не сдался и не воспользовался силой творца, чтобы развести костер. Наконец ему хватило человеческих сил, а еще огнива и спрятанной на груди растопки, и под высоким деревом на берегу реки запылал костерок.
Здесь, неподалеку, была деревня, но его не пустили на ночлег. Маг не раз замечал, что люди добрее в хорошую погоду, чем в плохую. Он развязал отсыревшую кожаную котомку и поставил на огонь котелок, чтобы съесть с горячей водой единственный оставшийся у него кусок хлеба. Вода уже закипала, когда из темноты выскользнула небольшая тень и в нерешительности остановилась поодаль.
Это была девчонка-подросток, такая же бродяжка, как он. Тощая, невзрачная, в оборванной одежде и дырявых башмаках на босу ногу, с поношенной котомкой через плечо. Каждое ее движение говорило о том, что в случае чего она мгновенно была готова убежать во тьму, но он сидел не шевелясь, и она понемногу приближалась к соблазнительному теплу. Наконец она остановилась по другую сторону костра, настороженно следя за каждым движением Мага.
– Садись, – кивнул он на место у костра. – Сейчас вода закипит.
Она присела у огня, не сводя настороженного взгляда с Мага, – зеленоватые глаза, короткий вздернутый носик и мокрые сосульки волос вокруг лица, – и протянула к язычкам пламени посиневшие, в мурашках руки. Чувствовалось, ей известно, что от людей можно ждать и опасности, и помощи. Оба молча разглядывали друг друга, пока не закипела вода. Когда котелок забурлил, Маг полез в мешок за кружкой.
– Доставай свою, – сказал он.
Она стащила с плеча котомку, развязала ее и вытащила жестяную кружку, поставила рядом с посудиной Мага и отодвинулась подальше, пока он наливал кипяток. Когда он сел на место, девчонка взяла ее в ладони и стала прихлебывать воду. Она так озябла, что кружка не жгла ей руки.
Догадавшись, что у нее нет еды, Маг разломил вожделенный кусок хлеба и перебросил ей половину через костер. Девчонка схватила хлеб и сгрызла его быстро и тихо, словно голодный зверек. Маг подсел поближе к костру, готовясь провести у него всю ночь – он не нуждался в сне, но его человеческое тело мерзло точно так же, как и у других людей. Девчонка сидела напротив, подкидывая ветки в костер: она была ближе к куче хвороста, собранной Магом еще засветло. Вскоре она начала клевать носом и незаметно для себя уснула, свернувшись у огня в клубочек.
Можно было бы заглянуть в хроники и узнать там ее предысторию, но Маг не стал этого делать. Он строго придерживался установленных для себя правил, и, кроме того, ему нравилась неизвестность. Ему нравилось строить события только по тому, что было доступно его человеческим чувствам. Когда рассвело, он подбросил в костер остаток дров и снова вскипятил воду. Они с девчонкой попили кипятка, затем он сложил свое небогатое имущество в котомку и продолжил путь. Между ними не было сказано ни слова.
Маг не сразу догадался, что девчонка увязалась за ним. Сначала он думал, что им просто по пути, но прошло полдня, а расстояние между ними не менялось. Он дошел до следующего селения, где нарубил старухе дров за краюшку хлеба, обеспечив себе дневное пропитание. Выйдя за ворота, он нетерпеливо отломил от краюхи кусок и начал жевать. Но вдруг заметил поблизости эту девчонку, глядевшую на него голодными глазами. В конце концов, краюшка хлеба – не так уж мало, можно и поделиться. Он оторвал кусок и для нее.
Следующий вечер был сухим, и Маг не стал искать ночлега у людей. Выбрав подходящее место, он начал собирать дрова. Девчонка, убедившаяся, что он ее не гонит и не обижает, тоже стала подтаскивать ветки. Затем она подсовывала щепочки, пока он чиркал огнивом. Они доели хлеб, и она сразу же устроилась у костра спать, не страшась своего попутчика. Возможно даже, она чувствовала себя с ним в безопасности.
Хотя Маг предпочитал бродяжить один, он не стал прогонять ее. Может быть, это был ее шанс выжить в этом недобром мире. Девчонка оказалась воровкой, она добывала себе еду, таская ее с лотков на рынках, хотя не гнушалась и попрошайничеством. В первом же городишке она стащила большую, еще теплую булку и с гордостью поделилась ею с Магом. Сам Маг добывал на жизнь, выполняя по пути случайные работы: он был крепким парнем и старался жить честно, насколько это было возможно бродяге. Еды едва хватало на двоих, но они всегда делились друг с другом.
Сколько же он пробродил с ней – полгода или больше? Маг не мог вспомнить этого, он не привык измерять время. Зато он хорошо помнил последний день, когда они были вместе. Приближалась ночь, но подходящего места для ночлега не встречалось, и они продолжали путь. За поворотом их подстерегла засада – кучка таких же нищих, как и они, головорезов, готовых убить за кусок хлеба. Первый из них, надеясь на внезапность, кинулся на Мага с ножом. Маг вздрогнул от неожиданности, замахиваясь в ответ посохом. Их обоих опередила девчонка. Взвизгнув, она кинулась Магу на грудь, и предназначенный для него удар пришелся ей в спину. На мгновение все остолбенели, глядя, как она медленно сползает на землю. До последнего она смотрела Магу в лицо. Он и сейчас помнил удивление, стоявшее в ее глазах, из которых уходила жизнь.
В следующее мгновение Маг с неистовой яростью кинулся на бандитов. Он плохо помнил, что же он делал, как ему удалось одним посохом уложить насмерть несколько вооруженных людей. Может быть, он все-таки нарушил собственные правила, применив против них нечеловеческую силу? Маг этого не помнил.
Зато ему никогда не забыть, как эта тощая, невзрачная девчонка не задумываясь отдала свою смертную жизнь, чтобы спасти его, бессмертного. Возможно, он еще успел бы вернуть ее к жизни, но стоило ли? Тогда Маг уже хорошо знал, как умирают бродяги. Он не сделал этого, но с тех пор в нем засело странное чувство, не имевшее названия. Понемногу затихшее, ушедшее внутрь, оно и сейчас оставалось там.
Теперь у Мага хватало досуга, чтобы покопаться в себе. Он нашел наконец название этому безымянному чувству – он чувствовал себя должником. И перед этой девчонкой, сделавшей ради него то, чего не сделал бы никто из бессмертных, и перед всеми людьми, среди которых были такие девчонки, перед каждым из них, кто мог бы и кто не мог бы решиться на подобный поступок. Это был отсчет, неизвестный бессмертным.
Он не мог оставаться равнодушным к их участи. К расчетливому, благоразумному приговору Властей. При одной мысли об этом приговоре в нем все переворачивалось от ненависти.
Может быть, права была эта скверная, никчемная, болтливая веревка?
Он ненавидел – и он любил.
Он перенесся в Литанию, к сильфидам. Его малышки мгновенно слетелись к нему, уселись на его плечи, на протянутые руки, повисли перед ним в воздухе.
– Создатель явился, Создатель! – наперебой запищали они.
– Как поживаете, мои дорогие? – спросил он.
– Хорошо! Хорошо! – ответили они хором. – Нас больше никто не обижает. Мы подружились с дриадами и вместе гоняем этих гномов. Немножко, чтобы они не задавались. Дриады выучили нас плести венки – показать их тебе, Создатель?
– Покажите, – ответил Маг, не слишком задумываясь, что же они притащат – дриад или венки. Сильфиды притащили и то и другое. Несколько из них ненадолго исчезли, а затем прилетели снова с венками в руках и в сопровождении дриад верхом на дракончиках. Дриады пересели на Мага вместо повисших в воздухе сильфид – они не умели летать, – а дракончики унеслись за оставшимися.
Осторожно, чтобы случайно не стряхнуть сидевших на нем дриад, Маг принял венки и стал рассматривать тонкое плетение. Еще в прошлых пробуждениях он выучился хвалить произведения своих малышек не как попало, а за подлинные достоинства – сильфиды прекрасно чувствовали фальшь и обижались, если он недостаточно оценивал их искусство. Он и на этот раз отметил и перечислил каждое из достоинств, и даже угадал, кто из его девочек сплел тот или иной венок.
– У вас хороший Создатель, – позавидовали дриады. – А наша не заходит к нам в гости.
– Хороший! – радостно запищали сильфиды. – Сейчас мы сделаем ему прическу!
Магу было известно, что дриад создавала сама Императрица. Конечно, эта пышная, безупречно красивая женщина не занималась такими мелочами, как посещение своих творений, которых было бесчисленное множество по различным мирам. По сравнению с ней Маг был лентяем, он предпочитал создавать понемногу, а затем уделять внимание всем своим творениям. Правда, он тоже забросил их с тех пор, как появились люди.
– Создатель, мы споем? – затеребили его малышки. – Создатель, а почему ты такой грустный?
– Разве? – удивился он. Неужели это было так заметно?
– Да! Ты расскажи нам почему, а мы тебя развеселим.
– А вы меня просто так развеселите, – предложил он.
– Так нельзя, Создатель, – зашумели они. – Ведь ты же не хвалишь наши венки, если их не видишь!
До чего ж сообразительными были его девочки! Им совсем немного не хватало до совершенства – божественной искры. Маг снова подумал о людях, которым было очень далеко до совершенства, но которые тем не менее обладали божественной искрой. И эта искра заставляла их стремиться к совершенству.
– Давайте я расскажу вам об одном мире, – сказал он. – О мире, очень не похожем на ваш.
– Говори, Создатель! – обрадовались они. – Мы очень любим слушать!
– Есть один такой мир, очень большой, – начал рассказывать Маг. – Там есть растения, животные – все, как у вас, – но там живут существа, которые называются людьми. Десятки, сотни тысяч людей.
– Так много?! – ахнули слушательницы. – А кто их создал?
– Не важно. Дело в том, что они отличаются от других творений. Они – носители божественной искры.
– Божественная искра? – перебили его девочки. – А это хорошо?
– Нет, – вздохнул Маг. – Из-за этой искры они не являются законченными творениями. Каждая искра стремится вырасти в творца, такого же, как я или другой создатель, и поэтому она не дает покоя своему носителю. Она толкает его на непонятные, непредсказуемые поступки, заставляет жаждать власти над миром и над себе подобными, вызывает в нем вечную неуспокоенность, недовольство достигнутым. От этого мир людей полон страданий, крови и боли, войн. Это мир, где каждый вольно или невольно мучает каждого.
– Ой, страшно! – ужаснулись они.
– Но этот мир не остается неизменным, как другие наши творения, – продолжил он. – Он меняется, он развивается и, несмотря на засилье боли и мук, становится совершеннее. Этот мир творит себя сам.
– И все из-за божественной искры? – догадались шустрые сильфиды.
– Да, – подтвердил Маг. – Но не только этот мир – каждый из людей творит себя сам. Каждый из них идет к себе через бесчисленные трудности и препятствия, поставленные перед ним собой и другими. И когда наступит ночь Единого, самые неукротимые сотворят себя настолько, что в следующем пробуждении проснутся творцами.
– Мы поняли! – хором запищали они. – Такими же, как ты, Создатель! Мы тоже хотим божественную искру!
– Милые девочки, – печально вздохнул Маг. – Знаете ли вы, чего вы хотите?
– Знаем! Знаем! Мы не глупые, Создатель! Мы поняли, что это очень больно! Но мы храбрые – мы потерпим!
Маг заметил, что дриады молчат. Искру требовали только его малышки.
– Посмотрите на дриад, – сказал он. – Они не просят себе несчастий – благоразумные девочки. Берите пример с них, будьте благоразумными.
– Мы не можем, – откликнулись сильфиды, – и не хотим! Мы не умеем быть благоразумными – ты не создавал нас такими!
– Нет, и не просите, – остановил их пререкания Маг. – Так и быть, в следующем пробужении я создам вас благоразумнее.
– Мы не хотим! – надулись они. – Хотим искру!
– Перестаньте, девочки, – попросил их Маг. В его голосе промелькнуло нечто такое, от чего они сразу замолчали.
– Ладно, тогда споем? – пискнула Люцина.
– Споем! Споем! – подхватили остальные.
– Споем, – согласился Маг.
* * *
Покинув Литанию, он облетел еще несколько миров, где обитали другие его творения. Можно было бы попробовать сотворить что-нибудь еще, но у Мага не было интересных задумок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44