Бондарь читал негромко, вкладывая душу в каждое произнесенное слово. Похоже, ему доставляла большое удовольствие сама возможность продемонстрировать свое умение «держать слово» еще и в стихотворном жанре. Юра вслушивался в незнакомые строчки, и испытывал непонятное волнение – это чувство всегда охватывало его при встрече с талантливыми, пронизывающими сердце стихами.
– Кто это?
– Алексей Кондратьев. Поэт, к сожалению, малоизвестный.
Наступила небольшая пауза. Бондарь думал о чем-то своем. Юра восхитился про себя его эрудицией, поразмышлял над услышанными стихами, попытался запомнить фамилию автора, однако журналистская интуиция подсказывала, что если сейчас же не перевести разговор в прежнее русло, многое из того, что Юре хотелось бы узнать, может не быть озвучено.
– Вы сказали, что поезд «дырявит» границы пространств. То есть получается, что из-за этих «дыр» Вселенная скоро превратится в решето, а потом и вовсе рассыплется? – Юра усмехнулся. – Честно говоря, с такой моделью конца света мне еще не приходилось сталкиваться.
Повернувшись к Юре, Бондарь поднял брови и округлил глаза:
– Голубчик мой, ну нельзя же рассуждать так до вульгарности примитивно! Все значительно сложнее и неоднозначнее. Между пространствами действительно возникают «дыры». Ну, или «щели», если больше нравится. Пока точно известно только то, что эти «дыры» безумно опасны. Чем? Как? Почему? На эти вопросы пока нет точного ответа. Только гипотезы. Но самая правдоподобная из них говорит о том, что именно через эти «дыры» вселенское зло сделает попытку объединиться. Собственно, уже делает... И помогает ему в этом наш с Вами трехвагонный приятель, случайно замкнувший Время! В любом случае, интерес к этим «дырам» адептов культа «Двенадцати Голов», согласитесь, заставляет задуматься о таких вещах не просто, как о недетской сказке.
– Можно вопрос? А почему только «вселенское зло», а не «вселенское Добро»?
– Очень просто: Добро работает другими методами. Ему нет необходимости объединяться через «дыры в пространстве», ведь оно, по сути своей, абсолютно – этот мир изначально был создан добрым, места для зла просто не было предусмотрено. Вот злу и приходится искать червоточины – когда в душах человеческих, а когда в самом Мироздании. И, к сожалению, оно весьма в этом преуспело.
– Ну, хорошо, а если все же череп Никольского будет вне поезда?
– Тогда беды не случится, – ответил Бондарь. – Не случится до тех пор, пока череп не попадет в руки служителей культа «Двенадцати Голов». У них те же самые цели – воцарение тотального вселенского зла. Только провидение преподнесло им подарок. Им не надо теперь собирать двенадцать уникальных черепов в одном, строго определенном месте. По сути, им даже не нужно охотиться за черепом Никольского. Потому, что зло и так скоро восторжествует, и тогда череп сам попадет им в руки. Конечно, этого не произойдет, если, он будет извлечен из Кольца Времени, отпет и захоронен по христианскому, лучше Православному, обряду – при этом его сила будет потеряна. Понятно, служители «Двенадцати Голов» всеми силами постараются этого не допустить.
– Но ведь можно найти «Алгоритм зла», – возразил Юра, – рассчитать время и место следующего появления «Летучего Итальянца», и тогда изъять череп из поезда.
Где-то неподалеку истошно заорал тепловоз. Бондарь вздрогнул. На мгновение лицо его исказила все та же короткая гримаса. По одной из действующих веток зловеще загрохотал состав с крутобокими цистернами и наглухо закупоренными товарными вагонами.
– Может быть... – как-то заторможено проговорил Бондарь, когда состав скрылся вдалеке. – Тем более что череп на данный момент является краеугольным камнем – вряд ли в ближайшее время человечество преподнесет миру нового своего представителя, обладающего способностью к мистическому видению такой силы, как у Никольского. Это значит, что слуги зла, как минимум, еще двести лет не получат череп, способный удержать такой колоссальный заряд энергии.
Юра нахмурил лоб.
– Извините, я что-то не очень понял. Почему именно двести лет? Это... как-то связано с особенностями культа?
Бондарь задумался.
– Видите ли, Юра... – Было видно, что он старается подобрать правильные слова. – Со дня смерти Никольского прошло более ста лет. В попавших ко мне бумагах, описывающих культ «Двенадцати Голов», было сказано, что каждый двенадцатый череп, так называемой «высшей градации» – тот, в котором способна зародиться та самая «незримая сила» – появляется на земле не ранее, чем через триста лет, а то и позже. Остальные одиннадцать черепов могут быть взяты от кого угодно, и пригодны они только для минимальных мистических нужд. Но именно они помогают обрести силу последнему, двенадцатому – «черепу Избранного». Сто тридцать лет назад зло получило череп Никольского, но тут же фактически потеряло его. Теперь ему придется либо как-то использовать присутствие черепа Никольского в пропавшем поезде, что оно и делает, либо ждать появление нового черепа с похожими характеристиками. Но на это уйдет, как минимум, еще двести лет.
Юра подумал немного над словами Бондаря и спросил:
– Интересно, а какие черепа они использовали раньше, если «Избранных» на земле так немного?
Бондарь, помолчав, вздохнул, и, как будто нехотя, сказал:
– Сложный вопрос, Юра... Некоторые источники, причем совершенно не относящиеся к культу «Двенадцати Голов», смутно указывают на то, что летом 1517 года на кладбище города Хертогенбос в Нидерландах неизвестными вандалами была вскрыта могила живописца Иеронима Босха.
– Босха? – удивился Юра.
– Босха, – подтвердил Бондарь. – Если верить, произошло это спустя ровно год после его смерти. Как и следовало ожидать, из мо-гилы пропала голова. Точнее, то, что к тому времени от нее осталось. Возможно, информация об этом факте не совсем достоверна и успела обрасти домыслами, но, согласитесь, она наводит на определенные раздумья. Вот смотрите: череп Босха от черепа Никол-ьского отделяет период времени как раз около трехсот лет. Если быть точными, то триста сорок. Оба черепа были украдены. И Босх, и Никольский в своем творчестве затронули тему человеческого безумия, как одной из форм тайной сущности бытия – они от-крыли в ней массу потаенных глубин, прочно связанных с «миром невидимым». А то, что им обоим в этой теме было открыто нечто большее, чем остальным представителям рода человеческого, мне Вам доказывать не надо. И еще – есть сведения, что и Босха, и Никольского почему-то отпевали не в храмах, а прямо на могилах. Но об истинных причинах этого нигде ничего не сказано.
– И что же стало с черепом Босха?
– Увы, дальнейшая судьба его мне неизвестна. Но если предположить, что он – звено все той же цепи, то, скорее всего, его, как и череп Никольского, тоже не успели использовать по назначению.
– То есть? В смысле... – Юра слегка замялся, – почему?
– Тоже сложный вопрос. Известно ведь, что любое действие рождает противодействие. Я совершенно убежден, что культу «Двен-адцати Голов» во все века противостояла и противостоит некая тайная сила. «С обратным знаком», так сказать. Подозреваю, что не менее просвещенная и могущественная. Ее следы пока скрыты от меня... – Бондарь помолчал немного, кивнул какой-то своей мыс-ли, и потер между собой пальцы левой руки. – Череп Босха бесследно исчез. Череп Никольского ушел прямо из рук под видом нелепой случайности. Хотя он и продолжает фигурировать как бы в другой ипостаси, но к себе фактически уже не подпускает... Интуиция подсказывает мне, что кто-то или что-то стоит за всеми этими «неудачами», но можно ли на это рассчитывать?
– Вот бы узнать...
– Вот бы... – грустно ответствовал Бондарь. Казалось, он был прилично раздосадован. – Пока можно сделать только один практический вывод – адепты культа «Двенадцати голов» всеми силами будут стараться оставить череп в поезде. Для них это теперь единственный способ воспользоваться его силой – судя по всему, достать оттуда череп они уже не могут.
– Это почему же? – с интересом спросил Юра.
– Есть еще одна особенность... Дело в том, что выйти с черепом из поезда, да и просто взять его в руки и при этом остаться живым, сможет только ребенок. Создание чистое и непорочное. «Дети суть Ангелы», и высвободившаяся из черепа неизвестная сила не властна над ними, – Бондарь остановился и посмотрел на Юру, – Только ребенок может разорвать Кольцо Времени.
– Ну... по большому счету, это не такая уж и проблема.
– Да? – Бондарь поднял брови и усмехнулся, – Боюсь, что манускрипт с «Алгоритмом», если он, конечно, существует, найти гораздо проще, чем ребенка, который согласится войти в «поезд-призрак». – Он развернулся и вновь неторопливо зашагал по шпалам, жестом приглашая Юру следовать за собой.
Юра вспомнил Вовкины глаза в тот момент, когда Стас рассказывал про его отца. Сомнений быть не могло – Вовка обязательно все сделает как надо и не испугается. Дайте только ему этот поезд.
– Мне еще хотелось бы кое-чем Вас удивить, – сказал Бондарь. – Взгляните сюда.
Справа по ходу Юра увидел еще одну ручную стрелку. Один из путей, ведущих через нее, упирался в железные ворота какого-то предприятия. На воротах красовался весело раскрашенный знак «кирпич». Чуть поодаль на железном стержне висела ржавая табличка с надписью: «Граница станции „Сокол“».
– Это... – начал было Юра.
– Да. В этом месте система московского метрополитена соединяется с железнодорожной сетью. На профессиональном жаргоне это называется «гейт». Таких гейтов в Москве всего два, но этот – самый старый. И самый известный. В ряде кругов... Он стыкует Рижскую железную дорогу с технологической развязкой депо «Сокол», а та, в свою очередь, переходит в густую сеть подземных рельсовых коммуникации. Представьте, что эти гейты есть практически во всех городах, сумевших позволить себе такую роскошь, как метрополитен...
Юра с интересом оглядел стрелку. Проходящие через нее рельсы отражали предзакатное солнце – судя по всему, этой веткой иногда пользовались. Интересно, зачем... Тут Юру осенила еще одна мысль.
– А что же тогда с трамвайной сетью? – спросил он, – Или это нечто совсем отдельное? Бондарь вновь задумался.
– Тут все еще загадочней... Например, московская единая трамвайная сеть была разорвана еще в шестидесятых, когда, в угоду троллейбусу, начали ретиво снимать рельсы на старейших маршрутах. У меня есть подозрения, что причины этой акции лежат гораздо глубже, и троллейбусы здесь всего лишь отговорка. Но доказательств этому я пока не нашел. Фактически теперь мы имеем в Москве несколько автономных трамвайных сетей. Но кое-где остались стыки с железной дорогой. Насколько мне известно, в двадцатые годы где-то в районе «Тимирязевской» еще бегал паровичок – его маршрут захватывал и трамвайные, и железнодорожные пути. А во многих городах трамвайные и железнодорожные линии вообще образуют одну систему. Так что сами видите, трамвай вполне вписывается в топологию мировой рельсовой сети и, наверняка, по-своему влияет на нее. Хотя, данных о появлении «призраков» на трамвайных путях лично у меня нет.
– Зато у меня есть, – сказал Юра. – Существует московская легенда о том, что на трамвайных путях в Рощинских переулках иногда можно увидеть переполненный трамвай образца начала века. Непонятно, откуда он появляется и куда исчезает, кто эти люди, что едут в нем... но тех, кто встречал этот трамвай, якобы, начинали преследовать всякие несчастья и неприятности.
Бондарь захохотал. Насмеявшись вдоволь, он утер глаза платком и сказал:
– Ох, молодой человек... Давайте все-таки отделять зерна от плевел. Так ведь можно далеко зайти... – он вновь утерся платком, – если и бегает там такой трамвайчик, то историю этой легенды надо изучать отдельно, а не в контексте «поезда-призрака», который, собственно, и призраком-то не является. Тот трамвай, если он есть (в чем лично я сомневаюсь!) явление, скорее всего, полуматериальное. В отличие от нашего с Вами обычного, вполне реального поезда, для которого просто изменились свойства Времени...
Юра мучительно переваривал получаемую информацию.
– Через Москву, Юрий, проходят линии одиннадцати железнодорожных направлений. Относительно независимых, но! – Бондарь многозначительно поднял вверх указательный палец левой руки, – все они замыкаются друг на друга посредством колец Московской окружной железной дороги, и тем самым образуют единую мощную железнодорожную структуру колоссального масштаба. А теперь представьте, что как минимум два направления стыкуются с Московским метрополитеном и с трамвайной, пусть разорванной, но сетью. Добавьте сюда метрополитены и трамвайные линии других городов, служебные, заводские и засекреченные рельсовые пути... Богатое воображение Юры услужливо иллюстрировало рассказ Бондаря, рисуя перед глазами модель мировой железнодорожной сети. Модель почему-то напоминала огромный, монстрообразный клубок из свернутых «мебиусом» рельсов, путаницы проводов и разнообразия цветных огней. Некоторые рельсы были ржавыми и обрывались где-то на полпути... По клубку, словно гусеницы, шныряли поезда. Рядом с большим клубком в пространстве висели паутинки трамвайных линий и маленькие клубки метрополитенов. Все в них было, как у железной дороги, только гораздо плотнее, гуще, сложнее. Маленькие клубки соединялись с большим тонкими ниточками с ручными стрелками. В мозгу опять вспыхнуло новое певучее слово «гейт», сказанное Бондарем.
Юра понял, что его представление о железной дороге усложнилось донельзя. Раньше он даже и не догадывался об участии метрополитенов и трамвайных линий в общей сети. Теперь в его воображении семафор, вспыхнувший желтым на подземных путях родной «Авиамоторной», отдавался синими искрами в гуще тоннелей Парижской подземки или на заброшенном полустанке в Сибири. По краю сознания зачем-то прополз виденный в одном из переходов рекламный плакат с надписью «Метро большого города» над изображением сладенько улыбающейся морды головного вагона метропоезда. Потом перед мысленным взором стали проплывать одна за другой патетичные бронзовые скульптуры с «Площади Революции»...
Игра воображения подозрительно затягивалась. Юра решительно тряхнул головой, чтобы вернуться в реальность. Впереди простирался все тот же ржавый путь, но... почему-то убегающий в обратную сторону. «Когда это мы успели повернуть?», – подумал Юра, – «Это надо же было так размечтаться...». Бондарь все также вещал рядом.
– ...теперь Вы понимаете, Юра, что топологическая характеристика этого, в общем-то, тривиального участка Рижского направления очень сложна. Безумно сложна! Независимо от того, что думают по этому поводу маститые «железнодорожные светила». Впрочем, по этому поводу они как раз думают меньше всего. Сохранность путей, исправность семафоров и подвижного состава, по понятным причинам, заботит их гораздо больше. Оно и к лучшему.
Бондарь достал из кармана позолоченные часы, изящным движением открыл их. Из-под крышки раздались переливчатые звуки гимна «Боже, царя храни!». Юра непроизвольно вытаращил глаза на красивую старинную вещицу. Бондарь сокрушенно вздохнул.
– Ох, Юра, простите старого зануду – совсем я замучил Вас туманными теориями и сомнительными постулатами. Не обижайтесь, дорогой мой. Не так уж часто удается поговорить на эти темы с понимающим и тонко чувствующим собеседником.
– Да что вы, – заговорил Юра, изображая восхищение. – Мне казалось, что при написании статьи я узнал так много... а теперь я вижу, что не знал даже и половины.
– Ну-у. Пустяки, – улыбнулся Бондарь. – Никто не может знать все.
Пройдя еще немного по мертвому железнодорожному полотну, Юра и Бондарь свернули на неприметную тропинку, перешли через блестящие нитки рельсов действующей линии и через минуту оказались на оживленной улице. Юра про себя усмехнулся столь разительной смене пространственных ощущений.
Прощаясь, Бондарь сказал, что он еще позвонит Юре в редакцию. Продолжение статьи должно быть интереснее начала, и в этом Бондарь согласился помочь.
Из телефона-автомата в переходе метро Юра позвонил в редакцию и попросил Марину срочно добыть для него информацию о ремонтных работах между платформами «Ленинградская» и «Красный балтиец» Рижской железной дороги. После этого позвонил Стасу и договорился о встрече. Стас сказал, что через три часа сможет приехать вместе с Тамарой. Вовку он оставил у одного очень хорошего знакомого. Пока ему лучше не показываться вместе со взрослыми. Люди со шрамами наверняка нанесут еще не один визит.
Тепловоз подал гудок и показался из-за поворота, таща за собой товарный состав. На стыках рельсов колеса монотонно отстукивали ритм. Юра стоял на трамвайном мосту над железной дорогой и взгляд его не мог оторваться от заброшенной ветки, проходившей внизу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25