На полу остались только очки Никки.
– Николас! Фредерик! – крикнул Билл.
Они замерли на месте и обернулись.
– Да, святой отец? – сказали они хором.
Он ткнул пальцем перед собой.
– Подойдите сюда немедленно! Немедленно!
Мальчики подошли и остановились перед ним, глядя на носки своих ботинок. Билл взял Никки за подбородок и поднял его голову. Лицо десятилетнего Никки, деформированное от рождения, покрывали царапины и синяки. Левая щека и подбородок были в крови, алая струйка все еще бежала из одной ноздри.
Билл почувствовал, как в нем закипает гнев, который усилился, когда священник, подняв за подбородок голову Фредди, не обнаружил на его круглом веснушчатом лице с голубыми глазами ни малейших следов драки. Биллу нестерпимо захотелось дать Фредди отведать того же, чем тот угостил своего соперника, но он сдержался и заставил себя спокойно заговорить сквозь стиснутые зубы.
– Я тебя предупреждал, чтобы ты не пускал в ход кулаки? – сказал он Фредди.
– Он обругал меня плохим словом, – испуганно пролепетал Фредди дрожащим от страха голосом.
– Он выбил у меня из рук книги! – вскричал Никки.
– Погоди-ка... – прервал его Билл.
– Он обозвал меня скрофулезным!
На секунду Билл онемел, затем повернулся к младшему из соперников.
– Как ты назвал его? – спросил он, кусая губы, чтобы не расхохотаться. Этот парнишка просто бесподобен. – Где ты слышал это слово?
– Прочел однажды в книге, – ответил Никки, вытирая кровь из носа рукавом белой рубашки.
Однажды. Никки никогда ничего не забывал. Ничего.
– Ты хоть имеешь представление, что это значит?
– Конечно, – последовал немедленный ответ. – Это туберкулезное заболевание, которое характеризуется хроническим набуханием желез. Билл неуверенно кивнул:
– Верно.
Лично он знал только, что это какая-то болезнь, но упаси Бог дать понять Никки, что мальчишка знает больше его, Билла. Ребенок станет невыносим, стоит ему почувствовать это.
Билл поднял красную плетку и легонько постучал ею по левой ладони.
– Хорошо, дети, вы знаете, что вас ждет. Фредерик, созывай всех остальных, пока Николас выяснит, что сталось с его очками.
Перепуганный Фредди бросился к двери в спальню. Никки нагнулся и подобрал свои толстые очки в черной оправе.
– Ой, они опять сломались! – сказал он, показывая на левую заушницу.
Билл протянул руку.
– Дай их мне. Мы потом починим. – Он сунул очки в боковой карман сутаны. – Так, а теперь отправляйся к стене и подожди Фредди.
Взгляд Никки будто вопрошал: «Вы ведь на самом деле не собираетесь наказывать меня, правда?»
Билл негромко сказал:
– Не жди особого к себе отношения, Никки. Ты знаешь порядок, поэтому принимай шишки, как все остальные.
Никки пожал плечами и отвернулся.
Неужели для этого я вступил в орден? - подумал Билл, стоя посреди коридора и делая усилие, чтобы не сорвать злость на детях. Стать нянькой для орды озорников! Не таким представлял он свое будущее.
Совсем не таким.
В орден его привели писания Пьера Тейарда де Шардена. Билл уже чувствовал в себе призвание стать священником, но труды Шардена настолько поразили его необъятным интеллектом их творца, что он решил – он должен вступить в-орден иезуитов, давший миру такой великий ум.
Иезуиты достигли величайших высот как в теологии, так и в светских науках. Они стремились к совершенству во всех своих начинаниях и преуспели в этом.
Он мечтал быть причастным к секте со столь славными традициями, и вот теперь он причастен к ней.
В известном смысле.
Орден менялся так же быстро, как сама Церковь, да и мир вокруг. Но в приюте Билл оказался в стороне от большинства событий.
Ничего, это не будет длиться вечно, снова и снова мысленно повторял он, как заклинание, как молитву, помогающую прожить еще один день в приюте Святого Франциска.
Старший надзиратель – такова его должность.
На самом деле это значило, что он стал нянькой и зачастую заменял отца обитателям одного из последних католических приютов для мальчиков в Нью-Йорке.
Я заменяю отца? Просто смешно!
Билл оглядел выстроившихся перед ним воспитанников – два с половиной десятка мальчиков в возрасте от шести до тринадцати лет. Фредди уже стоял рядом с Никки у окна. Все молчали.
Пора приступать.
Это была та часть обязанностей Билла, которую он меньше всего любил. Порку плеткой. Но такова была традиция в этом приюте. Существовал определенный устав, и он в ответе за его соблюдение. Стоит ему пренебречь своим долгом, и в приюте сразу же воцарится анархия.
И как бы ему ни хотелось попробовать установить здесь демократию, она бы не прижилась. Хотя большинство воспитанников – хорошие дети, некоторые уже успели хлебнуть столько горя, что стали трудновоспитуемыми. Отпусти вожжи, и они превратят приют в малый филиал ада. Отсюда и правила, соблюдение которых требовалось неукоснительно обеспечивать. Каждый из мальчиков знал, где проходит черта, которую нельзя переступать, знал, что, переступив ее, рискует встретиться с плеткой. Что же до драки, то устав гласил: «Кто бы ее ни начал, наказаны будут оба противника».
– Ладно, ребята, – сказал он Фредди и Никки. – Вы знаете, что делать. Спускайте штаны и встаньте, как полагается.
Оба мальчика покраснели и стали расстегивать ремни. С мучительной медлительностью они спустили до конца свои синие форменные штаны, повернулись и, наклонившись, взялись руками за лодыжки.
На трусах Фредди, обтянувших его ягодицы, обозначилось небольшое коричневое пятнышко. Кто-то из воспитанников сказал:
– Глядите-ка, следы отходов.
Остальные засмеялись. Билл строго посмотрел на них.
– Кажется, кто-то хочет присоединиться к тем, кто у стены?
Воцарилась мертвая тишина.
Билл подошел к провинившимся и поднял плетку, думая о том, как нелепо таким образом наказывать за драку.
Не совсем соответствует учению Ганди, верно?
Но и не совсем бесполезно. Будь устав менее строгим, а наказания не такими жестокими, Большой Злой Билл и плетка могли бы сплотить воспитанников, не подавляя их личности. Он помог бы им объединиться, стать членами одного братства, дать им ощущение общности, чувство единства. Это им так нужно – ведь у них нет иной семьи, кроме приюта Святого Франциска.
Билл начал с Фредди. Плетка была пустотелой и сделана из легкого винила. Он хлестнул по заду старшего мальчика. От удара пластиком по человеческому телу раздался громкий звук, который разнесся по всему холлу.
Это больно, но не очень. Билл это знал. Окажись плетка в руках человека с садистскими наклонностями, наказание могло быть очень болезненным. Но смысл его не в том, чтобы причинить физическое страдание. Возможно, стыда, вызванного необходимостью спускать штаны и выставлять зад на виду у товарищей, было бы достаточно, но Билл не мог не прибегнуть к плетке. Она являлась символом власти в приюте и не должна пылиться на стене, когда нарушается устав.
Он ударил Фредди четыре раза и столько же ударов досталось Никки, хотя Билл несколько умерил их силу.
– Ладно, – сказал он, когда отзвучало эхо последнего удара. – Представление окончено. Все – в спальни!
Мальчики побежали в спальни, и вместе с ними Фредди, застегивавший на ходу ремень штанов. Никки, немного приотстав, обернулся к Биллу.
– Вы почините мои очки, святой отец?
– О, конечно, я совсем забыл!
Без очков Никки выглядел еще уродливей. Голова его была обезображена выпуклостью над левым ухом. В его карточке значилось, что незамужняя мать пыталась спустить младенца сразу после рождения в унитаз, повредив ему хрупкий череп и едва не утопив его. С того времени Никки жил на попечении государства и католической церкви. Наряду с деформированным черепом, у него была к тому же плохая кожа, покрытая угрями, и слабое зрение, требовавшее очков с линзами толщиной с бутылочное стекло.
Но не физические недостатки в первую очередь выделяли Никки среди других воспитанников, а его умственные способности. Тесты показали, что он чрезвычайно одарен, и Билл все явственнее подмечал в нем презрение к более слабым умам. Именно это было причиной драк и делало особенно трудной задачу найти ему приемных родителей – по своему развитию он намного превосходил большинство своих возможных приемных родителей, обращавшихся в приют Святого Франциска.
Но, несмотря на невыносимое поведение этого гения-недомерка, Билл не мог отрицать, что привязался к нему. Возможно, потому, что у них было нечто общее – интеллект Никки обособил его от других мальчиков так же, как призвание Билла отдалило его от поколения сверстников. У них вошло в привычку по меньшей мере раз в неделю играть в шахматы. Биллу удавалось выиграть большинство партий, но он знал: это только благодаря его большому опыту. Через год дай Бог ему добиваться ничьей.
Вернувшись в кабинет, Билл достал небольшой набор инструментов и принялся чинить очки. Никки слонялся по маленькой комнате, заглядывая во все углы. За время работы в приюте Святого Франциска Билл успел заметить, что Никки, обладая ненасытным любопытством к миру в целом и к тому, как работают различные устройства, нисколько не заинтересован сам делать что-нибудь, чтобы они работали.
– Как насчет партии в шахматы? – спросил Никки, уже усевшись за шахматную доску.
– Ты хочешь сказать: «Как насчет партии в шахматы, святой отец»? Как видишь, я сейчас немного занят.
– Отдайте мне коня, и я вас разгромлю за двадцать минут!
Билл взглянул на него.
– ...святой отец, – наконец добавил мальчик.
Никки вел своего рода игру, пытаясь понять, насколько далеко он может зайти в своей фамильярности. Как ни симпатичен был ему мальчик, Биллу следовало соблюдать известную дистанцию. Приют являлся, для этих детей всего лишь временным пристанищем. Покидая его, воспитанникам не должно казаться, будто она оставляют дом родной. Напротив – будто они отправляются домой.
– Не получится, парень. Мы играем по субботам. Кроме того, дать тебе фору все равно что дать возможность Кассиусу Клею ударить правой.
– Он теперь называет себя Мухаммед Али.
– Как бы ни называл. Помолчи, я пытаюсь починить твои очки.
Билл сосредоточенно занялся винтиком, закреплявшим заушницу на оправе. Он почти закончил работу, когда услышал голос Никки:
– Значит, в Лойоле вам отказали?
Билл поднял голову и увидел, что мальчик держит в руке листок бумаги. Он узнал бланк колледжа Лойолы.
– Положи на место! – взорвался он. – Это личное письмо.
– Извините.
Билл направлял прошения в Духовное управление ордена о переводе в какой-нибудь колледж и запрашивал Фордэм, Джорджтаун, Бостонский колледж и другие места о вакантной должности преподавателя. Его специальностью была история и философия. Как только где-нибудь откроется вакансия, он уйдет отсюда и займется наукой, о чем мечтал все годы в семинарии.
Служить Богу с помощью интеллекта - таков был его девиз, начиная со второго года обучения в семинарии.
Он предвидел, что работа в приюте Святого Франциска вряд ли даст много пищи для ума. Два томительных года в качестве старшего надзирателя подтвердили это.
Отупляющая, иссушающая душу работа. Он чувствовал, как буквально истощаются, испаряются его творческие возможности. Ему было двадцать шесть, и он растрачивал здесь самые плодотворные годы своей жизни. Мир – и в особенности колледжи – сотрясали великие перемены. Общество бурлило, самый воздух был пропитан новыми идеями, духом перемен. Биллу хотелось участвовать во всем этом, пробиться в центр событий.
Застряв здесь, в приюте Святого Франциска для мальчиков – этом осколке прошлого, он мог ловить лишь отголоски бурных событий, происходящих за его стенами. Во время прошлого уик-энда он сумел уехать на два дня. Вместе кое с кем из друзей по семинарии они переоделись в светскую одежду и ехали всю ночь, чтобы принять участие в предвыборной кампании Юджина Маккарти в Нью-Хэмпшире. До первичных выборов оставалось всего несколько недель, и, похоже, сенатор Джин обойдет президента Джонсона по всем статьям.
Боже, как там было интересно! Все молодые хиппи сбрили бороды и коротко постриглись. «Вести себя чинно ради Джина» – таков был лозунг дня, они ходили по домам, агитировали за своего кандидата. Осознание высокой цели, ощущение себя творцами истории – все это создавало особую наэлектризованную атмосферу. Он был очень подавлен, когда в воскресенье вечером им пришлось уехать.
И вернуться ко всему тому, что олицетворял собой приют Святого Франциска.
Билл твердо верил, что любой опыт прибавляет человеку мудрости, и, хотя толком не знал, чем именно обогатило его пребывание в приюте Святого Франциска, был убежден: всю ту мудрость, которую можно там почерпнуть, он почерпнул. Дальше он обречен топтаться на месте, а потому должен сняться отсюда и двинуться вперед.
Ну что ж. Господи, я исполнил свой долг. Эта глава пройдена мною. Перевернем страницу и откроем следующую, ладно?
Но ему придется подождать, когда будет дан зеленый свет. Кроме обета бедности и безбрачия, став иезуитом, он также принял обет послушания. Он должен служить там, куда направлял его орден. Оставалось надеяться, что орден скоро отзовет его отсюда.
– Ты не смеешь рыться в моих бумагах.
Никки пожал плечами.
– Верно, но становится легче, если знаешь, что не нас одних, здешних ребят, отвергают. Не обижайтесь. Я-то вечный отказник.
– Мы найдем тебе приемных родителей.
– Не бойтесь быть честным со мной, святой отец, Я знаю, вы старались выбраться отсюда с самого первого дня. Все в порядке. Вы такой же, как все остальные, кто попал сюда, когда ему еще не стукнуло сто лет.
– Откуда ты это знаешь? – возмутился Билл, уязвленный наглостью мальчишки.
– Ми имеем очень интерешные шпошобы ушнафать о фещах, о которых ми хотим шнать, – ответил мальчик, довольно похоже имитируя речь Арти Джонсона в роли немецкого солдата.
Билл заметил, что Никки всегда сидит в первом ряду, когда мальчики смотрят передачу «Смейтесь с нами» по понедельникам. Билл не знал точно, что привлекает Никки, юмор или девушки в бикини.
Зазвонил телефон.
– Здравствуйте, мистер Уолтерс, – ответил Билл, узнав голос, и тут же пожалел, что назвал имя собеседника. Никки сразу же насторожился и стал напряженно прислушиваться. Мистер и миссис Уолтерс хотели усыновить ребенка, и Никки провел у них несколько дней на предыдущей неделе.
Уолтерс повторил все то, что до него говорили другие: да, Никки – славный мальчик, но он вряд ли приживется в их семье. Они вообще, возможно, откажутся от идеи усыновления ребенка. Скованный присутствием Никки, ловившего каждое его слово, Билл попытался переубедить Уолтерса, однако в конце концов был вынужден оставить эту затею. Сошлись на том, что Уолтерсы перезвонят после того, как еще немного подумают.
Никки с вымученной улыбкой спросил:
– Джордж и Эллен тоже не хотят брать меня, верно?
– Николас...
– Все в порядке, святой отец. Я вечный отказник, я же вам сказал.
Но Билл заметил, что у мальчика дрожат губы и на глаза навертываются слезы. Билл приходил в отчаяние от того, что это повторялось из раза в раз. Не только с Никки, но и с некоторыми другими мальчиками.
В голосе Никки слышалось рыдание.
– Я... я не нарочно. Так получается.
Билл обнял мальчика за плечи. Это вышло неуклюже, далеко не с той теплотой, как ему хотелось.
– Не беспокойся, малыш, я найду тебе семью.
Никки вырвался из рук Билла, выражение отчаяния на его лице сменилось злостью.
– Да, конечно, найдете! Мы вам безразличны! Единственная ваша забота – это как бы поскорее выбраться отсюда.
Упрек больно ранил Билла. На мгновение он лишился дара речи. Дело не в том, что мальчик вел себя столь неуважительно. Гораздо важнее то, что это был крик души и что сказанное мальчишкой – правда. Билл действительно не отдавался целиком своей работе. Он работал неплохо, но, конечно, не так хорошо, как следовало бы.
Это потому, что мое место не здесь, я создан для чего-то другого.
Верно. Пусть так. Но он мог бы, по крайней мере, делать все, на что способен. Это его долг перед воспитанниками и перед орденом. Постоянные неудачи Никки не давали Биллу покоя.
– Скажи мне, Никки, а сам ты стараешься?
– Конечно, стараюсь.
Билл сомневался в этом. Не потому ли от Никки каждый раз отказываются, что он намеренно срывает смотрины? По существу, отвергает потенциальных родителей прежде, чем они могут отказаться от него?
Неожиданно для самого себя Билл вдруг сказал:
– Обещаю тебе, Никки, что не уйду отсюда, пока не найду тебе приемных родителей.
Мальчик удивленно взглянул на него.
– Вы вовсе не должны этого делать. Я же сказал, не подумав...
– Но я хочу, чтобы ты немного больше старался расположить к себе. Трудно ожидать, что ты кому-то понравишься, если ты ведешь себя, как Клифтон Уэбб в роли мистера Бельведера.
Никки улыбнулся.
– Но мне нравится мистер Бельведер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Николас! Фредерик! – крикнул Билл.
Они замерли на месте и обернулись.
– Да, святой отец? – сказали они хором.
Он ткнул пальцем перед собой.
– Подойдите сюда немедленно! Немедленно!
Мальчики подошли и остановились перед ним, глядя на носки своих ботинок. Билл взял Никки за подбородок и поднял его голову. Лицо десятилетнего Никки, деформированное от рождения, покрывали царапины и синяки. Левая щека и подбородок были в крови, алая струйка все еще бежала из одной ноздри.
Билл почувствовал, как в нем закипает гнев, который усилился, когда священник, подняв за подбородок голову Фредди, не обнаружил на его круглом веснушчатом лице с голубыми глазами ни малейших следов драки. Биллу нестерпимо захотелось дать Фредди отведать того же, чем тот угостил своего соперника, но он сдержался и заставил себя спокойно заговорить сквозь стиснутые зубы.
– Я тебя предупреждал, чтобы ты не пускал в ход кулаки? – сказал он Фредди.
– Он обругал меня плохим словом, – испуганно пролепетал Фредди дрожащим от страха голосом.
– Он выбил у меня из рук книги! – вскричал Никки.
– Погоди-ка... – прервал его Билл.
– Он обозвал меня скрофулезным!
На секунду Билл онемел, затем повернулся к младшему из соперников.
– Как ты назвал его? – спросил он, кусая губы, чтобы не расхохотаться. Этот парнишка просто бесподобен. – Где ты слышал это слово?
– Прочел однажды в книге, – ответил Никки, вытирая кровь из носа рукавом белой рубашки.
Однажды. Никки никогда ничего не забывал. Ничего.
– Ты хоть имеешь представление, что это значит?
– Конечно, – последовал немедленный ответ. – Это туберкулезное заболевание, которое характеризуется хроническим набуханием желез. Билл неуверенно кивнул:
– Верно.
Лично он знал только, что это какая-то болезнь, но упаси Бог дать понять Никки, что мальчишка знает больше его, Билла. Ребенок станет невыносим, стоит ему почувствовать это.
Билл поднял красную плетку и легонько постучал ею по левой ладони.
– Хорошо, дети, вы знаете, что вас ждет. Фредерик, созывай всех остальных, пока Николас выяснит, что сталось с его очками.
Перепуганный Фредди бросился к двери в спальню. Никки нагнулся и подобрал свои толстые очки в черной оправе.
– Ой, они опять сломались! – сказал он, показывая на левую заушницу.
Билл протянул руку.
– Дай их мне. Мы потом починим. – Он сунул очки в боковой карман сутаны. – Так, а теперь отправляйся к стене и подожди Фредди.
Взгляд Никки будто вопрошал: «Вы ведь на самом деле не собираетесь наказывать меня, правда?»
Билл негромко сказал:
– Не жди особого к себе отношения, Никки. Ты знаешь порядок, поэтому принимай шишки, как все остальные.
Никки пожал плечами и отвернулся.
Неужели для этого я вступил в орден? - подумал Билл, стоя посреди коридора и делая усилие, чтобы не сорвать злость на детях. Стать нянькой для орды озорников! Не таким представлял он свое будущее.
Совсем не таким.
В орден его привели писания Пьера Тейарда де Шардена. Билл уже чувствовал в себе призвание стать священником, но труды Шардена настолько поразили его необъятным интеллектом их творца, что он решил – он должен вступить в-орден иезуитов, давший миру такой великий ум.
Иезуиты достигли величайших высот как в теологии, так и в светских науках. Они стремились к совершенству во всех своих начинаниях и преуспели в этом.
Он мечтал быть причастным к секте со столь славными традициями, и вот теперь он причастен к ней.
В известном смысле.
Орден менялся так же быстро, как сама Церковь, да и мир вокруг. Но в приюте Билл оказался в стороне от большинства событий.
Ничего, это не будет длиться вечно, снова и снова мысленно повторял он, как заклинание, как молитву, помогающую прожить еще один день в приюте Святого Франциска.
Старший надзиратель – такова его должность.
На самом деле это значило, что он стал нянькой и зачастую заменял отца обитателям одного из последних католических приютов для мальчиков в Нью-Йорке.
Я заменяю отца? Просто смешно!
Билл оглядел выстроившихся перед ним воспитанников – два с половиной десятка мальчиков в возрасте от шести до тринадцати лет. Фредди уже стоял рядом с Никки у окна. Все молчали.
Пора приступать.
Это была та часть обязанностей Билла, которую он меньше всего любил. Порку плеткой. Но такова была традиция в этом приюте. Существовал определенный устав, и он в ответе за его соблюдение. Стоит ему пренебречь своим долгом, и в приюте сразу же воцарится анархия.
И как бы ему ни хотелось попробовать установить здесь демократию, она бы не прижилась. Хотя большинство воспитанников – хорошие дети, некоторые уже успели хлебнуть столько горя, что стали трудновоспитуемыми. Отпусти вожжи, и они превратят приют в малый филиал ада. Отсюда и правила, соблюдение которых требовалось неукоснительно обеспечивать. Каждый из мальчиков знал, где проходит черта, которую нельзя переступать, знал, что, переступив ее, рискует встретиться с плеткой. Что же до драки, то устав гласил: «Кто бы ее ни начал, наказаны будут оба противника».
– Ладно, ребята, – сказал он Фредди и Никки. – Вы знаете, что делать. Спускайте штаны и встаньте, как полагается.
Оба мальчика покраснели и стали расстегивать ремни. С мучительной медлительностью они спустили до конца свои синие форменные штаны, повернулись и, наклонившись, взялись руками за лодыжки.
На трусах Фредди, обтянувших его ягодицы, обозначилось небольшое коричневое пятнышко. Кто-то из воспитанников сказал:
– Глядите-ка, следы отходов.
Остальные засмеялись. Билл строго посмотрел на них.
– Кажется, кто-то хочет присоединиться к тем, кто у стены?
Воцарилась мертвая тишина.
Билл подошел к провинившимся и поднял плетку, думая о том, как нелепо таким образом наказывать за драку.
Не совсем соответствует учению Ганди, верно?
Но и не совсем бесполезно. Будь устав менее строгим, а наказания не такими жестокими, Большой Злой Билл и плетка могли бы сплотить воспитанников, не подавляя их личности. Он помог бы им объединиться, стать членами одного братства, дать им ощущение общности, чувство единства. Это им так нужно – ведь у них нет иной семьи, кроме приюта Святого Франциска.
Билл начал с Фредди. Плетка была пустотелой и сделана из легкого винила. Он хлестнул по заду старшего мальчика. От удара пластиком по человеческому телу раздался громкий звук, который разнесся по всему холлу.
Это больно, но не очень. Билл это знал. Окажись плетка в руках человека с садистскими наклонностями, наказание могло быть очень болезненным. Но смысл его не в том, чтобы причинить физическое страдание. Возможно, стыда, вызванного необходимостью спускать штаны и выставлять зад на виду у товарищей, было бы достаточно, но Билл не мог не прибегнуть к плетке. Она являлась символом власти в приюте и не должна пылиться на стене, когда нарушается устав.
Он ударил Фредди четыре раза и столько же ударов досталось Никки, хотя Билл несколько умерил их силу.
– Ладно, – сказал он, когда отзвучало эхо последнего удара. – Представление окончено. Все – в спальни!
Мальчики побежали в спальни, и вместе с ними Фредди, застегивавший на ходу ремень штанов. Никки, немного приотстав, обернулся к Биллу.
– Вы почините мои очки, святой отец?
– О, конечно, я совсем забыл!
Без очков Никки выглядел еще уродливей. Голова его была обезображена выпуклостью над левым ухом. В его карточке значилось, что незамужняя мать пыталась спустить младенца сразу после рождения в унитаз, повредив ему хрупкий череп и едва не утопив его. С того времени Никки жил на попечении государства и католической церкви. Наряду с деформированным черепом, у него была к тому же плохая кожа, покрытая угрями, и слабое зрение, требовавшее очков с линзами толщиной с бутылочное стекло.
Но не физические недостатки в первую очередь выделяли Никки среди других воспитанников, а его умственные способности. Тесты показали, что он чрезвычайно одарен, и Билл все явственнее подмечал в нем презрение к более слабым умам. Именно это было причиной драк и делало особенно трудной задачу найти ему приемных родителей – по своему развитию он намного превосходил большинство своих возможных приемных родителей, обращавшихся в приют Святого Франциска.
Но, несмотря на невыносимое поведение этого гения-недомерка, Билл не мог отрицать, что привязался к нему. Возможно, потому, что у них было нечто общее – интеллект Никки обособил его от других мальчиков так же, как призвание Билла отдалило его от поколения сверстников. У них вошло в привычку по меньшей мере раз в неделю играть в шахматы. Биллу удавалось выиграть большинство партий, но он знал: это только благодаря его большому опыту. Через год дай Бог ему добиваться ничьей.
Вернувшись в кабинет, Билл достал небольшой набор инструментов и принялся чинить очки. Никки слонялся по маленькой комнате, заглядывая во все углы. За время работы в приюте Святого Франциска Билл успел заметить, что Никки, обладая ненасытным любопытством к миру в целом и к тому, как работают различные устройства, нисколько не заинтересован сам делать что-нибудь, чтобы они работали.
– Как насчет партии в шахматы? – спросил Никки, уже усевшись за шахматную доску.
– Ты хочешь сказать: «Как насчет партии в шахматы, святой отец»? Как видишь, я сейчас немного занят.
– Отдайте мне коня, и я вас разгромлю за двадцать минут!
Билл взглянул на него.
– ...святой отец, – наконец добавил мальчик.
Никки вел своего рода игру, пытаясь понять, насколько далеко он может зайти в своей фамильярности. Как ни симпатичен был ему мальчик, Биллу следовало соблюдать известную дистанцию. Приют являлся, для этих детей всего лишь временным пристанищем. Покидая его, воспитанникам не должно казаться, будто она оставляют дом родной. Напротив – будто они отправляются домой.
– Не получится, парень. Мы играем по субботам. Кроме того, дать тебе фору все равно что дать возможность Кассиусу Клею ударить правой.
– Он теперь называет себя Мухаммед Али.
– Как бы ни называл. Помолчи, я пытаюсь починить твои очки.
Билл сосредоточенно занялся винтиком, закреплявшим заушницу на оправе. Он почти закончил работу, когда услышал голос Никки:
– Значит, в Лойоле вам отказали?
Билл поднял голову и увидел, что мальчик держит в руке листок бумаги. Он узнал бланк колледжа Лойолы.
– Положи на место! – взорвался он. – Это личное письмо.
– Извините.
Билл направлял прошения в Духовное управление ордена о переводе в какой-нибудь колледж и запрашивал Фордэм, Джорджтаун, Бостонский колледж и другие места о вакантной должности преподавателя. Его специальностью была история и философия. Как только где-нибудь откроется вакансия, он уйдет отсюда и займется наукой, о чем мечтал все годы в семинарии.
Служить Богу с помощью интеллекта - таков был его девиз, начиная со второго года обучения в семинарии.
Он предвидел, что работа в приюте Святого Франциска вряд ли даст много пищи для ума. Два томительных года в качестве старшего надзирателя подтвердили это.
Отупляющая, иссушающая душу работа. Он чувствовал, как буквально истощаются, испаряются его творческие возможности. Ему было двадцать шесть, и он растрачивал здесь самые плодотворные годы своей жизни. Мир – и в особенности колледжи – сотрясали великие перемены. Общество бурлило, самый воздух был пропитан новыми идеями, духом перемен. Биллу хотелось участвовать во всем этом, пробиться в центр событий.
Застряв здесь, в приюте Святого Франциска для мальчиков – этом осколке прошлого, он мог ловить лишь отголоски бурных событий, происходящих за его стенами. Во время прошлого уик-энда он сумел уехать на два дня. Вместе кое с кем из друзей по семинарии они переоделись в светскую одежду и ехали всю ночь, чтобы принять участие в предвыборной кампании Юджина Маккарти в Нью-Хэмпшире. До первичных выборов оставалось всего несколько недель, и, похоже, сенатор Джин обойдет президента Джонсона по всем статьям.
Боже, как там было интересно! Все молодые хиппи сбрили бороды и коротко постриглись. «Вести себя чинно ради Джина» – таков был лозунг дня, они ходили по домам, агитировали за своего кандидата. Осознание высокой цели, ощущение себя творцами истории – все это создавало особую наэлектризованную атмосферу. Он был очень подавлен, когда в воскресенье вечером им пришлось уехать.
И вернуться ко всему тому, что олицетворял собой приют Святого Франциска.
Билл твердо верил, что любой опыт прибавляет человеку мудрости, и, хотя толком не знал, чем именно обогатило его пребывание в приюте Святого Франциска, был убежден: всю ту мудрость, которую можно там почерпнуть, он почерпнул. Дальше он обречен топтаться на месте, а потому должен сняться отсюда и двинуться вперед.
Ну что ж. Господи, я исполнил свой долг. Эта глава пройдена мною. Перевернем страницу и откроем следующую, ладно?
Но ему придется подождать, когда будет дан зеленый свет. Кроме обета бедности и безбрачия, став иезуитом, он также принял обет послушания. Он должен служить там, куда направлял его орден. Оставалось надеяться, что орден скоро отзовет его отсюда.
– Ты не смеешь рыться в моих бумагах.
Никки пожал плечами.
– Верно, но становится легче, если знаешь, что не нас одних, здешних ребят, отвергают. Не обижайтесь. Я-то вечный отказник.
– Мы найдем тебе приемных родителей.
– Не бойтесь быть честным со мной, святой отец, Я знаю, вы старались выбраться отсюда с самого первого дня. Все в порядке. Вы такой же, как все остальные, кто попал сюда, когда ему еще не стукнуло сто лет.
– Откуда ты это знаешь? – возмутился Билл, уязвленный наглостью мальчишки.
– Ми имеем очень интерешные шпошобы ушнафать о фещах, о которых ми хотим шнать, – ответил мальчик, довольно похоже имитируя речь Арти Джонсона в роли немецкого солдата.
Билл заметил, что Никки всегда сидит в первом ряду, когда мальчики смотрят передачу «Смейтесь с нами» по понедельникам. Билл не знал точно, что привлекает Никки, юмор или девушки в бикини.
Зазвонил телефон.
– Здравствуйте, мистер Уолтерс, – ответил Билл, узнав голос, и тут же пожалел, что назвал имя собеседника. Никки сразу же насторожился и стал напряженно прислушиваться. Мистер и миссис Уолтерс хотели усыновить ребенка, и Никки провел у них несколько дней на предыдущей неделе.
Уолтерс повторил все то, что до него говорили другие: да, Никки – славный мальчик, но он вряд ли приживется в их семье. Они вообще, возможно, откажутся от идеи усыновления ребенка. Скованный присутствием Никки, ловившего каждое его слово, Билл попытался переубедить Уолтерса, однако в конце концов был вынужден оставить эту затею. Сошлись на том, что Уолтерсы перезвонят после того, как еще немного подумают.
Никки с вымученной улыбкой спросил:
– Джордж и Эллен тоже не хотят брать меня, верно?
– Николас...
– Все в порядке, святой отец. Я вечный отказник, я же вам сказал.
Но Билл заметил, что у мальчика дрожат губы и на глаза навертываются слезы. Билл приходил в отчаяние от того, что это повторялось из раза в раз. Не только с Никки, но и с некоторыми другими мальчиками.
В голосе Никки слышалось рыдание.
– Я... я не нарочно. Так получается.
Билл обнял мальчика за плечи. Это вышло неуклюже, далеко не с той теплотой, как ему хотелось.
– Не беспокойся, малыш, я найду тебе семью.
Никки вырвался из рук Билла, выражение отчаяния на его лице сменилось злостью.
– Да, конечно, найдете! Мы вам безразличны! Единственная ваша забота – это как бы поскорее выбраться отсюда.
Упрек больно ранил Билла. На мгновение он лишился дара речи. Дело не в том, что мальчик вел себя столь неуважительно. Гораздо важнее то, что это был крик души и что сказанное мальчишкой – правда. Билл действительно не отдавался целиком своей работе. Он работал неплохо, но, конечно, не так хорошо, как следовало бы.
Это потому, что мое место не здесь, я создан для чего-то другого.
Верно. Пусть так. Но он мог бы, по крайней мере, делать все, на что способен. Это его долг перед воспитанниками и перед орденом. Постоянные неудачи Никки не давали Биллу покоя.
– Скажи мне, Никки, а сам ты стараешься?
– Конечно, стараюсь.
Билл сомневался в этом. Не потому ли от Никки каждый раз отказываются, что он намеренно срывает смотрины? По существу, отвергает потенциальных родителей прежде, чем они могут отказаться от него?
Неожиданно для самого себя Билл вдруг сказал:
– Обещаю тебе, Никки, что не уйду отсюда, пока не найду тебе приемных родителей.
Мальчик удивленно взглянул на него.
– Вы вовсе не должны этого делать. Я же сказал, не подумав...
– Но я хочу, чтобы ты немного больше старался расположить к себе. Трудно ожидать, что ты кому-то понравишься, если ты ведешь себя, как Клифтон Уэбб в роли мистера Бельведера.
Никки улыбнулся.
– Но мне нравится мистер Бельведер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37