Во время обеда Камилла не раз заставляла Хьюго Чеверли смеяться от души, но когда стол был убран, а стюарды ушли, в каюте повисла неожиданная тишина.
– Я в первый раз обедала наедине с мужчиной, – вдруг произнесла Камилла, следуя ходу собственных мыслей и вряд ли осознавая, что говорит вслух. – Оказалось, что гораздо легче вести беседу с одним человеком, чем участвовать в общем разговоре.
– Это еще зависит от данного человека, – предположил Хьюго.
– Возможно, – ответила Камилла. – Но поскольку у меня нет опыта подобного общения ни с кем, кроме вас, мне трудно судить.
– Вы не должны никому рассказывать, что обедали со мной наедине, – тихо произнес Хьюго Чеверли. – Очень важно, чтобы в ваш адрес не раздалось ни слова критики.
– Угнетающая мысль, не правда ли? – заметила Камилла. – Начиная с сегодняшнего дня я должна все время помнить: что бы я ни сделала и ни сказала, всегда найдутся глаза, которые увидят, и уши, которые услышат. О Боже, если бы только я могла остаться дома и быть просто мисс Никто.
– Это, безусловно, решать вам, – сказал Хьюго Чеверли.
Тон его переменился, и Камилла поняла, что опять чем-то вызвала его недовольство. От огорчения и разочарования она готова была расплакаться.
– Я вспомнил, что у меня для вас есть пакет, – сухо сказал Хьюго. – Было непростительно с моей стороны не подумать об этом раньше.
– Пакет?! – воскликнула Камилла. – Почему мне не отдали его сразу?
– Боюсь, это моя вина, – холодно ответил он. – Капитан вручил мне его прошлой ночью, но из-за шторма я совершенно забыл о нем.
Сказав это, Хьюго достал из бокового столика большой пакет, скрепленный в нескольких местах внушительного вида печатями. Он положил его Камилле на колени, а сам вернулся на свое место и взял в руки рюмку с коньяком, стоившую рядом с ним.
Рассмотрев пакет со всех сторон, Камилла попыталась вскрыть его. Но ее маленькие пальчики оказались слишком слабы, чтобы сломать печати. После нескольких тщетных попыток она передала пакет наблюдавшему за ней Хьюго.
– Вы не могли бы открыть его? – спросила она. – Или вы предпочитаете, чтобы я позвала стюарда?
– Я сам открою, – резко ответил Хьюго и разорвал бумагу.
Внутри оказался голубой кожаный футляр с выпуклым изображением короны. Хьюго бросил упаковку с печатями па пол и с преувеличенной любезностью протянул Камилле футляр. Чувствуя себя неуютно под его пристальным взглядом, она приподняла крышку и онемела от изумления. На белом бархате покоился восхитительный бриллиантовый гарнитур, состоявший из ожерелья, серег и браслета. К крышке футляра была прикреплена карточка с надписью: «Моей невесте. Хедвиг Мелденштейнский».
– Красивые побрякушки, – иронически заметил Хьюго, прежде чем Камилла смогла произнести хоть слово. – Несомненно, в вашем новом положении они будут вам очень кстати. С бриллиантами на шее и в ушах вы поймете, что и ветер, и ваше заколдованное море – это всего лишь иллюзии. Реальные ценности, уверяю вас, гораздо лучше мечтаний о несбыточном.
Камилла стремительно захлопнула шкатулку. Она чувствовала, что короткое послание всего из четырех слов – это довольно скромное приветствие от будущего супруга. Он мог бы, по крайней мере, написать ей письмо с несколькими словами ободрения и надежды на скорую встречу. Драгоценности были великолепны, но от них веяло холодом, и Камилла вдруг поежилась.
– Разве вы не собираетесь надеть эти украшения? – с усмешкой спросил Хьюго Чеверли. – Никакая женщина не устоит перед искушением увидеть, как она выглядит в бриллиантах, а особенно в таких, как эти.
– Меня не особенно интересуют драгоценности, – сказала Камилла. – Я думала, может быть, мне прислали что-нибудь еще?
– Что-нибудь еще? Что вы имеете в виду?
– Капитан вам больше ничего не передавал?
– А чего вы ожидали?
– Я думала, может быть, было письмо?
Последовала минутная пауза, а затем Хьюго Чеверли тихо произнес, и ни один из них не осознал, что он впервые назвал ее по имени:
– Камилла, зачем вы делаете это? Вы совершенно не подходите для той жизни, которую избрали. Вы слишком молоды, слишком чувствительны, слишком уязвимы. Прошу вас, передумайте, пока еще не поздно. Если вы прикажете, я поверну яхту назад. Я придумаю какой-нибудь предлог – скажу, что вы больны и должны вернуться. Но не делайте этой глупости. Это не для вас, и вы сами это знаете.
Камилла пристально посмотрела на Хьюго. Ей казалось, что он заглянул в ее душу и увидел там страх и отчаяние, которые она скрывала даже от себя самой. Нечеловеческим усилием воли она заставила себя отвести глаза.
– Нет… я не могу… все должно идти, как задумано.
– Вы не должны делать этого, вы знаете, что не должны, – настойчиво повторял Хьюго. – Сейчас еще не поздно, Камилла, но завтра утром уже ничего нельзя будет изменить. Прикажите мне повернуть назад. Я найду предлог, лишь прикажите.
Всего одно мгновение Камилла чувствовала, что должна дать ему тот ответ, которого он так ждал. Она сделает так, как он говорит, и вернется домой, к тому, что любит и знает с детства. И вдруг она вспомнила, что отец, и мать рассчитывают на нее, только она может спасти их.
– Я не могу, – пробормотала она так тихо, что он едва слышал ее слова. – Я должна ехать.
– Но почему, по какой причине? – спросил Хьюго. – Неужели для вас имеют такое значение богатство и положение? Вам и так уже многое дано, неужели вы хотите большего?
Губы ее приоткрылись, и она была уже готова рассказать ему всю правду, объяснить, что ее родители остались без гроша и вот-вот окажутся в долговой тюрьме. Но потом она вспомнила предупреждение отца – все, что она скажет баронессе или капитану Чеверли, станет известно в Мелденштейне. Она предстанет перед всеми нищенкой, а это было худшим из всех мыслимых унижений.
– Нет, – вскричала она, – нет, вы не должны так говорить со мной! Я сделала свой выбор. Я еду в Мелденштейн, что бы выйти замуж за князя.
Сказав это, она вскочила со стула, кожаный футляр с грохотом упал на пол, крышка открылась, и бриллианты рассыпались по полу, сверкая и переливаясь в свете ламп. Это показалось Камилле предзнаменованием ожидавшей ее в будущем блестящей, но лишенной тепла жизни.
Хьюго Чеверли тоже поднялся.
– Да, вы сделали свой выбор, – громко сказал он. – Вы очень мудры и благоразумны, меня обманули ваши рассказы о заколдованных морях и о бегстве в новую, свободную жизнь. Как бы вы ни были молоды, вы, как и все другие женщины, превыше всего ставите богатство. Я поздравляю нас, мэм. Из вас получится образцовая княгиня.
Его резкие слова и открытая насмешка были непереносимы. У Камиллы было такое ощущение, будто он ударил ее и оставил истекать кровью.
С рыданиями, которые она была не в силах подавить, ничего не видя, она выбежала из комнаты. Хьюго Чеверли стоял и смотрел ей вслед, а рассыпанные бриллианты лежали у его ног.
Глава 6
Камилла поднялась на палубу, чувствуя, что, несмотря на повое платье и отделанную страусовыми перьями шляпку, которые очень шли ей, выглядит плохо. Лицо ее было белым, под глазами легли глубокие тени. Прошедшей ночью она долго плакала, пока не заснула, испытывая щемящую тоску по дому и полный упадок духа. Но она ни за что не призналась бы себе, что в этом виновата ее стычка с Хьюго Чеверли.
Утром она проснулась с распухшими глазами. Здравый смысл подсказывал ей, что она делает из мухи слона. Разве имеет значение, что думает о ней какой-то безвестный англичанин? Он был послан лишь для того, чтобы сопровождать ее к жениху, и его поведение по отношению к ней с самого начала было достойно всяческого порицания.
Камилла была уверена, что и ее будущий муж не одобрил бы такого поведения со стороны человека, который к тому же даже не был гражданином Мелденштейна. Но она знала, что не расскажет князю о случившемся, а просто постарается в будущем не замечать капитана Чеверли и не обращать внимания на его странное отношение к ней.
«Какое он имеет право, – спрашивала она себя, – убеждать меня не выходить замуж, а вернуться назад, когда я уже приняла решение?»
Конечно, она понимала, что Хьюго Чеверли не могли быть известны ужасные обстоятельства, в которых оказались ее родители. Он лишь видел дом, полный лакеев в парадных ливреях, роскошный обед, такой же, как подавали в лучших лондонских домах. Как и задумывал сэр Гораций, у Хьюго Чеверли сложилось впечатление, что они богаты, и он не мог знать, насколько это впечатление обманчиво.
Но даже это, думала Камилла, никак не оправдывало его враждебного отношения к ней, холодного презрения в глазах и насмешки на лице.
«Я просто постараюсь не замечать его до конца путешествия», – пообещала себе Камилла, но все равно, выйдя на палубу, почувствовала странное облегчение, увидев, что он уже ждет ее.
Он был одет в военный мундир, который сидел на нем как влитой. Камилла прежде не видела его в форме и нашла, что она очень ему к лицу. Она подумала, что они вдвоем составляют очень элегантную пару. Хьюго Чеверли помог ей сойти вниз по сходням на причал, где, как заранее известила ее баронесса, их прибытия ожидала депутация жителей города во главе с мэром.
Среди встречавших присутствовал также молодой, взволнованный консул британского посольства, который, держа в руках громоздкий свадебный подарок, принес нижайшие извинения за отсутствие самого посла. Он отдал подарок Камилле, которая после слов благодарности вручила его баронессе. Баронесса передала сверток морскому офицеру, тот, в свою очередь, отдал его рядовому матросу, который после долгих безуспешных попыток избавиться от него навязал его Розе.
– Ну вот, господин нахал, у меня и без вашего груза все руки заняты! – услышала Камилла ее сердитый голос.
Она не могла сдержать улыбки, а по дрогнувшей руке Хьюго Чеверли поняла, что он тоже с трудом удерживается от смеха.
Мэр начал свою речь, в которой, как она догадывалась, прозвучали те же чувства и пожелания, что и в речи мэра Дувра, но на этот раз она не понимала ни слова из сказанного. Хорошенькая девочка, одетая в национальный голландский костюм и деревянные сабо, вышла вперед и вручила Камилле букет розовых тюльпанов, который прекрасно сочетался со светло-зеленым цветом ее нового платья.
Камилла была рада, что баронесса посоветовала ей надеть что-нибудь понаряднее. На ней было восхитительное платье с маленькими буфами, расшитыми розовым шелком, который по цвету гармонировал с оборками на ее юбке и с лентами на шляпке. Одобрительные возгласы и восклицания, зазвучавшие в толпе при ее появлении, в немалой степени относились к ее туалету.
Камилла была горда тем, что, едва вступив на территорию чужого государства, она создала такое благоприятное впечатление о себе. Время от времени она украдкой бросала взгляд на капитана Чеверли, надеясь увидеть блеск восхищения в его глазах.
Но он был мрачен, и, глядя на презрительные складки в уголках его рта, Камилла странным образом потеряла присутствие духа. Несмотря на всю свою решимость не обращать внимание на его поведение, она сбилась, произнося ответное слово мэру, и ее речь была не столь гладкой, как в Дувре.
Тем не менее, когда она закончила говорить, раздались громкие аплодисменты. Держа букет в одной руке и легко опираясь другой на руку капитана Чеверли, Камилла направилась мимо приветствовавшей их толпы к экипажу.
Это была самая большая и самая впечатляющая карета из всех, когда-либо виденных ею. В нее была впряжена четверка великолепно подобранных лошадей. Их серебряная сбруя ярко сверкала на солнце, а пышные плюмажи развевались на ветру. На козлах сидели два кучера в алых ливреях, расшитых золотыми галунами, два лакея стояли на запятках. Карету сопровождали четверо верховых, багажная коляска и запряженный четверкой лошадей экипаж, такой же внушительный, как и карета. Камилла также заметила, что конюх держал под уздцы еще одну лошадь.
Камилла догадалась, что этот горячий конь с примесью арабской крови предназначался для капитана Чеверли. Значит, он не будет ехать в карете вместе с ней и баронессой.
Когда девушка подошла к карете, приветственные восклицания стали громче, и Хьюго Чеверли впервые с момента ее появления на палубе обратился к ней.
– Горожане, вне всякого сомнения, оценят, если вы сделаете одолжение и помашете им рукой, мисс Лэмберн, – сухо сказал он.
Он говорил тихо, но Камилле в его голосе послышалась насмешка. Вспыхнув, она последовала его совету. Взмахами руки она вновь и вновь приветствовала собравшихся людей, а затем, сопровождаемая баронессой, села в карету.
Лакей закрыл дверцу, и экипаж сразу же тронулся с места. Камилла выглянула в окно и в последний раз взглянула на собравшихся, которые оказали ей столь радушный прием. Как бы ей хотелось испытать радость от этой встречи, но вместо этого взгляд ее устремился туда, где синее-синее море сливалось с безоблачным небом.
Она была на другой стороне Ла-Манша. Только корабль мог бы перенести ее назад в Англию к родителям, но она знала, что пройдет много-много времени, прежде чем это произойдет.
Скоро море скрылось из виду, и, бросив взгляд на не виденный ею доселе дом и канал с узеньким мостиком, через который они проехали, Камилла откинулась на подушки и обратилась к баронессе.
– Как вы себя чувствуете сегодня? – спросила она. Однако, посмотрев на лицо баронессы, торопливо воскликнула: – Но вы же совершенно больны! Вам не следовало вставать с постели!
– Со мной скоро все будет в порядке, – слабым голосом ответила баронесса. – Это морская болезнь. Теперь, когда я на берегу, слабость и тошнота пройдут.
– Вы слишком больны, чтобы путешествовать! – настаивала Камилла. – Я очень ругаю себя за то, что не зашла проведать вас сегодня утром. Розе понадобилось слишком много времени, чтобы причесать меня, и я боялась опоздать. Почему вы не послали за мной? Нам следовало бы хоть на день задержаться здесь.
– Как бы я посмела нарушить заранее подготовленные планы? – спросила баронесса. – Я надеюсь, что в течение дня мое самочувствие улучшится. Капитан Чеверли был очень внимателен ко мне и настоял, чтобы перед отъездом я выпила маленькую рюмку коньяка. Если бы не это, мне кажется, я не смогла бы сойти со сходней!
– О, простите меня! – снова воскликнула Камилла. – Конечно, это ужасно так страдать от морской болезни, но я слышала, что на твердой почве выздоровление наступает очень быстро.
– Я молю Бога о том, чтобы это было так, – ответила баронесса и закрыла глаза.
Она была такой бледной и измученной, что Камилла подумала, не следует ли ей настоять на том, чтобы они остановились в какой-нибудь гостинице до тех пор, пока баронессе не станет лучше.
Камилла взволнованно выглянула в окно, размышляя, не лучше ли обсудить это с Хьюго Чеверли, но увидела лишь всадников, сопровождающих карету. Очевидно, капитан Чеверли воспользовался возможностью ускакать от них, потому что ему было скучно ехать медленно на таком горячем жеребце.
«Очень непредусмотрительно с его стороны», – сердито подумала Камилла, однако решила, что вряд ли бы он откликнулся на ее просьбу разрушить все намеченные заранее планы, остановившись в Амстердаме.
Она прекрасно знала, что все их путешествие было продумано заранее, и еще утром вместе с чашкой шоколада Роза принесла ей памятную записку:
«9 часов 05 минут – прибытие в Амстердам, встреча с мэром и делегацией почетных горожан.
9 часов 15 минут – отъезд в Цутнеген».
Прочитав записку до конца, Камилла выяснила, что на час дня у них запланирован завтрак в гостинице в Цутнегене. С облегчением она обнаружила, что предстоящую ночь они проведут также в гостинице.
– Фрейлейн Йоханн говорит, что сегодня вечером мы устроимся не слишком шикарно, – сказала ей Роза, – но зато мы можем быть уверены, что завтра все будет просто блеск.
– А кто такая эта фрейлейн Йоханн? – поинтересовалась Камилла, улыбнувшись появившейся у Розы новой манере говорить.
– Камеристка баронессы, – ответила Роза. – Жалкое существо, мисс, только и печется о своем удобстве и вечно жалуется на то, что любая пища вызывает у нее несварение. Она ненавидит море, хотя желудок у нее луженый, и она не страдала от морской болезни. В каюте, где мы спали, она нашла массу недостатков, хотя я лично думаю, что там было очень уютно.
– По-видимому, фрейлейн Йоханн живет в Мелденштейне, – сказала Камилла.
– Она охотнее жила бы в каком-нибудь другом месте, – презрительно ответила Роза. – Вы бы только слышали, что она рассказывает о тех местах, где они останавливались с хозяйкой! Ее послушать – они ничем не лучше свинарника! Она сказала мне, мисс, что княгиня очень старалась подыскать роскошный дворец или замок, где бы вы могли остановиться на ночь. Но, к сожалению, все они находятся слишком далеко от дороги. Поэтому нам придется устраиваться в обычной гостинице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
– Я в первый раз обедала наедине с мужчиной, – вдруг произнесла Камилла, следуя ходу собственных мыслей и вряд ли осознавая, что говорит вслух. – Оказалось, что гораздо легче вести беседу с одним человеком, чем участвовать в общем разговоре.
– Это еще зависит от данного человека, – предположил Хьюго.
– Возможно, – ответила Камилла. – Но поскольку у меня нет опыта подобного общения ни с кем, кроме вас, мне трудно судить.
– Вы не должны никому рассказывать, что обедали со мной наедине, – тихо произнес Хьюго Чеверли. – Очень важно, чтобы в ваш адрес не раздалось ни слова критики.
– Угнетающая мысль, не правда ли? – заметила Камилла. – Начиная с сегодняшнего дня я должна все время помнить: что бы я ни сделала и ни сказала, всегда найдутся глаза, которые увидят, и уши, которые услышат. О Боже, если бы только я могла остаться дома и быть просто мисс Никто.
– Это, безусловно, решать вам, – сказал Хьюго Чеверли.
Тон его переменился, и Камилла поняла, что опять чем-то вызвала его недовольство. От огорчения и разочарования она готова была расплакаться.
– Я вспомнил, что у меня для вас есть пакет, – сухо сказал Хьюго. – Было непростительно с моей стороны не подумать об этом раньше.
– Пакет?! – воскликнула Камилла. – Почему мне не отдали его сразу?
– Боюсь, это моя вина, – холодно ответил он. – Капитан вручил мне его прошлой ночью, но из-за шторма я совершенно забыл о нем.
Сказав это, Хьюго достал из бокового столика большой пакет, скрепленный в нескольких местах внушительного вида печатями. Он положил его Камилле на колени, а сам вернулся на свое место и взял в руки рюмку с коньяком, стоившую рядом с ним.
Рассмотрев пакет со всех сторон, Камилла попыталась вскрыть его. Но ее маленькие пальчики оказались слишком слабы, чтобы сломать печати. После нескольких тщетных попыток она передала пакет наблюдавшему за ней Хьюго.
– Вы не могли бы открыть его? – спросила она. – Или вы предпочитаете, чтобы я позвала стюарда?
– Я сам открою, – резко ответил Хьюго и разорвал бумагу.
Внутри оказался голубой кожаный футляр с выпуклым изображением короны. Хьюго бросил упаковку с печатями па пол и с преувеличенной любезностью протянул Камилле футляр. Чувствуя себя неуютно под его пристальным взглядом, она приподняла крышку и онемела от изумления. На белом бархате покоился восхитительный бриллиантовый гарнитур, состоявший из ожерелья, серег и браслета. К крышке футляра была прикреплена карточка с надписью: «Моей невесте. Хедвиг Мелденштейнский».
– Красивые побрякушки, – иронически заметил Хьюго, прежде чем Камилла смогла произнести хоть слово. – Несомненно, в вашем новом положении они будут вам очень кстати. С бриллиантами на шее и в ушах вы поймете, что и ветер, и ваше заколдованное море – это всего лишь иллюзии. Реальные ценности, уверяю вас, гораздо лучше мечтаний о несбыточном.
Камилла стремительно захлопнула шкатулку. Она чувствовала, что короткое послание всего из четырех слов – это довольно скромное приветствие от будущего супруга. Он мог бы, по крайней мере, написать ей письмо с несколькими словами ободрения и надежды на скорую встречу. Драгоценности были великолепны, но от них веяло холодом, и Камилла вдруг поежилась.
– Разве вы не собираетесь надеть эти украшения? – с усмешкой спросил Хьюго Чеверли. – Никакая женщина не устоит перед искушением увидеть, как она выглядит в бриллиантах, а особенно в таких, как эти.
– Меня не особенно интересуют драгоценности, – сказала Камилла. – Я думала, может быть, мне прислали что-нибудь еще?
– Что-нибудь еще? Что вы имеете в виду?
– Капитан вам больше ничего не передавал?
– А чего вы ожидали?
– Я думала, может быть, было письмо?
Последовала минутная пауза, а затем Хьюго Чеверли тихо произнес, и ни один из них не осознал, что он впервые назвал ее по имени:
– Камилла, зачем вы делаете это? Вы совершенно не подходите для той жизни, которую избрали. Вы слишком молоды, слишком чувствительны, слишком уязвимы. Прошу вас, передумайте, пока еще не поздно. Если вы прикажете, я поверну яхту назад. Я придумаю какой-нибудь предлог – скажу, что вы больны и должны вернуться. Но не делайте этой глупости. Это не для вас, и вы сами это знаете.
Камилла пристально посмотрела на Хьюго. Ей казалось, что он заглянул в ее душу и увидел там страх и отчаяние, которые она скрывала даже от себя самой. Нечеловеческим усилием воли она заставила себя отвести глаза.
– Нет… я не могу… все должно идти, как задумано.
– Вы не должны делать этого, вы знаете, что не должны, – настойчиво повторял Хьюго. – Сейчас еще не поздно, Камилла, но завтра утром уже ничего нельзя будет изменить. Прикажите мне повернуть назад. Я найду предлог, лишь прикажите.
Всего одно мгновение Камилла чувствовала, что должна дать ему тот ответ, которого он так ждал. Она сделает так, как он говорит, и вернется домой, к тому, что любит и знает с детства. И вдруг она вспомнила, что отец, и мать рассчитывают на нее, только она может спасти их.
– Я не могу, – пробормотала она так тихо, что он едва слышал ее слова. – Я должна ехать.
– Но почему, по какой причине? – спросил Хьюго. – Неужели для вас имеют такое значение богатство и положение? Вам и так уже многое дано, неужели вы хотите большего?
Губы ее приоткрылись, и она была уже готова рассказать ему всю правду, объяснить, что ее родители остались без гроша и вот-вот окажутся в долговой тюрьме. Но потом она вспомнила предупреждение отца – все, что она скажет баронессе или капитану Чеверли, станет известно в Мелденштейне. Она предстанет перед всеми нищенкой, а это было худшим из всех мыслимых унижений.
– Нет, – вскричала она, – нет, вы не должны так говорить со мной! Я сделала свой выбор. Я еду в Мелденштейн, что бы выйти замуж за князя.
Сказав это, она вскочила со стула, кожаный футляр с грохотом упал на пол, крышка открылась, и бриллианты рассыпались по полу, сверкая и переливаясь в свете ламп. Это показалось Камилле предзнаменованием ожидавшей ее в будущем блестящей, но лишенной тепла жизни.
Хьюго Чеверли тоже поднялся.
– Да, вы сделали свой выбор, – громко сказал он. – Вы очень мудры и благоразумны, меня обманули ваши рассказы о заколдованных морях и о бегстве в новую, свободную жизнь. Как бы вы ни были молоды, вы, как и все другие женщины, превыше всего ставите богатство. Я поздравляю нас, мэм. Из вас получится образцовая княгиня.
Его резкие слова и открытая насмешка были непереносимы. У Камиллы было такое ощущение, будто он ударил ее и оставил истекать кровью.
С рыданиями, которые она была не в силах подавить, ничего не видя, она выбежала из комнаты. Хьюго Чеверли стоял и смотрел ей вслед, а рассыпанные бриллианты лежали у его ног.
Глава 6
Камилла поднялась на палубу, чувствуя, что, несмотря на повое платье и отделанную страусовыми перьями шляпку, которые очень шли ей, выглядит плохо. Лицо ее было белым, под глазами легли глубокие тени. Прошедшей ночью она долго плакала, пока не заснула, испытывая щемящую тоску по дому и полный упадок духа. Но она ни за что не призналась бы себе, что в этом виновата ее стычка с Хьюго Чеверли.
Утром она проснулась с распухшими глазами. Здравый смысл подсказывал ей, что она делает из мухи слона. Разве имеет значение, что думает о ней какой-то безвестный англичанин? Он был послан лишь для того, чтобы сопровождать ее к жениху, и его поведение по отношению к ней с самого начала было достойно всяческого порицания.
Камилла была уверена, что и ее будущий муж не одобрил бы такого поведения со стороны человека, который к тому же даже не был гражданином Мелденштейна. Но она знала, что не расскажет князю о случившемся, а просто постарается в будущем не замечать капитана Чеверли и не обращать внимания на его странное отношение к ней.
«Какое он имеет право, – спрашивала она себя, – убеждать меня не выходить замуж, а вернуться назад, когда я уже приняла решение?»
Конечно, она понимала, что Хьюго Чеверли не могли быть известны ужасные обстоятельства, в которых оказались ее родители. Он лишь видел дом, полный лакеев в парадных ливреях, роскошный обед, такой же, как подавали в лучших лондонских домах. Как и задумывал сэр Гораций, у Хьюго Чеверли сложилось впечатление, что они богаты, и он не мог знать, насколько это впечатление обманчиво.
Но даже это, думала Камилла, никак не оправдывало его враждебного отношения к ней, холодного презрения в глазах и насмешки на лице.
«Я просто постараюсь не замечать его до конца путешествия», – пообещала себе Камилла, но все равно, выйдя на палубу, почувствовала странное облегчение, увидев, что он уже ждет ее.
Он был одет в военный мундир, который сидел на нем как влитой. Камилла прежде не видела его в форме и нашла, что она очень ему к лицу. Она подумала, что они вдвоем составляют очень элегантную пару. Хьюго Чеверли помог ей сойти вниз по сходням на причал, где, как заранее известила ее баронесса, их прибытия ожидала депутация жителей города во главе с мэром.
Среди встречавших присутствовал также молодой, взволнованный консул британского посольства, который, держа в руках громоздкий свадебный подарок, принес нижайшие извинения за отсутствие самого посла. Он отдал подарок Камилле, которая после слов благодарности вручила его баронессе. Баронесса передала сверток морскому офицеру, тот, в свою очередь, отдал его рядовому матросу, который после долгих безуспешных попыток избавиться от него навязал его Розе.
– Ну вот, господин нахал, у меня и без вашего груза все руки заняты! – услышала Камилла ее сердитый голос.
Она не могла сдержать улыбки, а по дрогнувшей руке Хьюго Чеверли поняла, что он тоже с трудом удерживается от смеха.
Мэр начал свою речь, в которой, как она догадывалась, прозвучали те же чувства и пожелания, что и в речи мэра Дувра, но на этот раз она не понимала ни слова из сказанного. Хорошенькая девочка, одетая в национальный голландский костюм и деревянные сабо, вышла вперед и вручила Камилле букет розовых тюльпанов, который прекрасно сочетался со светло-зеленым цветом ее нового платья.
Камилла была рада, что баронесса посоветовала ей надеть что-нибудь понаряднее. На ней было восхитительное платье с маленькими буфами, расшитыми розовым шелком, который по цвету гармонировал с оборками на ее юбке и с лентами на шляпке. Одобрительные возгласы и восклицания, зазвучавшие в толпе при ее появлении, в немалой степени относились к ее туалету.
Камилла была горда тем, что, едва вступив на территорию чужого государства, она создала такое благоприятное впечатление о себе. Время от времени она украдкой бросала взгляд на капитана Чеверли, надеясь увидеть блеск восхищения в его глазах.
Но он был мрачен, и, глядя на презрительные складки в уголках его рта, Камилла странным образом потеряла присутствие духа. Несмотря на всю свою решимость не обращать внимание на его поведение, она сбилась, произнося ответное слово мэру, и ее речь была не столь гладкой, как в Дувре.
Тем не менее, когда она закончила говорить, раздались громкие аплодисменты. Держа букет в одной руке и легко опираясь другой на руку капитана Чеверли, Камилла направилась мимо приветствовавшей их толпы к экипажу.
Это была самая большая и самая впечатляющая карета из всех, когда-либо виденных ею. В нее была впряжена четверка великолепно подобранных лошадей. Их серебряная сбруя ярко сверкала на солнце, а пышные плюмажи развевались на ветру. На козлах сидели два кучера в алых ливреях, расшитых золотыми галунами, два лакея стояли на запятках. Карету сопровождали четверо верховых, багажная коляска и запряженный четверкой лошадей экипаж, такой же внушительный, как и карета. Камилла также заметила, что конюх держал под уздцы еще одну лошадь.
Камилла догадалась, что этот горячий конь с примесью арабской крови предназначался для капитана Чеверли. Значит, он не будет ехать в карете вместе с ней и баронессой.
Когда девушка подошла к карете, приветственные восклицания стали громче, и Хьюго Чеверли впервые с момента ее появления на палубе обратился к ней.
– Горожане, вне всякого сомнения, оценят, если вы сделаете одолжение и помашете им рукой, мисс Лэмберн, – сухо сказал он.
Он говорил тихо, но Камилле в его голосе послышалась насмешка. Вспыхнув, она последовала его совету. Взмахами руки она вновь и вновь приветствовала собравшихся людей, а затем, сопровождаемая баронессой, села в карету.
Лакей закрыл дверцу, и экипаж сразу же тронулся с места. Камилла выглянула в окно и в последний раз взглянула на собравшихся, которые оказали ей столь радушный прием. Как бы ей хотелось испытать радость от этой встречи, но вместо этого взгляд ее устремился туда, где синее-синее море сливалось с безоблачным небом.
Она была на другой стороне Ла-Манша. Только корабль мог бы перенести ее назад в Англию к родителям, но она знала, что пройдет много-много времени, прежде чем это произойдет.
Скоро море скрылось из виду, и, бросив взгляд на не виденный ею доселе дом и канал с узеньким мостиком, через который они проехали, Камилла откинулась на подушки и обратилась к баронессе.
– Как вы себя чувствуете сегодня? – спросила она. Однако, посмотрев на лицо баронессы, торопливо воскликнула: – Но вы же совершенно больны! Вам не следовало вставать с постели!
– Со мной скоро все будет в порядке, – слабым голосом ответила баронесса. – Это морская болезнь. Теперь, когда я на берегу, слабость и тошнота пройдут.
– Вы слишком больны, чтобы путешествовать! – настаивала Камилла. – Я очень ругаю себя за то, что не зашла проведать вас сегодня утром. Розе понадобилось слишком много времени, чтобы причесать меня, и я боялась опоздать. Почему вы не послали за мной? Нам следовало бы хоть на день задержаться здесь.
– Как бы я посмела нарушить заранее подготовленные планы? – спросила баронесса. – Я надеюсь, что в течение дня мое самочувствие улучшится. Капитан Чеверли был очень внимателен ко мне и настоял, чтобы перед отъездом я выпила маленькую рюмку коньяка. Если бы не это, мне кажется, я не смогла бы сойти со сходней!
– О, простите меня! – снова воскликнула Камилла. – Конечно, это ужасно так страдать от морской болезни, но я слышала, что на твердой почве выздоровление наступает очень быстро.
– Я молю Бога о том, чтобы это было так, – ответила баронесса и закрыла глаза.
Она была такой бледной и измученной, что Камилла подумала, не следует ли ей настоять на том, чтобы они остановились в какой-нибудь гостинице до тех пор, пока баронессе не станет лучше.
Камилла взволнованно выглянула в окно, размышляя, не лучше ли обсудить это с Хьюго Чеверли, но увидела лишь всадников, сопровождающих карету. Очевидно, капитан Чеверли воспользовался возможностью ускакать от них, потому что ему было скучно ехать медленно на таком горячем жеребце.
«Очень непредусмотрительно с его стороны», – сердито подумала Камилла, однако решила, что вряд ли бы он откликнулся на ее просьбу разрушить все намеченные заранее планы, остановившись в Амстердаме.
Она прекрасно знала, что все их путешествие было продумано заранее, и еще утром вместе с чашкой шоколада Роза принесла ей памятную записку:
«9 часов 05 минут – прибытие в Амстердам, встреча с мэром и делегацией почетных горожан.
9 часов 15 минут – отъезд в Цутнеген».
Прочитав записку до конца, Камилла выяснила, что на час дня у них запланирован завтрак в гостинице в Цутнегене. С облегчением она обнаружила, что предстоящую ночь они проведут также в гостинице.
– Фрейлейн Йоханн говорит, что сегодня вечером мы устроимся не слишком шикарно, – сказала ей Роза, – но зато мы можем быть уверены, что завтра все будет просто блеск.
– А кто такая эта фрейлейн Йоханн? – поинтересовалась Камилла, улыбнувшись появившейся у Розы новой манере говорить.
– Камеристка баронессы, – ответила Роза. – Жалкое существо, мисс, только и печется о своем удобстве и вечно жалуется на то, что любая пища вызывает у нее несварение. Она ненавидит море, хотя желудок у нее луженый, и она не страдала от морской болезни. В каюте, где мы спали, она нашла массу недостатков, хотя я лично думаю, что там было очень уютно.
– По-видимому, фрейлейн Йоханн живет в Мелденштейне, – сказала Камилла.
– Она охотнее жила бы в каком-нибудь другом месте, – презрительно ответила Роза. – Вы бы только слышали, что она рассказывает о тех местах, где они останавливались с хозяйкой! Ее послушать – они ничем не лучше свинарника! Она сказала мне, мисс, что княгиня очень старалась подыскать роскошный дворец или замок, где бы вы могли остановиться на ночь. Но, к сожалению, все они находятся слишком далеко от дороги. Поэтому нам придется устраиваться в обычной гостинице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23