А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

А потом выпалил:
— Хочешь, поживем вместе, дорогая, чтобы я мог заботиться о тебе, по крайней мере до того как…
Он умолк, и они оба знали, чье имя должно было прозвучать дальше. Через минуту она смущенно пробормотала:
— Я должна сказать «да»?
— Нет, моя драгоценная, — отвечал он, — ничего ты не должна, и с моей стороны некрасиво задавать такой вопрос.
— Я… люблю тебя… — простонала Фиона. — Я люблю тебя…
Джим сделал глубокий вдох.
— Я скажу тебе, что мы сделаем, мое сокровище. Будем вместе, но моей ты не станешь. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы причинить тебе боль.
— Ты… серьезно? — выдохнула Фиона.
— Серьезно, и я клянусь заботиться о тебе и защищать не только от всех прочих страхов, но и от себя самого.
Он прижал ее еще крепче.
— Моя необыкновенная, чудная девочка, мы будем вместе — вот что главное.
Джим брился.
Зеркало на стене висело как раз под таким углом, чтобы в нем отражался свет, и бритва гладко скользила по подбородку.
Он проделывал эту операцию с такой ловкостью и аккуратностью, что сидевшая и наблюдавшая за ним Фиона расхохоталась, как бывало всегда, когда он демонстрировал, по ее утверждению, «манеры старой горничной».
— Никогда не встречала мужчину, столь внимательного к мелочам, — поддразнивала она. — Тебе суждено быть угрюмым старым холостяком, в шлепанцах, с трубкой, с ежедневным выпуском «Тайме», у которого все должно лежать в строго определенном месте. Ты просто не предназначен для семейной жизни.
После той их последней ночи в доме Кэри Джим настоял, чтобы она поселилась в одной с ним квартире и не возвращалась к Пальони.
Фиона с радостью подчинилась, разрешив ему по собственному усмотрению устраивать ее жизнь.
Прежде она даже не понимала, почему ей так не хотелось возвращаться в Лондон, пока не догадалась, что ее терзала мысль о необходимости снова пойти работать в ресторан Пальони.
Она ушла оттуда в тот роковой вечер, не зная, что известно и что неизвестно Пальони, и догадывается ли он о ее причастности к смерти лорда Уинтропа. Вдобавок она очень боялась, что ее обо всем будут расспрашивать Клер и Пол.
Она страшилась увидеть угловой столик, за которым всегда сидел лорд Уинтроп.
Ей казалось, что при появлении у Пальони она встретится с призраком лорда Уинтропа. Поэтому предложение Джима принесло ей не только радость, но и облегчение.
Она приняла это предложение с благодарностью, но все же была решительно настроена искать работу.
Она согласилась с тем, что Джим оплачивает квартиру и время от времени покупает ей одежду, однако принимать от него деньги она не хотела.
Фиона не могла объяснить своего отношения к этому. Где-то в глубине души у нее был как бы пуританский барьер, который не позволял ей видеть в любимом мужчине источник доходов.
Джим не был против ее поисков работы, он запретил ей лишь поиски места в ресторане или ночном клубе с танцами.
— По вечерам ты никуда не должна уходить, — объявил он. — В это время ты нужна мне.
Надо сказать, если бы Фиона не подыскивала работу, она бы страдала днем от одиночества, так как у Джима было множество дел и ему приходилось встречаться со многими людьми.
Он редко мог выкроить время, чтобы позавтракать с ней, и, хотя они после шести, как правило, были неразлучны, утром и днем Фиона оставалась одна.
Они были безумно счастливы в квартирке с пансионом, которую снял Джим. Расположена она была высоко, под крышей дома, и из окон открывался вид на большой парк.
Фиона никогда прежде не знала, что можно быть такой счастливой. Ей нравились красивые вещи в их квартире, хорошая мебель, камин, удобная ванна.
Однако все это не шло ни в какое сравнение с нескончаемой радостью от общения с Джимом. Они были абсолютно счастливы вместе.
Порой они пускались в длинные и серьезные разговоры, обсуждая всевозможные темы, которые только могут интересовать мужчин и женщин.
Потом Джим внезапно превращался в веселого школьника, дразнил Фиону, теребил ее волосы до тех пор, пока она не начинала просить пощады.
Они смеялись как дети, возились до изнеможения, легкие поцелуи, становясь долгими, напоминали им о глубине их чувства.
— Я люблю тебя, дорогая, бесценная, — бормотал Джим.
Его губы манили Фиону, в ней эхом отзывалось его жадное, безумное стремление, которое им обоим приходилось сдерживать.
Порой это давалось с большим трудом, горевшее в них пламя вдруг яростно вспыхивало, и тогда Джим отходил от Фионы, позволив ей отдышаться.
— Прости… — шептала она.
— О, милая, я так страстно жажду тебя! — отвечал он.
После долгих поисков Фиона нашла работу помощницы преподавателя в школе танцев. Это была крупная школа, где обучали всем видам танцев, а помощница требовалась в бальный класс.
Руководитель — тоже итальянец принял Фиону, дав ясно понять, что если она чем-либо не угодит, то будет уволена без предупреждения и без выходного пособия.
На радостях, что она нашла работу, Фиона быстро согласилась, а в результате оказалось, что за двадцать пять шиллингов в неделю придется работать каждый день с одиннадцати утра до пяти часов вечера. Впрочем, после изнурительной и малоприятной работы у Пальони эта работа казалась ей довольно легкой.
Близилось лето, Лондон пустел.
Фиона проработала почти три недели, после чего ее уведомили, что в августе школа на месяц закроется, и никто не гарантирует преподавателям возобновление контракта в сентябре.
Она расстроилась, так как у них с Джимом еще не было планов на август. Возникли опасения, как бы он не уехал в Шотландию, и тогда Фиона осталась бы в Лондоне одна-одинешенька.
Но Джим, выслушав Фиону, обрадовался.
— Думаю, мы могли бы поехать на юг, дорогая, — сказал он. — Я знаю одно маленькое местечко с симпатичным отелем на средиземноморском побережье недалеко от Канна. Там мы были бы совсем одни. Она восторженно улыбнулась.
— О, милый, чудесно! Это было бы просто великолепно. Я всегда мечтала побывать на юге Франции!
Ее готовность рассмешила Джима, потом он посерьезнел:
— Твой восторг превращает все в радость. О, милая, как я хотел принести тебе счастье. Почему нам нельзя пожениться, Фиона?
Я хочу, чтобы ты была рядом со мной, чтобы я мог всюду ходить и ездить с тобой, чтобы все тебя видели и восхищались тобою так же, как и я. Терпеть не могу прятаться и притворяться перед друзьями!
Фиону удивил его взволнованный голос, и она увидела на лице Джима следы сильных переживаний.
«Наверное, он чем-то расстроен», — подумала она.
Они никогда не произносили имени Энн, но оба о ней помнили, оба знали, что она готова ворваться в их жизнь и Джим уйдет с нею.
«Что случилось? — гадала Фиона. — Почему Джим так взволнован? Может, виделся с Энн?»
При этой мысли на нее нахлынула волна ревности, но если бы Джим встретился с Энн, он сказал бы об этом. Фиона обняла его.
— Не надо, милый, — попросила она, — какой смысл бунтовать? Ничего тут не поделаешь, от наших переживаний, к сожалению, лучше не станет.
Он прижался щекой к ее мягким волосам и глубоко вздохнул. Больше они на эту тему не говорили.
Закончив занятия в школе, Фиона поехала в Челси на свою старую квартиру.
Она договорилась с хозяином о прекращении аренды и попросила, чтобы он где-нибудь пока подержал мебель.
Дома на нее обрушились воспоминания о Дональде, и Фиона решила, что нехорошо с ним обошлась, не повидавшись с ним ни разу за столь долгое время.
От Кэри она написала ему, сообщив об отъезде на отдых в деревню, но по возвращении в Лондон на встречу не отважилась.
Упаковав необходимые вещи, она медленно направилась домой.
Когда Фиона вернулась, в квартире никого не было, и тишина подействовала на нее угнетающе.
Фиона обвела глазами прекрасную гостиную с огромными букетами цветов, с красивыми шторами, колыхавшимися от легкого ветерка, который проникал через открытые окна.
Фиона снова вспомнила об утренней вспышке Джима.
«Почему он вдруг разгорячился?» — гадала она. Она вошла в его комнату, почти не раздумывая. Может быть, здесь обнаружится какой-то ключ к разгадке?
На столе лежала пачка писем и стояла ее фотография в коричневой кожаной рамке.
Неделю назад Фиона сделала Джиму сюрприз, преподнеся свой снимок в подарок, и сейчас у нее снова появилась нежная улыбка при воспоминании о том, как он обрадовался.
Она глянула на пачку писем, поспешно отвернулась, подумав: «Не могу же я в самом деле читать его письма». Она устыдилась самой этой мысли.
Она открыла ящик туалетного столика, навела там порядок, сложила носовые платки в аккуратные стопки, а галстуки разложила веером. Открыла другой ящик и изумленно ахнула.
В ящике лежало письмо без конверта.
Движимая непреодолимым любопытством, Фиона вытащила письмо и посмотрела на подпись в конце — «Энн».
Почему-то она знала, что найдет это письмо. Предчувствие и толкнуло ее на поиски.
Теперь, когда письмо было у нее, она побледнела и задрожала, пальцы ее затряслись, листок ходил ходуном в ее руках, пока девушка вглядывалась в первые строчки.
Она прочла письмо от начала и до конца. Затем перечитала еще раз. Положила на место и пошла к себе в комнату.
Там она долго сидела, не шевелясь, глядя прямо перед собой ничего не видящими глазами. В мозгу ее повторялись прочитанные фразы. Ей уже никогда их не забыть, они навсегда останутся с ней — навсегда.
«Я получаю развод через три дня, — вот что она прочитала, и дальше: — Как я жажду увидеть тебя, дорогой мой Джим! Наконец-то мы сможем пожениться».
«Наконец-то мы сможем пожениться», — безмолвно шевелились губы Фионы, повторяя эти слова.
Ну вот… гром грянул. Энн получила свободу, а свобода Энн означает, что Фиона должна лишиться всего, что является смыслом ее жизни. Она не ожидала, что это будет так скоро.
Ведь знала, что это рано или поздно произойдет, мысль об этом всегда таилась в подсознании. И внутренний голос постоянно нашептывал:
«Будь счастлива, пока можешь. Радуйся, пока можешь. Завтра все может кончиться».
Что теперь делать? Какое будущее ждет ее без Джима? А потом пришла горькая мысль, что и Джима ждет будущее без нее.
«Через три дня».
И Фиона вдруг приняла решение не обсуждать это с Джимом. Что бы ни случилось, им надо расстаться, не прощаясь.
Есть вещи слишком интимные, чтобы их высказывать, слишком личные, чтобы их обнаруживать, слишком болезненные, чтобы их демонстрировать.
Точно так же, как люди отводят глаза от страшной раны, чувствительные натуры уклоняются от проявления чересчур сильных чувств.
«Джим не должен мне ничего говорить», — подумала про себя Фиона.
Она пошла к телефону и заказала два билета в театр на спектакль, который они оба хотели увидеть.
Потом спустилась вниз и попросила прислать обед на двоих, выбрав любимые блюда Джима и бутылку шампанского.
«Я не подам вида, что все знаю, — сказала она себе. — Я должна притвориться счастливой. Наш последний вечер должен быть веселым и беззаботным».
На следующее утро Фиона стояла в гостиной и смотрела через окно на Джима, который шел вниз по улице. Его волосы блестели на солнце. Дойдя до угла, он весело помахал ей рукой.
Потом завернул за угол и скрылся из виду.
— Прощай! — прошептала она и закрыла лицо руками.
Он ушел, исчез из ее жизни, еще не зная об этом, счастливый, пусть даже озабоченный мыслью о необходимости рассказать ей про письмо Энн.
Фиона содрогнулась от неудержимых рыданий, потом усилием воли взяла себя в руки. В течение всего прошлого вечера ей пришлось играть и притворяться, хотя она никогда раньше этого не делала.
Они с удовольствием пообедали вместе, посмеялись за ужином, вернулись домой рано, еще до наступления ночи, ничего более не желая, только бы остаться наедине.
Они многое нашептали и набормотали друг другу, и Фиона предчувствовала, что вечер этот останется сказочным воспоминанием, которое поможет ей пережить много долгих и тяжких лет.
Остатки завтрака на столе напоминали о последней совместной трапезе. Вернувшись вечером, Джим обнаружит пустую квартиру.
Но все равно, лучше оставить его так, чем вместе мучиться в течение долгих часов, испортив счастье, подаренное ими друг другу.
Словно сами боги помогали ей привести в исполнение план бегства. Сегодня утром Джим получил паспорт Фионы, который был нужен для поездки в отпуск на юг Франции.
«Мне надо уехать за границу», — решила она.
Джим распечатал конверт в постели и отдал паспорт ей, подшучивая над фотографией, которая, как все фотографии на паспортах, изображала Фиону ничем не примечательной дурнушкой.
Затем пришла мысль о деньгах. В кошельке оставались пятнадцать шиллингов из жалованья за прошлую неделю.
«На это далеко не уедешь», — подумала Фиона, и сказала, ненавидя себя за эту просьбу:
— Не дашь ли мне немного денег для хозяина дома? Мы еще не оплатили счет за прошлую неделю.
Перед уходом Джим выписал чек на двадцать пять фунтов и оставил на письменном столе.
— Предоставляю расплачиваться тебе, — сказал он, — и, пожалуйста, заплати по небольшому счету в аптеке.
Фиона пообещала, и вот теперь взяла чек и положила его в сумочку. Принялась лихорадочно упаковывать вещи, собирая по квартире подарки Джима.
Она знала, что, даже сердясь на ее неожиданное исчезновение, он расстроится, если она оставит хоть один из его подарков как мучительное напоминание о себе.
Фиона оставила только одно — свою фотографию. Не смогла ее забрать, хоть и понимала, что это неразумно.
Когда все было готово, Фиона сообразила, что в ее распоряжении меньше сорока пяти минут до отправления поезда с вокзала Виктории, а по дороге еще надо забежать в банк.
Она вытащила лист бумаги, чтобы написать Джиму несколько строк, взяла ручку, посидела немного, глядя на белый лист.
Набросала несколько слов и порвала. Что можно написать любимому? Что сказать? Никакими словами нельзя выразить ее чувства. Какие уж тут слова, если она оставляет здесь свое сердце.
Как поблагодарить Джима за выпавшее ей счастье? И могла ли она желать ему удачи на будущее.
Фиона знала, что Джим ее любит, знала, что только долг чести по отношению к другой женщине не позволит ему пуститься за ней вдогонку. Если он будет знать, где искать.
Не успела она войти в его жизнь, как приходится уходить, чтобы исчезнуть в мире, который ей еще неведом.
Она получила свои несколько месяцев счастья. Просить больше нечего.
Фиона медленно положила ручку на стол. Слов не нашлось, а слезы словами не выскажешь.
Вызвав такси, она молча смотрела, как таксист сносит вниз багаж и укладывает в машину. Потом она оглядела на прощание их квартиру.
Взяла со своего туалетного столика одну розу из букета, который Джим принес ей вчера вечером, и приколола к платью.
Потом, вытерев насухо глаза, Фиона медленно пошла вниз по лестнице.
Переправа через Ла-Манш прошла спокойно и без приключений, теперь поезд быстро нес ее в Париж. Фиона никогда прежде не бывала в Париже. Однажды в детстве ездила из Фолкстоуна в Дьепп, на дешевую однодневную экскурсию.
Она немножко говорила по-французски, правда, с английским акцентом, но свободно объясняться не могла.
С ней в купе от Кале до Парижа ехали две женщины, обе англичанки. Окинув Фиону неодобрительными взглядами, которыми путешествующие англичане неизменно одаривают своих соотечественников, они принялись разговаривать, комментируя проплывающие за окном виды.
Фиона, набравшись храбрости, обратилась к ним с вопросом, не знают ли они адреса недорогого отеля, где можно было бы остановиться.
Дамы начали сыпать разнообразными названиями и адресами, а потом та, что постарше, сказала, что может пригласить ее в небольшой пансион, дешевый и чистый.
Фиона поблагодарила, но про себя решила попытать счастья в какой-нибудь из перечисленных гостиниц.
В поезде подали завтрак, и Фиона сочла разумным поесть, чтобы не хлопотать об обеде в Париже.
Она с наслаждением съела великолепный омлет, цыпленка и мороженое — неизменные блюда из меню французских поездов.
Сидела она в дальнем конце салона второго класса, откуда через стеклянную перегородку можно было рассматривать пассажиров, обедавших в первом классе, которых, кажется, угощали ненамного лучше, чем пассажиров второго.
За перегородкой ей сразу же бросился в глаза темноволосый, необычайно привлекательный мужчина.
Явно иностранец. Фиона предположила, что он аргентинец, хотя для южноамериканца он был слишком высоким и широкоплечим.
Одежда на нем была хорошая, может быть, даже слишком изысканная, и Фиона заметила, что мужчина бросает вокруг настороженные взгляды. Казалось, ничто от него не ускользает.
Он отмечал каждого входившего пассажира, разглядывал быстро, но, по мнению Фионы, до мельчайших деталей, которые, видимо, весьма его занимали.
Непонятно, почему этот мужчина пробудил ее любопытство, но она поняла, что присматривается к нему точно так же, как он к окружающим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17