OCR Eleanorlib
«Спящая красавица»: АСТ; Москва; 1999
ISBN 5-237-01998-6
Аннотация
Юная леди Оделла Форд, бежавшая от коварной мачехи и ненавистного жениха, вынуждена искать убежища в поместье маркиза Транкомба и выдавать себя за племянницу своей няни. Совершенно невероятное приключение, в которое попала беглянка, привело ее к нежданной встрече с хозяином дома. Оделла полюбила маркиза с первого взгляда, он пылко ответил на чувство девушки, но она, боясь открыть возлюбленному правду о своем происхождении, не смеет и надеяться на счастье…
Барбара Картленд
Спящая красавица
От автора
В начале XVII столетия английские аристократы научились разбираться в живописи и принялись собирать коллекции для своих родовых замков.
Величайшим портретистом эпохи был сэр Антонис Ван Дейк. На его полотна впервые обратили внимание проезжие дворяне, еще когда он работал в Рубенсовской мастерской в Антверпене.
Такие люди, как Томас Говард и граф Эйрондейльский, убедили Ван Дейка приехать в Англию.
Одиннадцать лет спустя, когда его талантом восхищалась уже вся Европа, он вновь возвратился в Англию, чтобы начать работу над рядом портретов членов королевской фамилии.
Тройной портрет Карла I является блестящим образцом его мастерства.
Другими шедеврами Ван Дейка стали великолепные портреты Томаса Вентворта, графа Стаффордского, лорда Дерби и графа Пенбрука.
На каждой картине Ван Дейка обращают на себя внимание мастерски выписанные тонкие пальцы аристократических рук, по которым его произведения можно с первого взгляда отличить от полотен других художников.
Глава первая
1874
Когда экипаж повернул к Гросвенор-сквер, Оделла начала нервничать.
Всю дорогу из Флоренции она радостно предвкушала, как вернется домой и вновь увидит отца, — а теперь тщетно старалась прогнать подступающую тревогу.
После того как умерла его супруга, отец Оделлы, прожив год в тоске и одиночестве, женился второй раз.
Несколько обеспокоенно он сообщил дочери, что намерен взять в жены вдову — леди Дин.
Оделла хорошо помнила смятение, охватившее ее при этом известии.
Она уже видела леди Дин.
С легким презрением Оделла подумала, что леди Дин всегда преувеличенно заискивала перед отцом.
Оделла любила отца и понимала, как отчаянно он тоскует, — она сама тосковала не меньше.
Тем не менее она была слишком тактична, чтобы протестовать.
Эсме Дин еще до свадьбы переехала к ним и сделала это с редкой невозмутимостью.
Впрочем, Оделла вынуждена была признать, что ее мачеха весьма привлекательна.
Каждому, с кем она встречалась, Эсме Дин неизменно говорила наиболее лестные вещи, и любое ее замечание, любой жест оценивались обществом так: «бесподобно!»
В разговоре с мужем она никогда не упускала случая сделать комплимент его уму, внешности или высокому положению.
Размышляя об этом, Оделла упрекнула себя в излишней критичности — но в душе она по-прежнему была уверена, что это всего лишь поза и лицемерие.
То, что говорила леди Дин, не имело никакого отношения к ее истинным чувствам.
Одним словом, Оделла не удивилась, когда сразу же после свадьбы новоиспеченная графиня принялась втолковывать мужу:
— Оделла настолько умна, дорогой — так же, как ты, — что нам надлежит позаботиться о том, чтобы ее способности не были растрачены впустую.
А самой Оделле она говорила так:
— Тебе абсолютно ни к чему быть одновременно красивой и умной. Ты не должна так много читать и портить свои очаровательные глазки!
Очень скоро выяснилось, что эти замечания были всего лишь «ступеньками».
Мачеха решила, что Оделла должна уехать за границу, чтобы окончить так называемую «высшую школу».
В Англии имелось два или три таких заведения, но графиня считала, что для Оделлы они не годятся.
— Люди, которым я доверяю, сказали мне, — говорила она графу, — что пансион для благородных девиц во Флоренции известен своими блестящими преподавателями.
Она сделала паузу и с улыбкой добавила:
— Аристократы со всего мира отправляют туда своих дочерей, а что может быть лучше для нашей милой крошки Оделлы, чем умение свободно изъясняться по-французски и по-итальянски?
Оделла не стала возражать, ибо знала, что это безнадежно.
Еще труднее ей было смириться с изменениями, которые леди Дин внесла в интерьер двух лондонских домов .графа: их обстановка всегда была гордостью ее матери!
К счастью, думала Оделла, новая графиня .не добралась до Шэлфорд-Холла, их загородного поместья.
Зато в Лондоне она уволила всех прежних слуг и наняла вместо них новых.
Оделле, когда это случилось, опять пришлось проявить рассудительность и смолчать.
Она понимала, что отцу будет неприятно, если она поссорится с. мачехой сразу же после свадьбы: опьяненный своей молодой и красивой женой, он не был расположен выслушивать упреки в ее адрес.
Наконец наступил момент, когда графиня сказала прямо:
— Дорогая Оделла, у меня есть новости, которые, я уверена, тебя обрадуют. Ты знаешь, милое дитя, что я пекусь только о твоем счастье, но вместе с тем я хочу, чтобы, впервые выехав в свет, ты имела огромный успех.
Она сделала паузу и, поскольку Оделла ничего не ответила, продолжала:
— Ваш отец, который так благороден, что думает прежде всего о других, нежели о себе, согласился со мной, что ты должна на год уехать во Флоренцию!
Графиня негромко рассмеялась теги удивительным смехом, который ее поклонники сравнивали с нежным звоном серебряных колокольчиков, и добавила:
— Проучившись там год, ты станешь такой же умной, как твой замечательный отец, а кроме того, приобретешь изящество манер, которое необходимо каждой женщине, если она хочет блистать в лондонском обществе.
У Оделлы перехватило дыхание, но она просто спросила?
— Когда вы хотите, чтобы я уехала, папенька?
— Немедленно! — ответила за него мачеха. — А вернувшись ровно через год, в это же самое время, ты ворвешься в Лондон подобно метеору и всех нас ослепишь!
Она опять засмеялась.
— Ты — счастливица, просто счастливица, моя дорогая! И конечно, этим счастьем ты обязана своему послушанию и уму твоего отца, который, я знаю, будет скучать, пока ты будешь вдали от него.
Усилием воли Оделла заставила себя произнести слова благодарности.
В то же время она отлично понимала, что мачеха преследует свои цели и теперь наконец добилась того, чего хотела.
Однако, когда Оделла поднялась наверх, ее ждал удар.
Оказалось, что «нянюшка», которая с самого рождения Оделлы была рядом с ней, получила уведомление от графини, что в ее услугах более не нуждаются.
Узнав об этом, Оделла бросилась ей на шею со словами:
— Тебе нельзя уходить, нянюшка, я не могу тебя потерять! Мама всегда говорила, что ты будешь с нами всю жизнь!
— Ваша матушка — упокой, Господи, ее душу — то же самое говорила и мне, — отвечала няня. — Но ее светлость рассудила иначе.
— Я поговорю с отцом! Я не позволю, чтобы тебя прогнали! — воскликнула Оделла.
— Это ничего не изменит, милая, — покачала головой няня. — Ее светлость все равно сделает по-своему, а она хочет избавиться от всех из прежней прислуги, кто с ней не подхалимничает!
— Но что же я буду без тебя делать? — беспомощно спросила Оделла, и слезы побежали у нее по щекам.
— Вы уедете на год, — сказала няня, — а когда вернетесь, быть может, ее светлость позволит мне стать у вас горничной.
— О, нянюшка, ты думаешь, она разрешит? — воскликнула Оделла.
Но, говоря так, она понимала, что это весьма маловероятно. У графини уже была шикарная горничная-француженка, которая имела привычку совать нос во все, что происходит в доме, и Оделла была совершенно уверена, что мачеха понимает: няня и эта девица ни за что не сойдутся.
Как только нянюшку выгонят прочь, не останется никакой надежды, что когда-нибудь она сможет вернуться.
Оделла горько плакала, прощаясь с ней, и, пока была во Флоренции, каждую неделю писала ей письма.
Оделла не могла рассказать отцу о трудностях, с которыми столкнулась в заграничном пансионе, но знала, что нянюшка все понимает.
Ее письма к няне были полны любви, и она не сомневалась, что нянюшка читает их тоже с любовью.
Оделла подумала вдруг, что все было бы иначе, если бы няня встречала ее сейчас на Гросвенор-сквер.
Экипаж остановился напротив Шэлфорд-Хаус, и Оделла увидела двух непривычно одетых лакеев, расстилающих на ступеньках алую ковровую дорожку. У дверей стоял незнакомый дворецкий.
— Добро пожаловать домой, миледи! — с почтением сказал он, когда Оделла вышла из экипажа. — Ее светлость в гостиной.
— В гостиной? — переспросила Оделла.
— На первом этаже, миледи, рядом со спальней ее светлости.
На памяти Оделлы эта комната всегда называлась будуаром.
Но сразу же после свадьбы графиня сказала мужу:
— Поскольку я намереваюсь принимать моих друзей в собственной комнате, мне кажется, «будуар» звучит слишком интимно. В будущем я буду называть ее своей гостиной.
— В этом доме, — отвечал граф, — ты можешь называть все, как тебе больше нравится, моя дорогая!
Жена посмотрела на него с обожанием.
— О, Артур, я верю, что вы говорите искренне! — воскликнула она. — Вы же знаете, что когда я работаю в гостиной, то делаю все, чтобы этот дом как нельзя лучше соответствовал вам.
Оделла поднялась по ступенькам, чувствуя, как та нервозность, которая овладела ею в экипаже, с каждым шагом усиливается.
Она сказала себе, что это смешно, и у нее нет причин бояться и нервничать.
Но то были доводы рассудка — душой она чувствовала, что это не так.
Дворецкий открыл дверь, и Оделла увидела, что комната полностью изменилась. От того, чем всегда гордилась ее мать, не осталось и следа.
Шторы, обои, ковер — все было новое.
Старинная мебель, поражающая строгой отточенной красотой, сменилась более пышной и вычурной.
Появились столики с мраморным верхом, украшенные причудливой резьбой и позолотой.
Появилась новая люстра, которая была раза в два больше старой.
Исчезли почти все картины — их место заняли зеркала в золоченых рамах.
Они отражали красоту новой хозяйки. Графиня поднялась навстречу Оделле и протянула ей руки.
— Оделла! — воскликнула она. — Как чудесно снова увидеть тебя!
Графиня расцеловала девушку в обе щеки и слегка отодвинула от себя, чтобы разглядеть получше.
— Как ты выросла! — сказала она. — Да, ты стала совсем взрослой! Ты будешь королевой любого бала, на который я тебя привезу!
Ее слова звучали весьма искренне и убедительно, но Оделла смутно чувствовала, что за ними стоит что-то еще.
Что-то, чему она не могла дать названия, но ощущала все явственнее.
— Присядь, — сказала графиня, — и мы поговорим о том, что нужно сделать в первую очередь.
— Надеюсь, — перебила ее Оделла, — что в первую очередь у меня будет возможность съездить в Шэлфорд-Холл. Я целый год мечтала прокатиться на Стрекозе.
— На Стрекозе? — озадаченно повторила графиня. — Ах да, твоя лошадь.
— Папа писал мне, что она выросла и стала еще красивее, — сказала Оделла. — А как хорошо в деревне весной!
— Да, дорогая, я знаю, — кивнула графиня. — Но сезон уже начался, и мы буквально завалены приглашениями. По два, а то и по три на вечер — и так на целых три месяца вперед.
Оделла едва сдержала крик ужаса, а графиня тем временем продолжала:
— Разумеется, тебе понадобятся новые платья, но твой отец, как всегда, проявил изумительную щедрость и сказал, что я могу покупать тебе все, что я сочту необходимым. Какой замечательный, просто замечательный человек твой отец!
— У меня есть вполне приличные платья, — сказала Оделла, — которые я купила во Флоренции.
Графиня презрительно засмеялась.
— Флоренция! В Лондоне продаются платья от парижских портных, и когда ты увидишь их, то поймешь, что нет ничего, что может сравниться с французским шиком и той элегантностью, которой нет равной во всем мире!
Оделла не спорила. Она просто слушала. От одной только мысли о том, что она будет заточена в Лондоне до окончания сезона, сердце сжималось от тоски и на глаза наворачивались слезы.
Она всей душой желала уехать в Шэлфорд-Холл, который был расположен в самой красивой части Оксфордшира.
Всю дорогу из Флоренции она думала о белых, фиолетовых и желтых крокусах под раскидистыми дубами, вспоминала о подснежниках и фиалках в изумрудной траве и золотистой калужнице по берегу озера.
— Нам надо спешить, — говорила меж тем графиня. — В Девоншир-Хаус на следующей неделе будет бал — и ты должна появиться в чем-то поистине сногсшибательном!
Она улыбнулась Оделле и продолжила:
— Кроме того, я слышала, что твой отец намеревается поговорить с принцем Уэльским, чтобы тебя включили в число приглашенных на бал, который будет дан в Мальборо-Хауз. — Графиня многозначительно помолчала. — Тебе повезло, просто невероятно повезло, что твой отец — такой известный и выдающийся человек! Дебютантки никогда не приглашаются в Мальборо-Хаус.
Оделла думала о Стрекозе.
Она размышляла, как вырваться в Шэлфорд хотя бы на полдня, чтобы увидеть ее.
Оделла хотела сама убедиться, что Стрекоза так же великолепна, как и до ее отъезда.
Она получила Стрекозу еще жеребенком и сама ее обучала.
Стрекоза прибегала, когда Оделла звала ее, и тыкалась мордой ей в шею, показывая свою любовь.
Стрекоза брала барьеры, которые конюхи считали для нее слишком высокими, просто чтобы продемонстрировать, что она это может.
Графиня продолжала рассуждать о цветах, в которые нужно одеть Оделлу, и о фасонах, которые должны произвести фурор на любом балу.
— Слава Богу, — говорила она, — что сейчас в моде турнюры, а не кринолины. С турнюром, Оделла, ты будешь выглядеть великолепно. — Она улыбнулась. — Как замечательно, когда деньги перестают быть целью! — Последнюю фразу леди Дин произнесла так горячо, что Оделла посмотрела на нее с удивлением.
— Я уверена, что папа не одобрил бы излишней экстравагантности, — осторожно заметила она.
Повисло молчание. Наконец графиня ответила:
— Твой отец сам сообщит тебе свое мнение на этот счет!
Тон, которым это было произнесено, дал Оделле понять, что отец собирается поговорить с ней о чем-то важном.
Она терялась в догадках, что бы это могло быть.
Вечером граф вернулся из Палаты лордов — и искренне обрадовался, увидев Оделлу.
Он обнял ее и прижал к груди со словами:
— Я так скучал по тебе, дочка!
Изучающе посмотрев на нее, он добавил — негромко, словно говорил сам с собой:
— Ты так похожа на мать — она была точно такой же, когда я женился на ней.
В его голосе проскользнула нотка горечи, и Оделла поняла, что отец до сих пор не может ее забыть.
— Вы не могли сказать ничего, папенька, — тихо отвечала она, — что обрадовало бы меня больше. Если бы я была хотя бы вполовину красива, как мама, я была бы счастлива!
— Ты очень красива, моя дорогая, — сказал граф. — Или, быть может, более точное слово — «прекрасна»?
Они были в его кабинете, и Оделле показалось, что он покосился на дверь, прежде чем добавить:
— На свете нет и не будет другой такой женщины, как твоя мать, и ты никогда не должна забывать ее!
— Разве могу я ее забыть! — воскликнула Оделла. — Я думаю о ней каждый день, и когда молюсь за нее, то чувствую, что она рядом.
Граф обнял ее за плечи.
— Я совершенно уверен, что так оно и . есть! — сказал он тихо. В этот момент в кабинет вошла графиня.
— Не правда ли, восхитительно, что наша дорогая крошка Оделла снова дома, с нами? А сейчас вам следует поторопиться и переодеться к обеду, иначе оба вы опоздаете!
— Я надеюсь, сегодня вечером у нас не будет гостей? — спросил граф.
По его тону Оделла поняла, что на Гросвенор-сквер чуть ли не ежедневно бывали какие-нибудь гости и время от времени ему это надоедало.
Графиня нежно взяла мужа под руку.
— Как могли вы подумать, дражайший Артур, что я способна испортить Оделле первый вечер в родном доме обществом незнакомых людей!
Она на мгновение замолчала, прежде чем продолжить:
— Я хочу услышать, чему она научилась, и знаю, что, когда обед закончится, вам предстоит сказать ей что-то особенное.
Граф нахмурился, как будто она допустила бестактность. Графиня двинулась к двери, сказав на прощание:
— Пойдем, Оделла. Ты должна постараться хорошо выглядеть ради твоего отца, и никто не знает лучше, чем он, насколько важны для девушки изысканность манер и хорошая осанка, которые тебе должны были привить в пансионе.
Они обедали за столом, который был достаточно велик, чтобы за ним разместилось человек тридцать.
Стол был украшен золотыми канделябрами, которые мать Оделлы использовала лишь в исключительных случаях.
Кроме того, на столе стоял большой букет орхидей, а цветы, которые украшали гостиную, где они встретились перед обедом, стоили, как подумала Оделла, целое состояние.
К обеду Оделла надела очаровательное платье, которое она привезла из Флоренции.
Портниха уверяла ее, что оно скопировано с французской модели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13