— Сомневаюсь, мисс Вада, что нас где-нибудь обслужат, — сказала Чэрити тоном, не требующим возражения.Вада рассмеялась. Она нашла в гостиной путеводитель и стала его читать.— Я такая ненасытная! — воскликнула она. — Мне хочется попробовать все знаменитые французские блюда — мидии на вертеле, барабулыси в папильотках, горящие почки, бараньи ножки, цыплят, змей и лягушек!— Ну довольно, мисс Вада, меня уже начинает тошнить от одних только названий, — пожаловалась Чэрити.— Хочу обедать в знаменитых, больших ресторанах! — громко сказала Вада, перелистывая страницы путеводителя. — Мне бы хотелось побывать, например, в самом старом парижском ресторане «Ла Тур д'Аржан». В свое время господин Рурто, которого Генрих IV возвел в дворянское звание за искусство печь отличные пирожки с мясом цапли, открыл в этой «Серебряной башне» свое собственное дело.— Пирожки с мясом цапли? Никогда не слышала, чтобы ели эту огромную птицу, — изумилась Чэрити.— Именно в ресторане «Ла Тур д'Аржан» впервые в Париже стали есть вилками и предлагать кофейный шоколад.— Подумать только, — заметила служанка, но Вада знала, что ей все это не интересно.«Если бы Нэнси Спарлинг была здесь!»— вздохнула девушка.В путеводителе она прочитала также, что «Лаперуз» когда-то был родовым поместьем графов Врюйеверов. Вольтер, Бальзак и Расин обедали там, и не раз.«Только не Вада Хольц», — посочувствовала себе Вада, но вслух сказала:— Наверное, лучше все-таки написать маме и рассказать о несчастном случае с мисс Спарлинг. Она получит письмо уже после того, как мы уедем из Парижа, и если останется недовольна, ничего не сможет сделать — будет слишком поздно.— Правильно, — согласилась Чэрити. — Напишите своей маме письмо, мисс Вада! А я пока быстренько выскочу купить нитки. У вашей перчатки оторвалась пуговица. Я видела нужный мне магазин, когда мы сюда ехали.Она завернула перчатку в тоненькую бумажную салфетку.— Если я не подберу ничего подходящего, пройду немного дальше и поищу в предместье Сент-Оноре, там есть магазинчик, в котором я бывала раньше.— Хорошо, — согласилась Вада, — только не задерживайся. Сегодня днем мне еще хочется увидеть много интересного.— Вы же уморите нас обеих, — ужаснулась Чэрити.— Вздор, — возразила Вада. — Тебе не обязательно было проводить на ногах все утро. И в салоне ты все время сидела, пока я примеряла платья.Чэрити ничего не ответила; она взяла свою вместительную кожаную сумку и накинула на плечи черную короткую накидку.— Напишите мадам, что я как следует присматриваю за вами и вы никаких особых хлопот мне не доставляете, — сказала служанка.Чэрити вышла из гостиной. Вада слышала, как она закрыла за собой дверь и прошла в центральный коридор.Вада села за большой, украшенный резьбой письменный стол и стала разглядывать великолепное, обтянутое кожей папье-маше, перья и чернильницу из золоченой бронзы.Тут она подумала, что раз уж Чэрити собирается пойти по магазинам, ее можно попросить купить духи.Во время шторма на пароходе Вада опрокинула флакон с французскими духами, который купила в Нью-Йорке. Поэтому духи значились среди самого необходимого из того, что она собиралась купить сразу же, как только приедет в Париж.Сообразив, что Чэрити вряд ли могла далеко уйти, — она передвигалась медленно и скорее всего еще спускалась по лестнице, Вада быстро открыла дверь гостиной, затем дверь номера и побежала по коридору и дальше — вниз по широкой лестнице, ведущей в вестибюль. Чэрити не успела дойти до второго этажа, как Вада ее догнала.— Чэрити! — окликнула девушка. Старая горничная обернулась.— Что случилось, мисс Вада? — удивилась она.— Пожалуйста, купи мне мои духи, — сказала Вада, — но только маленький флакончик. Я хочу попробовать и другие сорта. Не люблю, когда у меня нет никаких духов, а мои, ты знаешь, разбились на пароходе.— Да, я помню, — проговорила служанка, — и хотела даже взять это себе на заметку. — Не беспокойтесь, мисс Вада, здесь за углом есть очень хороший специальный магазин, где мадам обычно покупала себе духи. Я куплю вам флакончик, а когда у вас будет время, поведу вас туда, и вы сможете почувствовать запахи всех духов мира в одном букете!Вада рассмеялась.— Кстати, у тебя есть деньги?— Да, и предостаточно.— Хорошо. Я возвращаюсь к своему письму, а ты не очень задерживайся!— Но позвольте, я же не могу купить полдюжины вещей за пять минут! — парировала Чэрити. — У меня только одна пара ног. Мне надо сначала дойти туда, потом еще вернуться обратно. На все это уйдет время. Вада рассмеялась.Чэрити всегда высказывалась подобным образом.Напевая какую-то мелодию, девушка поднялась по лестнице сначала на третий, потом на четвертый этаж. Подошла к двери своего номера, который оставила открытым, и, войдя в прихожую, вдруг поняла, что в гостиной кто-то есть.Сначала она решила, что это официант, хотя посуду после ленча давно убрали.Через полуоткрытую дверь в зеркале, стоявшем на каминной полке, она увидела голову и плечи мужчины в зеленом сюртуке.Вада вспомнила истории, которые слышала раньше, про воров: они пользовались отмычками и могли открыть любую дверь.В тот момент она почти с облегчением подумала, что незнакомец, по крайней мере, не находится рядом с ее драгоценностями.Быстро и тихо ступая по мягкому ковру, девушка проникла в свою спальню. Когда они с Чэрити перед ленчем вернулись в номер, Вада бросила шляпку, сумочку и перчатки на стул.Сейчас она открыла сумочку и достала маленький пистолет, который ей дала Нэнси Спарлинг. Вада положила его в свою сумочку, когда они ехали в Париж, и Чэрити потом машинально переложила его в другую, со всеми остальными мелкими вещами, которые Вада всегда носила с собой.Холодный металл пистолета в руке придал ей уверенность, что она сможет противостоять незнакомцу, даже если он окажет ей сопротивление.Уже потом, много позже, Вада вспомнила, что пистолет не был заряжен: патроны остались в сумочке.Войдя в гостиную через прихожую с пистолетом, который она держала перед собой, Вада произнесла, как ей показалось, твердо и уверенно:— Кто вы? Что вы здесь делаете?Мужчина в зеленом сюртуке стоял около письменного стола в другом конце комнаты, у окна.Он обернулся. Незнакомец был выше ростом, чем ей показалось по его отражению в зеркале, широкоплечим и красивым.Что-то в его лице было такое, — Вада не могла не обратить на это внимание, — что сразу же выдавало в нем джентльмена, если бы только не его странная одежда.На нем был зеленый бархатный сюртук — именно такой, Вада знала, носили художники, низкий отложной воротничок и довольно широкий черный галстук.Они глядели друг на друга через всю гостиную, затем незнакомец произнес по-французски:— Простите, мадемуазель, я, вероятно, ошибся номером.— Я не верю вам, — заявила Вада. — Вы вор! Что вы здесь делаете с моими письмами?Он посмотрел на то, что держал в руках — небольшую стопку бумаг. Незадолго до этого Вада положила ее на письменный стол. Здесь было и письмо от ее матери из Нью-Йорка, еще не вскрытое, адресованное мисс Эммелин Хольц.Среди бумаг находилось также послание из отеля — его Вада читала в поезде, и перечень вещей, необходимых для приданого, — целый список на нескольких страницах, который составила ее мать перед отъездом.Незнакомец в зеленом сюртуке внимательно, с неподдельным изумлением и любопытством, смотрел на бумаги. Потом положил их на стол.— Прошу меня извинить, — тихо произнес он.— Я не принимаю ваших извинений. С пистолетом, нацеленным на незнакомца, Вада сделала несколько шагов к звонку.— Минуту, пожалуйста, — попросил он, когда девушка подняла руку, чтобы позвонить.— Перед тем как меня арестуют, хочу вам сказать, что я не собирался ничего красть. Я журналист.Вада сразу оцепенела, ее рука машинально опустилась. С широко открытыми глазами она повторила не очень твердо:— Журналист?..— Да. Я знал, что в этом номере живет мадемуазель Эммелин Хольц, а мне очень хотелось поподробнее узнать о самой богатой в Америке молодой девушке.— Но мадемуазель… здесь нет.— Я знаю, — ответил он. — Внизу мне сказали, что она приедет позже. А вы, должно быть, мадемуазель Спарлинг?— Но… здесь вам… не о чем писать. Страх перед журналистами, который вбивали в нее всю жизнь, словно парализовал Ваду, отбив всякую способность мыслить. Она не в состоянии была решить, что делать дальше.Затем, поддавшись внезапному порыву, проговорила:— Пожалуйста, прошу вас, не пишите ничего о мадемуазель… Она страшно этого не любит.— Я слышал, — ответил незваный гость в зеленом. — Ей всегда удавалось избегать пошлых взглядов публики.— Откуда вы все это знаете здесь, в Париже?— Во всех редакциях есть досье, в них собираются газетные и журнальные вырезки, ссылки и статьи о любой важной персоне или знаменитости. Но о мадемуазель Хольц почти нет ни строчки. Нет даже ее фотографии.— Тогда, пожалуйста, уходите и забудьте, что вы здесь были, — почти умоляла Вада.— Я бы так и поступил, — ответил незнакомец, — но боюсь пошевелиться: у вас в руках крайне неприятное оружие.Вада совсем забыла, что все еще держит пистолет. Она положила его на стол.— Пожалуйста, уходите!— А мой репортаж? Что же мне написать? — спросил он озабоченно. — Что мадемуазель Хольц по-прежнему удается быть невидимкой, но у нее есть чрезвычайно привлекательная и очаровательная спутница — мадемуазель Спарлинг?— Нет, нет… пожалуйста, не надо! — попросила Вада. — Пожалуйста, не пишите это!— Почему же? — заинтересовался незнакомец.— Потому что…Вада пыталась быстро придумать какую-нибудь причину:— ..У меня из-за этого будут очень большие неприятности. Я могу даже потерять работу.Незнакомец в зеленом улыбнулся, и его лицо сразу стало более молодым, чем прежде, когда он был серьезен.Вада почувствовала некоторую неловкость, заметив в глазах мужчины искорки, и его улыбка показалась ей слегка насмешливой. Тем не менее она подумала, что он нисколько не похож на тех журналистов, которых ей доводилось видеть в Америке.— Для какой газеты вы пишете? — спросила девушка, не в силах сдержать свое любопытство к этому человеку.— В основном — для журнала «Плюм». Глаза Вады расширились.— Вы имеете в виду журнал, публикующий символистов?Незнакомец улыбнулся:— Как, вы знаете о символистах, мадемуазель? Неужели их слава уже достигла берегов Америки?— Мы, по другую сторону Атлантики, не так уж несведущи! — чуть высокомерно заявила Вада.Он усмехнулся, и она поняла, что его позабавила такая патриотичность.— Хорошо, но все-таки, как вы полагаете, что такое символизм?Немного подумав, Вада сказала:— Я читала, что это понятие означает свободу воображения, а также «самовыражение, освобожденное от оков».Лицо незнакомца отразило неподдельное изумление.— О, да вы и это знаете! Не ожидал.— Ну, это уж слишком. Вы ко мне относитесь, как к ребенку, — не сдержавшись, резко заметила девушка.Потом уже она поняла, что их разговор был бы совсем не таким, будь незнакомец, пробравшийся, как вор, в ее гостиную, действительно журналистом.— Вы уйдете наконец? — теперь Вада говорила уже другим тоном. — Я не буду больше с вами разговаривать в такой манере.— Почему? — спросил он. — В конце концов вы единственный человек, который мог бы мне рассказать о вашей госпоже. Вы можете сообщить мне о неуловимой мадемуазель Хольц то, о чем не дознался никакой другой журналист.— Но вы же обещали, что не будете о ней писать, — возразила Вада.— Насколько я помню, вы меня умоляли этого не делать. Если я дам вам слово чести, что ничего не опубликую без вашего разрешения, вы позволите поговорить с вами несколько минут?— Не думаю, что мне следует это делать, — проговорила Вада.— Ваша госпожа ограничивает свободу ваших действий, не так ли? — спросил он насмешливо. — Какую же магию, кроме денег, использует мадемуазель, чтобы все вокруг потворствовали ее желанию придать себе ореол таинственности, — больший, чем у сфинкса?Вада засмеялась, сама того не желая.— Да нет же, она совсем не такая!— А какая ваша госпожа?— Вы пытаетесь выудить у меня сведения о ней! — тон Вады был обвинительный. — И делаете это за спиной моей госпожи, тайком. Я не собираюсь больше разговаривать с вами о мадемуазель, — я не могу.— Тогда я вынужден пойти на компромисс, — сказал незнакомец в зеленом. — Мы будем говорить о вас.— Нет, — возразила Вада с застенчивой улыбкой. — Я не хочу говорить с вами о себе.— А о чем вы предпочли бы, беседовать?— Мне бы хотелось побольше узнать о символизме, — ответила Вада. — Я читала о нем в Америке, но понять все это довольно сложно.— Не особенно. — Нежданный собеседник смолк, но, увидев, что Вада ждет разъяснений, продолжил:— Точно так же, как импрессионизм стал протестом против определенных, уже сложившихся тем и образов в живописи, символизм возник как попытка расшатать застарелые устои в поэзии.— Но сейчас это течение уже вышло за пределы поэзии, не так ли?— Ну конечно. К поэтам-символистам присоединились художники, драматурги, все, кто интересуется таинственным миром души и чувств.— Кажется, теперь я понимаю, — сказала Вада. — Они передают не то, что видят на самом деле, а то, что чувствуют.— Проще говоря, это можно объяснить именно так, — улыбнулся незнакомец и, взглянув на нее, спросил:— Почему вы интересуетесь тем, что американцу должно казаться слишком неопределенным? Я не поверю, что «мисс Богачка» может увлекаться подобными вещами.В его тоне было что-то саркастическое, почти злое, и это заставило Валу быстро возразить:— Это несправедливо! Вы никогда не встречали мадемуазель Хольц, так почему же, не видя ни разу, позволяете себе ее осуждать?— Докажите, что она отличается от обычной богатой американки, которая охотится за титулом, — произнес он.Вада застыла на месте.— Что вы… этим хотите сказать? — спросила она почти шепотом.Ей показалось, что глаза незнакомца внимательно наблюдают за выражением ее лица. Он объяснил:— До меня дошли слухи, конечно, может быть, это репортерские сплетни, что мадемуазель Хольц стремится приобрести титул, притом обязательно английский.— Кто вам это сказал? — с жаром спросила Вада.— Между прочим, — ответил незнакомец, — сведения пришли ко мне из Англии.Ваде так хотелось ему возразить и сказать, что все неправда, ложь, но так и не смогла вымолвить ни слова. Вместо этого она произнесла:— Я думала, мы договорились, что не будем обсуждать мою госпожу.— Не уверен, что мы действительно об этом договорились. Я всего лишь сказал, что готов говорить о вас.— Но я не имею ни малейшего желания говорить о себе, — возразила Вада. Затем спросила:— Вы можете назвать мне ваше имя?— Пьер Вальмон, — ответил он, — но боюсь, оно вам мало что скажет.— Вы пишите для «Плюм»?— Я соредактор этого журнала.— Это один из журналов, который мне хотелось бы приобрести, пока я в Париже.— Я пришлю вам экземпляр, или лучше — я вам его принесу.— Спасибо, мне бы очень этого хотелось.— Чтобы я вам его принес?Девушку слегка смутило выражение, которое появилось в его глазах. Он не имеет права так оценивающе и смело на нее смотреть, — это Ваде не понравилось.— Думаю, господин Вальмон, мы вряд ли снова с вами увидимся. Я приехала в Париж ненадолго.— Что вы собираетесь делать в Париже?— Хочу посмотреть то, что смогу, — очень непосредственно ответила Вада, — но боюсь, мне не удастся увидеть все, о чем я мечтала.— А что вы хотите увидеть больше всего? Вада немного подумала и совершенно искренне сказала:— Прежде всего мне бы хотелось услышать символистов. Я раньше немного читала об их поэзии и видела обзоры в американских газетах.Она на мгновение умолкла и мечтательно добавила:— Но совсем другое дело встретить или услышать поэта.Пьер Вальмон промолчал, а девушка спросила:— Вы пишете стихи?— Немного. Но думаю, они довольно слабые. Так же, как мои коллеги, я читал свои стихи в «Солей д'Ор»— там собираются символисты.— Где это? — с придыханием спросила Вада.— В подвале кафе на площади Святого Михаила. Поэты и художники стали там встречаться всего несколько лет назад благодаря Леону Дешану — поэту и основателю журнала «Плюм».— А что делают поэты, когда собираются вместе?— Не только поэты, но и музыканты, певцы, все, кто считает себя символистом, читают стихи, поют, слушают и исполняют музыку — для всех, кто приходит их слушать.— Звучит очень заманчиво! — возбужденно сказала Вада.— Иногда такие мастера, как Жан Мореа или Верлен, читают свои последние стихи. Когда публика перестает слушать, начинается дискуссия, обмен мнениями, — это очень полезно для творчества.— Как это должно быть интересно и по-настоящему замечательно! — воскликнула Вада. Немного поколебавшись, она спросила:— Как вы думаете, мне можно туда пойти? Только чтобы увидеть поэтов. Я этого хочу больше всего на свете!— Ну конечно, можно! — ответил Пьер Вальмон. — Я приглашу вас, если вы со мной пойдете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19