Герцог удивленно смотрел ему вслед, не представляя, что бы все это значило.Пьер без стука открыл дверь «покоев королевы»и вошел. Как он и предполагал, Вада лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и громко рыдала.Он запер за собой дверь и, подойдя к постели, взглянул на девушку. По тому, как сотрясались ее плечи, он понял, что слезы текут ручьем.— Вада, — обратился он к ней, и его гортанный голос прозвучал с нежностью.— Уходи, — рыдая проговорила она. — Ухо…ди! Я знала, что ты так поступишь!В ее голосе было отчаяние.Но лицо Пьера стало добрым и ласковым. Он сел на кровать и откинулся на подушки так, как он сделал это однажды у себя в студии, и нежно привлек к себе Валу. Она не сопротивлялась и продолжала рыдать в его объятиях.— Почему же ты мне ничего не сказала? — спросил он через некоторое время.— Моя мать однажды мне объяснила, что никто… никогда… не полюбит меня просто так, какая я есть.— Когда же ты собиралась сказать мне правду? Стало тихо.— Тебе все равно пришлось бы когда-нибудь мне все рассказать, — продолжал Пьер. — И когда, по-твоему, наступил бы подходящий момент?Вада подняла головку с его плеча. По щекам катились слезы, ресницы были влажные, припухший от рыданий рот искривился. Ее губы дрожали, когда она стала умолять Пьера:— Давай поженимся! Пьер… ну пожалуйста, мы ведь можем отказаться от денег! Если хочешь, вообще забудь об их существовании. Пожалуйста, давай поженимся… я не могу жить без тебя!В голосе девушки звучало отчаяние. Когда ее глаза, искавшие понимания, не нашли желанного ответа, она спрятала лицо у него на груди и снова заплакала.— Нам еще многое нужно обсудить, — тихо произнес Пьер.Он замолчал, и Вада испуганно спросила:— Что именно?— Давай начнем с того, что ты мне объяснишь, зачем сюда приехала? — сказал Пьер.— Я думала, что не могу выйти за тебя замуж, пока как бы… помолвлена с другим, — не очень складно выразилась Вада.— И, вернувшись в Париж, ты продолжала бы выдавать себя за другую?— Да, — смущенно подтвердила девушка.— А сколько лет настоящей мисс Спарлинг?— Наверно, около шестидесяти, — ответила Вада. — В Шербурге она повредила ногу и предложила мне ехать в Париж без нее, чтобы купить платья для приданого.— Уверен, у нее даже в мыслях не было, что ты будешь разгуливать по Парижу с незнакомыми мужчинами.— Ты… не показался мне таким… чужим, — ответила Вада.— Ты увиливаешь от разговора и сама прекрасно это понимаешь, — строго сказал Пьер. — Как можно было так опрометчиво поступить и согласиться пообедать с человеком, которого совсем не знаешь, а потом еще пойти в его студию?Вада собралась с мыслями и сказала:— Я не думала, что художники спят в своих студиях… Я думала, что они там только… работают.— Все это, однако, не объясняет, почему ты приняла приглашение не только от меня, но и от маркиза, — с гневом произнес Пьер.— Возможно, потому, что для меня это была единственная возможность, пока я свободна, делать то, что хочу, поскольку рядом нет мисс Спарлинг.Пьер молчал, и Вада робко добавила:— Я думала, что это… как бы приключение.— Ничего себе приключение! — воскликнул Пьер. — Меня в дрожь бросает от одной только мысли, в какой беде ты могла оказаться.— Да, я была в опасности… но ты спас меня!— Только благодаря счастливому стечению обстоятельств, а это бывает один раз из миллиона случаев.Вада подумала, что Пьер говорит с ней слишком сурово, и сказала, чтобы отвлечь его мысли от ее необдуманных поступков:— Кстати, ты тоже выдал себя не за того, кем являешься на самом деле, и пытался выудить у меня сведения о мисс Хольц вовсе не для газеты. Разве не так?— Да, ты права, меня это интересовало не для очерка. Брат мне написал о предполагаемом браке, раньше он о нем и не подозревал. В письме Давид сообщил, что его невеста ненадолго приехала в Париж и остановилась в отеле «Мерис».— И ты, конечно, решил посмотреть, что я из себя представляю?— В отеле мне сказали, что мисс Хольц не прибыла, зато я встретил ее компаньонку — очень молоденькую и, к своему удивлению, очень хорошенькую, но крайне своенравную юную особу.Вада произнесла что-то невнятное, затем заметила:— Но ты тоже представился французом!— Вообще-то я французом не представлялся, — ответил Пьер. — Я тебе уже говорил, что нам предстоит еще многое узнать друг о друге. Меня действительно называют Вальмоном.Вада внимательно слушала Пьера, и он продолжал:— Так звали моего крестного отца — герцога де Вальмона. Именно он первым зародил во мне интерес к французскому искусству. В школьные каникулы я часто ездил во Францию и потом, вместо того чтобы учиться в Оксфорде, как мой брат Давид, отправился в Сорбонну.— В парижский университет, то есть, — пробормотала Вала как бы для себя.— Там я проучился три года, — продолжал Пьер, — и все свободное время проводил со своим крестным отцом. Его французский стал для меня вторым родным языком, в своих взглядах, привычках и вкусах я стал истинным французом.Вада не прерывала его, и Пьер говорил:— Как видишь, я совсем не похож на Давида, у нас совершенно разные взгляды на жизнь. Когда я вернулся в Англию, то остался недоволен состоянием дел в поместьях. К тому же мне все очень быстро наскучило. Я никогда не был в хороших отношениях с матерью и снова вернулся в Париж.— Чтобы стать символистом!— Я начал писать, а поскольку жил в Латинском квартале, мне намного проще было стать французом, чем оставаться англичанином. В основном я пользовался своим двойным именем и подписывался как Пьер Вальмон. — Он улыбнулся и добавил:— И плодом моего усердного труда стала книга о символизме, которая должна выйти в следующем месяце.— Почему же ты мне об этом не сказал? — спросила Вада.— Я хотел сделать тебе сюрприз.— Я буду гордиться тобой, это так прекрасно — увидеть твою книгу изданной, — с трепетом проговорила Вада.— Мне нравится моя жизнь в Париже, — но сейчас все должно измениться, — сказал Пьер.— Что ты имеешь в виду? — В голосе девушки была тревога.— Давид только что сказал мне, что серьезно болен и не может на тебе жениться, даже если бы ты этого очень хотела: у него туберкулез. Врачи настаивают, чтобы он как можно скорее уехал в Швейцарию.— Какой ужас! — воскликнула Вада. — Мне так жаль его.— Мне тоже, — сказал Пьер. — Но это значит, что все поместья переписываются на мое имя, и я становлюсь их хозяином.Сначала Вада никак не отреагировала, потом, подумав, спросила:— Ты имеешь в виду, что должен уехать из Парижа и жить в Англии?— Да.Возникла тишина. Затем Вада первой ее нарушила.— И тогда я тебе буду не нужна?— Я этого не говорил, — ответил Пьер.— Но ведь это так? Если ты должен жить здесь, в Англии… тогда ты, наверно, не захочешь жениться?Пьер улыбнулся.— Между прочим, — начал он, — как раз именно здесь жена нужна мне больше, чем в Париже. Он умолк, а Вада затаила дыхание.— Есть только одно создание, на котором я готов жениться!Девушка подняла голову с его плеча, и ее глаза внезапно засветились, будто кто-то зажег в них тысячу свечей.— Неужели ты имеешь в виду меня? — прошептала Вада, от волнения не в силах говорить громче.— Кто-то ведь должен приглядывать за тобой, — нарочито сердясь, проворчал он. — Ты иногда ведешь себя так плохо, с таким неоправданным риском, что я не могу позволить, чтобы все это продолжалось.— Ты женишься на мне? Ты действительно хочешь этого? Ну пожалуйста, скажи мне!Он неожиданно и властно привлек ее к себе, и его губы впились в губы девушки. Этот поцелуй, далеко не нежный, был неистов и требователен. Она ощутила, как снова внутри нее разгорается пламя, и была уверена, что то же самое происходит с Пьером.Вада прильнула к нему, забыв обо всем, кроме того, что она снова в его объятиях, — в том прекрасном и сказочном мире, где существуют только она и он.Его губы становились все настойчивее и горячее. Внезапно Вада почувствовала, как все ее тело размягчается, тает, словно воск, и постепенно сливается воедино с Пьером. Казалось, что этот поцелуй вытягивает ее душу и сердце, и они становятся душой и сердцем Пьера.Наконец он поднял голову и как-то неуверенно проговорил:— Ты обворожительна до умопомрачения, моя дорогая, я не хочу рисковать и потерять тебя. Ты немедленно выходишь за меня замуж!— Но ты же стремился быть благоразумным…— Увы, мне это не удалось. Настало время тебе стать моей женой.Пьер почувствовал, в какое восторженное состояние пришла Вада.— Я так этого хочу, — прошептала она. — Мы можем отказаться от моих ужасных денег, чтобы ты не презирал меня из-за них.— Все намного серьезнее, чем ты думаешь, — сказал Пьер. — Ты не можешь пренебречь своими обязанностями, так же как я — своими.— Что ты имеешь в виду?— Я должен взять на себя заботу о поместьях и сделать все от меня зависящее, чтобы они процветали. Так и ты должна правильно, со всей ответственностью, справедливо распорядиться своими деньгами.— Что ты подразумеваешь, когда говоришь «правильно распорядиться»? — испуганно спросила Вада.— В нашем огромном хозяйстве предстоит сделать очень много, а это потребует уйму денег, — ответил Пьер. — Поместье Грэнтамов похоже на громадного голодного монстра, пожирающего все, что ему дают, и всегда требующего еще.Пьер глубоко вздохнул, будто то, что он говорил, угнетало его, затем продолжил:— В поместье живет много стариков, которых нужно обеспечить, надо построить школы, богодельни, сиротские дома. Мы владеем еще и огромным районом трущоб в Лондоне, — там неплохо было бы снести целые кварталы старых построек и на их месте возвести новые, удобные дома.Пьер говорил серьезно и убедительно.— Если ты станешь моей женой, все твои миллионы уйдут на воплощение моих замыслов. Ты не будешь разъезжать по светским балам в шикарных туалетах от Уорта и потрясать всех своими бриллиантами. Вместо этого тебе придется вместе со мной много работать, чтобы устранить пороки старого уклада и создать что-то новое, достойное.— И я могу это делать… вместе с тобой? — воскликнула Вада.— Если, конечно, захочешь, — ответил Пьер, — потому что как раз об этом я хотел просить мою жену.Говоря это, он стиснул руки и, немного помолчав, произнес:— Это будет не просто. У нас возникнет много проблем, и над ними придется ломать голову. Что-то, возможно, вызовет раздражение окружающих. То, что я хочу осуществить, не всем понравится, но проект грандиозный. Ты готова помочь мне, мое сокровище?— Ты же знаешь: все, о чем я мечтаю и чего хочу, — это быть всегда рядом с тобой, делать то, о чем ты меня попросишь… и любить тебя, — страстно ответила Вада.На мгновение она умолкла, затем очень тихо заговорила:— Я думала, что мы будем жить в твоей студии, я буду готовить обед и убирать дом. Пьер улыбнулся:— Может быть, стоит сохранить студию? Когда ты у меня заважничаешь и преисполнишься собственного величия от высоты своего положения, я увезу тебя в Париж. А пока мы могли бы провести там медовый месяц.Вада снова подняла к нему лицо.— Одни? — Вряд ли мы станем кого-нибудь просить сопровождать нас, — с легким смехом ответил Пьер.— Ты знаешь, что я имею в виду, — проговорила Вада.— Мы будем совсем одни, моя милая, — произнес Пьер, — никаких твоих служанок и горничных, никаких моих камердинеров, никаких высокомерных слуг! В Париже ко мне приходит только одна пожилая женщина, чтобы помыть пол.— Я буду сама заботиться о тебе, — прошептала Вада.Пьер улыбнулся:— У тебя есть возможность показать себя прекрасной женой бедного писателя.Глаза Вады сияли, как звезды. Она произнесла немного невпопад:— Я не умею толком готовить.— Зато я умею и научу тебя, — сказал Пьер.— Это чудесно! Просто замечательно! — обрадовалась Вада. — Когда же мы поженимся? — спросила она внезапно.Пьер привлек ее к себе и поцеловал в мягкие пушистые волосы.— Я не хочу ехать в Нью-Йорк и жениться так, как задумала твоя мать. Мы поженимся немедленно и без пышных церемоний: я хочу, чтобы Давид был моим шафером, а чем быстрее он уедет в Швейцарию, тем больше времени ему останется жить.— Мама, конечно, рассердится, но я уже буду твоей женой, а все остальное не имеет значения, — важно проговорила Вада.— Со временем она, несомненно, успокоится, — оттого что ее дочь стала все-таки герцогиней, — заметил Пьер.В его голосе прозвучала легкая ирония. Затем он сказал:— Предоставь свою маму мне. Но сначала я должен разобраться с собственной матерью. Они обе не имели права заставлять тебя выйти замуж за человека, которого ты никогда не видела.— Но твой брат такой добрый…— Поэтому ты его поцеловала?— Да, я хотела от всей души его поблагодарить, — ответила Вада.— Надеюсь, в будущем, — начал Пьер, — ты не захочешь так щедро расточать свою благодарность. Из-за этого поцелуя я чуть было не поверил, что ты обещаешь ему стать его женой, потому и наговорил тебе массу грубостей.Вада снова уткнулась лицом в его грудь.— Как ты мог такое подумать? — Она почти начала выходить из себя.— Да я минуты считал, пока снова тебя увижу, а ты на моих глазах обманываешь меня! Что я мог еще подумать?— Ты же знал, что я тебя люблю.— Я действительно тебе верил, но когда увидел, как ты целуешь моего брата, решил, что ошибся.— Я никогда не смогу полюбить никого другого. Я люблю только тебя. — Вада трепетала от переполнявших ее чувств. Ее голос звучал одновременно волнующе и трогательно.— Ты прощаешь меня? — тихо спросил Пьер.— Я прощу тебе все, как только ты станешь моим мужем, — лукаво ответила Вада. Пьер засмеялся:— Все вы, женщины, только и думаете о замужестве. И как ни странно, я тоже сейчас думаю только об этом, — чтобы мы поженились, и как можно скорее!Пьер чуть приподнял ее маленький подбородок и повернул к себе. Никогда в жизни он не видел такой сияющей от счастья женщины, как Вада.— Никто из нас не хочет ждать, — сказал он мягко. — Мы знаем, что созданы друг для друга, что нашли наконец то, что оба искали всю жизнь.Он почувствовал, как Вада дрожит от радости.— Это настоящая любовь, мое сокровище, моя красавица! Это любовь — чарующая и непостижимая! И ты — часть совершеннейшей красоты мира — принадлежишь мне!Пьер поцеловал Ваду, и она снова испытала восторг и волшебство охватившего ее чувства, как в ту первую ночь, когда поцелуй Пьера так естественно слился с тем, что их окружало, — рекой, небом и Нотр-Дам. Их слияние в единое целое теперь уже совсем близко. Девушке казалось, что без Пьера она не существует: она принадлежит только ему и навсегда.Вада прекрасно сознавала, что впереди будет много трудностей, но опасности, казалось, не существует, пока они вместе.«Я люблю тебя! Я так страстно люблю тебя!» Ваде хотелось без конца повторять эти слова, но Пьер держал ее губы в плену.— Моя малышка, мое сокровище, моя любимая! — шептал он.Вада ощущала, как лихорадочно бьется его сердце, и пламя любви, полыхавшее в ее груди и его душе, превратилось в огонь. Огонь, способный испепелить все злое и недостойное.Божественный огонь, разгоревшийся в их сердцах, поднимал и уносил их в звездное небо, где царили только музыка и поэзия любви.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19