Я прожила в Америке больше двух лет — мне еще не было шестнадцати, — когда однажды мы поехали проведать старую негритянку, которая жила возле реки, протекавшей по территории поместья. Кажется, она когда-то служила поварихой в доме бабушки, но ушла на покой из-за возраста. Мы все знали старушку Сару, и так повелось, что дети и внуки в доме в свои дни рождения приходили ее навестить. В этот раз ни у кого не было дня рождения, но бабушка узнала, что в Нью-Йорке умерла дочь Сары и что ее ребенка привезли старой женщине. Бабушка сама не могла повидать Сару в тот день, поэтому послала нас как следует все разузнать.Мы отправились туда на наших пони и почти через два часа доехали до крошечного домика, построенного для Сары на территории поместья. Там жила небольшая колония негров в домах и коттеджах, которые вместе составляли то, что мы здесь называем образцовой деревней. У бабушки Иоанны были грандиозные идеи по улучшению жизненного уровня негритянской прислуги. Мы спрыгнули с наших пони, вызывая из дома Сару, и были удивлены, когда она не вышла, как обычно, к дверям поприветствовать нас. Мы подошли к домику, постучали и услышали ее голос, велевший нам зайти. Мы вошли в крошечную кухню, где горел яркий огонь, перед печкой сидела Сара с младенцем на руках.«Входите, мисси, — сказала она моей кузине, — и закрывайте плотнее дверь. Этот младенец очень болен».Конечно, мы сгрудились вокруг, чтобы взглянуть на ребенка. Это было маленькое существо, девочка пяти месяцев от роду, как я узнала позже, и в тот момент вид у нее был, безусловно, ужасный.«Что с ним случилось?» — спросили мы.«Этот ребенок болен до смерти, мисси», — ответила Сара.«Какой ужас!» — воскликнули мы.«Но ведь можно что-то сделать?» — спросила я.«Я поеду расскажу бабушке, — сказала моя кузина. — Наверное, она сумеет устроить его в больницу».«Бесполезно, — скорбно повторила Сара. — Этот ребенок умрет».Она говорила ровным, обреченным тоном, к которому, как я потом узнала, прибегают все негры, когда, по собственному их выражению, «чуют смерть». Но тогда я впервые столкнулась с таким отношением, и что-то внутри меня восстало против добровольного отказа от борьбы, позволявшего умереть этой курчавой крохе.«Давайте сами отвезем ее, — вырвалось у меня. — Позвольте мне подержать ее, Сара».К моему удивлению, старая женщина положила ребенка мне на руки. Наверное, она просто была рада возможности отдохнуть и размяться. Я крепко прижала к себе ребенка и села возле огня. И пока я держала младенца, внезапно поняла, что с ним не так. Я увидела его тельце абсолютно ясно, слезно это была математическая задача, — болезнь отдела в маленьком животике. Ребенок был закутан в шали. Я развернула их и положила свободную руку на маленький черный живот. Почти не сознавая, что делаю, я начала медленно массировать. Другие дети продолжали разговаривать, расспрашивать Сару о ребенке и о том, как он к ней попал, и о дочери, которая умерла в Нью-Йорке. Сара занялась приготовлением кофе и предложила им печенье из большой жестянки.А я молча сидела и массировала ребенка, чувствуя не понятную силу, пронзившую пальцы, — между мной и ребенком проходили какие-то волны. Я знала с абсолютной уверенностью, что от моих движений ему становится лучше. Никто не обращал на меня внимания, и, должно быть, я просидела там не меньше пяти минут, когда внезапно младенец открыл глаза и начал плакать. Сара вздрогнула, словно в нее выстрелили.«Господи, помилуй! — воскликнула она. — Этот ребенок плачет впервые, как здесь объявился».«Он голоден, — сказала я. — Дай ему молока».Я все еще не отнимала руку от животика, и мне показалось, что Сара странно смотрит на меня, но, не вдаваясь в разговоры, она подогрела молоко в бутылочке, дала его младенцу, и тот начал живо сосать.Можно было бы предположить, что на черном ребенке трудно разглядеть признаки болезни, но как только бедная крошка принялась за свою бутылочку, лицо ее изменилось: исчез легкий серый налет и черты лица больше не выглядели заостренными. Когда девочка расправилась с молоком, она улыбнулась и свернулась калачиком на своих шалях, словно готовилась заснуть. И тогда Сара подошла ко мне и внимательно посмотрела.«Мисси Кристин, — сказала она, — что вы сделали с этим ребенком?»Впервые я почувствовала смущение.«Не думаю, что девочка была серьезно больна, — запинаясь ответила я. — Я потерла ей животик, только и всего».Старая женщина наклонилась надо мной, взяла мою руку и принялась внимательно разглядывать ладонь.«Целительница, — наконец произнесла она. — Разрази меня гром, но в этом доме свершилось чудо! Моя внучка будет жить!»А потом она набросила фартук на голову и начала рыдать. Я ужасно смутилась и, честно говоря, не понимала, что происходит. Вскоре после этого мы поехали домой, и по дороге все надо мной посмеивались, предупреждая: если я не буду осторожна, негры решат, что я какое-то божество, и начнут поклоняться мне. Тогда это казалось прекрасной шуткой.Бабушка выслушала наш взволнованный, сбивчивый рассказ, из которого она ничего не поняла, кроме того, что у Сары в доме появилась внучка и что ребенок болен. Бабушка послала за семейным доктором, милейшим старичком, который жил в ближайшем городе, и он в тот же вечер отправился осмотреть младенца. Когда он вернулся — я очень хорошо помню, это было после обеда, и мы все танцевали в большой гостиной, — он подозвал меня и подробно расспросил, что я сделала с ребенком. Я рассказала ему, как было, — что я просто-напросто потерла ребенку животик, девочка проснулась и выглядела голодной. Мне он почти ничего не сказал, но с бабушкой проговорил очень долго наедине.Когда он ушел, она позвала меня и сказала, что в будущем я должна быть очень осторожной и не вмешиваться в жизнь негров и их детей. По ее словам, они полны предрассудков, и, хотя в данном случае я, по-видимому, оказалась полезной, ребенок все же мог умереть, и тогда его смерть неизбежно связали бы со мной. Конечно, я пообещала ей легко и не особенно задумываясь, что никогда больше не дотронусь ни до одного черного ребенка. Да и мне самой не так уж было интересно, потому что к этому времени я уже начала забывать или, скорее, подвергать сомнению то, что произошло со мной, когда я держала на руках девочку.Беря с меня обещание, и моя бабушка, и доктор забыли о самих неграх. Сара была известной говоруньей, к тому же ее знали в каждом уголке поместья. История, по-видимому, распространилась с быстротой молнии, мало что потеряв при пересказе.На следующий день мы пили чай на веранде, когда старый негр-дворецкий объявил, что у черного входа ждет молодая женщина, которая хочет видеть меня. Я, естественно, понятия не имела, что это могло означать, но бабушка сразу же поднялась, велев мне оставаться на месте, и вышла к женщине. Когда она вернулась, вид у нее был расстроенный и даже суровый, чего раньше никогда не бывало. Отведя меня в сторону, она сказала так, чтобы другие не слышали, что женщина прошагала пять миль и просит меня помочь ее ребенку с больной ногой. Бабушка, очевидно, держалась с ней очень сурово, отказывая во встрече со мной, но велела на кухне дать женщине еды, прежде чем отправить в обратный путь.Мне даже польстило, что моя репутация так быстро выросла, но у бабушки сложилось очень мрачное мнение обо всем, и я еще раз была вынуждена выразить сожаление, что теперь меня каким-то образом связывают с выздоровлением внучки Сары. Больше я об этой женщине не вспоминала, пока не настал вечер.В жару мы обычно выходили через распахнутые двери на лужайку перед домом, иногда танцевали, иногда вдруг решали окунуться перед сном в большом бассейне. В тот вечер был как раз такой случай. Мальчишки предложили поплавать при луне, мы все согласились, кинувшись врассыпную по комнатам, чтобы сбросить вечерние платья и надеть купальники. По неписаному закону до бассейна нужно было бежать наперегонки, и первому доставались лавры победителя. Обычно я действовала довольно проворно, и если не прибегала первой, то, во всяком случае, далеко не последней. Но в тот вечер я сломала ноготь, расстегивая ремешок босоножки, и к тому времени, когда я подправила его ножницами, все оказались далеко впереди меня. Я слышала, как они смеялись и кричали в бассейне, когда вышла из дома. Поэтому можно было не торопиться, и я медленно побрела в сумерках, натягивая купальную шапочку. Когда я ступила с лужайки на тропинку между деревьями, которая вела к бассейну, до меня донесся шепот: «Мисси Кристин!»Вздрогнув, я повернулась в испуге и замерла.«Кто это?»Из кустов вышла женщина — негритянка со смутно знакомым лицом, хотя я могла и перепутать ее с кем-то другим — многие негры кажутся мне похожими.«Мисси Кристин, вылечите моего сына».Говоря это, она потянула за руку маленького мальчика трех или четырех лет. Он вылупил на меня глаза из-за юбки матери, и я увидела, что он напуган.Я решительно покачала головой:«Простите, но моя бабушка уже вам говорила, что не желает, чтобы я этим занималась».Женщина издала испуганный крик:«О, пожалуйста, мисси, пожалуйста!»Внезапно она кинулась на колени передо мной. Я начала побаиваться.«Вы должны уйти, — сказала я, — вам нельзя здесь оставаться, иначе попадете в беду».Тогда она схватила мою руку и начала душераздирающе рыдать, как только умеют это делать негры. Я жутко испугалась, как бы не услышали мои друзья, и увлекла ее с тропинки к маленькому летнему домику.«Идите сюда, — сказала я. — Я посмотрю вашего мальчика, но сделать что-нибудь не в силах. Вы понимаете? Не в силах!»«Пожалуйста, мисси, пожалуйста».Женщина дрожала от волнения, и я со страхом и тревогой дошла до летнего домика со своими спутниками.«Послушайте, — сказала я, — вы, видимо, не понимаете, но то, что вчера произошло, это чистая случайность. Я не могу ничего сделать ни для детей, ни для взрослых. Вы должны пойти к врачу, он вам поможет».Женщина внимательно посмотрела на меня, как бы убеждаясь, что я говорю серьезно, а затем терпеливо, словно ребенку, сказала:«Мисси Кристин, это вы не понимаете. У вас исцеляющая рука. Пожалуйста, полечите моего ребенка».Я поняла, что никакие уговоры не заставят ее уйти, и быстро решила, что самое лучшее — взглянуть на ребенка, дотронуться до него, и тогда, если ничего не случится, она поймет свою ошибку. Так было лучше всего.«Ну хорошо, я взгляну на него».Она подтолкнула малыша, и я увидела, что он не только хромал, но одна ножка у него тоньше другой. Я взяла его за ручку, и, как только дотронулась до ребенка, произошло то же самое, что случилось накануне. Я увидела его совсем по-другому, разглядела тельце и то место, которое являлось причиной беды. На мальчике была только коротенькая рубашонка из хлопка. Я подняла ее и положила руку на его бедро. Начала растирать и мгновенно почувствовала, как от меня переходят к нему странные волны. Мальчик стоял очень тихо, пока я растирала его бедро и ногу. Он не хныкал, не разговаривал. Его мать внимательно следила за мной, ее глаза казались огромными в лунном свете. Не знаю, сколько я массировала ножку мальчика — возможно, прошло всего пять или десять минут, — потом я поняла, что достаточно, и остановилась.«Теперь вам лучше уйти», — сказала я. И хотела добавить: утром вы увидите, что все это ерунда, но почему-то не смогла. Я знала, что это не ерунда, я знала, что ребенок поправится.Женщине не пришлось говорить дважды. Она подхватила мальчика на руки и растворилась в тени деревьев. Меня удивило, почему она ушла не попрощавшись, но потом я поняла — уши у нее были более чуткими, чем у меня, и она услышала, как возвращаются с купания мои двоюродные братья и сестры. Я пошла им навстречу.«Что с тобой приключилось, Кристин?» — закричали они.«Просто мне расхотелось купаться, — ответила я. — Наверное, я устала».Они приняли мои объяснения без комментариев, и мы все вместе возвратились домой.Я думала, что больше не услышу об этом случае, и, конечно, рассчитывала, что не будет никаких очевидных результатов. В течение трех дней мальчику стало лучше, кровообращение в ноге восстановилось, утолщение на бедре рассосалось, и хромота стала гораздо менее заметна. Бабушке тотчас сообщили о том, что произошло. Она вызвала меня к себе и заставила признаться. На этот раз она рассердилась не на шутку.«Ты же обещала мне, Кристин», — сказала она.«Да, я знаю», — прозвучал мой несмелый ответ. Я очень любила бабушку, и мне казалось, что, нарушив свое обещание, я тем самым злоупотребила ее гостеприимством.Через два дня мы все уехали в Нью-Йорк. Вообще-то мы должны были поехать через месяц или даже позже, но мои кузины, которые любили веселые развлечения, пришли в восторг от изменения планов, хотя только я знала, почему это было сделано.Мы чудесно провели время, и мне кажется, я совсем не вспоминала о неграх и их болезнях. Но когда мы вернулись домой, все началось снова. Если я забыла обо всем, то негры не забыли. Они смотрели на меня как на какое-то существо, специально посланное, чтобы помогать им. Когда бабушка не позволяла им приближаться ко мне, они затаивались в ожидании во всех укромных уголках. Я не могла ступить за пределы дома без того, чтобы не наткнуться на какую-нибудь негритянку, умоляющую помочь либо ей самой, либо ее ребенку.Долгое время я держала слово, но потом, когда почувствовала, что больше не в силах выносить их настойчивые мольбы, отправилась к бабушке и попросила освободить меня от взятого обещания.«Я должна помочь им, должна», — сказала я.Она удивленно посмотрела на меня:«Ты и вправду полагаешь, что можешь помочь?»«Я знаю, что могу».Вид у нее был ошеломленный.«Но, Кристин, это просто совпадение. Дети, до которых ты дотрагивалась, все равно бы выздоровели. Надеюсь, ты это понимаешь?»Я покачала головой:«Не думаю».Тогда она всполошилась, полагая наверное, что я повредилась в уме. Она написала Кауану Вандерфельту, своему давнишнему другу, с просьбой приехать и пожить у нас немного. Перед тем как ему приехать, она объяснила, зачем пригласила его.«Он не только один из самых блестящих людей в Америке, — сказала она, — но и один из самых разумных. Он многое успел сделать за свою жизнь — врач, ученый, автор многих книг по психологии, а еще в нем чрезвычайно много здравого смысла. Ты обещаешь мне, Кристин, рассказать ему все как есть и ответить на любые его вопросы?»«Ну конечно», — ответила я.Если быть честной, то мне льстило, что такая величина, как Кауан Вандерфельт специально приглашен, чтобы поговорить со мной. В конце концов, мне было всего шестнадцать, и, наверное, не каждый день прибегают к помощи человека, известного во всей Америке, из-за того, что у какой-то девчонки появились фантазии. Именно так и думала бабушка — что у меня появились «фантазии». Я даже представляла, как она говорит со свойственной ей рассудительностью: «Естественно, у всех девушек в ее возрасте появляются фантазии. Кристин скоро вырастет из этого».Вот так я и познакомилась с мистером Вандерфельтом, — улыбнулась Кристин. — Он просто прелесть! Мне кажется, я полюбила его с первой минуты, как увидела. Он не подшучивал надо мной, не говорил свысока, не делал ни малейшей попытки принизить меня. Он просто хотел разобраться. Мне это понравилось, и я рассказала ему все.На следующий день после его приезда мы отправились проведать маленького мальчика с больной ногой. С того вечера в летнем домике прошло почти три месяца, и сейчас не было никаких сомнений, что ребенок полностью выздоровел. Он ходил точно так же, как все дети его возраста, и я даже с трудом вспомнила, какую ногу лечила. Мистер Вандерфельт и я пошли навестить ребенка вдвоем. Он сказал бабушке, что не хотел бы, чтобы она шла с нами, наверное полагая, будто она может смутить меня.Не успели мы появиться в поселке, где жила эта женщина, как к нам подбежали несколько негров, умоляя помочь им. Спустя какое-то время, поняв, что я не стану ничего делать, они отошли в сторону, хмуро поглядывая на меня и в то же время с интересом следя за тем, как мы идем к дому того мальчика. Я почти ничего не говорила, весь разговор вел мистер Вандерфельт. Пошутив с детьми и заставив мать рассказать, как болел мальчик, он повернулся ко мне:«Тебе не кажется, что мальчик и так поправился бы?»К тому времени мне все это порядком надоело.«Ну конечно, — сказала я. — Не понимаю, отчего вдруг подняли столько шума».Он с любопытством взглянул на меня, но прежде, чем сумел что-то сказать, заговорила мать ребенка — не стану даже пытаться воспроизвести ее диалект:«Если бы только мисси Кристин взглянула на мою невестку. Она так давно болеет, с тех самых пор, как родился ее мертвый ребенок. Ничего не говорит, просто лежит и смотрит в потолок. Она умирает, но если бы мисси Кристин поглядела на нее, то ей стало бы лучше».Я хотела было отказаться, как делала не раз за последние месяцы, но мистер Вандерфельт не позволил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29