OCR
«Любовь и Люсия: Из бездны — к небесам»: АСТ; Москва; 2004
ISBN 5-17-014690-6
Аннотация
Если бы юной сироте Кистне сказали, что таинственный благодетель маркиз Олчестер, вырвавший девушку из нищеты убогого приюта и пообещавший ей защиту и покровительство, попросту пытается использовать ее как оружие в борьбе против своего заклятого врага, — она бы отказалась поверить клеветнику.
Если бы цинику, повесе и игроку Олчестеру предсказали, что невинная прелесть Кистны, в которой он поначалу видел лишь средство для достижения собственной цели, покорит его сердце властью подлинного Чувства, — он бы только рассмеялся. Однако у любви — свои законы. Любовь — Настоящая Любовь — приходит незваной и нежданной!..
Барбара Картленд
Из бездны — к небесам
От автора
Эта повесть о любви и ненависти, о страдании и счастье начинается с рассказа о том, как во время розыгрыша приза дерби две лошади приходят к финишу «голова в голову». Действительно, в истории этих самых знаменитых в мире скачек дважды имел место подобный случай.
В 1828 году Кадленд, жеребец герцога Ратленда, подошел к призовому столбу одновременно с Полковником, владельцем которого был почтенный Эдуард Петр. Скачки были повторены в тот же день после полудня, и голубую ленту получил Кадленд.
Но одно из самых примечательных в истории дерби событий произошло в 1884 году. Князь Баттиани пребывал в состоянии крайнего возбуждения, поскольку надеялся, что его Молодец, сын любимого жеребца князя, Проказника, выиграет 2000 гиней во время весенних скачек в Ньюмаркете. Однако напряжение оказалось столь велико, что на пороге столовой Жокей-клуба князь был сражен смертельным сердечным приступом.
Его смерть, несомненно, изменила весь ход скачек, поскольку, в соответствии с теми правилами, что действовали тогда, жеребец князя, Сен-Симон, был отстранен от участия в дерби. Сен-Симон был лучшей скаковой лошадью, какую когда-либо имел князь, и лучшим производителем, какого только знали английские скачки. Несомненно, именно он должен был выиграть дерби-1884 года.
В его отсутствие скачки закончились вничью: Харвистер сэра Джона Уиллоуби и Сен-Гатьен мистера Джона Хаммонда пересекли линию финиша одновременно. Стюарды предложили владельцам выбор: повторить скачки или разделить приз. Последнее предложение было единодушно принято.
Глава первая
1831 год
Ожидание было долгим: как всегда при розыгрыше больших призов, один фальстарт следовал за другим.
Маркиз Олчестер, глядя в бинокль на лошадей, готовых к скачке, нетерпеливо вздохнул.
— Волнуетесь, Линден? — спросил Перегрин Уоллингхем.
— Нет, я уверен в успехе, — ответил маркиз.
Его друг рассмеялся:
— Точно так же сказал и Бранскомб.
Лицо маркиза помрачнело.
Он прекрасно понимал, что жеребец графа Бранскомба, Порох, — опасный соперник Честолюбца, который принадлежал самому маркизу, но, как он только что сказал Уоллингхему, маркиз был совершенно уверен в победе своей лошади:
В день дерби всегда собиралось намного больше народу, чем на любых других скачках.
Розыгрыш приза дерби был событием, которого с нетерпением ждали все — и спортсмены, и любители. И хотя этот день не был официальным выходным, вряд ли хоть один работодатель в Англии удивился бы, обнаружив в это утро, что его работники исчезли, если, конечно, у них была хоть какая-нибудь возможность добраться до Эпсома.
— Наконец-то!
Чей-то возглас, подхваченный многотысячной толпой, взлетел над скаковым кругом, когда флаг стартера наконец опустился, и скачка началась. Лошади должны были пройти Таттенхемский поворот и выйти на финишную прямую непосредственно перед трибунами. Это был звездный миг для воров-карманников, ибо все, кто находился на трибунах, изо всех сил вытягивали шеи, не обращая внимания ни на что, кроме лошадей.
Но уже через три минуты этот миг минует. Утвержденный результат скачки передадут голубиной почтой, в тот же вечер он станет известен всем. Голуби на своих крыльях доставят записки с именем победителя в редакции газет и букмекерские конторы по всей стране.
Толпа на трибунах гудела, не умолкая ни на минуту, обсуждая все, что происходило на скаковой дорожке.
В ложе Жокей-клуба, откуда самые именитые владельцы лошадей наблюдали за выступлением своих скакунов и где шумное выражение чувств считалось дурным тоном, царила тишина, но напряжение было таково, что воздух, казалось, сгустился и застыл.
Перегрин Уоллингхем был уверен, что причиной этого напряжения отчасти была вражда между графом Бранскомбом и маркизом Олчестером. Эти двое были давними соперниками. Уоллингхем, старый и самый близкий друг маркиза, недолюбливал графа не меньше, чем сам Олчестер.
Одной из причин этого была высокомерная уверенность графа Бранскомба в том, что он не только самый замечательный спортсмен в Англии, но и персона столь важная, что выше него стоит разве что король. Герцогов, маркизов и уж тем более других графов он и за людей не считал, полагая, что происхождение и древний титул ставят его несравненно выше их всех, и только благодаря какому-то несправедливому повороту судьбы он не является претендентом на престол.
Но особенно раздражало всех, и особенно маркиза Олчестера, что заявления графа были отчасти справедливы.
Он действительно был весьма известен исключительной удачливостью в спортивном мире.
Невозможно было оспаривать, что за последние два года лошади Бранскомба выиграли множество призов в классических скачках. Впрочем, не меньше призов досталось и маркизу Олчестеру.
Оба джентльмена были отличными стрелками и известными боксерами-любителями, и оба так прославились своим красноречием на заседаниях палаты лордов, что другие члены палаты стремились послушать их выступления. Особенно когда Олчестер и Бранскомб отстаивали противоположные мнения.
Но если маркиз Олчестер был весьма популярен среди современников, то о графе этого сказать было никак нельзя.
И несмотря на то что оба они держались весьма высокомерно, именно о графе за спиной говорили, что он совершенно невыносим.
Но вот лошади прошли Таттенхемский поворот и вылетели на финишную прямую.
Как всегда на больших ипподромах, пока лошади не приблизились к трибунам, было невозможно определить, какая из них ведет скачку.
Но как только они показались на последнем отрезке дистанции, толпа зашумела и возгласы «Порох! Порох!» потонули в море голосов, выкрикивавших: «Честолюбец!»
Лошади приблизились к трибуне, и Перегрин Уоллингхем пробормотал:
— Мой Бог, похоже, они окажутся у призового столба одновременно!
Он понял, что маркиз Олчестер подумал о том же, потому что тот внезапно весь напрягся, хотя и не произнес ни слова.
И в ту же минуту граф, который стоял по другую сторону от Уоллингхема, пробормотал раздраженно:
— Ну, давай же, давай, черт тебя побери!
Крики толпы становились все громче, и, когда лошади приблизились еще немного, Перегрин Уоллингхем убедился, что лидеры скачки идут голова в голову.
Предсказать, какая из лошадей первой минует призовой столб, казалось абсолютно невозможным.
Оба жокея подняли хлысты, но лошади, уверенные, что способны обогнать соперника, и сами напряглись каждым мускулом в решительном стремлении вырваться вперед.
Вот они миновали призовой столб, и над толпой пронесся вздох безмерного удивления. Второй раз за пятьдесят лет розыгрыша приза дерби лидеры закончили скачку в мертвом гите — пересекли линию финиша одновременно.
— Полагаю, хоть ноздрю, но выиграл я! — напористо проговорил граф, отводя бинокль от глаз.
Маркиз, не отвечая, отвернулся и вышел из ложи вместе с другом. Они быстро, насколько позволяла толпа, которая бурлила у подножия трибун, направились к воротам, через которые выводили закончивших скачку лошадей.
— Никогда Не видел ничего подобного! — воскликнул Перегрин, шагая рядом с маркизом.
— Ни за что не поверю, что один из них был хотя бы на дюйм впереди другого! — отозвался тот. — Что бы там ни утверждал Бранскомб…
— Вы совершенно правы, — согласился Уоллингхем. — И все же какая жалость, что вы не выиграли! Весь последний месяц Бранскомб хвастался, что его лошадь — бесспорный фаворит, и я был уверен, что это сократит ставки на Пороха.
Маркиз пристально посмотрел на своего друга.
— Надеюсь, вы тайком не ставили на него?
— Конечно, нет. Я поставил бы на Честолюбца даже свою рубашку, но, к сожалению, у меня их не так уж много осталось.
Олчестер рассмеялся:
— Вам следовало бы переключиться на лошадей. В итоге они обходятся дешевле, чем куртизанки.
— Я уверился в этом давным-давно, — согласился Перегрин. — Но эта маленькая танцовщица из Ковент-Гардена, словно магнит, вытягивает деньги из моего кармана быстрее, чем я успеваю их туда класть!
В голосе Уоллингхема звучало раскаяние, но маркиз его уже не слушал. Он наблюдал за своим Честолюбцем, который рысью возвращался с дистанции, и видел, что его жокей яростно спорит с жокеем Пороха.
Только когда беспорядочный шум толпы, которая неистовствовала за ограждением, уже не давал жокеям слышать друг друга, они наконец сосредоточились на торжественности момента и по расчищенной от публики дорожке направили лошадей к весовой.
Оставив Уоллингхема снаружи, маркиз шагнул в паддок. Едва его жокей спешился, маркиз спросил:
— Что произошло, Беннет?
— Он оттолкнул меня, когда мы вышли на прямую после Таттенхемского поворота, милорд. Я бы легко с ним справился, если бы не это!
Маркиз нахмурился.
— Это действительно так? — спросил он. — Вы уверены в том, что только что сказали?
— Для жокея он вел себя хуже некуда, милорд, это совершенная правда!
— Я вам верю, — сказал маркиз, — но сомневаюсь, что мы сможем что-нибудь изменить. Идите взвешиваться.
Держа под мышкой седло, Беннет направился к весам, где его уже ждали стюарды, и в этот момент мимо прошел, ухмыляясь, жокей графа.
Он пробормотал так тихо, что его мог слышать только Беннет:
— Фискалишь? Легче тебе от этого не станет.
Когда Беннет начал выступать на лошадях маркиза, тот запретил ему спорить или ссориться с другими жокеями в присутствии стюардов. Независимо от того, на чьей стороне была правда, подобный спор отражался на репутации обоих спорщиков, поэтому и на этот раз Беннет промолчал, плотно сжав губы.
И только вернувшись к маркизу, жокей сказал:
— Я достану этого Джейка Смита, чего бы мне это ни стоило! Всем известно, что он играет не по правилам, поэтому никто и не хотел иметь с ним дела, пока его не нанял его светлость!
Маркиз нахмурился:
— Это действительно так?
— Это всем известно, милорд. Джейк Смит получил разрешение снова участвовать в скачках всего три месяца тому назад.
Несколько мгновений маркиз хранил молчание. Затем он поздравил жокея и, пообещав ему обычное вознаграждение, которое, если лошадь выигрывала скачку, бывало весьма и весьма щедрым, поспешил вернуться к Перегрину Уоллингхему, чтобы пересказать ему все, что узнал от жокея.
— Мне приходилось слышать, что Смит не слишком честен, еще до того, как его взял на работу Бранскомб, — ответил Уоллингхсм, — но он ни разу не выступал на лошади, на которую мне хотелось бы поставить. Я постараюсь разузнать о нем все, что смогу.
— Сделайте это, пожалуйста, — кивнул маркиз. — А теперь, если только вы не хотите остаться на следующую скачку, нам стоит поспешить с возвращением в Лондон.
Когда туда двинется вся эта толпа, путешествие станет весьма и весьма затруднительным, так что чем быстрее мы выберемся отсюда, тем лучше.
— Я уже готов, — ответил Перегрин.
— К тому же, — продолжал маркиз, — я не хочу возвращаться в ложу и слушать, как Бранскомб утверждает — а он, конечно, это делает, — что он единственный победитель.
— Официально объявлено, что это был мертвый гит, — заметил Уоллингхем. — Поэтому вы поровну разделите призовой фонд — 2800 фунтов.
— Это не помешает ему утверждать, что я не заслуживаю приза, — мрачно ответил маркиз. — Боже мой, как я не выношу этого человека!
Уоллингхем рассмеялся.
— Это трудно не заметить, но я допускаю, что его тщеславие и надменность уже сидят в печенках у всех, кроме его величества!
Маркиз ничего не ответил. Он слишком хорошо знал, что новый король, Вильгельм IV, был введен в заблуждение графом Бранскомбом, который не уставал превозносить свои исключительные достоинства. И небезуспешно: король находил его прекрасным советником.
Бранскомб, надо отдать ему должное, сумел использовать те возможности, которые обычно открываются при смене монарха, и в конце концов стал несомненным фаворитом Вильгельма, так что любой честный придворный мог с горечью сказать:
— Мне всегда казалось, что одного монарха достаточно, но, когда их вдруг оказывается двое, мое положение. становится совершенно невыносимым!
Доверчивый, добродушный и глуповатый король был очень озабочен тем, чтобы произвести впечатление на своих подданных, С помощью своей жены, маленькой немочки, безвкусно одетой и скучной, он совершенно изменил те нравы, которые царили при дворе его брата, Георга IV.
Аморальные истории и распутство придворных перестали питать скандальные слухи, которые разносились прежде по всей стране. Но, к несчастью, ушло и веселье, как с грустью констатировали те, кто окружал короля в Виндзорском замке и в Букингемском дворце.
Княгиня Левина, жена русского посла, жаловалась маркизу, что английский королевский двор стал невыносимо тоскливым и скучным.
— Там невозможно даже поговорить, — сетовала она. — По вечерам мы все сидим за круглым столом. Король дремлет, королева вышивает, все оживленно беседуют — но никогда о политике.
Маркиз рассмеялся. Он знал, что княгиню, живую, остроумную, порой несдержанную на язык, подобная обстановка, действительно, могла заставить страдать. Оставалось лишь надеяться, что графу Бранскомбу в конце концов наскучит то место, которого он для себя добился.
Сам маркиз, беседуя с королем с глазу на глаз, пришел к выводу, что монарх, хотя и несколько склонен повторяться, — вполне интересный собеседник, когда речь заходит о том, в чем он разбирается.
Но во многих случаях Олчестер был готов согласиться с герцогом Веллингтоном, который однажды, как обычно, грубовато заявил:
— Мой господин воистину слишком глуп! Когда он собирается произнести застольную речь, я поворачиваюсь к нему тем ухом, которое почти оглохло, чтобы не подвергаться искушению его прервать!
Маркиз энергично прокладывал путь через толпу «жучков», цыган, мошенников и воров.
Здесь были карлики, клоуны, акробаты, негры-музыканты и промышлявшие на скачках «жучки». И все они вносили свою лепту в суматоху, которая царила у трибун.
Маркиз и его спутник постарались побыстрее пробраться сквозь толпу к своему фаэтону, и, когда лошади выбрались на лондонскую дорогу, Перегрин Уоллингхем сказал:
— Полагаю, королю, который не слишком разбирается в скачках, будет приятно, что лошадь Бранскомба пришла первой, даже если он и вынужден был разделить свою славу с вами.
— Несомненно, король поверит, что Бранскомб должен был выиграть, если бы только Честолюбец, по чистой случайности, разумеется, не миновал призовой столб одновременно с Порохом.
В голосе маркиза звучала горечь, и Уоллингхем почувствовал, что мысль об этом заставляет его страдать.
На самом деле, думал Перегрин, это было потрясающее зрелище, тем более удивительное, что лишь немногие из завсегдатаев ипподрома могли бы ожидать подобный исход. Но, поскольку Уоллингхем искренне любил маркиза, он сказал примиряюще:
— Ну, Линден, мы-то с вами знаем, что его победа не была честной, но если мы станем говорить об этом, ничего хорошего не произойдет.
— Конечно, нет, — согласился маркиз, — но я сделаю все, что от меня зависит, чтобы этот проклятый жокей получил по заслугам. Я готов поспорить на любую сумму, что Бранскомб знал, что делает, когда нанимал этого человека.
— Конечно, знал! — с жаром ответил Перегрин. — Он собирался побить вас любой ценой, не важно, честно или бесчестно!
— Меня это не удивляет, — заметил маркиз. — Бранскомб был таким еще в ту пору, когда учился в Итоне. Он всегда должен был быть первым и, если вы помните, мы уже тогда шли ноздря в ноздрю во многих отношениях.
Перегрин засмеялся. Соперничество между этими двумя мальчишками было неизменной темой для обсуждения в школе, и остальные ученики делились на партии, одна из которых поддерживала маркиза, а другая — графа. То же самое продолжалось, когда они оба поступили в Оксфорд.
Сам Уоллингхем недолюбливал Бранскомба за то, что, несмотря на все свои успехи в спорте, тот не был честным игроком.
Он был готов на все, лишь бы оказаться победителем.
Некоторые мальчики и юноши с необычайной проницательностью чувствуют тайные пороки друг в друге, и Перегрин был абсолютно уверен, что и Бранскомба мучает что-то, о чем не подозревают другие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15