А швабра все подпрыгивала. В дверь стучали ногами и кулаками. Костя подошел к двери и выдернул швабру.
Перед дверью стоял Стасик Лоскутов. Остальные «шестибешники» сгрудились за ним. Они казались очень довольными.
– Чего надо? – спросил Костя.
– Есть загадка, – сказал Стасик. – Тридцать шесть дураков собрали восемь пузырьков. Ответьте на следующие вопросы: что это за пузырьки, кто эти дураки и сколько будет на каждого?
«Шестибешники» дружно вздохнули. Они пол-урока сочиняли эту задачу. Теперь они хотели насладиться. Они вздохнули и закрыли рты, чтобы засмеяться. И в это время Костя захлопнул дверь. «Шестибешники» запоздало хохотали за дверью. Им было не очень весело. С ними даже не хотели связываться.
– А из других классов принимать? – спросил Борька.
– Может, еще из шестого «Б» принимать? – сказал Костя.
– Еще не известно, кто будет принимать, – возразил Борька. – Если Алексей Иванович, он примет.
– Нужно тогда экзамен устроить. Может быть, кто-нибудь только портить будет. Это же настоящие панели, а не игрушечные, – сказал Костя. – А шестому «Б»…
В этот момент опять затряслась швабра. В дверь застучали.
– Постучи лбом, тогда откроем! – крикнул Костя.
– Что? – спросили за дверью.
– Лично лбом постучи! – крикнул Костя.
Костя подбежал к двери, выдернул швабру, и… Костине сердце сжалось и медленно поползло куда-то в низ живота. Перед дверью стояла Елизавета Максимовна.
– Шмель, – сказала Елизавета Максимовна, глядя на портрет Дарвина, – зайди к Вере Аркадьевне. Вера Аркадьевна тебя ждет.
Елизавета Максимовна отступила на шаг и пропустила Костю. Сама она вошла в класс и закрыла дверь.
– Данилова, – услышал Костя, – почему сегодня класс не вышел на сбор аптекарской посуды?
Костя медленно брел по коридору. Вокруг свистела, кричала и топала Большая Перемена. Какие-то счастливые мальчишки жевали бутерброды и дергали девчонок за косы. Счастливые девчонки визжали и делали вид, что им это не нравится, но далеко не убегали.
Счастливые рыбы плавали в аквариумах на подоконниках.
А несчастный Костя приближался к двери с сине-белой табличкой. Он шел и думал о чуде. Ведь бывают же чудеса… Бывают же всякие Хоттабычи и волшебные лампы! Или все это придумано для того, чтобы дразнить несчастных людей? Бывают ведь пожары и наводнения. Почему сейчас нет ни пожара, ни наводнения? Это всегда так: когда нужно – нет. Бывает, что люди неожиданно ломают ногу…
Костя вышел на лестницу и прыгнул через три ступеньки. Но чуда не случилось. Нога осталась цела.
У двери Костя помедлил. Кто-то положил руку ему на плечо. Костя вздрогнул. Рядом стояла Лина Львовна.
– Вызвали?
Костя кивнул.
– Тебе не будет неприятно, если я тоже зайду?
– Все равно, – сказал Костя.
Лина Львовна прищурилась, и Костя вдруг заметил, что у нее очень пушистые ресницы. Глаза, спрятанные за этими ресницами, смотрели сочувственно. И Косте вдруг стало очень тоскливо и жалко себя до слез.
Он осторожно открыл дверь.
– Можно, Вера Аркадьевна? – спросила Лина Львовна.
– Входи, Линочка, – сказала Вера Аркадьевна. – Входи и садись. Привела?
– Нет, – ответила Лина Львовна. – Он сам пришел.
– Ну, ученик Шмель, – сказала Вера Аркадьевна, – ты знаешь, зачем я тебя вызвала?
– Не знаю.
– Тогда давай считать. – Вера Аркадьевна вздохнула. – Будем считать только за последние две недели. Выгнан из класса – три раза. Чуть ли не сорвал пионерское собрание…
Лина Львовна шевельнулась на стуле.
– Ты хочешь что-то сказать, Лина?
– Нет, Вера Аркадьевна, я потом.
– Чуть не сорвал пионерское собрание, – повторила Вера Аркадьевна.
– Я не срывал, – сказал Костя. Он покосился на Липу Львовну. Ведь Лина Львовна знает, что не срывал, почему же она молчит? Они всегда заодно – взрослые!
– Хорошо, мы выясним. Сначала давай досчитаем. Итак, пионерское собрание…
– Я не срывал, – сказал Костя.
– Ты мне дашь договорить? – Голос у Веры Аркадьевны был противный, квакающий. – Итак, собрание. И вот уже сегодня, вместе со всем классом, ты не вышел на сбор аптекарской посуды.
– Мы договорились… – сказал Костя.
– Это еще хуже, – сказала Вера Аркадьевна. – Выходит, вы сознательно не пошли! Что значит «договорились»? А если вы договоритесь не ходить на уроки?
– Мы про это не договаривались.
Костя с тоской смотрел на портрет горниста. При чем тут уроки? И зачем все спрашивать и спрашивать? Почему нельзя просто сказать: «Ученик Шмель, мы исключаем тебя из школы»? Разве обязательно сначала помучить, а потом исключить?
А Вера Аркадьевна смотрела на Костю. Она думала: «Вот стоит ученик Шмель. Я научила его читать и писать. Как быстро он вырос. У него уже – характер. Он уже обо всем имеет собственное мнение. Интересно, что он о нас думает? Например, обо мне. Наверное, что я противная старуха, что мне очень приятно мучить его вопросами. Может быть, он ненавидит меня в эту минуту. И от этого нам обоим трудно. Мне трудно помочь, а ему – понять. Конечно, можно пригрозить. Можно заставить его бояться. Но человек, научившийся бояться о детства, вырастает злым. А злоба – плохой спутник в жизни…»
Вера Аркадьевна задумалась. На какое-то время она забыла о Косте и Лине Львовне. Она смотрела на них, но не видела, погруженная в свои мысли. И только когда Лина Львовна снова шевельнулась на стуле, Вера Аркадьевна спохватилась. Исчезли тысячи лиц, только что проплывшие перед ее глазами. Остались Лина Львовна и Костя.
«Я слишком много вспоминаю, – подумала Вера Аркадьевна. – Слишком много. Наверное, это уже старость».
– Так почему же вы не пошли на сбор аптекарской посуды? Почему не пошел ты, Шмель? – сказала Вера Аркадьевна.
– Мы ходили на завод.
– На какой завод?
– Откуда нам станки привезли.
– При чем здесь станки?
– Они для школы.
– Теперь понимаю, – сказала Вера Аркадьевна уже не таким противным голосом. – Вы ходили на завод обменять станки? Так?
Костя молчал, наклонив голову. Он знал, что будет дальше. Сейчас Вера Аркадьевна спросит: «Разве вы не могли пойти в другое время?»
– А вы не могли выбрать другое время? – спросила Вера Аркадьевна.
– Мы с вечера договорились, – сказал Костя. – А потом нам объявили про пузырьки. А мы уже договорились…
Вера Аркадьевна внимательно взглянула на Костю. А Костя подумал: «Сейчас она спросит: „Значит, раз вы договорились, то для вас уже не обязательно подчиняться?“
– Вам дали станки? – спросила Вера Аркадьевна.
– Дали. И еще панели дадут, – оживился Костя, радуясь, что разговор уходит в сторону.
– Вы все ходили? – с удивлением спросила Лина Львовна.
– Весь класс! – с гордостью сказал Костя.
– А что ты натворил на собрании? – скучным голосом спросила Вера Аркадьевна.
«Про пузырьки спрашивать больше не будет», – промелькнуло в голове у Кости. И вдруг – на какую-то секунду – у него появилась надежда, что его сегодня не исключат. Ведь уже спрашивает про собрание, а не про пузырьки. Может быть, удастся объяснить Вере Аркадьевне и про собрание?
– Я ничего не натворил, Вера Аркадьевна. Честное слово!
– Почему же на тебя жалуются?
– Кто жалуется?
– Это неважно, – сказала Вера Аркадьевна. – Важно, что жалуются. Будь любезен, отвечай на вопросы.
– Я говорил, что не надо выбирать Дутова, а она говорит – надо.
– Кто «она»?
– Елизавета Максимовна.
– Значит, не «она», а Елизавета Максимовна. Тебе, Шмель, понятна разница?
«Исключит», – подумал Костя. И внезапно все стало ему безразлично. Ему больше не хотелось отвечать. Все они заодно.
– Куда хотели выбирать Дутова?
Молчание. Счастливый горнист с картины победно смотрел на Костю. Дать бы ему, чтобы не трубил!
– Костя, я тебя спрашиваю. – Голос Веры Аркадьевны уже не такой скучный.
– Звеньевым.
– Дутова? – с удивлением спросила Вера Аркадьевна.
– Дутова! – воскликнула Лина Львовна. – Вера Аркадьевна, ведь Дутов…
– Хорошо, Линочка, хорошо… – проговорила Вера Аркадь евна. – Дутова я знаю.
«Может, не исключат?» – подумал Костя.
– Костя, а с уроков тебя тоже напрасно выгоняли?
«Все-таки исключит», – подумал Костя. Ему было очень жалко себя. Он стоял – одинокий и беспомощный. Он отвечал на один вопрос, а ему задавали другой. И весь этот разговор не имел смысла – все равно исключат.
– Я жду, Костя.
– Не напрасно.
– Хорошо, что ты хоть это понимаешь, – сказала Вера Аркадьевна. – Но разве нельзя сделать так, чтобы не выгоняли? Ты думаешь, учителю приятно тебя выгонять? Ты ведь способный мальчик, Шмель…
Голос у Веры Аркадьевны уже совсем не противный. Она смотрит на Костю так, будто ей очень обидно, что есть на свете человек Константин Шмель, который способен сделать много хорошего и не делает этого. А Костя в этот момент думает, что сейчас самое время сказать про ракету и тогда еще можно на что-то надеяться. Ведь Вера Аркадьевна очень любит, когда говорят про ракету.
Но в этот момент Костя замечает, что Вера Аркадьевна бледнеет. Она наклоняет голову, и лицо ее становится беспомощным. Она как будто хочет проглотить что-то и не может. Руки ее шарят по карманам кофты. Она достает стеклянный пузырек. Она делает все это очень спокойно, но в спокойствии этом есть что-то страшное.
– Вера Аркадьевна! – Лина Львовна вскакивает со стула. Вера Аркадьевна открывает пузырек и лижет пробку.
– Вера Аркадьевна, я позову кого-нибудь! – взволнованно говорит Лина Львовна.
– Что с тобой, Лина? – спрашивает Вера Аркадьевна. – Ничего не случилось. Мне просто нужно принимать это время от времени… Так что же, Костя?
А Костя, который не знает, что у Веры Аркадьевны больное сердце, все же понимает – чуть не случилось что-то ужасное. Такое, когда звонят телефонные звонки и приезжает машина «скорой помощи». И люди тогда толпятся у этих машин, как будто это очень важно – заглянуть в лицо тому, на носилках. Костя не знает, что у Веры Аркадьевны бывает так и дома, когда она проверяет тетради, и в трамвае, когда она едет в школу с другого конца города. Косте кажется, что это он виноват во всем. Приготовленные слова вылетают из его головы, и он торопливо говорит. Не для себя – для Веры Аркадьевны, чтобы ей было лучше, чтобы вокруг стало светлее, чтобы все быстрее кончилось.
– Я обещаю, Вера Аркадьевна. Честное слово!
В эту минуту он верит в свои слова. Он верит, что будет собирать пузырьки, дружить с Викой Даниловой, перестанет строить рожи на уроках и дразнить Дутова.
А Вере Аркадьевне уже лучше. Это прошло. Когда э т о не проходит быстро, пузырьки уже бесполезны. И Вера Аркадьевна верит Косте. Ей всегда легче поверить хорошему, чем плохому.
– Иди на урок, Костя, – говорит она. – Только на урок, а не слоняйся по коридору. Скажи, что я тебя задержала.
Дверь открывается и закрывается.
– Вера Аркадьевна, вам плохо? – спрашивает Лина Львовна.
Вместо ответа Вера Аркадьевна достает из стола бумажку. Она показывает ее Лине Львовне. Там написано: «Вера Аркадьевна, зайдите срочно в пионерскую комнату. Неизвестный».
– Помнишь, Лина, – говорит Вера Аркадьевна, – я к тебе заходила… Ну, тогда… Это ведь он написал. У него с первого класса буква «д» с закорючкой. Никак я не могла отучить его от этой закорючки.
Но Лина Львовна все еще не может опомниться.
– Ой, Вера Аркадьевна, как я испугалась! Вы такая бледная стали.
– Ты знаешь, зачем он это написал? – спросила Вера Аркадьевна.
– Не знаю, – говорит Лина Львовна.
– Он ведь тебя пожалел. Они очень теряются, когда плачут взрослые. Им кажется, что весь мир рушится.
– Я больше не буду плакать, – смущенно говорит Лина Львовна. – Я постараюсь никогда не плакать, Вера Аркадьевна.
– Так уж и обещаешь, – улыбается Вера Аркадьевна. – Не обещай. Никогда не плачут только равнодушные люди. Я думаю, ученик Шмель тоже умеет плакать. Только он уходит плакать в уборную. Ты пойди, Линочка, разыщи его. Он сейчас, наверное, стоит в коридоре и думает – исключу я его или нет? А с Елизаветой Максимовной я о нем поговорю.
– Ой, Вера Аркадьевна! – восклицает Лина Львовна, вдруг снова почувствовавшая себя ученицей.
Вера Аркадьевна засмеялась.
– Иди, иди, Линочка.
Тем временем Костя шел по коридору третьего этажа. Он так и не понял, исключили его или нет. Скорее всего, нет. А может быть, исключили… Костя представил себе, как от станции к станции летит на папину льдину радиограмма. И везде – на Диксоне, на Вайгаче, на Земле Франца-Иосифа – полярники хмурятся и переживают за папу, потому что его знают на всем Севере.
Задумавшись, Костя опустил голову, а когда поднял ее, услышав шаги, прятаться было уже поздно. Рядом с ним стояла Елизавета Максимовна.
– Почему ты не на уроке?
– Вы же сами…
– Я знаю, что сама, – спокойно сказала Елизавета Максимовна. – Почему ты не торопишься?
Костя стоял, переминаясь с ноги на ногу. И вдруг он ощутил короткие и злые толчки пульса, будто невидимка стучал по его голове маленьким молоточком. Костя понимал, что лучше не связываться, лучше молчать, но и на этот раз невидимка оказался сильнее его.
– А я что, бежать должен?
– Должен, – твердо сказала Елизавета Максимовна. – Если тебе приказывает учитель, будешь бегать – и все, что угодно.
– Я не буду бегать, – ответил Костя.
Елизавета Максимовна смотрела на Костю очень холодно и спокойно. Она смотрела так, будто за его спиной стоял другой человек, к которому она и обращалась. Костя потупился.
– Почему ты боишься смотреть мне в глаза?
– Нипочему, – сказал Костя.
«Нет, это невозможно, – подумала Елизавета Максимовна. – Или я, или этот мальчишка. Неужели я не могу сломить его? Да, да, именно так. Ибо воспитывать – значит ломать, неумолимо отсекать все гнилое. Пусть сейчас ему больно, но потом он сам будет мне благодарен. Пусть сейчас смотрит на меня зверем – детские обиды проходят быстро… Но если я сегодня разрешу ему со мной спорить, то завтра… Кто знает, что будет завтра! Они не любят меня, – думала Елизавета Максимовна. – Но это не имеет значения. Я выполняю свой долг, и нужно быть твердой».
Мысль о том, что она всегда была решительна и справедлива, наполнила гордостью душу Елизаветы Максимовны. Прошедшие годы казались ей подвигом, который никогда и никто не оценит. Это было немного грустно, но во всякой грусти есть что-то приятное. Вспоминая о своей жизни, человек всегда становится немного добрее, и сейчас Елизавета Максимовна, пожалуй, могла бы простить Костю.
– Если ты, Шмель, дашь мне честное слово…
– Я не дам слова.
– Тогда, Шмель, кончено.
Елизавета Максимовна повернулась и медленно пошла прочь.
А из кабинета завуча, навстречу ей, вышла Лина Львовна. Они встретились на середине коридора, и Лина Львовна посторонилась, пожалуй, слишком поспешно.
«Вот Лине я сумела внушить уважение, – подумала Елизавета Максимовна. – Это уже на всю жизнь». И внезапно, повинуясь какому-то неожиданному для нее порыву, быть может все еще продолжая спор с учеником Шмелем, она спросила:
– Линочка, скажи мне… Вот ты у меня училась… Как относился ко мне твой класс?
Лина Львовна широко открыла глаза: не в обычае Елизаветы Максимовны было задавать такие вопросы.
– Только говори честно.
– Мы… к вам?
– Ну, ну, смелее.
– Мы вас боялись, – тихо сказала Лина Львовна. – Мы всегда вас боялись.
И теперь уже Лине Львовне показалось, что за ее спиной стоит человек, на которого смотрит Елизавета Максимовна.
– Мне нужно идти, – еще тише сказала Лина Львовна.
– Иди.
Елизавета Максимовна твердым шагом подошла к двери с сине-белой табличкой и взялась за ручку.
Только теперь Лина Львовна увидела Костю.
– Что же ты не идешь в класс?
– А меня исключили? – спросил Костя.
– Пока нет.
– А на льдину она все равно напишет, – уныло сказал Костя.
– Не «она», а Елизавета Максимовна.
– Ну да, Елизавета Максимовна…
– Не напишет, – сказала Лина Львовна. – Я тебе обещаю. Если, конечно, ты еще чего-нибудь не выкинешь.
– Правда? – спросил Костя.
– Правда, – ответила Лина Львовна.
– Тогда я вам про ПеЗе расскажу. Вы ведь про ПеЗе еще не знаете.
– Знаю, – сказала Лина Львовна. – Мне уже рассказали. По секрету. Очень вы хорошо придумали.
– Кто рассказал? Орловская?
– Так ведь по секрету же, Костя.
– Конечно, Орловская! – возмутился Костя. – Ну, она еще у меня получит!
– А обещание? – спросила Лина Львовна.
– А она не сейчас получит. Летом. Когда в седьмой класс перейдем. А я вам тогда про школу расскажу! Вы знаете, в нашей школе Петр Первый учился, царь. Все ребята говорят.
– Ты забыл, Костя, что я тоже здесь училась. Я это давно знаю. Только не понимаю, как он мог здесь учиться. Ведь он построил наш город, когда уже был взрослым.
Но Костю сбить не так просто.
– А он сначала построил, а потом стал учиться. Тогда все цари неграмотные были. Они только по-немецки читать умели.
И Костя убежал, не дожидаясь ответа. Последнее слово осталось за ним, а это всегда приятно. Особенно если говоришь с человеком, который понимает шутку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12