«Анатолий Алексин. Собрание сочинений. В трех томах. Том 3»: Детская литература; 1981
Анатолий Алексин
Говорит седьмой этаж
ПЕСНЯ ПОД ОКНОМ
Ровно в девять утра грянула песня. Она была такой громкой, что, казалось, певец вскарабкался на водосточную трубу под самые окна, а подпевавший ему хор расположился где-то на ступеньках пожарной лестницы.
Со сна Ленька не мог понять: откуда во дворе эти голоса и эта музыка?
Из коридора послышался ворчливый голос соседки:
— В воскресенье поспать не дадут!
— Спать надо ночью, а утром как раз нужно петь! — возразил голос шофера Васи Кругляшкина.
Да, сегодня, конечно, было воскресенье: в обычные дни по утрам шофер Вася вообще не разговаривал с ворчливой соседкой — это отнимало слишком много времени и вполне можно было опоздать на работу. К тому же, как говорил Вася, «шофер должен беречь нервы во избежание уличных катастроф».
Ленька выглянул в окно… Вот это новость! Почти на самую верхушку старого деревянного столба взобрался новенький, блестящий громкоговоритель. Где-то там, внутри репродуктора, умещались и певцы-солисты, и целые хоры, и духовые оркестры…
Казалось, что ветхий, покосившийся столб гордо приосанился и даже чуть-чуть выпрямился: его еще никогда не использовали для таких высоких и торжественных целей. То он был стойкой футбольных ворот, то на него наклеивали разные объявления, а то обматывали вокруг него веревки, на которых сушилось белье… Ну, а сегодня с утра старый деревянный столб пел, и декламировал, и гремел маршами. Откуда-то сверху, из-под самой крыши, к столбу тянулись струнами натянутые провода.
Ленька был поражен: кажется, впервые за много лет во дворе произошло событие, о котором он не знал заранее. Скорей в коридор, к телефону…
С кухни тянуло сухим, неприятно щекочущим теплом газовых конфорок.
По-воскресному торопливо и весело стучали ножи: мама и две соседки склонились над своими столиками.
Шофер Вася Кругляшкин, поставив ногу на перевернутый таз, доводил до немыслимого блеска свои новые желтые полуботинки.
— От вашего гуталина невозможно дышать, — процедила ворчливая соседка.
Это было очень странно: Вася даже не притрагивался к гуталину — он натирал свои ботинки кусочком старого, выцветшего коврика, который, по его словам,
«когда-то был персидским».
Не желая омрачать настроения, Вася подчинился и вышел в коридор.
— Здорово, Леонид!
Всех ребят в доме Вася называл полными, «взрослыми» именами: Леонид, Татьяна, Ефим… Хотя самого шофера ребята запросто именовали Васей.
Как только Ленька коснулся трубки, соседка тотчас сообщила:
— А я вот была недавно в одном доме, так там детям вообще не разрешают подходить к телефону!
Ленька набрал номер и три раза отчетливо произнес:
— БОДОПИШ! БОДОПИШ! БОДОПИШ!
— Вот видите: начал выражаться! — обрадовалась соседка. Вася Кругляшкин не вытерпел:
— Он не выражается! БОДОПИШ — это, если на то пошло, сокращенное слово:
«Боевой домовой пионерский штаб»!
— Вот именно: «домовой»! — не сдавалась соседка. — Все они — сорванцы и домовые!

БОДОПИШ ЗАСЕДАЕТ
Троекратно повторенное слово «БОДОПИШ» означало сигнал немедленного сбора.
Ленька мог бы и попросту сказать:
«Скорей приходите во двор!» Но это было не так интересно, К тому же он заметил, что в ответ на такое обычное приглашение ребята не особенно торопились. Ну, а таинственный сигнал действовал совсем иначе: он заставлял немедленно срываться с места, забывая обо всем.
Уже через пять минут три члена «Боевого домового пионерского штаба»Владик, Тихая Таня и сам Ленька— были в условленном месте — за дровяным сараем.
Не хватало только Фимы Трошина.
— Всегда он опаздывает! — удивляясь такой странной привычке, пожал плечами Ленька.
Владик огляделся по сторонам, смешно сморщил маленький курносый носик и полушепотом, доверительно сообщил:
— Его отец вчера опять того… И так боится, чтобы не увидели: по сторонам озирается. А я вот увидел! Своими собственными глазами! Уже второй раз!..
Владик всегда и все видел «сам, своими собственными глазами». Просто удивительно было, как это его глаза всюду поспевали и все умудрялись разглядеть.
— С пьянством надо бороться! — отрезал Ленька.
Тихая Таня, усевшись на большом круглом камне и низко склонив голову, читала толстую растрепанную книгу. Услышав о Фимином отце, она тяжело вздохнула, перевернула страницу и продолжала читать.
Это никого не удивляло, к этому все привыкли. Ленька знал, что Таня, хоть и погрузилась в книгу, прекрасно все слышит и может в самый неожиданный момент вставить какое-нибудь неожиданное замечание.
Продолжая читать, она сказала:
— Фимин отец — вовсе не пьяница. Вы ведь знаете, почему он… Мама у них умерла…
— Так это уж когда было! — возразил Ленька.
— Значит, до сих пор переживает.
— Ладно! Начнем без Фимы, — сказал Ленька и насмешливо взглянул на Владика.Ты вот у нас все замечаешь: и кто новые занавески купил, и кому шкаф из магазина привезли. А это что такое?
Ленька поднял указательный палец, как бы заставляя всех прислушаться к маршу, гремевшему на весь двор.
Владик удивленно потянул своим носиком, словно «понюхал музыку»:
— Это? Оркестр…
— Да! У нас во дворе — музыка, оркестр, а БОДОПИШ ничего не знает? БОДОПИШ!
Хозяин двора! Кто-то репродуктор повесил, откуда-то с чердака пластинки запускают… А мы только слушаем и удивляемся. Для чего мы тебя в штаб выбрали, а? Не знаешь? Чтобы ты нам обо всех новостях вовремя докладывал!
— Я и доложу! — всполошился Владик. — И доложу! — Он с опаской оглянулся на сарай, будто в нем кто-то мог сидеть и подслушивать. — Репродуктор этот «новенький» вместе с вашим Васей Кругляшкиным устанавливал!
— Какой новенький? Который бандуру таскает? Тихая Таня оторвалась от книги:
— Не бандуру, а виолончель.
— Вот-вот! Я сам видел! Своими собственными глазами!
— Ага, понятно, — сказал Ленька. — Вася, значит, устанавливал, а этот… который в семнадцатую квартиру въехал… ему помогал?.. Так?
— Да нет, — возразил Владик, — все было наоборот!
— Что — наоборот?
— Вася ему помогал, а тот командовал: тут подвернуть надо, там провод закрепить… И на столб он сам лазил. И на чердак тоже. Высунулся с чердака и кричит: «Вася, лови провод! Лови другой!» — Ну, а Вася?
— Ловил.
— И что же?
— Поймал! — Врешь ты все!
— Вру? Да я своими собственными глазами!.. Он, этот новенький, и яму возле столба рыл. Я думал, он клад какой-нибудь ищет, — подошел совсем близко и на самое дно заглянул. Глубокая! Метра два, не меньше. А потом конец железной проволоки, которая с чердака тянется, в круг свернул и на самое дно бросил.
«Заземление!» — говорит. И так это у него все быстро получалось!..
— У музыканта?! Да у них же руки нежные, белые, пальчики тоненькие… Они знаешь как за пальчиками своими следят — просто ужас! Сломать боятся или вывихнуть. Не мог он яму копать.
— Копал! Я сам видел: копал! А потом…— Владик оглянулся, подозрительно обвел взглядом сарай. — А потом я видел, как он из этой своей бандуры… из виолончели то есть… что-то такое таинственное доставал…
Владик даже понизил голос и еще раз оглянулся на сарай.
— Совсем заврался! — махнул рукой Ленька. — Ну, что он мог оттуда доставать?
Она же внутри пустая, эта виолончель!
— Да нет, он не из нее, конечно, а из черного футляра, в котором ее таскают. Который еще на такой черный гроб смахивает.
— Гроб с музыкой! — засмеялся Ленька.
— Очень остроумно, — не отрывая глаз от книги, заметила Таня.
— Та-ак… Значит, новенький? Двух месяцев не прошло, как въехал, — и уже распоряжается! — Ленька отшвырнул ногой кусок кирпича. — Тогда мы объявим этому репродуктору бойкот! Не будем его слушать!
— Уши затыкать, что ли? — не понял Владик. Тихая Таня подняла на Леньку удивленные глаза и перевернула страницу:
— А по-моему, надо его использовать, этот репродуктор. Свои передачи устраивать. Как по настоящему радио!
— Правильно! — подхватил Ленька. И радостно забегал вдоль сарая. — Устроим свою радиостанцию! Концерты, беседы всякие, передачи для родителей… Я так и хотел! А потом будем на вопросы радиослушателей отвечать… если сумеем…
Так было всегда. Тихая Таня молчала-молчала, а потом вдруг высказывала самые дельные предложения, но коротко, в какой-нибудь одной фразе. Ленька тут же, на лету, подхватывал Танину идею, развивал ее — и через полчаса всем уже казалось, что это он, Ленька, все придумал. Да и сам он искренне в это верил.
— Прямо каждый день будем передачи устраивать! — торжествовал Ленька. — И утром и вечером!..
— Может быть, и ночью тоже? — спокойно поинтересовалась Таня. — Знаешь, так хорошо будет: все спят, а мы себе говорим, говорим!..
— Ночью нельзя…
— А утром можно? Занятия в школе отменим — так, что ли? Все домашние задания и книги сразу забросим?
От Таниных слов Ленька всегда, как говорится, приходил в себя, остывал. Так было и сейчас. Выражение его подвижного, худощавого лица мгновенно изменилось: восторг уступил место минутной растерянности, а потом — задумчивости.
— Ну-у… тогда по вечерам будем, — медленно проговорил Ленька. И сразу вновь оживился:— Это даже лучше! Все с работы приходят, все будут слушать!
Мы докажем! Мы докажем этому несчастному виолончелисту, что повесить репродуктор на столб — это еще не все! Это — ерунда! А вот передачи устраивать — другое дело. Пе-ре-да-чи!.. БОДОПИШ всегда что-нибудь придумает! Правда?
— Еще бы! — торопливо поддакнул Владик.
— «Еще бы»! — передразнил его Ленька. — А самого главного-то ты и не узнал!
— Чего это?
— А того — откуда они пластинки запускают. Не с чердака же, в самом деле!
— На чердак я не лазил…
— И не полезешь: испугаешься!
— Я?.. Я?! Я полезу! — внезапно расхрабрился Владик.
— Ладно уж! Все вместе туда пойдем. А по дороге и Фимку захватим.
Ребята подошли к дому и стали на разные голоса кричать:
— Фимка-а! Фима-а!
В окне, на пятом этаже, показалось бледное небритое лицо:
— Фима сейчас спустится!
— Когда протрезвится, всегда добрый! — процедил Ленька. — Рукой закрывается, стыдно!..
Фима был невысоким, худеньким пареньком. На его бледном лице в это утро особенно выделялись большие темные глаза с воспаленными веками.
— Опять ревел? — угрюмо спросил Ленька. Тихая Таня пристально взглянула на Леньку и твердо, отчетливо произнесла:
— Плакал, ты хочешь сказать?
— Ну, пла-акал…— поправился Ленька. — Какая разница! Он взглянул на окно, из которого недавно выглядывало небритое лицо, и погрозил кулаком.
— Ты кому? — удивился Фима.
— Кому? Ясно — кому! Отцу твоему! Фима опустил голову и тихо сказал:
— Не смей!

НА СЕДЬМОМ ЭТАЖЕ
В доме было шесть этажей… Пологий склон крыши был весь утыкан телевизионными антеннами, каждая из которых напоминала Леньке руль деревянного самоката. В трех местах, на одинаковом расстоянии друг от друга, возвышались полукруглые холмики чердачных окон. Из среднего окна вниз, к столбу, тянулись провода. Они были туго натянуты, и Леньке, который любил пофантазировать, вдруг показалось, что двор — это арена гигантского цирка, а в воздухе, над ареной, натянута проволока, на которой какие-то отважные эквилибристы будут показывать свои диковинные номера.
Ленька так долго изучал окно чердака, и провода, и старый деревянный столб, что даже Тихая Таня не вытерпела:
— Ну, я пошла.
— Мы все пойдем! — встрепенулся Ленька. — Туда, на седьмой этаж — на чердак то есть! И все выясним. И почему радио замолчало — тоже узнаем! А то безобразие: поиграли каких-нибудь полчаса — и молчок!
— Можно подумать, что это он все устроил, а кто-то взял и испортил его работу, — тихо, как будто про себя, произнесла Таня.
Она часто говорила о присутствующих в третьем лице. «Он», то есть Ленька, сделал вид, что ничего не расслышал, и потащил ребят к черному ходу, через который можно было подняться на чердак.
«И почему это вход со двора называется „черным“? — сам с собой рассуждал Ленька. — Наверное, потому, что здесь никогда не меняют перегоревшие лампочки, всегда темно, и вполне можно свернуть себе шею…» Словно отвечая его мыслям, сзади раздался испуганный голос Владика:
— Ой, я наступил на что-то живое!
«Что-то живое» громко, гортанно взвизгнуло, прошмыгнуло под ногами у ребят, и уже через секунду откуда-то сверху смотрели круглые, словно электрические пуговицы, зеленые глаза.
— Я надеюсь, ты не отдавил ей лапу? — тихо спросила Таня.
— Если бы отдавил, она бы так быстро не убежала, — еще не оправившись от испуга, ответил Владик.
— Смотреть надо себе под ноги!
— Я смотрю-ю, но только ничего но ви-жу, — оправдывался Владик, который, как и все мальчишки во дворе, побаивался Тихой Тани.
— Даже «своими собственными глазами» ничего не видишь? — съехидничала Таня.
И Владик тут же наткнулся на чье-то пустое ведро.
— Надо искать дорогу по запаху! — предложил Ленька. — Слышите запах кислой капусты? Это бочонок нашей «мадам Жери-внучки». Я знаю! Он на площадке шестого этажа стоит. Вот на него и надо идти.
Все, кроме Тани, дружно зашмыгали носами и через несколько минут были на чердаке. Через крайние окна, словно золотистые прожектора, вливались снопы утреннего света. В этих струящихся солнечных полосах плясали бесчисленные пылинки.
Ленька растерянно почесал затылок:
— А где же третий прожектор?..
— Какой «прожектор»? — не понял Владик.
— Ну, третье окно… Среднее, самое главное, из которого провода тянутся…
Где оно?
Ленька сделал несколько шагов и вдруг воскликнул:
— Смотрите! Здесь какая-то комната… И дверь! В самом деле, среднее чердачное окно было со всех сторон огорожено неоштукатуренной кирпичной коробкой. Кирпичи были уже не красные, а коричневые, выцветшие, побуревшие от времени. Кирпичная кладка не была закончена и не доходила до самых чердачных перекрытий. Из-за неровных, зубчатых вверху стен все сооружение напоминало какую-то миниатюрную древнюю крепость. Видимо, с внутренней стороны кирпичная коробка образовывала небольшую квадратную комнатенку.
Туда вела дверь со ржавыми замочными скобами. Замка не было, а круглые отверстия скоб были соединены и тщательно обмотаны проволокой. На двери висела небольшая, но грозная бумажка:
«Посторонним вход воспрещен!» Ленька сразу подскочил к двери и стал разматывать проволоку. Фима Трошин подошел сзади, осторожно взял Леньку за руку, и тут первый раз за все время, пока ребята забирались на чердак, раздался мягкий, спокойный Фимин голос:
— Не надо этого делать. Ведь написано…
— Написано: «Посторонним вход воспрещен!» — резко обернулся к нему Ленька.А мы — не посторонние! Мы — члены «Боевого домового пионерского штаба». А БОДОПИШ — хозяин двора!
— Все равно не надо, — повторил Фима. И Ленька отошел от двери.

ОЛЕГ И ЕГО БАБУШКА
Еще в детском саду Олег выучил наизусть и полюбил песенку «В лесу родилась елочка». Это была очень простая и короткая песенка, но именно с нее начались все неприятности. Бабушка решила, что у внука замечательный слух и что с таким «абсолютным слухом» абсолютно необходимо учиться музыке.
Олега торжественно и шумно повели на экзамен в музыкальную школу. А обратно привели тихо и растерянно: педагоги не обнаружили у мальчика музыкальных способностей.
— Чтобы не найти у него слуха, надо самим быть глухими! — заявила бабушка.
Она добавила также, что первый провал внука как раз говорит о его незаурядном даровании: ведь Шаляпина в молодости тоже не приняли в хор, а оперу «Кармен» на первых представлениях просто освистали.
Бабушка хорошо знала историю музыки. Она даже сама играла на рояле и очень любила концерты-загадки по радио. Должно быть, в молодости она мечтала стать пианисткой, но мечты эти не сбылись, и теперь Олег должен был преуспеть в искусстве сразу за двоих: за себя и за бабушку.
Бабушка находила даже, что внешне Олег чем-то похож на юного Паганини.
Никто из семьи Брянцевых не был лично знаком с юным Паганини, и все же папа посмел утверждать, что у того было бледное, худое, вытянутое лицо, обрамленное черными смоляными волосами. Олег же был круглолиц, розовощек, и над его добродушными голубыми глазами свисала шелковистая белесая челка.
Одним словом, полного совпадения не было. Но бабушка уверяла, что в глубине глаз у Олега светятся такие же «вдохновенные угольки», как и у великого скрипача-итальянца. Это видела только бабушка. А для всех остальных глаза Олега источали полнейшее спокойствие и лишь иногда еле заметно искрились лукавством.
Чтобы положить какое-то начало музыкальной карьере внука, бабушка года два назад пошла даже на небольшую хитрость. Ей удалось однажды ответить на десять из тринадцати вопросов «концерта-загадки». Заказное письмо в редакцию бабушка послала от имени внука, и вскоре дикторша слегка удивленным голосом объявила по радио, что «вторую премию завоевал ученик четвертого класса Олег Брянцев, умно и толково ответивший на десять вопросов.
1 2 3 4 5 6 7 8